Солнечное майское утро 1911 года в доме надворного советника, подполковника полиции Московского Андрея Николаевича выдалось излишне оживленным.
Тремя днями раньше семья собралась в родительском доме в полном составе. По случаю окончания Михаилом гимназии в Симбирске, приехали уже замужние Клавдия и Анна. А так же с высших женских курсов из Казани вернулась Лиза.
Андрей Николаевич, получая на своей должности солидное жалованье в 1450 рублей, имел просторный крепкий дом, и за собственный счет сумел дать достойное образование старшим дочерям. На очереди теперь были, подрастающие дети Мария и Василий, а так же юношеского возраста Михаил, который собирался поступать в Казанский Императорский университет.
Все, чего достиг в своей жизни Андрей Николаевич, было результатом его упорного труда. Будучи учащимся Алатырьского духовного училища, он, ослушавшись отца, потомственного православного священника, сбежал, не окончив полного курса, и по зову сердца пришел работать в полицию. Начинал службу канцелярским служащим на должности писаря. Однако достаточно быстро сумел сделать себе карьеру.
В возрасте тридцати трех лет он получил первый чин Титулярного советника. Всего через два года стал Коллежским асессором. А в день празднования своего сорока пятилетия был жалован чином Надворного советника со старшинством. Имел государственные награды, и часто прописывался в «Губернских ведомостях» в связи с поимкой опасных уголовных преступников.
К последним, помощник уездного исправника был поистине беспощаден, и слыл неподкупным ревнителем закона.
Кроме того, всем хорошо была известна его платоническая любовь к жене и собственным детям.
Жена, Анна Петровна, внучка бывшего городского главы, была младше супруга на пять лет. В свое время, благодаря стараниям своего отца, она так же смогла получить достойное образование в Симбирске, но работать после замужества ей так и не пришлось. Теперь, спустя двадцать один год после их свадьбы, несмотря на рождение шестерых детей, она по-прежнему, имела привлекательную внешность, и сохранила благородную осанку.
Воспитывать детей Московские предпочитали сами, не прибегая к помощи гувернеров. Из прислуги в доме, все эти двадцать лет, жила лишь домработница Нюра. Добрая, аккуратная девушка оказалась в доме Московских будучи еще ребенком, куда ее взяли на сиротское попечение. Нюра буквально приросла к семье с молодых лет так, что, пожалуй, каждый считал ее скорее членом этого большого семейства, нежели прислугой.
Прекрасное майское утро было сегодня не обычным сразу по двум причинам. Виной тому был, во-первых, кошмарный сон Михаила.
Случившийся прошедшей ночью, он уже не в первый раз стал причиной большого ночного переполоха. И все домочадцы ждали подробностей о ночном кошмаре, словно речь шла о какой-то новой сказке.
Поэтому старшие дочери, сразу после пробуждения, начали энергично перешептываться, предвкушая занимательность грядущего рассказа.
И даже Нюра была излишне суетлива, и то и дело гремела в кухне, роняя что-то на пол.
Второй причиной делавшей утро отличным от многих других, был важный поход, опять же Михаила, но уже с отцом в храм. Сразу после завтрака им предстояло отправиться в церковь близлежащего села, где служил настоятелем дедушка юноши, отец Николай.
Закончив свое обучение в Симбирске, Михаил собирался просить благословения у собственного деда священника на дельнейшую учебу. Удачное окончание гимназии вселяло в него надежды на скорое поступление в университет в Казани, где как раз в этом 1911 году, открывался новый медицинский факультет.
К столу на завтрак Михаил вышел позже всех. Немного худощавый, высокий юноша восемнадцати лет, с золотистыми кудрями волос, имел очень благородные черты лица, и немного вздернутый нос, а так же, от рождения, абсолютно правильную осанку.
Этим утром, не смотря на дурной сон, он держался особенно торжественно и, подчеркнуто, выправленным.
С появлением главного виновника происшествия, сестры тут же умолкли, ожидая подробного рассказа о ночном кошмаре. Однако Михаил, как ни в чем не бывало, поздоровался, пожелал всем приятного аппетита, и преспокойно уселся на свое место за столом.
Нависшую тишину нарушил самый нетерпеливый младший брат Василий, жутко любопытный и проворный отрок девяти лет.
- Мишаня, - начал он с характерной ехидцей во взгляде, - А у чудища, которое ты сегодня ночью видел, нос был такой же длинный как у Машки или чуть короче?
Сестры дружно прыснули смехом, а самая младшая, из сестер одиннадцатилетняя Мария моментально покраснев, приподнялась на стуле. Явно имея самые серьезные намерения, она грозно обратилась к своему обидчику.
- Ах, так?! Длинный нос? Это у меня-то длинный нос? А я вот сейчас кое-кому надеру и, без того, лопоухие уши!
Не дожидаясь обещанной экзекуции, Василий тут же юркнул под накрытый скатертью, массивный дубовый стол.
- Вылезай, Васька! Все равно поймаю! Хуже будет! – не унималась Мария, пытаясь рукой достать спрятавшегося под столом Василия.
- Так! Немедленно прекратить, и выйти вон из-за стола, - спокойно, но утвердительно потребовал Андрей Николаевич.
- Ну, папа! А я тут причем?! – пыталась возразить обиженная Мария, - Это не справедливо! Это Васька начал! Ты же сам все видел!
- Я уже сказал. Вон из-за стола! Оба. Нюра! - окрикнул он домохозяйку, - Проследи, пожалуйста, чтобы эти двое не вздумали ничего с кухни таскать. Будут голодными до обеда ходить, раз прилично себя за столом вести не могут. А нам, пожалуй, уже пора, - снимая заправленную под воротник мундира салфетку, закончил отец. Затем он, не спеша, встал из-за стола, и подошел к Михаилу.
- Миша, поторопись!
- Да, папа! Разумеется. Я уже! – спешно допивая свой чай, ответил Михаил.
- А ты, Аннушка, пожалуйста, займись воспитанием вот этих двух невежд, особенно в части поведения за столом.
Андрей Николаевич взглядом указал на сидящих по разным углам напроказивших детей.
- Папа! – сделала попытку оправдаться отцовская любимица, но тут же умолкла под пристальным тяжелым взглядом родителя.
Оглядев напоследок всех присутствующих в зале, Андрей Николаевич направился к выходу. А мгновение спустя, они с сыном уже погрузились, в ожидавшую напротив крыльца, пролетку управлял которой, ездовой из полицейского участка.
Бравый молодец поприветствовал по форме своего начальника, и громко прикрикнув на лошадь, помчал экипаж.
Пролетка подъехала к храму как раз под звон колоколов, зазывавших прихожан к заутрене.
Андрей Николаевич с сыном уже пересекали ворота церковной ограды, как за спиной у них послышался стук подкатившего экипажа. А минутой позже к ним присоединился врач дворянского происхождения Иван Егорович Корсаков с дочерью Лидией.
- Здравствуйте, Иван Егорович, здравствуйте! Вот и вы, вижу, к батюшке моему на заутреню решили приехать? – первым поздоровался Московский со своим давним другом.
- А как же, Андрей Николаевич! Здравствуйте, дорогой. Ведь отец ваш Лидочку мою крестил. Да, и нравится мне этот храм. Дышится здесь как-то по-особенному. Я, знаете ли, ауру в церквях ощущаю. Удивительно это, согласитесь. Казалось бы, и службы в церквах одинаковы. Ладаном всюду кадят. И построены они по единому образу, а двух одинаковых не сыскать. И запахи, и ощущения разные.
Корсаков сделал глубокий вдох, поднял голову, и перекрестился, глядя на купола.
- Хотя, не ко времени, пожалуй, я разговорился сейчас. Нужно идти. А то опоздаем. Не хорошо опаздывать.
Иван Егорович улыбнулся, и весело пригрозил пальцем самому себе.
Московские давно дружили с Корсаковыми, и частенько, то ли в шутку, то ли всерьез заявляли о намерении породниться. Поэтому при каждой личной встрече Михаила и Лидии их молодые красивые лица непременно наполнялись пурпурной краснотой.
Скрыть свои личные симпатии молодым людям удавалось крайне плохо. Они, то и дело, пересекались нечаянными взглядами и, украдкой, подолгу рассматривали друг друга при каждом удобном случае.
- Ну, здравствуйте, здравствуйте! Приехали, значит. Похвально. А я ждал. Ждал внука-то! - встретил их настоятель на входе в храм, - О! И Корсаковы сегодня ко мне пожаловали! Рад! Очень рад, Иван Егорович! Ну, проходите, проходите. Уже начинать пора!
Перед началом службы Михаил помог Лидии зажечь свечу, и как бы случайно прикоснулся к кончикам ее пальцев, от чего оба снова заметно покраснели.
Затем он нарочно выбрал место в храме немного позади нее, и на протяжении всей службы не уставал любоваться потрясающей красотой молодой девушки. Возрастом они были практически ровесниками. Всего на полгода Михаил был старше младшей дочери Корсаковых.
Лидия имела безупречную фигуру и шикарные густые волосы, задорными завитками, спадавшими на ее аккуратные плечики. Правильные, словно у богини, черты ее лица сами, казалось, просились на холст или хотя бы лист бумаги. Потому Лидия пользовалась большой популярностью у местных и приезжих художников.
«Глаза вашей дочери определенно могут свести с ума! – сделал однажды комплимент Корсакову один заезжий вельможа, увидевший ее на балу у градоначальника, - Такой красавице место в столице! Не иначе! – добавил он, делая однозначный намек Ивану Егоровичу на сватовство со своим сыном». Однако Корсаков, будучи человеком, не только образованным, но и порядочным, никогда не рассчитывал использовать божественный дар своей дочери в каких-то корыстных интересах. К тому же, был он человеком весьма состоятельным, в деньгах не нуждался, и даже слыл меценатом в своем уезде.
Служба в храме пролетела незаметно и, пропустив по завершении причастия, прихожан вперед себя, Михаил в сопровождении отца подошел за благословением к деду, последним.
- Ну, что Михаил? Лекарем, значит, решил стать? – твердым голосом начал священник, - Я вот всю жизнь души людские спасать пытаюсь, а ты, значит, плоть человеческую исцелять решил. Что ж. И то похвально. Отец твой в свое время не пожелал по стопам предков наших пойти, и твоя дорога значит иная. Хотя и он, если разобраться, тоже лечит. Лечит общество человеческое. От всякой скверны избавить пытается.
Отец Николай перевел взгляд на собственного сына, внимательно посмотрел ему в глаза, и затем продолжил.
- По призванию ли идешь в лекари, внук? Учение без призвания – грех, потому как обман. Помни это! Ничего в жизни без призвания делать нельзя. Обманешь и себя, и тех, что верить тебе будет. А вот Господа нашего не обманешь. Нет. Он все видит. А за обман тебя накажет. Обязательно накажет.
- По призванию дедушка, - подтвердил Михаил, не раздумывая, - Больных людей жалею. Помогать им хочу. Как Иван Егорович это делает.
- Ну, что ж! Коли так?! Благословляю тебя, раба божьего Михаила на дело праведное, во исцеление плоти человеческой! Во имя отца, и сына, и святага духа! Аминь! - торжественно произнес священник, и трижды перекрестил внука большим серебряным крестом. Затем он жестом подозвал к себе сына и что-то на ухо прошептал ему. Андрей Николаевич только, молча, кивнул в ответ, а выйдя из храма, озвучил Корсаковым приглашение на домашнее чаепитие к отцу Николаю.
Гости откликнулись с удовольствием, и вскоре разместились в доме священника на просторной террасе с выходом в большой яблоневый сад.
Сладковатый дымок от растопленного самовара создавал неповторимую атмосферу уюта в весеннем саду. От того чай казался особенно ароматным, а варенье вкусным.
- Я ведь поначалу, ох как зол на твоего отца был, Михаил, - начал беседу настоятель, - Это, когда он из училища духовного, не окончив обучения, сбежал. Шутка ли дело? Ведь до меня четыре поколения служили Господу наши предки! И это только то, что мне известно. Ух, как я зол был тогда на него! – покачал головой священник, - Благословения своего, поначалу, не хотел ему давать на эту самую службу! Помнишь, Андрей?
В ответ Андрей Николаевич лишь, согласно, покачал головой, и едва заметно покосился в сторону сидящего рядом Корсакова.
- Но потом господь вразумил, как видно, - осенил себя крестом отец Николай, - Зачем господу такой слуга, который все время за церковную ограду смотреть будет, подумал я. Не призван, значит. Видать, господь для другого нужного дела его предназначил. Другое место ему для службы уготовил, значит. А то, как же! Русский человек без службы, что сорняк в огороде. В служении богу, царю и отечеству все предназначение русского человека и есть. Прогони его с этой самой службы – все! Считай, пропал человек, а без него и Россия матушка пропала!
Революционеры эти, что сегодня в души людские со своими проповедями сатанинскими лезут, пострашнее любого оружия будут. Они ведь не просто царя трона лишить хотят. Они его с народом развести задумали! А главный их удар по православной церкви затем придется! Потому как, церковь наша указывает народу истинный путь к господу. И путь этот лежит через царя, помазанника его на земле. Если свергнут они царя, то разорвется та незримая святая нить, что связует народ с господом нашим. Вот и выходит, что разлучив царя с народом они, следом, и народ от господа отлучат! Весь многовековой устой наш враз, одним ударом разрушить хотят. Вот, что страшнее всего!
Настоятель снова перекрестился, как бы ни желая свершения своих слов, а затем продолжил.
- Случись такое, не приведи Господь, вмиг бесы отовсюду сбегутся куском лакомым поживиться, и пир их кровавым будет!
- Так, что же нам в таком случае делать, батюшка? – вступил в беседу, встревоженный словами собственного отца, Андрей Николаевич, - На какую силу нам опереться должно, коли зашатается, не приведи господь, царский трон?
- Лишь в строгости и непоколебимости духа своего, и есть та самая сила, что мракобесию противостоять сможет. И строгость та стержнем в душе должна быть. Богобоязненный человек ведь не просто бога, кары его бояться должен. Нет. Отлучение человека от бога, куда страшнее любого наказания его. Бога потерять в душе своей – вот, что страшнее всего для русского человека! Вот чего он бояться должен! Только крепкого духом своим не одолеет ни одна сила. Это я к тому,- обратился священник к внуку, - чтобы ты Михаил на отца своего в качестве примера всегда ровнялся! Вот где торжество силы духа ты всегда узришь! Кстати, на прошлой неделе мы опять о нем читали в «Симбирских ведомостях». О том, как он смертоубивца в Тарханах сыскал. Божья кара – это одно. Никому из смертных ее не избежать. Однако людям и человеческой справедливости при жизни видеть надобно. Ей, справедливостью этой вера наша укрепляется, силы людям дает для свершения дел праведных. Служите, сыны. Берегите Россию, словно матушку родную!
От услышанных слов, по лицу Андрея Николаевича пробежала едва заметная дрожь. Он медленно поднялся из кресла, и слегка склонив голову, поблагодарил отца.
- Не меня, Андрей! Не меня. Господа благодари, что мудрость свою мне тогда открыл. Благодари и помни об этом! – жестом приглашая сесть, произнес священник, - А теперь чаевничать давайте. А вам, молодежь! – обратился он, снова, к Михаилу и Лидии, - Хватит с нами стариками сидеть! Ваше дело молодое. Идите лучше в сад погуляйте, да о своем потолкуйте.
Настоятель хитро прищурился, и посмотрел на Корсакова, явно догадавшегося об истинных замыслах старика. Иван Егорович в ответ улыбнулся, и одобрительно кивнул головой.
Отец Николай взглядом проводил молодых людей, а затем обратился к Корсакову.
- Хочу предупредить вас, уважаемый Иван Егорович, относительно этих странных снов Михаила!
Услышав слова священника, Корсаков и Московский переглянулись друг с другом. Доктор даже успел приоткрыть рот, чтобы задать свой вопрос, но тут же осекся. Мужчины быстро догадались, что Михаил поделился своей проблемой с дедом во время исповеди.
- Не случайны эти его ночные видения. Не случайны, - с тяжестью на душе повторил священник, - Многим сейчас являются подобные откровения. Все ближе к пропасти приближаемся мы с каждым днем. Тяжкое испытание уготовил нам господь. Очень тяжкое. Не стал я при отроках об этом говорить. Много крови русской прольется, если народ государя своего предаст, а церковь антихристам оставит на поругание. И нам нужно быть готовыми к этому. Страшная битва предстоит нам за престол небесный. Да, да! Именно так. И, если устоит святая Русь, то воцарится затем на земле царствие небесное!
Священник поднял свои необыкновенно голубые глаза в бесконечную синь весеннего неба, и замолчал. Над столом зависла пауза, во время которой каждый задумался о своем. Однако вскоре молчание нарушил Корсаков.
- Не уж то и впрямь все так страшно, как вы, батюшка, рассказываете?
- Вы о чем, уважаемый Иван Егорович? – спокойно, но с интересом переспросил отец Николай.
- Как бы вам объяснить? – на ходу начал размышлять Корсаков, - Может не так уж и страшны, на самом деле, эти революционеры? В сущности, говоря о необходимости реформирования нашего общества, они во многом правы. И народ живет, ой как, не просто. И чиновники многие откровенно заворовались. Справедливости народ хочет. И это верно! Вы ведь сами только, что о том же говорили. Да и от Европы мы опять же во многом приотстали. Может и, в самом деле, устарела она власть самодержавная, и развиваться нам мешает теперь? Почему бы народ не допустить к управлению своей же страной через парламент, например! Как в Европе!
- Как в Европе говорите? - священник сделал небольшую паузу, и так же спокойно продолжил, - А вот вы мне скажите! Такой ли народ в Европе живет, как в России, али нет? Едина ли наша душа с народом европейским? Похож ли, словно на брата родного, наш русский человек на француза, немца или англичанина? Не с лица! Нет! По широте своей душевной и силе духа своего?
Корсаков слегка сконфузился, и согласно покачал головой.
- Вот! Вижу. Сами вы себе и ответили, уважаемый Иван Егорович. Нет такого второго народа, как русский. Щедрый наш народ душой, не в пример остальным, и неудержим в порывах ее. Только крепкая рука способна удержать такой народ от саморазрушительного ликования. Для того нам и послан царь свыше, чтобы страх господен блюсти! Чтобы сами себе головушку свою буйную в припадке удальства не снесли мужики наши. Силу такую только другою силою удержать можно. И сила та в устое нашем многовековом. Никогда не жил русский человек без бога в душе и царя в голове. И, по-другому, жить не сможет! Потому как отлученный от господа неминуемо оказывается во власти сатаны, и избежать этой страшной участи не избежать никому, ибо мир так устроен. А что до Европы, то наукам у них учиться надобно, а не спрашивать у них, как нам Россию матушку обустроить на новый, то есть их, европейский лад! Добрый вы и чистый душой человек. И как учит нас господь через святое писание, по себе людей меряете. Только не все за сладкими речами своими искренние намерения имеют. Запомните эти мои слова. Вот каков вам ответ мой будет, уважаемый Иван Егорович!
Настоятель снова наполнил свою чашку из еще горячего самовара, сделал несколько глотков, а затем обратился к Корсакову уже совсем с другой интонацией.
- Так, значит это вы, Иван Егорович, Михаила нашего к медицине пристрастили?
- Ничего-то от вас не утаишь, батюшка! – заметно оживившись, откликнулся доктор, - Да, собственно, и скрывать тут нечего. Миша давно мне вопросы о болезнях, да о том, как лечить их задавал. Не праздный у него интерес. Душа у него чистая и бескорыстная. А врачу именно такая, и нужна. Вот вы только что прекрасно рассказали о том, как господь вас вразумил относительно поступка Андрея Михайловича. Карьеры его, да и всей жизни будущей. А я вот вам, что еще скажу. Господь, он не только священнику, но и врачу подсказывает, если врач в душе с богом к больному подходит. Иной раз, бывает руки опустить готов. Не видишь диагноза и все тут. Симптомы похожие, а результата нет, хоть расстарайся. Как вдруг, подсказка сама, откуда-то свыше приходит. Будто мысль вскользь пролетает. Да только мысль эта, не твоя. Вот, мол, в чем беда, говорят тебе. Вот где отгадка кроется.
Настоятель внимательно выслушал, и одобрительно кивнул головой.
- Вижу. В хорошие руки Михаил попал. Верю. Не подведет он ваших ожиданий, Иван Егорович. Хорошим помощником вам будет, когда университет окончит.
Затем отец Николай обернулся к сыну и уточнил.
- Вы ведь в Казань, кажется, собрались? Большой город. Однако хороший. Храмов много. Я для Михаила письмо товарищу своему еще по семинарии приготовил. Пусть занесет. Православному человеку обязательно свой духовник нужен. Мало ли какие обстоятельства в жизни сложатся. А без духовной поддержки тяжело будет. Кстати, Иван Егорович! Верно ли говорят, что вы в городе больницу на собственные средства строить задумали?
В ответ Корсаков рассмеялся, и снова повторил.
- Ну, ничего от вас не скроешь!
- А, зачем скрывать, коли дело праведное? – тут же подхватил священник.
- Есть такой замысел, батюшка. Есть! Вот только со средствами на строительство окончательно разберусь, и сразу за благословением к вам приеду, - пообещал врач.
- А чего ждать? Вот вам мое благословение! – воскликнул настоятель и трижды перекрестил Корсакова, - Так и средства скорее отыщутся. Помяните мое слово! А как строить начнете, то освятить не забудьте. Пригласите старика-то? Думаю, ваш отец Владимир не обидится на меня за это.
- А как же, батюшка! Помилуйте! За великую честь почтем! – воскликнул Иван Егорович.
- Ну, вот и славно! Больница - дело благое! Приеду непременно, - добавил священник. - А пока молодежь в саду гуляет, давайте-ка мою наливочку вишневую отведаем, - хитро прищурившись, предложил он, и жестом подал кому-то знак.
Раскидистые кроны яблонь уже украсились цветением на своих крепких ветвях. В легком воздушном вальсе, порхали первые весенние бабочки и гудели, озабоченные своей кропотливой работой, неугомонные пчелы. Ласковое солнце мягкими лучами ложилось на счастливые лица молодых людей, слегка опьяненных благоуханиями фруктового сада.
Сначала они просто любовались цветущими деревьями и лазурно голубым небом, раскинувшимся над ними. Хотелось глубоко дышать всей грудью. Еще, и еще раз вкушая аромат этого необыкновенного дня.
Наконец Михаил решился, и заговорил первым.
- Лидия! Я слышал, вы балериной мечтаете стать?
Девушка в ответ улыбнулась, и с ехидцей посмотрела Михаилу прямо в глаза.
- Слышали? И только?
- Не понимаю! О чем вы? – совершенно искренне удивился юноша.
- Полноте, Миша! Я много раз замечала, как вы подсматривали за моими занятиями, когда к нам в дом, к папеньке приходили.
Михаил моментально смутился, и покраснел.
- Ну, ладно, ладно. Перестаньте же заливаться краской, словно барышня, Миша! Я нисколько не сержусь. Ей, богу!
- Вы меня, верно, не правильно поняли. Мне просто было видно, как вы танцуете. Подсматривать, поверьте, я никогда не стал бы, - слегка запинаясь, попытался оправдаться Михаил.
Лидия в ответ звонко рассмеялась, и тут же решила сгладить, устроенный ей самой небольшой конфуз.
- Ой! Верю, верю. Наш благородный дон Кихот Симбирческий! Я вовсе не обижена. Зачем мне учиться балету, если никто моего танца видеть не будет. Смотрите на здоровье. Так даже лучше будет. Но взамен вы должны мне честно признаться! – быстро сменила свой игривый тон, на серьезный, Лидия, - Только умоляю, честно! Хорошо? Вы обещаете? Тогда тотчас скажите! Вам понравилось? Только честно, честно! Вы обещали!
- Конечно! Очень! Вы прекрасно танцуете. Вам непременно нужно продолжать. Я слышал в Казани есть прекрасные хореографы! - взахлеб затараторил восхищенный юноша.
- В Казани? Почему в Казани? А может в Симбирске? – и Лидия бросила лукавый взгляд на Михаила, который начал заметно волноваться.
- Что, вы! Что, вы! Непременно, в Казани! – горячо и убежденно начал настаивать Михаил, но девушка не дала ему договорить.
- Ну, что же вы так разволновались? Все может быть. Возможно, и в Казани. Хотя, балет, это только моя мечта и увлечение, если хотите. В остальном же я готова послушаться папеньки.
- А как хотелось бы вам самой? – с надеждой, осторожно поинтересовался Михаил.
- Ах, какой вы, однако, Миша! Все-то вы наперед знать хотите! – парировала вопрос Лидия, и посмотрела вверх на крону высокого старого дерева, - Какие красивые яблоки, должно быть, на ней летом созревают, - как бы невзначай заметила она, а немного подумав, добавила, - Скажите, Миша, а вы смогли бы мне достать яблоко с самой макушки? А?
- Яблоко? Где? Какое яблоко? – не понял сразу вопроса Михаил.
- Да, да! Яблоко. Только его пока еще нет. А, если бы оно там было?
И Лидия пальцем показала на самый верх дерева.
- Ого! – удивленно задрал голову вверх Михаил, - Высоковато!
- Трусите? Тогда, так и скажите, - наигранно надула губки девушка.
- Кто? Я? Я трушу? – возмутился Михаил, - А, ну-ка, подержите!
Он быстро скинул свой гимназический китель, и передал его Лидии. Ловко, словно кошка, одним прыжком он зацепился руками за нижнюю ветку и, забросив ногу, вскоре забрался на нее. Затем, с необыкновенным проворством, перебираясь с ветки на ветку, он довольно быстро достиг кроны могучего дерева.
- Если б вы знали, Лидия! Какая божественная красота открывается отсюда! – воскликнул Михаил, осматриваясь вокруг.
- Браво, браво! – захлопала она в ладоши, - А вы и в самом деле храбрец, оказывается!
Сияющий от счастья юноша хотел еще что-то добавить, но раздавшийся треск мгновенно заставил его замолчать. Он посмотрел на Лидию как раз в тот самый момент, когда сухая ветка под его ногами с треском обломилась, и юноша с шумом полетел вниз.
- Папенька! Папенька! Миша разбился! – закричала испуганная девушка, и прикрыла глаза руками.
Первое, что ощутил Михаил после затяжного падения, была жгучая боль от глубокой царапины на щеке. Лежа на земле, он медленно открыл глаза, и тут же увидел перед собой Ивана Егоровича в окружении отца и деда.
- Тихо, тихо! Лежи, не вставай! – приказал он, - А теперь, не спеша, поочередно пошевели сначала ногами, а потом руками. Так. Хорошо, - мягким спокойным голосом проговорил доктор, - А теперь так же аккуратно головой.
Корсаков внимательно осмотрел его рану на щеке и, наконец, заключил.
- Все в порядке! Ничего страшного. Кости целы. Голова тоже. Можешь подниматься! А царапина…., - он покосился на дочь, и с улыбкой добавил – А царапина до свадьбы заживет!
От услышанных слов девушка мгновенно покраснела, и сердито покосилась на отца.
- Лидушка! Принеси, пожалуйста, мой саквояж, - как ни в чем не бывало, обратился Иван Егорович к дочери, - Мы сейчас рану юноше аккуратно обработаем, и он сможет снова на дерево лезть, коли ему так приспичило! – задорно рассмеялся Иван Егорович.
Когда взрослые вернулись на террасу, Лидия подошла к Михаилу, протянула руку, и очень осторожно провела своими пальцами по щеке вдоль царапины.
- Вам очень больно, да? – с глубоким сочувствием спросила она, - Простите меня, ради Бога! Это я во всем виновата! – призналась она, и заглянула Михаилу не просто в глаза, а скорее в самую душу.
Юноша, молча, накрыл своей ладонью ее хрупкие пальцы, и прижал к щеке. Лидия, немного испуганно и нерешительно, попыталась отдернуть свою руку, но Михаил сумел удержать ее. Он сделал шаг вперед. Другой рукой он обнял девушку за талию, и притянул вплотную к себе. Лидия больше не сопротивлялась. Она задышала заметно чаще, и Михаил сразу ощутил ее горячее дыхание. Какое-то время они, словно завороженные, смотрели друг другу в глаза. Затем их головы слегка наклонились, а губы сами потянулись навстречу, сомкнувшись наконец, в самом трепетном в жизни поцелуе. За то короткое мгновение, что длилось это первое острожное единение, Михаил, казалось, ощутил своим телом каждую ямочку и бугорочек на ее прекрасном теле.
Всю ночь, почти до самого утра он не мог уснуть от этого сумасшедшего возбуждения. Его грудь, казалось, навсегда запомнила ее упругое прикосновение к себе. А бешено забившееся в тот момент сердце, даже не думало умерять свой разогнавшийся бег.
- Господи! Как же я люблю ее! – не уставая, повторял он про себя, постепенно проваливаясь в сладкое небытие - Никому! Слышишь?! Никому я теперь тебя не отдам! – кричал он ей уже во сне. А экипаж уносил ее все дальше и дальше, пока, наконец, не растворился в теплом, ярко желтом свечении, струившемся из-за горизонта.
Позже, он часто будет вспоминать этот волшебный день, ее хрупкую талию в своих объятиях, и слегка дрожащие теплые губы, раскрывшиеся ему в невинном девичьем поцелуе.
|
