(Посвящается княгине Ольге Алексеевне Дондуковой-Корсаковой).
Смоленск построен на горах и среди гор, что придаёт ему особенно красивый вид и спасает его от пошлого характера большей части губернских городов. Какая картинность и какое разнообразие! Здания, живописные овраги, масса садов, Днепр в своих крутых или отлогих берегах ласкают поочерёдно взор. Но если вы хотите видеть город во всей его красе, войдите на Веселуху, и вы будете глядеть и не наглядитесь на панораму, раскинувшуюся у ваших ног. Над кирпичными зубцами древней крепости зеленеют молодые берёзки. Её стены, покрытые местами мхом и пересечённые многочисленными башнями, повинуются неровностям почвы, то спускаясь круто к реке, то подымаясь высоко над ней. Церкви и дома рассеяны по горам, среди зелени, погружённой в тень или ярко освещённой солнцем, а там, далеко, блестит над деревьями золотой крест памятника, воздвигнутого славе Двенадцатого Года. Как живописны тропинки, пересекающие луговины! Как красиво смотрит отсюда мост, повисший над Днепром, и как хорош самый Днепр, так любимый нашими древними певцами!
Кто нам поведает тайны твоего прошлого, старый Смоленск? Когда, чьею волей, под чьею рукой возник ты из дремучих смолистых лесов, давших тебе твоё имя? Кто перенёс сюда первый своего домового бога? На этих ли холмах дымились жертвенники в честь Купалы? Какими песнями завлекали на Днепровское дно твои русалки запоздавших путников, и куда скрылся косматый леший, бродивший зимними ночами по тёмному бору?
Но прошлые века оставили здесь свои следы с той минуты, когда пропали лешие и русалки, когда свет христианской проповеди озарил полудикое племя. До сих пор ещё показывают холм, где стоял княжий двор, до сих пор молятся во храмах, где молились наши деды, и любуются красотой Свирской церкви, о которой говорит древний летописец, что «такое жь несть в полунощной стране... и иконы, и златом, и серебром, и жемчюгом, и камением драгым украшена...». Время не сокрушило её массивных стен и столбов. Она поражает таинственным характером храмов прошлых веков. Узкие решетчатые окна, пробитые высоко в стенах, проливают в неё такой скудный свет, что лишь при ярком солнце можно разглядеть живопись иконостаса.
Богобоязливый соорудитель этой церкви, князь Давид Ростиславич, посвятил её Архистратигу Михаилу, но при императрице Анне к ней прибавили придел во имя Александра Свирского, и с тех пор самая церковь и даже предместье, где она стоит, называются Свирскими. В числе других древностей можно видеть в ней гроб, выдолбленный в камне. Он был найден в тридцатых годах среди развалин Борисо-Глебского монастыря, под каменным сводом. Во гробе лежал человеческий остов; его похоронили на церковном кладбище, но никакая надпись не поведала потомству имени, которое он носил когда-то между людьми. Неоспоримо лишь то, что каменный гроб был большою роскошью, и вряд ли кого в нём хоронили, за исключением князей. Уж не останки ли Давида Ростиславича покоятся после стольких веков под сенью храма, сооружённого князем и особенно им любимого, как утверждает древняя летопись: «По вся дня входя в церковь Архистратига Михаила»? Из той же летописи мы видим, что по кончине его в апреле 1197 года «Епискуп же Смоленский Симион и вси игумени, и попове, и сыновец его (племянник) Мстислав Романович и все бояре положиша тело его в церкви Св. мучеников Бориса и Глеба».
Уцелели в Смоленске многие другие древние церкви. В иных можно ещё видеть католические изображения, сохра¬нившиеся от того времени, когда наши храмы были обращены в костёлы. Вообще весь город носит свой особый характер, в котором звучит отголосок более или менее отдалённого прошлого. Грозно ещё возвышается, несмотря на следы неприятельских набегов, Годуновская крепость со своими бойницами, зубцами и башнями. В её состав вошли местами огромные земляные валы, которыми был вдревле обнесён город. Первоначально в ней считалось 36 башен, из которых уцелели до Двенадцатого Года 28, кроме королевского бастиона, построенного Сигизмундом. Бежавший от вас Наполеон взорвал бастион и 11 башен. Наши войска, вступив в город по уходе неприятеля, нашли и под остальными бочки пороха и фитили. Крепость окружена широким рвом. В неё входили девятью воротами, из которых осталось лишь трое.
Самое красивое здание в городе Успенский собор. К нему подымаются несколькими лестницами, вделанными в высокой горе. Он замечателен как своим великолепием, так и воспоминаниями, нераздельно связанными с его именем.
Он был заложен Владимиром Мономахом в 1101 году и строился в продолжение двух лет. Просторный каменный храм не был ещё освящён, когда Мономах во главе русских князей одержал полную победу над Половцами и вошел торжественно в Смоленск с богатою добычей, похищенной у врагов. Великий князь освятил немедленно собор и поставил в него чудотворную икону Божией Матери Одигитрии. По преданию, Константин Порфирородный благословил ею дочь свою Анну, выдавая её за Всеволода Ярославича, а по смерти Всеволода икона перешла к сыну его Мономаху. Украшенная жемчугом и богатыми каменьями, она стоит до сих пор в Успенском соборе.
3 июня 1611 года Поляки, простояв около двух лет пред Смоленском, вломились в его крепость, и завязалась на улицах, на площадях, на крепостных стенах города последняя кровавая сеча. Улица, на которой происходил самый ожесточённый бой, называется до сих пор Резницкою. Гудели колокола, и шло молебствие в церквах, куда стекались плачущие старцы, женщины, дети. Многие из купцов и граждан заперлись со своими семействами, со своим богатством и пороховою казной в Успенский собор. Они ждали... Наконец долетели до них ликующие крики: враг одолевал и стремился к собору! Тогда они подожгли порох, и пятисотлетний Мономахов храм взлетел на воздух.
Прошло 44 года. Царь Алексей Михайлович, облечённый в ратные доспехи и окружённый многочисленною свитой, готовился въехать в Смоленск, из которого выступали польские полки. Они останавливались пред государем и клали свои знамёна к его ногам. Присоединив окончательно к России её родовое наследие, благочестивый царь позаботился немедленно о том, чтобы воздать должное Богу, даровавшему ему победу. Наши монастыри и церкви, преобразованные в католические, были снова обращены в православные, и на месте прежнего Успенского собора заложен новый. Не жалел на него своей казны Алексей Михайлович, однако работы были не раз приостановлены по недостатку денег, и собор строился целых 63 года. Его поддерживают четыре громадные четвероугольные столба. Около одного из них - кафедра, к которой ведёт узенькая лестница, около другого - царское место, а на возвышении икона Божией Матери Одигитрии, вынесенная из храма во время польской осады и реставрированная царём Алексеем Михайловичем, как видно из надписи, стоящей на обороте. Огромный иконостас украшен позолоченною резьбой, как и некоторые другие части храма. При Екатерине II пристроена к собору колокольня в два яруса. Около нижнего - 24 колонны, а около верхнего - 16.
Соборная ризница небогата, но в ней хранится серебряный, вызолоченный потир с замечательною надписью, вырезанною кругом: «Bartosz Nowodworski, Kawaler Maltanski, po wzieciu Smolenska, Bogu na czesc oddal» .
На обороте стоит другая надпись:
«Похищена Поляками в Смоленске в 1611 году. Возвращена начальником Северо-Западного края М.Н. Муравьевым в 1864 году».
Во время бомбардирования Смоленска Французами многие его жители спасались в Успенский собор. Наполеон в него вошёл после занятия города, огляделся во все стороны, и снял шляпу. Присутствовавшие приписывают это движение невольному благоговению, которым он был проникнут при виде величественного храма. Император велел переводчику, шедшему за ним, успокоить его именем всех несчастных, тут находившихся, потом осмотрел собор и приказал приставить к нему стражу, чем спас его от грабежа.Стоит ещё над одними из городских ворот церковь, посвящённая имени Божией Матери Смоленской. Она далеко не замечательна красотой архитектуры, зато наполнена воспоминаниями Двенадцатого Года. На месте ворот возвышалась во время оно крепостная башня, которую называли Днепровской, а в ней стояла под шатром икона Одигитрии Божией Матери, списанная в больших размерах с Мономаховской иконы. В 1727 году один из смоленских жителей, Длотовский, получил позволение выстроить на место шатра деревянную церковь во имя Божией Матери. Чрез два года она была освящена. Приобщившись Св. Таин, храмоздатель, по окончании обедни, положил земной поклон пред иконою Одигитрии и в продолжение нескольких минут не подымался с земли. К нему подошли: он был мёртв.
Впоследствии башня была разобрана по ветхости и на её месте построены ворота, сохранившие название Днепровских, а над ними каменная церковь Божией Матери Смоленския. В ней стоит по-прежнему древний список с иконы Одигитрии.
He дёшево достался Смоленск Французам и не дёшево обошлась нам его оборона. После двухдневной ожесточённой борьбы все понимали, что мы не удержим города, и преосвященный Ириней вынес из Успенского собора икону Божией Матери. Шествие под градом ядер и бомб сопровождалось плачущим народом. Город горел со всех сторон, но в уцелевших церквах шли праздничные всенощные накануне Преображения.
Вдруг около Днепровских ворот поднялся крик: «Спасайте икону Заступницы». Несколько солдат бросились к надворному храму и вынесли её. Она оставалась при армии целые три месяца. Накануне Бородинской битвы Кутузов приказал пронести её по всему лагерю, и пред ней служили молебны после каждой победы.
В полночь того же дня, когда она была спасена от неприятеля, наши получили приказание очистить город и переходить на правый берег Днепра. Они тихо отступили, вывозя по возможности раненых, и, перешед за мост, сожгли его.
На другой день Наполеон вступил в Смоленск. Он подъехал к надворотной церкви Божией Матери, поднялся на лестницу и вошёл во храм. Из стеклянных дверей балкона видны были обгорелые остатки моста, который наши истребили за несколько часов пред тем. С правой стороны Днепра раздавались выстрелы: несколько русских орудий тревожили ещё неприятеля. Наполеон приказал немедленно втащить в церковь две пушки, которые поставил в дверях балкона, и наводил их сам на наши отступавшие полки.
Поднявшись на лестницу этой церкви, посетитель останавливается невольно пред плохою картиной, висящею на стене. Она изображает икону Божией Матери и войско коленопреклоненное пред ней. Посредине возвышается широкий белый столб со следующею надписью:
«Славься, Россия, верными своими сынами-героями, победившими врага Бонапарта со многочисленнейшими его силами - двадцать народов и прогнавшими его, супостата, до чиста за пределы с лица земли любезнейшего своего отечества в 1812 году».
По одну сторону коленопреклоненной армии изображена за иконой Сама Дева Мария, по другую архангел Михаил с огневым мечом в руке. Наверху Господь Саваоф; возле Него на облаках справа и слева трубящие ангелы. Над ними надпись: «Изображение достопамятного события, близ столицы Москвы, Августа месяца 20 дня».
Внизу картины двуглавый орёл держит лавровый венок, в котором вы читаете: «Всем соотчичам подвизавшимся доблестями против врага Бонапарта в 1812 году генерал-майор и командор, Семен Вистицкий».
Наконец, есть ещё надпись по обеим сторонам венка: «Главнокомандующий, светлейший князь Михаил Кутузов-Голенищев Смоленский, князь Михаил Барклайдетоли, князь Петр Богратион, квартирмейстер генерал Вистицкий, ближний их соучастник во всех распоряжениях, со всем генералитетом ис прочими чиновниками, и все войско с коленопреклонением молятся иконе Смоленской Божией Матери, призывая Ее, Пресвятую Богородицу, Заступницу, в помощь победить врага Бонапарта.
Когда Российское воинство совершало молебствие иконе Смоленской Божией Матери, в то самое время враг Бонапарт, со своими маршалами и со свитою, одоль рекогнистировали места положения пред начатием Бородинского кровавого сражения, продолжавшегося рано с утрия во весь день до полуночи, производившего с обеих старон безпрерывно жаркою пушечною, ядрами и картечами из тысячи орудий пальбою, и безчисленностью ружейными выстрелами Августа 26 дня».
Самая церковь походит на длинную комнату. По обеим сторонам окна, а на Днепр выходит балкон, с которого стрелял Наполеон. Два престола, иконостасы разделены балдахином, под которым стоит икона Одигитрии (путеводительницы), сопровождавшая наше войско. Риза украшена жемчугом и драгоценными каменьями. Большая часть их была пожертвована в память Отечественной Войны. К раме приделана серебряная доска с надписью:
«Сия чудотворная икона Пресвятой Богородицы Смоленския Одигитрии при оставлении города Смоленска российскими войсками 1812 года, Августа 6 дня вынесена была из оного третьею пехотною дивизиею Генерала Лейтенанта Коновницына, и во все время неприятельского обладания городом, она сопутствовала оной дивизии. А по изгнании неприятелей из Смоленска Ноября 5 дня икона, к неизреченной радости жителей возвращена была того же Ноября 10 дня Лейб-гвардии драгунского полка поручиком Шембелем».
Когда наши проходили Смоленском, после очищения его неприятелем, все граждане сбежались на её встречу. По свидетельству очевидцев, не оставалось никого в домах. Икона была поставлена на площади, и над трупами своих братьев, на развалинах своего города Смоляне служили пред нею молебен. Не столько было промолвлено слов молитвы, сколько пролито слёз. Когда за чтением Евангелия священник произнёс: «Пробысть же Мариам с нею яко три месяца и возвратися в дом свой», все невольно переглянулись: икона, взятая в наш лагерь 5 августа, возвращалась в Смоленск через три месяца изо дня в день.
Однако войско пожелало оставить её ещё в своих рядах, пока не будет окончательно очищена вся губерния, и икона была окончательно возвращена в Смоленск из-под Красного лишь 10 числа, при письме генерала Коновницына главному духовному лицу, оставшемуся в городе. Он писал между прочим: «Войска, с благоговением зрели посреди себя образ сей и почитали его благоприятным залогом Всевышнего милосердия. Ныне же, когда Всемогущий Бог благословил Российское оружие, и с покорением врага город Смоленск очищен, я, по воле главнокомандующего всеми армиями князя Михаила Илларионовича Кутузова, препровождаю святую икону Смоленския Божия Матери обратно, да водворится она на прежнем месте и прославляется в ней Русский Бог, чудесно карающий кичливого врага, нарушающего спокойствие народов. С сим вместе следуют учиненные образу вклады и приношения: 1810 руб. ассигн., 5 червонных золотых и серебра в лому отбитого у неприятеля 1 пуд».
С тех пор служат ежегодно 5 ноября всенощную пред иконою Божией Матери Одигитрии.
Много кровавых воспоминаний оставил в Смоленске Двенадцатый Год, но особенно болезненно действует на душу вид одинокой могилы в крепостном рву. Над ней возвышается чугунный памятник с надписью: «Подполковнику Павлу Ивановичу Энгельгардту, умершему в 1812 году за верность и любовь к Отечеству».
Но эти лаконические строки не рассказывают прохожему грустной повести доблестного Энгельгардта. По занятии Смоленска Наполеон учредил здесь, под председательством Вильбланша, комиссию для управления губернией и поручил ей заготовление провианта на армию. Между тем, по всей окрестности разлилось народное восстание, и когда команды, посланные за покупкой хлеба, являлись в сёла, то на них выходили вооружённые крестьяне. Иными предводили их помещики. В числе начальников этих сельских дружин известен был Энгельгардт, который храбро защищал от неприятелей своё и соседние имения. Он попался в руки Французов, которые привели его в Смоленск, посадили в Спасскую церковь и приставили к ней стражу. Вскоре его потребовали к допросу. Энгельгардт не отказывался от участия, которое принимал в восстании, и прибавил: «Я Русский, я исполнил свой долг». Допрашивающий предложил ему жизнь и свободу, если он согласится присягнуть Наполеону и поступить к нему на службу. Энгельгардт отвечал: «Я русский дворянин, служу России и Русскому Царю». Тогда ему прочли смертный приговор и отвели в крепостной ров. Солдаты завязали ему глаза, но он сорвал повяжу. Раздались выстрелы: Энгельгардт был ранен в ногу. Французы окружили его, пытаясь убедить, чтоб он принял сделанное ему предложение, и прибавили, что рана лёгкая и что её скоро залечат. «Стреляйте!» - крикнул он. Они зарядили опять ружья, опять загремели выстрелы, и Энгельгардт упал... Его похоронили на месте казни .
На одной из Смоленских площадей возвышается среди группы деревьев красивый пирамидальный памятник, воздвигнутый славе Двенадцатого Года. Две пушки, отбитые у Французов, стоят на возвышениях по обе его стороны. В него вделана икона Божией Матери, а ниже рамка, под металлической сетью, сквозь которую можно прочесть следующую надпись:
«План сражения при городе Смоленске, между Российской армией и войсками Западной Европы».
Этот памятник был открыт в 1841 году, 5 ноября - день годовщины освобождения города. На церемонии находились многие участвовавшие в Отечественной Войне. После литургии, отслуженной в церкви что под Днепровскими воротами, икона Божией Матери была вынесена из храма, и крестный ход потянулся к площади. Расставленные там лодки, встретив его при звуках музыки и барабанного боя, отдали ему честь. Потом начался торжественный молебен пред иконой. После многолетия царствующему Императору пропели вечную память Александру I и всему доблестному воинству, павшему в 1812 году.
В Смоленске ещё и ныне можно встретить живые хроники - свидетелей страданий и геройских подвигов кровавой эпохи. Давно поседевшие старики передают ещё много подробностей горьких дней, неизгладимо врезавшихся в детской памяти. Они помнят свист неприятельских пуль над их головами, кровавые струи на улицах города, взрыв Годуновской твердыни, тучную фигуру Наполеона, его бледное лицо и холодный взгляд. Часто при воспоминании о драме, совершившейся около семидесяти лет тому назад, голоса стариков дрожат ещё от слёз. Мы собрали их рассказы и передаём их читателям.
I.
Рассказ смоленской мещанки Агафьи Абрамовны Калюковой.
В первое воскресенье Петровского поста у нас бывает всегда крестный ход около города. Мои родители готовились идти на праздник; упросила и я мать, чтоб она взяла меня с собой.
Ход двинулся из собора: несли обе чудотворные иконы Божией Матери. За ними бежали толпы народа. Вышли на Днепровский мост и носили около крепостной ограды. Вдруг кто-то увидал, что у самой стены человек прячется, лежит в кустах. Бросились к нему и хотели его поднять, а он не даётся. Тогда только и было на уме, что Бонапарта да Французы, и сейчас крикнули: «Шпион!» Его схватили, он что-то бормотал, и такая суматоха поднялась в толпе, что я испугалась и прижалась к матери; а мать увидала, что я дрожу от страха, и увела меня домой. К вечеру я разнемоглась, и меня уложили в постель.
Мне было тогда всего восемь лет, и память моя стала теперь очень плоха: всё забываю, а 12-й год так помню, как вчерашний день. Я проболела довольно долго, и не успела ещё оправиться, как раз, - было это ранним утром, прибегает к нам дядя, брат моей матери и говорит: «Убирайтесь скорей. Бонапарт на нас идёт».
Поднялась у нас суматоха. Батюшка говорит туда-то бежать, а матушка туда-то. Потолковали и решились ехать к матушкиной сестре, вёрст за тридцать, в село Волоты. Мы жили хорошо, и жаль было наше добро оставлять на разграбление. Уложили его в большой сундук и зарыли сундук в землю около дома. Потом заложили лошадей и навьючили на телеги тёплую одежу да съестные запасы, - у нас их было много, - посадили нас, ребят, на возы и съехали со двора.
Приезжаем к тётке в Волоты, живём у неё. Да стали к нам жаловать Французы. Говорили, что они от своих ушли, потому что продовольствие было им плохое в армии. Придут и начнут грабить. Скотину ли увидят - угонят, одежу ли, съестное ли что - всё стащат. Вот и поднялись крестьяне уходить в лес и увозить своё добро. И мы с ними. Все ушли, осталось пустое село.
В лесу житьё нам было незавидное. К нам и туда Французы хаживали. Да тут-то крестьяне были, спасибо, в кучке и, коли не очень много неприятеля, так бросятся на них и прогонят. Ну, а уж если много их придёт, да с ружьями они - так ничего не поделаем, их воля.
Варили мы себе кушанье в лесу, да, бывало, боимся, как бы издали огня не увидали. Настали холода, а мы не смеем развести костра, чтобы погреться. Немало мы натерпелись. Под конец покойник батюшка говорит: «Пойду я в Смоленск проведать, что там делается». И пошёл он. Дня через три вернулся, и сказывает: «На Смоленск, мол, страсть взглянуть, как он разорён, а наш дом цел. Сначала на Французов не плакались, а теперь стали они голодать и наших забижают, да и наши им потачки не дают. Как, говорит, не плохо, а вернёмся домой; не то к вам и сюда Французы пожалуют. По крайности под кровом жить будем».
В это самое время занемогла у меня маленькая сестра и умерла. Матушка была до нас горяча, очень она убивалась по сестре, и говорит: «Хочу её, мою голубку, похоронить с молитвой, а не зарою ее здесь в лесу». Отнесла она с батюшкой тело сестры до первого села, и пошли они к свя¬щеннику. А у него сидит какой-то приезжий и говорить он им: «Послал вам Господь горе, и радость послал, как вам, так и нам всем; Москва очищена от неприятеля».
Отец и мать похоронили сестру, вернулись в лес и всех обрадовали весточкой. На другой день мы выехали чем свет, и к вечеру добрались до Смоленска. Часть провизии, что брали с собой, привезли мы назад, и по ночам матушка затапливала печь и готовила нам поесть. Французы к вам заглядывали раза два; да что оставалось у нас добра и всё съестное было припрятано. Пошарят они и уйдут с пустыми руками.
Жили мы так недолго - несколько дней, когда Бонапарт нагрянул к нам опять со своею армией. Пришли к нам несколько Французов, видно, что не из простых солдат, а должно быть начальники. Как вошли, так сели около стола, подгорюнились и молчат - скучные такие, которые даже плакали, а мы забились в угол, на них смотрим. Вдруг пришла моя тётка и шепнула матери: «Я свою баню истопила; дай-ка мне детей-то, им тепло будет, и я их покормлю». Ушли мы с тёткой, у неё баня битком набита, и все больше дети. Мать не успела накормить нас дома; мы были голодны и очень обрадовались, когда тётка принесла нам говядины, а хлеба не было ни у кого.
К ночи прилегли мы на полу, а когда проснулись, и видим, что Французы всё сидят около стола. Иной припадёт к столу и задремлет, а который проснётся, опять подгорюнится и смотрит так угрюмо. Поутру отец вышел на улицу, и как вернулся, говорит матери: «Хорошо, что эти нас не тронули, да ведь целая их армия здесь, и в городе ад кипит. Неравен час – пожалуй, головы не снесём. Бережёного Бог бережёт: уедем хоть в Королево». А Королево село отсюда в шести верстах. Уж тут укладываться было нам недолго: заложили лошадей, кой-что сунули в телегу, и поехали. Подъезжаем к Покровской горе и видим около неё волненье, и конные и пешие, а штыки так и блестят на ружьях. Сильно мы сробели. Батюшка правит: он остановил лошадей, да уж не знает - назад ли ему повернуть, вперёд ли ехать. Тут подскакали к нам двое и кричат: «Свои! Свои!» Глядим - казаки: наше войско подошло к Смоленску. Взобрались мы на гору; видим пушки, фуры, и среди их стоит икона Царицы Небесной, что наши увезли накануне Преображения, когда Наполеон брал город. Помню я, как увидали её отец и мать, так и упали перед ней на колени. Мать горько заплакала: «Вернулась Ты, - говорит, - к нам, Заступница, не оставила нас!» и нам приказала помолиться и приложиться к иконе.
Натерпелись Французы, да и наши, сердечные, немало горя видели: совсем измучены были. Лежали тут раненые и пить просили. Отец сбежал к речке, зачерпнул воды шапкой и принёс им. Солдаты говорили, что нечего нам бежать, что теперь Французы уж никакого вреда не сделают, и два казака вызвались идти с нами на нашу квартиру: «Они, мол, нас побаиваются».
Вернулись мы домой, и казаки с нами. На казаков много жаловались; они, говорят, тоже грабить-то мастера были; а нам попались добрые люди, - крест у них на шее был. Попросили у матушки: «Нет ли, мол, хозяюшка хлебца перекусить? Давно в рот его не брали». А она говорит: «Нет, родимые, а сварила я на дорогу крупеника, так кушайте на здоровье».
Ночевали они у нас. Не помню, в эту ли ночь или на другую, крепко мы спали, как вдруг загремели взрывы. Это Бонапарт злодей, как уходил, так велел порохом крепость взорвать. Да всего-то уничтожить не удалось: 17 башен уцелело.
Мы думали, что с ума сойдём от страха, либо до утра не доживём; да сжалилась над нами Царица Небесная: тем же утром вошли наши в город, и перед её святою иконой служили на площади молебен.
Публикация подготовлена к переизданию М.А. Бирюковой и А.Н. Стрижевым, к 130-летию со дня кончины Е.В. Новосильцевой.
© Copyright: Библио-Бюро Стрижева-Бирюковой, 2015 |
