В самом начале наступившего века угас один из самых крупных и славных русских деятелей века отошедшего. 15 января не стало Иосифа Владимировича Гурко.
Последние годы были проведены им в деревенском уединении, вдали от государственной и военной деятельности, которой он так горячо жаждал, и для которой сохранились его умственные и нравственные силы до последней минуты его жизни.
Это уединение, вероятно, может несколько объяснить то, что в печати как бы не в достаточной степени сознано и определено, какой крупной, колоссальной силы лишилась в нем наша родина, какой в нем скончался слуга Царю и России.
То был деятель, по делам и подвигам, им совершенным, каких ныне не остается более, и дай Бог, чтобы на Руси вновь когда-нибудь появился другой такой, ему равный.
Безжалостная, жестокая смерть сокрушила истинную твердыню разума, воли и высочайших нравственных качеств. Тяжелая, незаменимая утрата!
I.
Больше всего пишут и будут писать о деятельности почившего как полководца. Из этого круга его дел обильнее черпать факты для повествования и суждения - они на виду у всех, всего известнее, они громче всего прозвучали о нем по белому свету, составили его славу и легли в основу его государственной деятельности.
Мнения о деятельности почившего в кампании 1877-1878 года существуют различные. Есть лица, толкующие о его делах в неблагоприятном смысле. Наше мнение, горячее и искренное, что эти лица глубоко ошибаются. Добросовестные из них - потому что не располагают достаточным фактическим материалом, и другие... но что же о тех говорить?
История, беспристрастная, правдивая, далекая, скажет свое веское слово. Тогда сделается несомненно и ясно, какую часть всех тягот этой славной, трудной эпопеи вынес Гурко на своих плечах. Станет видно, что, если успех и слава достигнуты были с тяжелыми жертвами, сколь неизмеримо больше было бы этих жертв, и со сколь меньшею уверенностью в успехе, если бы ход дел был не тот, который давался почившим полководцем, и не исполнены были бы его предположения.
Не место и не время здесь пререкаться: бесспорно, несомненно, неопровержимо, что с войны в 1878 году Гурко явился народным героем. Он вернулся в сиянии подвигов первого лихого забалканского похода, с Эски-Загрою и Казанлыком, сделавшего его сразу грозой Турок, он вернулся со славой вождя, сковавшего железное кольцо кругом Плевны, замкнув его Горным Дубняком и Телишем. Кровавый, но успешный день 12 октября еще более прославил славную нашу гвардию и, по громадности достигнутого успеха, приобрел огромное значение.
Наконец, в ту же кампанию он, Балканский Орел, впереди своих Суворовских и Румянцевских чудо-богатырей, совершил свой второй, беспримерный, зимний переход через Балканы, который величайшим военным авторитетом, фельдмаршалом Мольтке, знавшим Балканы не по теории, а изучившим их лично в бытность на службе султана, - признавался совершенно невозможным. Как грозная лавина ринулся он на полчища Сулеймана. Карагач, переход Марицы, Филиппополь - новые лавры его венца. Все это бесспорно, незыблемо. Заслуги эти признаны единогласно. Его непреклонная решимость, личная беззаветная храбрость, обаяние над подчиненными войсками, которые воодушевлялись в самые тяжелые, трудные минуты при одном его появлении, также оспариваемы быть не могут. Не искусственно какою-нибудь рекламой они зачислены за ним, а гласом войска и народа (войско - тот же народ).
Когда станут известны все документы, свидетельствующие о том, что говорил и делал Гурко, после окончания этих подвигов, в Сан-Стефано, то число его военных заслуг за эту войну, конечно, еще прибавится, а не убавится.
Но разве военные его заслуги ограничиваются этим славным блестящим историческим периодом? Далеко нет.
Сначала в Одессе, а потом 11 лет неустанно в Варшаве работал он над боевою подготовкой вверенных ему армий. Прочный оплот ковал он для России на самой важной, самой уязвимой ее границе. Вот уж можно смело сказать и прямо - «не щадя жизни своей радел он о службе Царской». Признавая необходимым лично обозреть и проверить все, что было сделано в десятилетний период, он осень 1893 года посвятил смотрам и полевым действиям войск, которые были трудны, но, однако, выносимы для каждой отдельной части войск, но не могли быть вынесены командующим этими войсками. Было бы это сверх сил даже и более молодому человеку, а ему было тогда 65 лет. С этого времени, с этих маневров и взял над ним силу тот недуг, который теперь свел его в могилу. Службе, делу, долгу жертвою сошел он в нее.
Деятельность его спокойная, ровная, неустанная, конечно, не осталась без плодов. Знающие и посвященные люди ясно видят и теперь, что сделано для Варшавского округа, его войск, их боевой стойкой подготовки, почившим фельдмаршалом. Заложенные им начала служат и очень долго вперед будут служить основой нашей безопасности и военной мощи на Западе, где, одушевленная духом Гурко грозная русская сила, стоя спокойно, никому не угрожая, послушная самым миролюбивым велениям своего Верховного Вождя, не может, однако, самым своим бытием не заставить призадуматься всякого, кто захотел бы предпринять что-либо такое, что могло бы вызвать с подобною силой открытое столкновение.
II.
То - подвиги героя, полководца богатыря! Но перед нами в нем же стоит муж совета, деятель государственный, правитель края, наиболее трудно управляемого. И что же мы видим? Мудро, прозорливо поставил Иосифа Владимировича управлять Привислинским краем наш незабвенный Царь-Миротворец, Великий Русский Царь-Самодержец Александр III. Свято, преданно, мудро и твердо блюл Гурко на своем посту заветы, преподанные ему Державным Повелителем.
И сколько за эти годы на этом поприще достигнуто! Сколько сделано для государственной пользы России, управляемого края и подчиненного ему населения!
Программа твердая, неизменная была положена в основу всей деятельности главного начальника края и его ближайших сотрудников. Программа эта вытекала из долголетнего опыта. Она - совершенно чужда ненависти, с одной стороны, и бесполезного, а стало быть с государственной точки зрения крайне вредного сентиментализма, с другой. Для окраины России, навсегда и безраздельно с нею связанной, делалось все время то, что приносило и должно принести пользу прежде всего всему обширному Отечеству, в широком смысле этого слова, потом все то, что приносило пользу этой окраине, не нанося вреда прочим частям России. Вражды: национальной, религиозной, сословной, - никогда в этой программе не было. Но проводилась она неуклонно, с тою несокрушимою силой воли, которая свойственна была ее руководителю. Тот кто ей противился - бывал сокрушен и сброшен с дороги, без злобы и злорадства, но спокойно и неизбежно.
Такова и должна быть деятельность государственная. Только так действующие люди и могут быть признаны мужами государственными.
Польский вопрос - сложный вопрос, давний вопрос. Разрешится окончательно он, вероятно, не скоро, но мы, Русские люди, как таковые, можем и должны смотреть на него только с точки зрения блага и интересов России. С этой точки зрения, отделение от нас западных областей и образование самостоятельного Польского государства, исторически и бесповоротно доказавшего невозможность самостоятельного своего существования, является чем-то совершенно немыслимым. Исходя отсюда, ясно, что самое благо Польского населения наших областей требует, чтоб оно было как можно меньше тревожимо и волнуемо на пути своего окончательного скрепления и спайки с великим русским организмом, присоединение к коему есть, во-первых, исторический факт, а во-вторых, историческая необходимость. Определенность в отношениях к нему, без раздражения, но и без заигрыванья, должна стоять на первом месте.
Хуже нет на окраине, как сегодня - одно, завтра - другое. Нынче под влиянием одних веяний ослабляются вожжи, завтра, под влиянием других, или может быть просто личных впечатлений, они затягиваются. Управляемые не знают, во что верить, на что надеяться, на что рассчитывать, и чего не пытаться.
Далеко не всегда столь определенны и последовательны были наши отношения к Полякам за время, когда они вошли в состав России. Одна система отношений к ним сменялась другою, а были периоды, что и системы вовсе не было, а отношения, при том же личном составе правящих и управляемых, менялись, смотря по обстоятельствам. Ничего подобного за то время, когда управлял Привислинским краем I.В. Гурко, не было.
III.
Не стану останавливаться на подробном описании этого богатого фактами времени… В газетном очерке этого сделать нельзя. Такие описания, конечно, будут. Надеюсь и я в свое время и в своем месте передать те факты, которых довелось быть свидетелем и которые пришлось узнать за одиннадцатилетнюю службу при Гурко в Варшаве.
Это была ШКОЛА УПРАВЛЕНИЯ, и как бы ни повернулась судьба к тому, кто эту школу прошел, но я считаю, что он может и должен ею гордиться.
Здесь я хочу теперь сказать лишь вообще, что не отдельные мероприятия, как бы они важны ни были, составляли значение и силу управления Гурко. Конечно, и закладка величественного православного собора в Варшаве, и церковно-строительство в поуниатских местностях, и сооружение памятника Царю-Освободителю на Ясной Горе, и меры, сдерживающие католическую иезуитскую пропаганду или развитие социализма, и ограничение наплыва Немцев в край, и поддержание землевладения крестьян, самого устойчивого и надежного, с нашей точки зрения, элемента в крае, и настойчивость в распространении русского языка, как официального, и заботы о русской мужской и женской средней и низшей школе, и постепенное замещение всех должностей на государственной службе людьми надежными с точки зрения преданности интересам коренной России, и развитие русского театра, и меры ко внешнему благоустройству Варшавы и других городов в крае, и энергичная, плодотворная борьба с холерой и другими эпидемиями, и благоустройство дорог, и обеспечение благосостояния поставленных в край охранителей мощи и чести России, наших войск, нашего скромного, серого, солдата и его скромного же начальника, армейского офицера, - все это такие мероприятия, которые, успешно проведенные, полны заслуг, каждое само по себе, для проведшего его администратора.
Но не только в каждом из них, или даже во всей их совокупности, - заслуга И.В. Гурко, как Варшавского Генерал-Губернатора. Она именно в этой последовательности, в этой программе, про которую говорилось выше, в том, что все время его управления представляет собой нечто целокупное, носит на себе его особую печать, - печать, скажу прямо, его правительственного гения. Нельзя, конечно тут же опять не упомянуть, что силен он был воодушевлявшим его доверием Мудрого Монарха, который ему вверил край.
IV.
Таков Гурко - полководец, таков Гурко - муж государственный. Велики его заслуги, огромны его качества и достоинства, но тут далеко не весь Иосиф Владимирович. Нет, не весь он тут, дорогой всем знавшим его, всем близким ему, почивший! Все его доблести как полководца, вся его деятельность как правителя меркнет пред его качествами как человека.
Что это была за благородная, рыцарски-честная, прямая, бескорыстная личность, какою добротой, несмотря на всю свою внешнюю суровость, отличался он не только в последние годы, когда с годами утратилась и самая эта суровость, но и в самое горячее деятельное время его жизни. Какой деликатности был он преисполнен ко всем и всегда. Глубоко религиозный, до самозабвения преданный Государю и Родине, Иосиф Владимирович был примерный, а по нынешним временам, увы, почти беспримерный семьянин, как сын, как брат, как муж, отец и дед.
С какою заботливостью, с какою прямо нежностью относился он ко своим семейным. Деликатность его поразительна. Утонченно-вежливый со всеми в частных отношениях, он, предъявляя суровые служебные требования, всегда имел в виду впереди всех подчинение им одного человека - себя самого. Он, не обинуясь, всегда, когда было нужно, применял строгость, но именно с тем, чтобы посредством нее достигнуть цели с наименьшим количеством жертв. К лицам, которые по службе стояли непосредственно к нему близко подчиненными, ему строгим пришлось быть крайне редко. Он знал и чувствовал, что для этих лиц, ему беззаветно преданных, сознать, что тем или другим своим поступком они его расстроили или огорчили, было тяжелее и больнее, чем перенести какую бы то ни было официальную кару. Сам он всегда служил и работал только делу. Никогда - лицам.
Сдается мне, что, по самой природе своей, Иосиф Владимирович не мог бы задаться целью в деле, которое он сознал бы мало-мальски важным, пойти по пути личного угождения. Самое дело его настолько бы захватило, что он сейчас же бы упустил из виду личный элемент. Ясный ум его, разносторонняя и обширная образованность, главным образом достигнутая им не через школу, а личным трудом, способствовала тому, что круг таких дел был весьма обширен. Личных искательств он был совершенно чужд. Он это доказал неоднократно. Факты его биографии на это указывают. Он не задумывался ни на минуту ставить сам первый вопрос о своем удалении, раз только для сохранения своей должности или места нужно было поступить не так, как того требовали правда, честь и польза дела. В таком положении пришлось ему быть и в генеральских чинах, но таков же был он и гораздо раньше, когда служил в полку, когда флигель-адъютантом ездил с Высочайшими поручениями в начале шестидесятых годов в губернии: Самарскую, Вятскую, Калужскую. Его прямой, беспристрастный, хотя строгий и настойчивый, образ действия заткнул рот клевете, и даже все и всех в то время бранившей Герцен вынужден был в Колоколе признать, что аксельбанты флигель-адъютанта Гурко - символ доблести и чести, а ничто иное.
Мне известно, что когда он, после одной из упомянутых здесь поездок, сообщил, безо всякой утайки, все факты и обстоятельства, виденные им на месте, что имело огромное государственное значение, и когда, вследствие этого, в следующую его поездку, одно, весьма могущественное тогда, ведомство имело в виду возложить на него дополнительные обязанности, исполнение коих он, быть может, и считал необходимым, но не его чистыми, рыцарскими руками, - он поставил прямо вопрос о дальнейшей возможности ему нести службу, и, несмотря на тогдашнюю скромность своего служебного положения, был удовлетворен.
*
Много венков сложено было на могилу доблестного и славного фельдмаршала в тихом, уединенном Сахаровском парке. Есть - золотые, есть серебряные, высокохудожественные, есть скромные, есть из живых цветов, есть из дуба, есть из лавра. Надписи на них гласят и о признательности целого Болгарского народа, и о том, что он был начальник властный и снисходительный, вождь победитель, принесли венки войска, которые он в бой водил, его, дорогой ему, 14-й стрелковый полк, части, которыми он командовал, где служил, которые подготовлял. Все надписи на венках только в слабой степени передают его доблести и достоинства. Достоин он венков полководца, венка государственного деятеля, но главнее всего, прежде всего, подобает ему один венец - венец, как совершенству по доблестям человека, насколько совершенство может быть и достижимо на земле.
АЛ-НДР Н-ОВ.
(«Московские Ведомости», № 34 от 3 февраля 1901 г. с. 2).
|
