В феврале 1902 г. Сипягин распорядился, чтобы в публикациях о торжественном молитвословии у памятника Императору Александру II в Кремле не было сообщений о возникновении в данный момент и во всей России какого-то отдельного класса из рабочих. Этим ставились преграды умножающимся усилиям марксистов по противопоставлению рабочих иным сословиям. Как и во множестве похожих запретов, именно революционное движение служило причиной ограничения обсуждений в печати тем, которые превратно использовались для противопоставления монархической России социалистических утопий.
Как объясняли несколькими годами позднее этот процесс разожжения насилия печатными изданиями после цензурных ослаблений: «народ, так веривший каждому печатному слову», «был ошеломлён тою массой всевозможного рода печатных изданий, начиная с журналов, газет, книг, брошюр, листков и воззваний, которые невозбранно посыпались на его несчастные головы», сподвигая к неразумным требованиям, захватам и разрушениям чужого имущества [«Московские ведомости», 1905, 31 декабря, №336, с.1].
Профессор А.С. Будилович, состоявший в партии правого порядка, 14 февраля 1907 г. ровно так охарактеризовал произошедшее после убийства В.К. Плеве: «наводнение, произведённое отверстыми хлябями сверху и снизу, оказалось губительным потопом, который залил своими мутными водами всю русскую землю, сорвал все плотины, снёс все мосты, все межи и вехи, определявшие права собственности, заволок страну поистине египетскою тьмою» [«Украина – это Россия» М.: РИСИ, 2014, с.328].
При всех неудобствах цензурных стеснений, смущавших и некоторых монархистов, желавших писать о рабочем вопросе, оказалось, что снятие цензурных ограничений ведёт к радикальной псевдоинтеллектуальной разнузданности, сравнительно с которой состояние печати, бывшее при Горемыкине и Сипягине, обладает разительным превосходством по форме и содержанию. События 1904 и 1905 годов вполне показывают разумную предусмотрительность цензурных мер, их вынужденность ввиду лживой завлекательности революционных устремлений интеллигенции. Подводя итоги 1905 г. в том же номере «Московских ведомостей», монархисты могли честно написать, что все их предсказания о последствиях водворения либеральных начал сбылись: требуемая свобода оказалась разнузданным своеволием и анархическим насилием. Редактор «Киевлянина» Д. Пихно в 1906 г. писал Витте, что недобросовестность печати уничтожила уважение к ней.
Только последовательные монархисты понимали, каким всеподавляющим рабством угрожает всем русским такая свобода печати. Путь к господствующему в СССР терроризму и тоталитарной пропаганде начинался не с октября 1917 г., а с того, как распоряжались малейшими цензурными послаблениями враги монархической России, в собственном лагере державшиеся цензуры непрошибаемо крепкой.
Редактор «Русского богатства» Л.Е. Оболенский в 1885 г. писал об этом Н.К. Михайловскому: «порицая правительственную цензуру эти якобы либералы устраивали свою», вели себя как министры социализма и народничества, угнетая и преследуя не подчиняющихся их направлению и не преклоняющихся перед литературными генералами их лагеря писателей [«Исторический архив», 2003, №4, с.196-198].
К этому остаётся добавить, что обвиняемый в либеральном гнёте и дублировании правительственной цензуры редактор Н.К. Михайловский состоял в такой тесной связи с террористами, что публиковал в их «Листке Народной воли» критику правительства, а сразу после цареубийства 1 марта ему носили для окончательной редакции обращение Исполнительного комитета “Народной воли” к Императору Александру III с новыми угрозами.
Следуя этим либеральным традициям полной дискриминации политических противников, не потерпела свободы первая же Г. Дума. «Лубочные картинки были хороши, когда они представляли в смешном, даже гнусном виде правительство; но когда стали выпускать лубочные пародии на депутатов, — они пришли в негодование. Чего смотрит начальство? Почему не уберут эти мерзкие листки?». Революционеры, разумеется, не ограничивались словами в борьбе с черносотенцами и жестоко убивали или хотя бы запугивали рабочих, состоящих в Союзе Русского Народа. «Убивали, конечно, самых энергичных и смелых черносотенцев», что сильно сказывалось на их численности и влиятельности. «Чёрная сотня в Думу не попала. Она не раздавала чужих подмосковных [имений] и была постыдно разбита на выборах» [С.И. Смирнова «Чёрная сотня» СПб.: А.С. Суворин, 1906, с.3-6].
Показательно, как звучно пишут сейчас пустобрёхи из фонда изучения наследия П.А. Столыпина о созвучии этой социалистической программы «сознанию и настроению большинства»: «природный “социалистический инстинкт” русского мужика и стал трансляционным и коммуникативным каналом для прививки и восприятия социалистических лозунгов» [«Законотворчество думских фракций 1906-1917 гг» М.: РОССПЭН, 2006, с.8-9].
Природный человеческий “инстинкт” грабежа и убийства не имеет отношения к отдельным категориям рабочих и крестьян, в рамках которых приходится выдумывать и врать про мнения большинства, спасая теорию классовой борьбы. Революционные “экспроприации” совершало подавляющее меньшинство русских мужчин и, подстраиваясь под принятые нормы “научного” языка, бабищ. Но этого меньшинства хватало разграбить немногочисленные дворянские имения, разбить витрины магазинов, убить немногочисленную полицию, запугать несогласных. А меньшинство это управлялось другим, ешё более микроскопическим слоем профессиональных революционеров, прикрывающих ответственность за террористические акции именем большинства народа. Теперь перекрасившиеся в либералов коммунисты типа В.В. Шелохаева ещё и именем Столыпина пытаются прикрывать свою приверженность марксизму и реабилитацию терроризма.
Исследования идеологии к.-д. партии показывают, что составившие её лица вели преобладающую социалистическую преемственность от декабристов, Герцена и террористов «Народной воли», так что её в малой степени можно считать либеральной партией, не был либералом и Милюков, вопреки распространённому мнению, схожему с многими ошибочными суждениями об Империи [Ф.А. Селезнев «Конституционные демократы и буржуазия (1905-1917)» Нижний Новгород, 2006, с.19-23].
Если сталинистам не нравится, что Государь не уничтожил всех либералов как сделали большевики, то претензий либералов к Николаю II сводятся к тому что он не отдал власть какому-нибудь Милюкову в первой же Г. Думе (социалистической). Биограф Царя А.Н. Боханов показывал необоснованность их упрёков ввиду антилиберализма партии к.-д., поскольку «Милюков был куда ближе к Ленину, чем к Столыпину» [«Доклады Института российской истории», 1997, Вып.1, с.143].
Задачи предотвращения дальнейших побед левого радикализма требуют его бескомпромиссного осуждения и противодействия ему, а также всемерной идеологической поддержки политики, какую вёл Николай II с Д.С. Сипягиным против бундовцев, большевиков и эсеров, с И.Л. Горемыкиным против них же, Г. Думы и всей оппозиции. При всей актуальности, их опыт нравственно достойного и продуманно целеустремлённого правления, уклонения от популизма, клептократии и тоталитаризма, путь естественного развития частной инициативы без сращивания капитала со властью и образования олигархии, максимально возможного христианского призрения, сопротивлению злу силой, остаётся незадействованным и политическая преемственность потеряна.
Левую традицию поклонения всем террористам, начиная от декабристов, ныне, не стесняясь, продолжают новоявленные либертарианцы, считающие, точно по Герцену, поддержку восстания 1863 г. с лозунгом Польши от моря до моря долгом любого настоящего русского патриота. Насколько ни отвратительно и позорно либертарианское анархистское обожание всех проявлений антирусского терроризма, включая Екатеринбургское злодеяние 1918 г., ему не откажешь в последовательной антимонархической и антитеистической логике. Проще всего сделать вид, что твоего противника не существует – тогда ничего не надо доказывать, а просто сказать что Николай II дурак, православие – мракобесие, национализм – вымысел, у монархистов никогда не было своей повестки, только отрицание чужой положительной. Тогда всё моментально решено. Безоговорочная дискриминация монархистов и отказ им во всяком праве на мнение – оружие, каким демократы монополизировали политическую жизнь.
Коммунисты, индивидуалисты-либертарианцы или конституционные монархисты вроде А.Б. Зубова с равнением на партию к.-д., равно подтасовывают свои исторические традиции и не желают признавать неприглядную правду о противниках правых монархистов, что на длительном процессе идеологического и организационного формирования основные революционные партии, с.-д., с.-р. и к.-д. объединялись для борьбы с капиталистическим развитием России и укреплением частной собственности, которые обеспечивала самодержавная власть.
Обратная картина антикапиталистической государственной монополизации наблюдается в РФ, где правители, их семьи, министры и губернаторы не подвергаются нападениям организованных групп террористов, широко поддерживаемых интеллигенцией, как было в Российской Империи. Тем не менее «через ведущие государственные и нефтяные и газовые концерны бюрократия прибирает к своим рукам частные издания, вводя, таким образом, полную государственную монополию на СМИ» [Д.О. Рогозин «Враг народа» М.: Алгоритм, 2006, с.136].
Государственная монополия, официально называемая “поддержкой” СМИ РФ обходится в 120 млрд. руб. в год – за 2016-й. Чего и близко не было в Российской Империи и на что следует ориентироваться. 2 трлн. руб. в год уходит на милицию и прочие силовые структуры вне армии. В этом и другом с начала 2000-х произошло резкое возвращение к всему наихудшему что было в СССР с госмонополиями в экономике, в партийной системе и с насильственным подавлением всего независимо правдивого и потому опасного тоталитарной лжи. Что показательно, КПРФ в середине 1990-х планировала добиться государственной доли в экономике в 75% вместо одной четверти. Путин так и сделал, убив всякие возможности её развития.
После 1906 г. у правительства появились дополнительные траты на черносотенную прессу, в которой не было нужды до появления партийной конкуренции. Но и тогда, в 1914-1915 г. эти расходы составили около 1 млн. руб. – раз в сто меньше чем в РФ [Ю. Оксман «Русская воля», банки и буржуазная литература // «Литературное наследство», 1932, Т.2, с.105].
В феврале 1902 г. в Харькове начал выходить новый журнал «Мирный труд», выпускаемый почтенными университетскими профессорами во главе с А.С. Вязигиным. В пору увлечения горьковскими босяками и социалистическими утопиями журнал избрал самое разумное национальное направление, призвал к подъёму культурного уровня, «являющегося следствием работы каждого над собой», и которому насильственные перевороты угрожают обрушением.
Ограничения обсуждений в печати отнюдь не отменяли постоянной работы, которую вёл Сипягин все два года подряд, над делами рабочих. 5 и 9 марта 1902 г. в С.-Петербурге Великий Князь Сергей Александрович долго обсуждал с Сипягиным вопросы положения рабочих. В его дневнике осталось выражено некоторое недовольство Сипягиным: «благонамерен, но увы! Не на высоте своего призвания».
Краткость дневника не позволяет установить основания для таких суждений, за исключением проявляемой все два года министром политической самостоятельности во внутренних делах. Скорее всего эти сетования следует отнести к неунимающейся революционной, особенно студенческой радикализации 1899-1902, победить которую один Сипягин был не в силах. 3 марта прошли очередные беспорядки в Петербурге.
6 марта Витте передал Сипягину жалобы владельцев предприятий, что созданные по инициативе С.В. Зубатова союзы рабочих не должны вовлекаться в антикапиталистическую борьбу, столь же опасную, как и антиправительственную. 16 марта Сипягин отреагировал на послание Витте, отправив Сергею Александровичу в Москву пожелание внести коррективы в попечительскую политику относительно рабочих, так, чтобы между чинами администрации и фабричной инспекции не возникали недоразумения. Ещё одно письмо с пожеланием приостановить деятельность московского Совета рабочих Сипягин отправил 26 марта. В свою очередь, полицмейстер Д.Ф. Трепов и С.В. Зубатов выступили в защиту сотрудников шёлковой мануфактуры, коллективно отказавшихся приступать к работе до удовлетворения их требований [В.В. Кавторин «Первый шаг к катастрофе» Л.: Лениздат, 1992, с.119-121].
Опасность заключалась в популяризации ложных идей, которую запреты приостанавливали в распространении – и то хорошо, но не победительно уничтожали в сознании. Для этого требовалось интеллектуальное возмужание общественности, пошедшей на поклонение ложным богам.
В большевицких публикациях Зубатов звался обер-шпионом, который в 1901 г. хотел «затемнить» сознание рабочих, настроив их против РСДРП: «при рабочей организации было организовано чтение лекций, на которых учёные профессора должны были по-учёному одурачивать рабочих» [А. Краснов «Что такое сдельная плата» СПб.: В. Безобразов, 1907, с.19].
Автором этой брошюры, неумело обличающей капитализм, брат П.Н. Краснова не являлся.
В 1901 г. экономиста И.Х. Озерова приглашали участвовать в этой зубатовской инициативе противостояния социалистам. Он составлял устав взаимопомощи рабочих, читал лекции и вёл беседы с рабочими, но оказался бессилен перед революционной нетерпимостью студентов, пригрозивших ему прекратить посещать его лекции в Московском высшем техническом училище за участие в просвещении рабочих [«Вопросы истории», 1999, №3, с.137].
Не приходится удивляться успехам социалистической пропаганды, продавливаемой всеми средствами обмана и насилия.
Разновидностью обмана являлось продавливание ложных представлений о благих последствиях то ли революционных насильственных требований, то ли деятельности Г. Думы – кому что выгоднее было представить. В результате дезинформационных работ мемуаристы, запомнившие Российскую Империю на подъёме, но впитавшие многие светские сплетни, включали ошибочные оговорки про 1905 г.: «после пятого года сдвиги к лучшему: на крупных заводах учредились профессиональные союзы, кассы взаимопомощи, инспекции, и хозяевам уже нельзя с ними не считаться» [О.В. Волков «Век надежд и крушений» М.: Советский писатель, 1989, с.459].
Всё это, как можно убедиться, проводилось властями до 1905 г. и вопреки революционной нетерпимости.
Валерия Новодворская, зачастую обращавшаяся к положительному образу Российской Империи и помещавшая Николая II на свои знамена антисоветского диссидентства, считавшая что либеральные критики Царя «неправы», умудрялась одновременно и совершенно справедливо сравнивать эсеров с шахидами, осуждать «охлократический бунт 1905 года» в числе небывалых вызовов времени, которым «никто не смог бы противостоять», напоминать о провокаторах с оружием 9 января 1905 г., но тут же считать ошибочными многие важные меры борьбы с революционным движением. Во всяком случае её суждения бывают хотя бы наполовину точны: «власть, кстати, пеклась о рабочих и крестьянах больше, чем о бизнесе. Для рабочих делалось всё: кассы взаимопомощи, клубы трезвости, спектакли, религиозная литература, чайные; всё, вплоть до организации “зубатовских” профсоюзов» [В.И. Новодворская «Поэты и цари» М.: АСТ, 2010, с.453, 458-459].
Очередным необоснованным вымыслом даже при такой трактовке оказывается, что монархисты будто бы не поняли значения поддержки предпринимательства. Но интересна такая закономерность. Называвший ЦК КПСС престолом сатаны А. Мень, своеобразный церковный аналог Новодворской, одержимый одновременно борьбой с национализмом, всё же находил возможность говорить в 1981 г., «после канонизации Николая II Русской Зарубежной Церковью (в качестве священномученика)», «что очень уважает Николая, ценит его личные качества и что Николай – безусловно мученик», хотя он и считает канонизацию проведённой в политических целях [В.И. Илюшенко «Отец Александр Мень» М.: ВГБИЛ, 2010, с.204]. Для контраста, в 1990-е намерение синодальной комиссии, не вникая в подлинную жизнь Государя и довольствуясь демократическим догматизмом, прославить Царя как рядового пострадавшего гражданина, со знанием дела называли: «такая позиция, конечно, лукава и безнравственна, от неё за версту отдаёт политиканством» [К.Ю. Душенов «Православие или смерть» М.: Институт русской цивилизации, 2015, с.165, 286].
Куда хуже А. Меня и В. Новодворской оказалось новое поколение либералов, не отягощённое ни опытом борьбы с тоталитарным СССР, ни углублёнными личными историческими исследованиями. В полном согласии с путинской идеологией А. Навальный и его последователи называют Николая II кровавым, питают к нему бездны ненависти и распространяют невежественные фантазии об Императоре, монархизме и монархистах, что проявилось в 2017 г., когда многочисленные почитатели Николая II выступили с важными общественными протестами против путинской антимонархической идеологии и выражении её в антикультурной коррупционной монополии узурпаторской власти http://krest-sobor.ru/?view=59305206
Осуждая Императора Николая II за силовое подавление террористических вылазок 1905 и иных годов, левые либералы сегодня, как и век назад, становятся на сторону убийц монархистов, таких как Г. Мясников, убийца Великого Князя Михаила Александровича, который вспоминал, что в 1905 г. он «16-летний шёл на экспроприацию оружия. Видели меня на своих улицах против казаков с оружием в руках» [«Минувшее», 1995, Вып.18, с.39].
Собиравшиеся заменить в высшей политике монархистов левые либералы, такие как М.В. Бернацкий, министр Временного правительства, пригретый генералом Деникиным, выбрали идеализацию убийц и их активности: «в русской интеллигентской среде, несмотря на печальные аргументы 1905-6 г., сохранялся «романтический» взгляд на революцию; до некоторой степени, очевидно, и я не был ему чужд» В начале 1917 г. Бернацкий сотрудничал с Горьким в газете «Луч» «радикал-демократического направления», что в очередной раз говорит о близком родстве к.-д. и марксизма [«Английская набережная, 4» СПб.: Лики России, 2000, с.374].
источник |
