В оппозиционной прессе заслуживающие всякого восхищения усилия правительства Императора Николая II игнорировались или перевирались, чем создавался ложный информационный фон в интересах захватнических устремлений блока либералов и террористов.

Либералы и доныне не в силах признать неправоту своей вражды к Царской России. М.А. Давыдов, описавший во многим замечательной «Российской модернизации» (2016) нигде небывалую продовольственную и денежную помощь населению и постоянно списываемые долги крестьян, выяснив полноту революционной лжи, начал корить власть не за чудовищную эксплуатацию народа. Нет, оказывается, плох был излишний патернализм – не заставляли крестьян рассчитывать только на себя, слишком уж заботились.

Переворачивает прежнюю пропаганду и другой идеологический оборотень, С.М. Сергеев, у которого в «Истории русской нации» (2016) Империя чрезмерно угнетает уже не инородцев, как внушали раньше, а самих русских в интересах окраин. Если уродский СССР не оправдывал цену положительной дискриминации, то Российская Империя вполне её стоила, при отсутствии лучших альтернатив. На неуместность отвлечённых утопических навязчивых идей таких критиков Империи указывает С.С. Беляков в статье «Нация и наука».

По распоряжению министра розничная продажа газеты «Петербургский листок» была приостановлена на месяц, а номера газеты «Новости» вновь допустили к продаже.

14 сентября 1901 г. состоялась ещё одна Императорская охота с участием Сипягина в Скорневицах.

Насколько это просматривается, Сипягин не расходился с предпочтениями Витте. Они вместе поддерживали идею промышленных кооперативов, а 7 сентября 1901 г. Сипягин представил Николаю II доклад о преобразовании Санкт-Петербургского городового управления, где рекомендовал, сохранив выборное начало, усилить административный контроль, подчинив городскую управу градоначальнику и признать высший ценз за квартиронанимателями, как хотел Витте. Сипягин принимал решение на основании опроса градоначальников и других должностных лиц [Ева Берар «Империя и город». Николай II, «Мир искусства» и городская дума в СПб. 1894-1914» М.: НЛО, 2016, с.53, 131].

К дальневосточной политике Сипягин имел опосредованное отношение, получая касающуюся его информацию. Витте считал нужным доказывать Сипягину свою непричастность к делу захвата Порт-Артура. 14 июля 1900 г. Витте писал ему, что собрал необходимые документы. 21 августа 1901 г. А.Н. Куропаткин сообщал ему о предположении создать в полосе отчуждения КВЖД новое казачье войско, для чего требовалось переселить 60 тысяч семей, однако решено было не присоединять Маньчжурию к России [И.В. Лукоянов «Не отстать от держав…» СПб.: Нестор-История, 2008, с.21, 385].

Осторожность проявил Сипягин с проектами подчинить бурятское самоуправление местной администрации в Забайкалье. Сипягин отложил проведение спорного закона [Ю.В. Кузьмин «Доктор П.А. Бадмаев: учёный, дипломат, предприниматель» М.: КМК, 2014, с.123].

Решительно не понятно, чего уж такого отвратительного увидел в этой простой отсрочке А.Н. Куломзин, чьи резкие мнения в мемуарах часто способны лишь запутать историков своей неуместной странностью. Ярко выраженные предпочтения Куломзина определялись его длительной работой в середине 1890-х председателем совещания при Г. Совете о поземельном устройстве населения Забайкальской области.

Сипягин поддерживал идею кооперативного владения рабочих предприятиями, в докладах Императору он предлагал завести для рабочих страхование и кредитные кассы, построить дома для рабочих при фабриках, устроить школы, издавать газету для рабочих, в общем – сделать из рабочих сознательных собственников, которые не будут испытывать нужды, будут верны Царю и не поддадутся обманным посулам социалистических партий [«Кризис самодержавия в России. 1895-1917» Л.: Наука, 1984, с.82].

Если бы любители рассуждений о единственном гениальном государственном таланте П.А. Столыпина хоть иногда отвлекались от его речей и докладов и обращали внимание на работу других министров, это помогло бы исправить искажённые массовой пропагандой представления о сравнительных достоинствах высшей политической элиты Российской Империи.

Заместитель Сипягина, князь Святополк-Мирский в июле 1901 г. в докладе Императору также называл подходящей мерой удовлетворения рабочих государственное страхование при участии предпринимателей.

Здесь важную роль играла негосударственная инициатива: предоставлялась возможность частным обществам организовывать страхование целых предприятий.

Министр Сипягин писал: «масса беспорядков, волнений и вообще проявлений дикой необузданности рабочих исчезли бы или, по крайней мере, значительно сократились бы, если бы обращено было достаточное внимание на характер развлечений и отдыха рабочих образованием при фабриках столовых, чайных, читален, помещений для зрелищ и пр. Наряду с этим необходимо озаботиться устройством фабричных школ для подрастающего поколения рабочих» [Ф.М. Лурье «Полицейские и провокаторы» М.: Час пик, 1992, с.230].

Проблему составляло то, что владельцы предприятий не уделяли достаточно внимания рекомендациям властей.

Другой важной воспитательной мерой стало одобренное Сипягиным предложение миссионерского съезда в Казани допускать на промышленные предприятия к рабочим священников для поучительных пастырских бесед. Император издал об этом специальный указ. Сипягин дал соответствующие распоряжения губернаторам и чинам полиции [«Архангельские епархиальные ведомости», 1900, 15 октября, №19, с.324].

П.Н. Дурново возглавил новую комиссию по пересмотру законоположений о евреях. Дела евреев сосредоточили в департаменте духовных дел иностранных исповеданий МВД.

16 сентября министр выезжал из Петербурга, оставляя дела на П.Н. Дурново, пока П.Д. Святополк-Мирский возвращался из харьковского имения. Затем Сипягин ещё раз покидал столицу через месяц, 19 октября был в Варшаве и вернулся 5 ноября.

Сипягин и Витте совместно внесли в Г. Совет предложение об обязательном введении общественных весов на городских ярмарках и базарах.

2 ноября начала работу комиссия под председательством директора хозяйственного департамента МВД Н.А. Зиновьева об улучшении способов передвижения транспорта в Петербурге.

3 ноября 1901 г. Зволянский переслал министру письмо Зубатова о необходимости противостоять левым агитаторам среди студентов. Сипягин одобрил предложения, не питая лишних иллюзий: «очень интересно, но я не надеюсь на такой же успех как с рабочими» [Ю.Ф. Овченко «Охранка и зубатовщина» М.: Вече, 2017, с.240].

15 ноября в Царском Селе Сипягин с другими министрами участвовал в приёме бывшего премьер-министра Японии маркиза Ито.

17 ноября 1901 г. Великий Князь Сергей Александрович пробыл долго у Сипягина в Царском Селе.

20 ноября 1901 г. харьковский губернатор Тобизен сообщил Сипягину, что студенты 1-го курса Ветеринарного института письменно потребовали у профессора химии Лагермарка, чтобы он оставил преподавание, а в анонимной записке даже угрожали ему убийством. Эту молодую поросль революционного движения, радикальностью которой гордились левые интеллигентские идеологи, пришлось отчислить приказом министра Ванновского, из-за чего 29 ноября студенты вновь вышли протестовать. Несмотря на привлечение казаков к охране, студенты перебили окна А.А. Юзефовича, редактора правомонархической газеты «Южный край».

30 ноября сходка повторилась, в стенах Ветеринарного института преподавателям устроили обструкцию, а социал-демократический «Союз борьбы» выпустил прокламацию с одобрением студентов, «погнавших бездарного профессора». Такие массовые выражения поддержки оскорблений преподавателей и угроз их жизни, сопровождающиеся насилиями, вызвали необходимость силового разгона толпы казаками и полицией. Многие получили удары кулаками, нагайками и шашками. По обыкновению, этим пользовалась революционная агитация, выставляя монархический режим царством насилия и не освещая провокационный характер собственных преступных акций. Протестные выступления продолжались до 2 декабря, в результате до 250 студентов разных университетов были отчислены и высланы [«Красный Архив», 1938, Т.89-90, с.262-266].

Найдя дурной пример заразительным или просто следуя тем же идеям насильственного самовластья, в Риге студенты устроили сходку, на которой потребовали уволить профессора политэкономии Бергмана за то, что он является убеждённым сторонником монархического строя и не как студенты относится к преподаваемой им науке. Дополнительно они потребовали отсрочки платы за обучение. 7 декабря студенты перебили окна газеты, осмелившейся выражать одобрение мерам борьбы министерства народного просвещения с их буйствами. 12 декабря студенты перебили стёкла в Рижском политехническом институте, в местах где появились объявления о приёме экзаменов профессором Бергманом, а 18 декабря выломав двери, пытались помешать сдаче экзаменов [РГИА Ф.1574 Оп.2 Д.266 Л.40-43об.].

А потом повзрослевшие и подзабывшие как всё было студенты в мемуарах пытались представить происходившее так, будто выступления не носили политического характера, якобы в те годы они добивались введения «правил, которые не позволяли бы полиции безнаказанно избивать студентов» [С. Тимошенко «Воспоминания» Париж, 1963, с.54].

О пострадавших от революционных насилий такие симпатизировавшие демократизму мемуаристы, разумеется, не беспокоились.

Жертвами оскорблений студентов становились не только учителя, журналисты, полиция. Сильную пощёчину от одного такого распоясавшегося студента, курившего в Андреевском соборе, получил его настоятель протоиерей Иоанн Сергиев и подставил другую щеку [И.К. Сурский «Отец Иоанн Кронштадтский» М.: Отчий дом, 2011, с.110].

Однако в проповедях против революции Иоанн Кронштадтский постоянно обличал их как главную движущую силу революционного движения, направляемую интеллигентами: «дети и юноши вообразили сами себя начальниками и вершителями своей судьбы», «хотят господствовать над мужами опыта и науки», что выразилось в произволе и безумной антимонархической пропаганде, попытках захвата власти [Н.И. Большаков «Источник живой воды. Жизнеописание святого праведного отца Иоанна Кронштадтского» СПб.: Графический институт, 1910, с.745, 754]

Министр внутренних дел, обязанный защищать подданных Царя от насилия, не мог подставлять их под удар без сопротивления злу.

3 декабря Сипягину пришлось объявить положение усиленной охраны в городах Рига, Минск, Юрьев, Могилёв, Гомель, Двинск, Витебск, Белосток, Нижний Новгород, Казань, Томск, Ярославль, Саратов, Самара, Полтава, Кишинёв и витебскую губернию. Это вызвано усилением террора еврейского Бунда, других народившихся социалистических организаций и студенческих волнений.

Положение пришлось распространить на города Уральской области и Екатеринославль, где 14 декабря губернатор выпустил объявление о мерах предотвращения подготавливаемых подстрекателями уличных демонстраций. После распространения множества листовок, превратно излагающих историю недавних харьковских печальных столкновений, в Екатеринославле 15 и 16 состоялись организованные студентами демонстрации.

27 декабря 1901 г. начало работать Особое совещание, занявшееся уже перечисленными замыслами Сипягина и его заместителя П.Д. Святополк-Мирского, будущего министра и преемника.

В конце года К.П. Победоносцев присоединился к работе особого совещания, созванного для рассмотрения мер борьбы с революционным движением.

19 декабря 1901 г. Великий Князь Константин Константинович неодобрительно писал о намерении Сипягина добиться Высочайшего запрещения нарушения орфографии в печати, насчёт пропусков твёрдого знака и замены буквы ять [П.А. Зайончковский «Самодержавие и русская армия на рубеже XIX-XX столетий» М.: Мысль, 1973, с.44].

Повторяя чужие мнения, Великий Князь считал Сипягина недостойным министром и был недоволен чрезмерным богатством министерской квартиры, считая достаточной прежнюю.

20 декабря 1901 г. исполнилось 25-летие государственной службы Д.С. Сипягина, в честь чего был помещён портрет министра в иллюстрированном приложении к «Новому времени» и других изданиях.

30 декабря Сипягин присутствовал на рауте, который давали принцы Ольденбургские в зале Дворянского собрания. Были также министры Фредерикс, Ванновский, Куропаткин, а также Стишинский и Клейгельс.

1 января 1902 г. Особое совещание по делам дворянства, работавшее с апреля 1897 г. под председательством И.Н. Дурново, было распущено с тем, чтобы попечением о сословии занималось МВД. Сипягин хотел создать отдельный департамент по делам дворянства, но не получил поддержки в Г. Совете.

С 6 января 1902 г. при помощи Сипягина Царь решил возобновить финансовую поддержку газеты «Гражданин». В этот день отмечалось 30-летие издания газеты, и при праздновании на квартире Мещерского появился заместитель Сипягина А.С. Стишинский, градоначальник Клейгельс и другие высокопоставленные служащие. На издание «Гражданина» стали выделять 18 тысяч рублей в год.

14 января К.П. Победоносцев записал, что получил «от Сипягина вопрос об устройстве церк. управления армяно-католической церкви».

15 января Сипягин обедал вместе с Мещерским, они обсуждали высылку Амфитеатрова за фельетон «Господа Обмановы».

М. Горький так объяснял причины появления издевательской статьи: «думаю, что сей синьор тиснул эту штуку по такому расчету: была у них в «России» помещена статья по поводу 25-летия служения в чинах Д. Сипягина. Статья – лакейская. Пожелали – реабилитацию устроить себе в глазах публики».

По соглашению Сипягина с Ванновским, Победоносцевым и Муравьёвым, в феврале издание газеты «Россия», которая пыталась конкурировать с «Новым временем», было прекращено.

Из привычки противоречить Сипягину или же, по глубокому убеждению, но Победоносцев выражал неодобрение и 17 января записал: «тяжкие последствия глупого распоряжения об Амфитеатрове».

В свете подлинных взглядов и действий Царского Правительства, и вызвавших их причин, фантасмагорический оттенок преобладает в рассуждениях либеральных демагогов, никогда не занимавшихся биографиями министров. Типичная бессмысленна болтовня А. Кара-Мурзы: «успех сопутствовал Уваровым и Победоносцевым вкупе с Лениными и Троцкими – этим близнецам-братьям, правым и левым радикалам» [«Куда ведёт кризис культуры? Опыт междисциплинарных диалогов» М.: Новое издательство, 2011, с.509].

Отношение к К.П. Победоносцеву как к Ленину, безусловно, выражает кризис культуры пантеистической интеллигенции, которая именно из-за такого сумасбродного представления и вела настоящую войну с монархизмом, прокладывая дорогу большевизму. И продолжает этим заниматься теперь, обеспечив успех предсказанного И.Л. Солоневичем нового партийного рабства.

21 января на московского полицмейстера Д.Ф. Трепова совершил покушение террорист с ножом.

22 января 1902 г. начало работу Особое совещание о нуждах сельскохозяйственной промышленности во главе с Витте. Его образованию Сипягин содействовал, рассчитывая на принятие им мер по преодолению последствий неурожая 1901 г. [Б.Н. Миронов «Благосостояние населения и революции в имперской России» М.: Весь Мир, 2012, с.475].

По указаниям, полученным Сипягиным от Императора, следовало составить законодательные программы на почве основных начал положения 19 февраля 1861 г. по вопросам общественного крестьянского управления, землепользования и гражданских прав крестьян, общественного хозяйства и волостного суда.

М.С. Сухотин писал в дневнике 27 января 1902 г., что Сипягин вычеркнул все портреты Льва Толстого из книги «Обозрение России XIX столетия», выпущенной приложением к «Ниве». Портреты Толстого запрещали печатать и на открытках [«Литературное наследство» М.: АН СССР, 1961, Т.69, Кн.2, с.164].

28 и 29 января оба дня Сипягин встречался с Победоносцевым и обсуждал с ним как Льва Толстого, так и Амфитеатрова.

Марксистская «Искра» в декабре сочиняла, будто Сипягин лично распространял слухи о смерти Льва Толстого чтобы спровоцировать протесты студентов и подавить их. Чудовищные фантазии о провокациях придумывали про всех министров внутренних дел.

Дошло до такого безумия, что в эмиграции В.А. Маклаков в декабре 1921 г., слушая россказни Л. Красина, находил нечто общее меж тем как Охранка будто бы мешала Столыпину быть конституционалистом и убила его, и тем, как чекисты не дают Ленину стать буржуем [«Совершенно лично и доверительно!» М.: РОССПЭН, 2002, Т.2, с.134].

На протяжении десятилетий революционная пропаганда систематично уродовала миропонимание, вот дошло и до такой загогулины.

Социалисты не только лживо приписывали властям устройство еврейских погромов, но и всех прочих собственных преступлений. В статьях, вроде так и названной, «Полицейские Пугачевы», получалось, что вовсе не сами социалисты, а «полиция и попы провокаторски подталкивают крестьян к бунту и грабежу» чтобы запугать либеральную интеллигенцию и буржуазию, заставить их поддерживать Николая II [«Вперёд» (Женева), 1905, №12, 16 (29) марта, с.1].

Большевики добивались форменного безумия, не имеющего отношения ни к политике, ни к здравому смыслу: «цель всемирной армии пролетариата» – «не должно быть ни богатых, ни бедных». «Русский народ не имеет права выбирать чиновников». «Политическая свобода означает право народа самому выбирать себе всех чиновников» [Н. Ленин «К деревенской бедноте» Женева, 1903, с.6, 84].

В таких условиях Императорское правительство не могло не прибегать к цензуре печати, без преувеличения будет сказать, ко всеобщему благу. Красивые лозунги полной отмены запретов, рассуждения, что свобода может быть для всех или ни для кого, отрицают реальные последствия того, когда организованный обман людей и провоцирование их на ничем не ограниченное самоуправство и самообожествление ведёт к многомиллионным человеческим жертвам.

Отнюдь не впадая в другую, деспотическую крайность, Императорское правительство дозволяло распространение как легального марксизма, так и толстовства, вмешиваясь в те определённые моменты, когда опасные учения начинали обретать чрезмерную популярность и влиять на преступность и общественную безопасность.

В дни опасной болезни Льва Толстого Сипягин распорядился не препятствовать появлению некрологов и объективных обзоров литературной деятельности, но не допускать осуждений постановлений Синода. Ввиду запрещения служить панихиды по Толстому Сипягин 29 января требовал не печатать объявлений о панихиде и устранять демонстративные требования об их служении [Г.В. Жирков «Предсмертная цензурная неделя» СПб.: СПбГУ, 2011, с.19-20].

Следует отметить, что Толстой вовсе не был фигурой умолчания, как часто бывает в современной демократической прессе и ТВ РФ или Украины с полным изъятием упоминаний нежелательных властям лиц на месяцы и годы. Как это делается в наши дни можно посмотреть в современных рассказах [А. Роднянский «Выходит продюсер» М.: Манн, Иванов и Фербер, 2016, с.71-72].

Ходили слухи, будто жене Сипягина жаловались на запреты упоминать о болезни Льва Толстого, и их отменили. О Толстом, его творчестве и состоянии здоровья писали беспрерывно. Считалось событием, когда Толстой ходит по комнатам, когда испытывает редкие боли в животе или питается овсянкой с молоком. Так раз изобилие печатных материалов при экстремистском характере его проповедей вынуждало вводить перечисленные коррективы в освещение его жизни.

Даже официальные местные губернские ведомости в 1899 г. помещали сообщения о новом романе «Воскресение», несмотря на то что антиправительственная проповедь Льва Толстого была тогда отлично известна и нашла в «Воскресении» полное отражение.

В январе 1902 г., отмечая произошедшую перемену, напоминали, что «ещё недавно», «почти с год» умеренно консервативное «Новое время» вовсю прославляло Льва Толстого в стихах и прозе, но усиливающаяся в угоду революционным настроениям радикализация его проповеди вынудила прекратить эти славословия [В.Г. Подарский «Наша текущая жизнь» // «Русское богатство», 1902, №1, с.166].

Впрочем, сотрудник «Нового времени» В.С. Кривенко 9 ноября 1901 г. от себя лично написал Победоносцеву слёзные мольбы «отвести от России новые беспорядки, новые беды, слёзы и горе», которые затопят Россию без разрешения служить панихиды по Толстому, когда он помрёт [РГИА Ф.1574 Оп.2 Д.167 Л.2].

23 январе 1902 г. в Ясной поляне доктор Бетерсон, приехавший из Петербурга, рассказывал «об обжорстве, глупости, нахальстве министра Сипягина». Сам Лев Толстой вскоре окажется взволнован убийством Сипягина, но сразу же попытается воспользоваться им для пропаганды своих взглядов возле Трона. Смолоду мечтавший стать генералом от литературы и завоевать общественное мнение, 5 апреля 1902 г. он написал Великому Князю Николаю Михайловичу: «событие это ужасно, главное той злобой, ненавистью, мстительностью, которые оно неизбежно вызовет в людях, но оно было неизбежно и обещает ещё худшие бедствия, если правительство не изменит свой курс» [С.А. Толстая «Дневники 1897-1909» М.: Север, 1932, с.171, 191, 291].

Т.е., в соответствии с главным замыслом террористических организаций, Толстой использовал убийство в качестве устрашающего правительство шантажа.

Противники Льва Толстого делали из убийств монархистов противоположные выводы: «проклиная убийц, будем надеяться, что чистая кровь страдальца принесёт пользу нашей истерзанной родине, будем надеяться, что ужас, который испытали все, у кого есть сердце, у кого сохранилась ещё хоть капля человеческого чувства, окажется громом, после которого русский народ перекрестится и сбросит с себя позорное иго своих поработителей, держащих его под гнётом анархии» [«Венец жизни» М.: Фонд памяти Великого Князя Сергея Александровича, 2015, с.27].

Граф Толстой и в последующие годы нередко вспоминал убитого Сипягина и, по яснополянским дневникам Д.П. Маковицкого, относился к Витте хуже, чем к Сипягину и считал, что в отличие от Боголепова и Плеве, Сипягин был министром добродушного типа [«Литературное наследство» М.: Наука, 1979, Т.90, Кн.2, с.82, 503].

Консультант министерства юстиции Н.А. Лебедев писал, что, по слухам, в письмах к Царю Толстой называл Сипягина добряком, а Победоносцева зловредным и хитрым [Г.И. Петров «Отлучение Льва Толстого от церкви» М.: Знание, 1978, с.49].

Многочисленные злобные статейки, написанные Львом Толстым Николаю II и его приближённым про бессмысленные мечтания парламентаристов и про сектантов, сочинены с революционных позиций защиты убийц и оправдания их шантажа, с непомерным самомнением и оскорбительным пренебрежением к несогласным со взглядами Толстого. Среди прочего, Толстой советовал Царю и Сипягину примириться с публикой осуществлением социалистического обобществления земли по программам террористических организаций – тогда «с вами же будут и революционеры». В январе 1902 г. Толстой в письме к Царю назвал земельную собственность вопиющей несправедливостью [«Лев Толстой и русские цари» М.: Кстати, 1995, с.109-111, 126].

По учению Толстого и бандитам не следует оказывать никакого сопротивления, не надо и разыскивать их из-за риска опасных столкновений и борьбы. Толстой потворствовал всем наиболее опасным проявлениям зла.

Это всё равно, как если бы сейчас РФ какой-нибудь всемирно признанный самый великий писатель (каких ныне и нет) предлагал властям устранить армию, полицию, тюрьмы, пограничные службы, таможню и всей страной принять радикальный исламизм к пущей радости террористов из ИГ и Чечни. Нахождение адекватных аналогий позволяет понять насколько мягки были охранительные меры Сипягина сравнительно с практикуемыми в наше время демократическими властями преследованиями при Путине, с уклоном к возврату в СССР.

Если же взять носителей демократической идеологии вне РФ, то и там современные идеологи антитеизма не ушли далеко от агрессивного нигилизма Льва Толстого. Есть шведские авторы, которые всерьёз полагают, что Николаю II для предотвращения октябрьской революции следовало бы во всеуслышание признаться в атеизме. Они считают справедливым, что для революционного мышления «целью было освобождение человечества от всякого рода суеверий, в первую очередь религии и монархии. Ибо, как сказал французский мыслитель эпохи просвещения Дени Дидро, «человек не будет свободен до сих пор, пока последний король не будет повешен на кишках последнего священника»» [А. Бард. Я. Зодерквист «Нетократия. Новая правящая элита и жизнь после капитализма» СПб.: Стокгольмская школа экономики, 2004, с.34-35, 48].

И так понятно, какими достоинствами будет обладать общество, построенное на таком “освобождении”. Не менее примечательно и частое зомбированное непонимание теологического характера основных понятий, принудительно насаждаемых на убийствами расчищенное политическое и смысловое пространство. Все эти представляемые продуктом рационального мышления и чистой науки понятия о демократии, свободе, законах, правах человека, конституциях – иного типа религиозные понятия, существующие лишь в области сознания, или, если угодно атеистам, суеверие и вымысел. Это касается конституций любого демократического государства.

Зарубежные враги России видели в Льве Толстом своего союзника. Еврейский банкир Якоб Шифф, как пишет его биограф Сайрус Адлер, во время голода 1891 г. в России пытался помешать нью-йоркской торговой палате передать русскому правительству благотворительную помощь. Шифф предлагал отдать эти деньги Л.Н. Толстому. В дальнейшем Шифф финансировал войну Японии против России и называл Империю Николая II «врагом человечества».

Множественные попытки внедрить деструктивные взгляды толстовства на Империю уже в послесоветское время встречают отпор. К примеру, из современных писателей важное исчисление значения анархической деятельности Льва Толстого провёл литературный критик Павел Басинский. В книге «Скрипач не нужен» он справедливо пишет о доле ответственности Льва Толстого за падение русских в тоталитаризм СССР через отвержение достоинств настоящей России. При таком подходе оказывается естественной близость Басинского к Ивану Ильину и Ивану Солоневича, забота о добром имени Константина Победоносцева. Довольно удачной книгой является и работа Павла Басинского «Святой против Льва», показывающая достоинства Святого Иоанна Кронштадского, сравнительно с Толстым, и тем самым поясняющая какой в действительности была Царская Россия, устроенная на ненавидимых либеральными пантеистами христианских началах.

Сравнительно с П. Басинским, критик Д. Быков способен неплохо сочинять смешные стишки и пародии, но на темы трагические найти хоть что вразумительное у легкомысленного фаната Че Гевары, восхищающегося модернизмом большевицкого движения – занятие безнадёжное.

Террористам симпатизируют многие современные историки, описывающие, как увлекающаяся любой бывшей на слуху модой молодёжь, запросто переходила от толстовского опрощения и вегетарианства до взрыва бомб. Даже с восторгом написал Г.С. Кан биографию такой террористки Н.С. Климовой, чья деятельность наряду со всей эсеровской организацией финансировалась еврейским миллионером Д.В. Высоцким, что для еврейских историков лишний довод к одобрению убийц. В отзыве С.В. Куликова «Наталья Климова богиня и жертва террора» перечислено множество подтасовок со стороны апологетов террора слева.

Ольга Завойко писала сестре о намерении убить К.П. Победоносцева, а жандармам она признавалась, что решилась на покушение после сообщения об отлучении от Церкви Льва Толстого. Павел Басинский справедливо обращает внимание, что церковное объявление об отпадении Толстого составлено с приглашением его к общению, что не может служить причиной для ненависти. Агрессивный же атеизм отказывает верующим людям на всякое право в выражении своих взглядов, считая их все проявлением клерикализма.

Уходили к ПСР и те, чья ненависть не остыла с возрастом. Князь Д.А. Хилков, 1858 г. р., долгие годы был яростным толстовцем, раздал своё имение крестьянам, вёл пропаганду среди сектантов, а в 1901 г. записался в эсеры [«Литературное наследство», 1963, Т.70, с.621].

Хилков в добавок к сочинениям Л. Толстого, стал издавать в Лондоне «Народные листки» прямо террористического характера: «Надгробное слово Александру II», «Об уличных беспорядках», «Как ловчее нападать и кого предпочтительнее убивать». Другие толстовцы, Чертков и Бирюков от финансирования таких обращений к крестьянам уклонились. В то же время, когда князь Хилков основал в Швейцарии библиотеку для сбора и хранения революционной литературы, по сведениям жандармов, Лев Толстой прислал деньги на приобретение дома под такую библиотеку.

Эсеры одновременно распространяли воззвание «Боевой организации социалистов-революционеров» от 3 апреля 1902 г. об убийстве Сипягина и сочинение Льва Толстого «Офицерская памятка», написанное в декабре 1901 г. о том, что не следует почитать Царя, воинское знамя и стрелять в социалистов, да и попросту, про «преступность воинской службы» с предложением со службы уходить.

Не оставались в стороне от толстовства и социал-демократы. Симпатизировавший терроризму Сергей Андропов, эмигрировав в Лондон в марте 1900 г., помогал там печатать сочинения Льва Толстого в издательстве В. Черткова, а попутно издавал сочинения Карла Маркса и многообразно иную революционную литературу, пытался переправлять её в Россию. Летом 1901 г. Андропов отправился в Россию с подложным паспортом, вместе с проживавшим с ним в Лондоне Виктором Ногиным – будущим комиссаром первого состава ленинского правительства октября 1917 г. Они намеревались содействовать объединению марксистов, но обоих вскоре арестовали жандармы Сипягина.

Павел Басинский, как получается проверить, совершенно точно пишет, что толстовцы то и дело переходили в лагерь революционеров.

1 февраля 1902 г. Сипягин написал министру Двора В.Б. Фредериксу письмо насчёт недостаточности законодательной регламентации театрального дела. Для рассмотрения этого Сипягин пожелал созвать комиссию от разных причастных ведомств и самих театральных деятелей. Поимённо он назвал Великого Князя Сергея Михайловича, Теляковского, директора департамента полиции и общих дел своего заместителя Святополк-Мирского, начальника главного управления по делам печати. 24 января Императором были одобрены намерения Сипягина [В.А. Теляковский «Дневники директора Императорских театров. 1901-1903» М.: Артист, 2002, с.169-179].

2 февраля схватка студентов с полицией произошла в Киеве. 3 февраля, как сообщал губернатор Трепов Сипягину, полиция не позволила студентам криком и свистом собрать демонстрацию, не давая им сгруппироваться.

Таким же образом 5 февраля Сипягин порекомендовал действовать всем губернаторам. Министр предупредил Великого Князя Сергея Александровича, что послал им депешу: «не стесняясь прочими соображениями, арестовывать подготовителей», не допускать уличных демонстраций применением силы. «Необходимо путём достаточных нарядов полиции, войск и патрулей в разных местах города следить за формированием кучек демонстрантов и, не допуская их до дальнейшего шествия по улицам, окружать и арестовывать», а уже собравшуюся толпу разгонять, не позволяя ей собраться на новом месте.

Сравнительно с организованными студентами политическими акциями то что лживые советские историки называли “крестьянским движением” и что являлось обычной уголовной хроникой, не представляло для властей никакой опасности: в феврале 1902 г. Сипягину сообщали лишь о редких отдельных попытках присвоения чужой земли [«Крестьянское движение в России. 1901-1904» М.: Наука, 1998, с.63-64].

В начале 1902 г. под председательством директора Департамента Полиции С.Э. Зволянского состоялось совещание с обсуждением интенсивных мер борьбы с революционными организациями. По накопленному опыту противостояния самым эффективным методом было признано проникновение агентуры для внутреннего наблюдения как в конспиративные структуры, так и на фабрики [Ю.С. Уральский «Пароль: «От Петрова». Из истории постановки конспирации в деятельности «Искры»» М.: Мысль, 1988, с.26].

Комментируя решительный настрой Сипягина, Петербургский комитет РСДРП в прокламации 20 января посчитал небывалыми размеры «неистовства» министра и потребовал подчинения правительства выборным депутатам.

8 февраля в 14 ч. 30 м. в Зимнем дворце Сипягин представил Государю депутацию дворянства Кутаисской губернии с благодарственным адресом.

9 февраля петербургский градоначальник Клейгельс сообщил Сипягину об устранённой в течении 5 минут минувшим поздним вечером попытке студентов устроить беспорядки с раздачей прокламаций и криками в Народном доме Императора Николая II после проходившего там спектакля. Полиция также не позволила им действовать на улицах столицы.

Директор хозяйственного департамента МВД тайный советник Зиновьев был назначен в середине февраля заместителем Сипягина с оставлением в прежней должности.

Вместе с Витте и Муравьёвым в эти дни Сипягин разрабатывал проект устава об общественном призрении в городах.

источник