...В ненастную декабрьскую погоду 1919 г. мой муж, двое маленьких детей и я на бронепоезде «Мстислав Удалой» отступали от Харькова - с многочисленными остановками, починками разобранного пути, с боями и перестрелками с красными. На столбах, на семафорах раскачивались повешенные. Чья это была расправа и кто болтался на веревках - имена их Господу известны...
Наших спутников беспощадно косил сыпняк, и «Мстислав Удалой» был больше похож на полевой лазарет, чем на бронепоезд. Наконец, докатились мы до Тихорецкой, освободились от мертвецов и сдали в госпиталь больных. 21-го декабря днем были в Екатеринодаре. Приютил нас в маленькой комнатке на Базарной улице гостеприимный грек Петр Евстафиевич Путандифилис. Мой муж саблей срубил в парке елочку, украсил орденами (их было у него много: две бриллиантовые персидские звезды Льва и Солнца, золотая от эмира Бухарского, Белый Орел, Владимир 2-й степени с мечами и много медалей и младших наград; Георгиевский же крест он всегда носил на себе). Нашлась свечка у соседей, беженцев из Курска. И так в последний раз мы отпраздновали Рождество на Родине.
В начале февраля 1920 года красная армия подходила к Екатеринодару. Дул ледяной норд-ост. Добровольческая армия спешно отходила на Новороссийск. Беженцы и армейские части грузились на открытые платформы, других составов на железной дороге не было. Дети были тяжело больны, пришлось мужу нас оставить и ехать одному.
Доброжелательные греки раздобыли мне греческий паспорт на имя Деспины Карванидис, с уверенностью, что спасут от красных. По пятам Добровольческой армии с гиком по улицам Екатеринодара мчалась красная кавалерия. К хвостам лошадей были привязаны офицерские погоны марковцев. Это был жуткий набег дикой орды...
Недолго мне удалось быть гречанкой: то ли прислуга, то ли соседи проболтались, и греки мои предупредили, что ночью будет облава, обыски, вылавливание и аресты белых, и что лучше скорее бежать в горы. Закопав ценности и бумаги глубоко в подвале (наверное, они до сих пор там!), на мажаре с детьми и прислугой я уехала из города.
Первая остановка была в Царском Даре, откуда переехала в Горячий Ключ, где уже встретила казаков и воинские части добровольцев, скрывающиеся от красных. С сожалением покинула этот чудесный уголок. Я узнала, что сосед - армянин Учунжьянц - является секретным сотрудником Особого отдела в Екатеринодаре и послан в Горячий Ключ вылавливать белых.
Никогда мне не забыть Горячий Ключ с его щедрыми источниками, узкую, высокую, таинственную, полутемную «Дантову лестницу» между высочайшими скалами, глубокую реку Пшик, протекающую у скал, где справа и слева впадают в нее ручьи. Одни дымятся - серные, другие голубые - нефтяные, третьи ржавые и красные и.. ртутные: окунешь медную монету, и она становится как серебряная. Безветренный кристально-прозрачный воздух, обворожительная панорама гор, покрытых смешанным лесом, на фоне яркого синего неба.. Какая благодать! А повсюду - жуткое, тревожное время.
Пришлось опять ночью уходить по направлению к ст. Кубанской с остановкой на табачном хуторе грека Паписа. Мать его, старая гречанка Хаджи-Мана, говорящая только по-турецки, была очень гостеприимна. И не только я с детьми, но и разъезды кубанцев отдыхали в табачных сушилках (сараях). Здесь и началась моя партизанская эпопея. Беседы с осколками донских и кубанских частей убедили меня в полной их растерянности и отсутствии какой-либо организации и цели. Не было ответов на вопросы - что дальше, куда бежать? Ведь пощады не будет!
Получив с детства спортивную подготовку (стрельба, рубка, верховая езда) и в раннем замужестве некоторое военное образование (мой муж был офицером Генерального штаба, профессором в Виленском военном училище, читал лекции по тактике; он научил меня исправлять работы юнкеров и переводить с немецкого важные документы), я стала объяснять окружающим действия партизанских отрядов, вспоминая книгу «Тактика партизанской войны». На хутор прибывали все новые люди. С воодушевлением я ободряла их, прося сплотиться. Я была молода, энергична, и моя джигитовка импонировала сильному полу.
Полетела по Кубани молва. Казаки стали приезжать в наш маленький хутор, что было небезопасно для гостеприимных греков, и я просила, чтобы казаки удалились в горы. Каково же было мое удивление, когда делегация от казаков явилась ко мне, объявив, что они избрали меня атаманом нового партизанского отряда для борьбы с красными! У меня не было другого выхода, и я согласилась.
В ту же ночь мы выступили в числе 200 всадников, решив держаться пути на Теберду, двигаясь в Майкопском отделе. Ночью поход, а днем по обочинам шляха - тихо в засаде. Красные части боялись лесных дорог, их снаряжение и обозы шли по шляху. Сколько раз мне приходилось сдерживать нетерпеливых наших стрелков, чтобы не бить и не нападать в голову колонны, а ждать, когда она дойдет до середины. Тогда передняя часть красных, отрезав постромки тачанок, бросалась скакать вперед, а задняя пускалась наутек, оставляя нам тачанки с пулеметами, патронами, оружием, снаряжением и продовольствием. Население станиц Майкопского отдела испытывало лишения в самом необходимом, и наш отряд снабжал провиантом семьи станичников.
Отступающие добровольческие части оставили за собой много трупов - и людей, и лошадей. Волкам и шакалам было раздолье, развелось их множество. Падаль привлекала мух и других насекомых. И летом не было человека, который не болел бы страшными нарывами после укусов злющих мух. Были у нас и раненые и больные, но не было медикаментов и хирургических инструментов. Случайно в сумке нашлись маленькие ножницы, маникюрные принадлежности, а у казаков были острые ножи. Ракия (крепкая кукурузная водка), бывшая у нас в большом количестве, служила дезинфекцией. Я удачно вскрывала нарывы, извлекала пули, лечила раны. Ракия употреблялась и внутрь как анестезия. Все больные и раненые чудесно выздоравливали.
В лесу, на бивуаке обыкновенно между дубами протягивали веревки, покрывали коврами и получался шатер. Против него на дубу вешали икону Божией Матери. Во время короткого привала был ужин (мед, сало, хлеб или лепешки, что пекли нам казачки) и разбор маневров. Иногда чинили и суд. Казаки сильно оборвались и нуждались в обмундировании, и большей частью надо было следить за правильным распределением трофеев между ними, чтобы избежать крупных ссор. Приходилось решать и судьбу попавших к нам в плен красных из карательных отрядов. Об этих моментах страшно вспоминать...
Я была тогда молодая женщина (25 лет). Меня окружало обожание и уважение. Я спала спокойно в шатре, зная, что мой сон охраняют несколько сот казаков. Когда проезжали через станицы, меня окружали казачки, подносили ко мне детей, целовали руки и ноги в стременах. Это было время какое-то необъяснимое, - массовое, стихийное чувство борьбы, обожания вождя, отождествления его с чем-то легендарным, чудотворным...
При отступлении хозяин Екатеринодарского цирка бросил на произвол судьбы своих лошадей. Одна из них, очень спокойная кобыла, удобная для больших переходов, досталась мне. Можно было отдать ей поводья и спокойно ночами дремать в седле. Моих детей я перевозила через горы по ночам, привязав каждого обмотками к седлу, и оставляла их в станицах.
С тех пор прошло уже 52 года, и трудно вспомнить, в скольких перестрелках и боях участвовал наш партизанский отряд в продолжении 11-ти месяцев! Летом не ощущались лишения: в лесу было много сладкого, сочного кизиля, на полях - кукуруза, подсолнухи, такие высокие, что конного казака не видно было. На бахчах - кавуны, дыни. Ночи теплые, снежные вершины Кавказского хребта были алыми при восходе солнца.
Осенью в горах стало холодно. На утро бурки, которыми накрывались, становились ледяными, тугими от мороза. Выли волки, сидя в круг, на луну. Огонь разводили только тогда, когда разведка доносила, что враг далеко. Искали хоть бы изредка какого-либо укрытия. И вот за станицей Пшехской на табачном хуторе в сушилке улеглись казаки на отдых, а я с детьми поместилась в маленькой каморке. Ночью вспыхнул пожар, мгновенно весь сарай был в огне. Я выбросила детей в окно, но сама в него не пролезала. Пришлось закутаться в бурку и сквозь пламя бежать через всю сушилку. Скот, застигнутый огнем, метался, а разъяренный бык норовил каждого посадить на рога...
Как-то в высохшем русле ручья под корнями старого дерева я спрятала детей, а сама с казаками залегла в выгодной позиции. Красные долго стреляли. Потом утихли, но спозаранку стал трещать их пулемет, на нас падали ветки деревьев. Мы решили молчать. Красные побоялись войти в чащу и, не имея ответа на свою стрельбу, удалились. Это был один из кошмарных эпизодов в истории нашего отряда.
Он все уплотнялся новыми силами. Меня это тревожило, так как я отлично сознавала, что численностью партизаны себя губят, оставляя после привала следы. Узнали мы в это время, что и хутор грека Паписа сожжен и все жители расстреляны.
Нам пришлось принять жестокий бой. Позиция наша была невыгодной: мы в балке, а противник на высоте. Я была ранена пулеметной пулей в грудь навылет, упала с лошади и пришла в сознание, лежа на красноармейской тачанке, увозившей меня в Екатеринодар. Без всякой медицинской помощи меня сбросили в глубокий темный подвал Особого отдела (бывшее помещение «Треугольника», дом 33 по Садовой). Крысы отнеслись ко мне благосклонно - я их кормила обедом, советской «шрапнелью», то есть супом из перловой крупы. Они стали совсем ручными. Были бесконечные допросы по ночам. Пытками и истязаниями добивались от меня выдачи моих соратников, но я молчала.
Наконец, военный трибунал 9-й Конной армии приговорил меня к высшей мере наказания. Шесть недель я провела в камере смертников. А 1-го мая, по амнистии, получила пожизненный лагерь в Соловках. После трех лет заключения по разным тюрьмам и лагерям мне удалось бежать на свободу и найти детей.
Один немецкий военный, побывавший во время 2-й Мировой войны на Кавказе, слышал в станицах балладу о героине Нине, замученной и павшей за Белую Идею. Рассказали ему, что это была жена русского царского офицера Бурова, у которого прапрадед Иван Сусанин тоже погиб за идею и воспет в опере «Жизнь за Царя».
К сожалению, дословно этой песни я не знаю, дошла она до меня уже через два перевода - на немецкий, потом на английский. Начиналась она словами:
Have you heard of Nina
Who rode through the land
With a hundred Cossacks
Vowing battle till end?.. -
Вы слышали о Нине,
Скакавшей по стране
С сотней казаков,
Поклявшись биться до конца?..
д-р Нина Ф. Бурова
«Вестник Первопоходника», апрель 1972 года
На фото: 1. Атаман казаков-повстанцев - Нина Федоровна Бурова, Кубань, 1920; 2. Обложка книги Н.Ф.Буровой. 3. Н.Ф.Бурова с детьми в Вильно, после побега из совдепии.
Найдено здесь: https://vk.com/russianwhiteguard?w=wall-35236816_185767
|
