Иван Бакаев года не дожил до своего юбилея. Мог отметить красиво, ярко – как и всё поле жизни старался пробежать Иван Петрович. Лихой был. Из своих неполных пятидесяти лет больше шести он провёл в тюрьмах при царе, а потом ещё полтора года при Советах. С революцией он связал свои мысли ещё юнцом, с восемнадцати лет подался к социал-демократам, а после 1905 года положительно и в полном согласии определился к большевикам. 

За верность идеалам большевистские вожди жаловали Бакаеву ответственные посты. С 1919 года он возглавил петроградскую ЧК, в 1925 году сменил Лазаря Зеликсона в кресле Ленинградской контрольной большевистской комисси. В эти дни писатель Виктор Серж замечал, что «Бакаев был красивым парнем лет тридцати, с небрежной внешностью русского деревенского аккордеониста; действительно, ему нравилось носить халат с вышитым воротником и цветной каймой, как у такого игрока. При исполнении своего страшного долга он проявлял беспристрастную волю и скрупулёзную бдительность». Другие партийные товарищи вспоминали, что «Бакаев из ЧК носил, однако, дырявые башмаки; несмотря на спецпаёк правительственного функционера», что его чудом не расстреляли после побега офицеров на Восточном фронте (Иван Петрович тогда плотно занимался этим участком), а при обыске у коммуниста Бакаева нашли не золото или сало, а «платформу оппозиции, листовку объединённого блока оппозиции от 1927 г., циркуляры и руководящие указания ВЧК от 1919 г., стенограммы заседаний Политбюро за 1924–25 гг. и другие бумажки». Его тогда попёрли из партии за принадлежность к левой ленинградской оппозиции, арестовали, обыскивали, но отпустили. Взяли снова уже в Москве в декабре 1934 года. Сталин тогда наждаком зачищал страну от своих бывших соратников. Бакаева отправили в тюрьму особого назначения в Челябинске. И там он познакомился с уголовником по кличке Сизый. Дружбы между ними не возникло, но один разговор отпечатался в памяти Ивана: 

–  Революция освободила нас, понимаешь? Сбросила цепи векового гнёта, – шёпотным криком ночью в камере твердил Бакаев Сизому. – Всё начиналось иначе, товарищи жизнь свою положили за свободу! 

–  Дрянь эта твоя революция. Сука голодная, – лениво отвечал уголовник. – Она сперва сожрала своих папку с мамкой, а потом щенков своих красноглазых. Но ей всё мало. Вот, на день возьмёт и нас с тобой слопает. 

Бакаева расстреляли в конце августа. Что случилось с Сизым – никто не знает. Но если бы нашли его, то он мог бы рассказать, что спор с Иваном Петровичем у него случился из-за воспоминания об одном «правильном» деле, когда в голодном 1922 году тот работал ответственным руководителем Петроградской окружной комиссии помощи голодающим: тогда не без его участия расстреляли столичных попов. Одного из них Сизый хорошо помнил по собственной чердачной юности. Это был митрополит Вениамин Казанский. 

*** 

Скорее всего, Сизый познакомился с Вениамином в 1896 году. Это случилось в ночлежке на Малой Болотной улице, куда с проповедями регулярно приходил этот молодой монах. Не только он, но этот чаще других. И, может быть, чище? Далеко не все столичные бродяги собирались слушать «поповские сказки». Сизый и сам не хотел, но как-то случайно вышло. Была зрелая осень, отец Вениамин толковал про смерть Христа. Никто не скажет, как, но почему-то эта простая и всем хорошо известная весть упала нашему бездомному на самое сердечное дно: Иисус любил нас, а его убили ни за что. 

В беспризорном состоянии человека справедливость – это странная гостья. Её все зовут, но никто не хочет с ней жить. Чувство справедливости остро, но если можно фортануть, то оно, словно финка, прячется где-то в рукаве. В тот день всё совпало. И слово об этой ужасно ничем не заслуженной смерти, и голос молодого священника, и совесть, разбуженная теплом ночлежного дома, и ласковый его взгляд, и три яичка, которые он подарил вместе с иконкой Богоматери… 

Естественно, дороги их разошлись. Сизый тогда пошёл по тюрьмам после ночного грабежа с убийством складского сторожа. А судьба монаха повернула в свою сторону. 

***

Отец Вениамин любил учиться. Эта дорога привела его на ректорскую должность сперва в Самарскую семинарию, а потом и в Санкт-Петербургскую. 

В 1910 году он стал епископом, наречённым Гдовским. Тогда же он возглавил братство во имя Пресвятой Богородицы и курировал церковно-приходские школы Петербурга. У братства был храм Покрова на Боровой, куда владыка частенько наведывался, так как по своей привычке трудился там ради приходской бедноты. Он учредил и обучал там кружок проповедников, на Пасху собирал большие агапы (так называемые «трапезы любви») и кормил на братские деньги своих нищих богомольцев, с местным псаломщиком Коробкиным устроили пение на воскресных беседах. Раньше такие простые духовные песни можно было услышать только у сектантов, а теперь вот народ расходился из братского дома, напевая что-то православное. 

В 1914 году епископ Вениамин возглавил Александро-Невское братство трезвости. Уже с этими братчиками он регулярно устраивал молебны у Варшавского вокзала. В одной из своих проповедей там он сказал: «Было время, когда трезвенники ходили в Пасху с крестным ходом по улицам столицы и пели “Христос воскресе” в надежде, что воскреснут, возродятся духовно и те пьяные, которых толпами приходилось видеть в этот день. Над их надеждами смеялись те, кому выгодно было распространение пьянства в народе, и говорили: “Пойте, проповедуйте, а народ всё равно как пил, так и будет пить”. Но теперь настало время, когда надежды трезвенников сбылись, когда зелёный змий связан и повержен. Теперь наш праздник и наше торжество, не нужно только давать возможность этому зелёному змию опять поднять голову...».

*** 

Столичным епископом Вениамин Казанский стал уже в 1917-м – в смутном промежутке меж двух революций. Сра­зу же по­сле из­бра­ния на Пет­ро­град­скую ка­фед­ру свя­ти­тель за­явил: «Я стою за сво­бод­ную Цер­ковь. Она долж­на быть чуж­да по­ли­ти­ки, ибо в про­шлом она мно­го от неё по­стра­да­ла. И те­перь на­кла­ды­вать но­вые пу­ты на Цер­ковь бы­ло бы боль­шой ошиб­кой». Видимо, он уже тогда ощутил дыхание бездны, куда сползала страна со всеми своими людьми, армией, господами и церковью. 

В сентябре 1918 года митрополит Вениамин пишет патриарху Тихону: «Сегодня у меня был племянник Преосвященного Варсонофия. Он передал подробности. 1 сентября владыка поехал в Горицкий монастырь. Когда он возвращался оттуда, на пути останавливают лошадей два красноармейца. Варсонофий?  –  грозно спрашивают. Да. Вы арестованы. Преосвященного довезли до монастыря. Приказали кучеру (это и был племянник) остаться. На другой день они расстреляли его, горицкую игуменью и ещё 4 гражданина за городом, на поле, и там же закопали. Через сутки дали разрешение выкопать его ночью, но когда уже почти сделали, явились красноармейцы, начали стрелять и приказали снова закопать. Паника в монастыре и Кириллове ужасная». 

Он писал своему патриарху не ради того, чтобы пожаловаться на ужасы своей жизни. В тот момент у него в епархии десятками стали пропадать священники: часть арестованы, часть убиты. Среди множества бед владыка Вениамин отмечал, что «аресты, убийства и голод на всех нагнали уныние и апатию». Кроме молитвы с воздвижением Креста святитель ещё обратился за помощью к епископу Евангелическо-лютеранской церкви Фрейфельдту, и – более того – он написал письмо в Совет комиссаров союза коммун Северной области. В этом письме он передал слова петроградских прихожан в защиту своих пастырей и требовал права всякому православному «веровать и молиться по велениям своей совести».  После этого письма аресты священников на время прекратились. 

*** 

В 1922 году к бедам гражданской войны и большевистского террора добавился голод. Представитель Самарской губернии писал в Совнарком: «Мы столкнулись с совершенно новым явлением: тысячные толпы голодных людей осаждают исполком Советов и комитеты партии. Молча, целыми днями, стоят и лежат у дверей, словно в ожидании чудесного появления кормёжки. Многие умирают тут же. И нельзя разгонять эту толпу, где каждый день умирают десятки человек. Уже сейчас в губернии 900 тысяч голодающих». 

Всего в стране голодало около 40 миллионов человек. Виной тому был неурожай, война и «реквизиция излишков», которую устроила новая власть. 

Общественники организовались сами. Артисты, писатели, учёные собрались вместе, чтобы помочь голодным, и организовали для этого Помгол. Их деятельность была довольно успешной, активно действовала и церковь. Но большевики быстро перехватили инициативу, учредили организацию с таким же названием и стали по-своему выжимать средства из населения. 

Тогда, воспользовавшись ситуацией, Ленин решил нанести удар по церкви и поручил Троцкому возглавить всесоюзный процесс по изъятию церковных ценностей. Именно в тот момент он произнёс своё знаменитое: «Чем больше мы расстреляем этой публики, тем лучше».   

Именно по этому дьявольскому замыслу на суд революционного трибунала предстали обвиняемые по Петроградскому делу. Трибунал заседал меньше месяца и 5 июля 1922 года присудил к расстрелу десять человек: митрополита Вениамина, архимандрита Сергия, Ю.П. Новицкого, И.М. Ковшарова, епископа Венедикта, прот. Н.К. Чукова, прот. Л.К. Богоявленского, прот. М.П. Чельцова, Н.Ф. Огнева и Н.А. Елачича. После ходатайств перед ВЦИК о помиловании последним шести подсудимым расстрел был заменён на долгосрочные тюремные заключения.

Свидетель того, как всё происходило в самом конце перед казнью, рассказывал: «Новицкого угнетала мысль, что остается круглой сиротой его единственная 14-летняя дочь, и он плакал, просил передать ей на память прядь своих волос и серебряные часы; Ковшаров издевался над палачами; отец Сергий громко повторял молитву “Прости им, Боже, не ведают бо, что творят”; митрополит Вениамин тихо молился, крестясь...» 

6 июля директор Первого петербургского кадетского корпуса Григорьев Фёдор Алексеевич оставил запись в своём дневнике: «Злоба дня – процессы: над эсерами и духовенством. Патриарх Тихон отказался, и временно управление церковью перешло в совет из трёх священников: Введенского и двух других, фамилии которых не упомнил. Все трое, конечно, ставленники правительства. Говорят, что первый из евреев и большой фигляр, но у него много поклонниц. Про двух других рассказывают невероятные вещи, но, может быть, и врут, не знаю. Петроградский митрополит Вениамин, избранный народом, арестован и будет судим за то, что отлучил от церкви Введенского. Часть арестованных в Москве священников приговорена к смертной казни. Но всё это наш народ, “Богоносец”, по словам Достоевского, вынесет, конечно, безропотно! Барометр нашей жизни, цены, мчится в гору без удержу, только цена хлеба почему-то остановилась на 140 тыс. – фунт». 

И ещё через несколько дней Григорьев написал в дневнике: «Суд над митрополитом Вениамином и священниками возбуждает любопытство более, и о нём много говорят. Рассказывают, что Михайловская площадь была засыпана цветами. Большая толпа народа встретила Вениамина пением “Исполати деспота” и “Достойно есть”. Многочисленные добровольцы‑защитники встретили владыку в зале Дворянского собрания и подошли под благословение, а доброволец‑защитник из Москвы, еврей (?!) – поцеловал у него руку. Из толпы на Михайловской площади многие тысячи арестованы».  

*** 

Во множестве статей и публикаций, посвящённых святителю Вениамину, в его житийных текстах, в воспоминаниях о нём часто можно встретить образ верующего молитвенного благочестивого монаха. Меж тем как он был очень близок к людям. Имея все возможности запереться в кабинете, работая над каким-нибудь богословским трудом, он совместил свою учёность с милосердием. Он проповедовал там, куда многих было не загнать даже при свете дня. Он нёс им Слово о Христе, которое жгло его изнутри. 

Сегодня особенно удивительны интуиции митрополита Вениамина. Бюрократии он предпочитает поездки по городам и сёлам, бесконечным заседаниями и торжественным приёмам он предпочитает активную братскую жизнь. Политику от церкви он гнал метлой, вместо этого он обращался со словами, которые были прочитаны во всех петроградских храмах: 

 – Христианин, да ещё православный, где твоё место? Около ли Христа, Который не только по воспоминаниям, но в лице Своей Церкви и на самом деле теперь тяжко страждет от всевозможных хулений, издевательств, поношений? Или твоё место среди предводительствуемых Иудой-предателем врагов Его, желающих взять и погубить Его, среди людей, некогда кричавших «распни, распни Его», а теперь подтверждающих и приветствующих всякое издевательство, кощунство, глумление над верой в Него криками «правильно, правильно!». Или твоё место среди той мимоходящей праздной толпы, которая то глумилась и издевалась над страждущим и умирающим Спасителем, то любовалась из интереса зрелищем позора и страдания Невинного? Где твоё место, христианин? Там или здесь? Огненными буквами да напишется этот вопрос в сердце твоём и встанет пред совестию твоею. Дай на него ответ решительный и определённый.

Андрей Васенев

https://s-t-o-l.com/material/31369-veniamin-kazanskiy-ya-stoyu-za-svobodnuyu-tserkov-/