ПРИОБРЕСТИ КНИГУ В НАШЕМ МАГАЗИНЕ:

http://www.golos-epohi.ru/eshop/catalog/128/15578/

АПРЕЛЬ МАЙ ИЮЛЬ 1915 ГОДА

В русских долинах Армении по реке Араксу все фруктовые деревья дали густой и очень приятный душистый цвет, и тут же рядом, на турецкой территории, горные хребты завалены глубочайшим снегом. При таком резком контрасте природы в конце апреля 1915 г. у крепости Баязет были сосредоточены следующие силы:
•    1) Отдельная Закаспийская казачья бригада (1-й Таманский и 1-й Кавказский полки и 4-я Кубанская конная батарея Кубанского войска;
•    2) Кавказская конно-горная батарея подполковника Иванова;
•    3) Конная сотня пограничников;
•    4) Рота сапер и
•    5) Три армянские добровольческие дружины, 2-я, Дро, 3-я, Амазаспа, и 4-я, Кери.
Эти части были названы «Араратским отрядом», и возглавлял его генерал Николаев, начальник Закаспийской бригады, казак Оренбургского войска. Отряд вошел в состав 4-го Кавказского корпуса генерала Огановского, который являлся самым левым флангом всей Кавказской армии на турецком фронте. Еще левее, на восток, находилась Персия. Весной 1915 года корпусу была дана задача вторгнуться еще дальше в глубь Турции, до Ванского озера, чем обеспечить этим водным пространством левый фланг всей Кавказской армии.
Араратскому отряду была дана задача очистить весь Ванский вилайет (округ) с его центром, городом Ван, на восточном берегу этого большого озера-моря. 21 апреля отряд выступил к хребту Ала-Даг и заночевал на его склонах в снежную метель. Всю ночь рота сапер рубила снег к Тапаризскому перевалу этого хребта, и 22 апреля отряд медленно двинулся вперед по «снежному каналу», берега которого были выше всадников.
Это было на северной стороне кряжа Агри-Дага, а на южной - оттаявший снег совсем затормозил движение отряда. Все проваливалось в его рыхлой глубине, не достигая до земли. С раннего утра и до позднего вечера, с легкой перестрелкой с курдами отряд прошел только десять верст. В брошенное курдами село уже на равнине части приходили разрозненно и располагались на ночлег под открытым не-бом там, где находили для себя возможным.
Ночь провели кошмарно, - в холоде и голоде. Ночью ударил мороз. Нет ни сена для лошадей, ни топлива для варки хотя бы чая. Накануне ослепительное солнце на южном склоне перевала по ослепительно-белому снегу вызвало воспаление глаз и ярко-пунцовый болезненный загар лица у всех воинов. Не было воды, чтобы освежить лица, освежали снегом. Наш полк двинулся в авангарде. В селе Сауксу (Холодная вода) - большой привал. Село брошено жителями. Идет дождь со снегом. Скопище конных курдов неожиданно атакует авангард. Конной контратакой курды отброшены. 24 апреля отряд втянулся в широкую и длинную долину Аббага. Здесь в природе произошло чудо: по долине - роскошная трава по колени лошади. Забыт снежный перевал, казачьи лошади сыты. Долина очищена от конных скопищ курдов. Пройдено 20-верстное узкое Бегрикалинское ущелье. Нигде турецких регулярных войск отряд не встретил. 6 мая без боя был занят город Ван, центр турецкой Армении. Странно то, что об этом Араратском отряде ничего не сказано в очень обстоятельной и большой книге генерала Масловского «Мировая война на Кавказском фронте 1914-17 гг.».
Отдохнув в богатом и роскошном по азиатским понятиям городе Ване, начали новую операцию. Весь отряд двинулся по южному берегу озера Ван, на соединение с левым флангом своего корпуса, а наш 1-й Кавказский полк был брошен прямо на юг, наперерез турецким батальонам Халил-бея, которые отступали из Персии. Чтобы не подвергаться фланговым ударам, Халил-бей распылил свои силы по-батальонно, приказав двигаться форсированными маршами на запад разными дорогами, не втягиваясь в бой, и сосредоточиться в городе Битлисе, в юго-западном углу озера Ван (так говорилось в нашей военной сводке). И действительно, наш полк столкнулся только с «хвостом» одного из батальонов 17 мая у села Кострик.
После боя - дневка. Нашей 3-й сотне подъесаула Маневского приказано в полночь выступить на юго-восток, занять перевал, который находится в 6 верстах от села Кострик, ночлега полка, а с рассветом следующего дня двигаться на юг. За сотней последует и весь полк, позади нее на шесть верст. В долине тепло, высокая трава, а на перевале еще снег и холод. С рассветом 20 мая сотня спустилась с перевала и вступила в холмистую долину, покрытую травами. По склонам всех холмов паслись большие «отары» (гурты) овец, но возле них нет ни пастухов - «чабанов», ни собак, всегдашних их спутников. Долина и холмы словно вымершие от людей, но наличие многочисленных гуртов овец говорило нам, что их хозяева недалеко и наблюдают за движением казачьей сотни. Зловещее отсутствие людей и тишина кругом вселяли некоторый страх: скопище конных курдов в несколько сот человек могло обрушиться на нас в любую минуту из-за любого хребтика и тогда… По узкой дороге сотня идет в колонне «по-три», дозоры от нее во все стороны, с винтовками «у бедра». Мы, два офицера, впереди казаков. Пройдя эти стада овец, сотня заняла брошенное село. Через час подошел и полк, расположившись квартиро-биваком. Одна из сотен на ночь своими четырьмя взводами заняла сторожевое охранение во все стороны.
Утром 21 мая, перед самым выступлением дальше на юг мы увидели - два казака из тыловой заставы, с винтовками «у бедра», сопровождают конную группу курдов в пять человек. Впереди, в казачьей бурке, на очень нарядном светло-сером в яблоках коне-арабе шел сухой, высокий, стройный и красивый курд лет 45. Рядом с ним другой курд держал на длинном древке «белый флаг. Трое шли поза-ди. Казак-конвоир доложил командиру полка, что это - глава курдов, которые остались у нас в тылу и хотят сдаться. Это было больше, чем неожиданно, и командир полка, отложив выступление, немедленно созвал всех офицеров к себе на квартиру. Вошли и курды. Их посадили на какие-то сиденья напротив нас. Мы рассматриваем их с большим интересом: все они сухие (но не худые), высокие, стройные, все с пышными черными усами и бритыми бородами. Их «фески» на головах обхвачены черными шелковыми платками с бахромой. Все они одеты в двубортные бешметы до колен, не застегивающиеся, а «запахивающиеся», пере-хваченные в талии кушаками. К нашему удивлению, они обуты в настоящие русские сапоги хорошей шагреневой кожи с очень длинными голенищами и резко тупыми, словно обрезанными носками. Такие сапоги назывались «вытяжки», так как головки их не пришиты к голенищам, а сделаны из одного цельного куска кожи. Это были до нас, праздничные, щегольские сапоги пехотных офицеров. Сапоги у курдов совершенно новые, вернее - чуть поношенные и надеваемые только в особых случаях. Вакса их еще не коснулась. И так как они прибыли «сдаваться», то и надели на себя все лучшее. Мы с любопытством их молча разглядываем, в особенности - молодежь, хорунжие. Должен сказать, что и они рассматривали нас с любопытством не меньшим, чем мы. Все они нисколько не волновались и держали себя скромно и достойно. Конечно, их не могло не заинтересовать то, что перед ними сидят казачьи офицеры в черкесках, при серебряных погонах, кинжалы и шашки у них в серебре, а на правом боку, на поясе, - револьверы в кобурах. Все это должно радовать глаз всякого кочевника-азиата, который по своему образу жизни и по занятиям является полуразбойником, поэтому и должен быть хорошо вооружен. Но в данном случае на них не было никакого оружия, они ведь прибыли сюда «сдаваться».
Через переводчика-армянина, которых имела каждая сотня (вольнонаемными) мы узнали, что курд в бурке (он ее не снял и сидя здесь) - глава одного из курдских племен и зовут его Мансур-бек. Другие четверо - одни из видных правителей племени. Мансур-бек сказал, что это он вел бой с нашим полком у селения Хошаб, откуда наш полк повернул на запад и у селения Кострик вел бой с турецким батальоном. Для нас это было сюрпризом.
Через переводчика, фраза за фразой, не торопясь и безбоязненно, с большим достоинством, он сказал командиру полка, полковнику Мигузову:
«Мы кочевники. Я - глава одного из курдских племен, обитающих у персидской границы. У меня до четырех тысяч семейств и стада овец. Мы отступаем с турецкими войсками из-под самого города Сарай. Защищая свои кочевья, имущество и племя, мы воевали против русских. Теперь же все, и мое племя, и стада овец и скота, и кочевья, остались позади русских войск…
Здесь он замолчал, передохнул, видимо - от волнения, хотя я лично этого не заметил, и продолжал:
- Я, как глава своего народа, нахожу дальнейшее сопротивление русским войскам бесполезным и вредным и прошу вашей милости остаться под властью русского Белого Царя. Если нужно, - мое племя сдаст русскому командованию все свое оружие, и мое племя я прошу считать мирным.
Полковник Мигузов, казак Терского войска, отлично знавший психологию кавказских горцев, не перебивал Мансур-бека ни единым словом, отнесся к нему благородно и, в ответ, от имени русского Императора потребовал полной сдачи огнестрельного оружия. Молча, легким поклоном, Мансур-бек засвидетельствовал свое согласие.
Условившись обо всем, офицеры уже дружески говорили с ним через переводчика, расспрашивая о его племени и о будущей безбоязненности их существования под защитой русских войск и государственных законов. Спутники Мансур-бека все время молчали, сам же он подкупил нас своим благородством. Мигузов закурил, закурили и офицеры. Предложили и гостям. Все курды курят. Папиросы они брали, сколько бы им ни предлагали, печенья же взяли только по одной плиточке, но не стали есть. Командир полка предложил им по рюмке коньяка, но они отказались. На всякое предложение они отвечали неизменно: «Чох саул!» («Очень благодарны»), прикладывая правую руку к сердцу и ко лбу.
При таком радостно-повышенном настроении обеих сторон все мы вышли из домика, чтобы попрощаться. Наши казаки держали их лошадей в поводу.
Арабский жеребец Мансур-бека… Это был конь первого качества. Как редко бывает среди этой породы лошадей, он имел длинный корпус. Смелые выпуклые черные глаза смотрят на человека, словно хотят изучить его. Нарядный, зеленого бархата черпак поверх седла, расшитый галунами и унизанный пышными кистями, подчеркивал благородство и высокое положение его хозяина среди курдов. Я всегда был неравнодушен к отличным лошадям и выразил Мансур-беку свое восхищение его жеребцом. К моему удовольствию, он предложил мне сесть на коня и «проехаться». Сделав несколько коротких «вольтов» на намете, я слез с седла. Лошадь была отлично выезжена, мягкий повод и мягкие аллюры.
- Чох якши! (очень хороший конь!) - благодарю Мансур-бека, хваля его коня, говоря ему по-татарски.
- После сдачи оружия я подарю тебе этого коня, - вдруг говорит он мне через переводчика.
Зная этот азиатский обычай, что хваленую вещь надо подарить, но отдавая себе отчет в том, что от сдавшегося князя недопустимо получить столь дорогой подарок, тоже через переводчика отвечаю:
- В подарок не приму, но купить могу.
Выслушав переводчика, Мансур-бек быстро подходит ко мне, хлопает меня по плечу и решительно говорит:
- Йок!… Пешкеш! - то есть «Нет!… Подарок!».

***
Обласканные и счастливые, под наши искренние приветствия и пожелания все пять курдов со своим «парламентарским» флагом, в сопровождении тех же двух казаков отправились в наш тыл, за черту полкового сторожевого охранения, к себе в горы.
Довольные тем, что нашему полку сдалось без боя очень сильное племя курдов в четыре тысячи семейств, в котором вооруженных мужчин всех возрастов надо было считать несколько тысяч, мы уснули крепким сном.
Курды, как кочевники, все вооружены огнестрельным оружием и ножами, которые они носят за кушаком. Чабаны - пастухи овец - они всегда, днем и ночью, с заряженными винтовками. Молодой курд, не имеющий винтовки, не может жениться, так как ни одна девушка не захочет выйти за него замуж, как за недостойного. Кроме того, перед войной турецкое правительство выдало всем курдам десятизарядные винтовки старого образца. Эти винтовки очень тяжелы по весу, магазинная коробка у них под стволом, продольно, патроны крупные, со свинцовыми пулями. Пули эти производят большие рваные раны. Все это мы отлично знали по многим боям с ними…
В походах офицеры и казаки спали не раздеваясь. Снималось с себя холодное оружие и сапоги, а бешметы и черкески только расстегивались. У курдов нет никакой мебели, все они спят на полу в своих первобытных булыжных постройках без дымохода. Зимою, рядом с жилищем - лабиринт узких, низких и темных проходов в отделения для овец, скота и лошадей. Везде грязь, вонь и крупные паразиты, вши. Офицеры спали на своих походных раздвижных кроватях без матрасов, казаки же - вповалку на полу… Несмотря на прекрасное впе-чатление, которое произвел на всех офицеров Мансур-бек, командир полка приказал быть в эту ночь особенно чуткими. С командиром сотни, подъесаулом Маневским мы спали в одной «хане» (комнате), не раздеваясь. К утру я увидел кошмарный сон: мне очень тяжело, что-то давит меня… Я ворочаюсь с боку на бок и слышу, как кто-то говорит мне: «А Мансур-бека убили»… В муках кошмара я открываю глаза и вижу: мой командир сотни, в расстегнутой черкеске, сидит на своей кровати, а против него стоит наш сотенный вахмистр, подхорунжий Дубина, и я слышу его последние слова в докладе: «А Мансур-бека убили»…. Как ужаленный, я вскакиваю с кровати и бросаюсь к вахмистру:
«Кто убил? Когда? Где?» «Да забайкальские казаки, Ваше Благородие», спокойно отвечает он.
«Господ офицеров - к командиру полка!» вдруг несется по биваку передача «голосом», как всегда, ввиду спешности.
Надеть кинжал и шашку было делом нескольких секунд. С Маневским спешим к домику командира полка. У крыльца казак держит в поводу жеребца Мансур-бека. На нем, поверх седла, тот же нарядный черпак зеленого бархата, расшитый галунами, с золотыми кистями по сторонам. Благородное животное при нашем приближении подняло свою сухую, красивую голову с умными черными глазами и тонкими, острыми ушами и, как вчера, мирно смотрит на нас.
«Твой конь, Федя», говорит мне на ходу Маневский. Но я уже не думал о «моем» коне, а думал о Мансур-беке.
Полковник Мигузов с перекошенным от бешенства лицом и почти совершенно белыми от гнева глазами строго допрашивал у крыльца забайкальского сотника: как это случилось?
Перед Мигузовым стоит сотник с желтыми выцветшими лампасами на замусоленных, грязных штанах. На нем короткая, грязная гимнастерка, простые сапоги. И сам сотник прост, прост… Видимо, из урядников русско-японской войны. Лицо смуглое, чуть монгольское. Он растерян и запуган, наш командир полка умел «цукать». Показания сотника явно сбивчивые: он со взводом казаков сопровождает обоз Забайкальской казачьей бригады генерала Трухина, которая где-то впереди. Навстречу ему шли верхом на конях пять курдов с белым флагом. Он их задержал. Доводам Мансур-бека, что они являются парламентерами и только что сдались казачьему полку, он не поверил. Что было дальше, он не договаривал точно, но курды якобы бросились убегать. Тогда забайкальцы их перебили, а лошадей забрали себе. Ни у кого из нас не было сомнения в том, что этот сотник просто польстился на лошадей, в особенности на жеребца Мансур-бека, и поэтому и перестрелял курдов.
Что было делать командиру? Полк - в зоне боевых действий, какое можно было произвести официальное дознание и для чего? С нескрываемым презрением Мигузов приказал сотнику немедленно покинуть наш бивак. Думаю, что сотник был рад этому.
Встал вопрос, как будут реагировать курды теперь? Мигузов немедленно же отправил в их стан послание вдове Мансур-бека с соболезнованием и отправил туда же всех лошадей погибших. В тот же день к нам прибыл заместитель Мансур-бека, его младший брат. Командир полка выразил и ему свое соболезнование, зая-вив, что условия сдачи остаются в силе и ему надо выполнять их. Для разоружения была оставлена одна сотня, а пять сотен полка выступили дальше на юг.
Полк оторвался от своих войск и не встречает турок. В два перехода он достиг района, откуда начинается «страна православных айсоров», которых курды истребляют, как и армян. На карте их район обозначен «Горная страна несториан». А вот и они, «несториане», поместному - «айсоры», прибывшие к нам на бивак у селения Сикунис. Их до одной сотни, и среди них нет не только мужчин, но даже и 10-летних мальчиков и девушек, а только пожилые женщины и дети. Все остальные попрятались в горах.
Каковы же они, айсорки? Их внешний вид, типы лиц, черты - наших смуглых цыганок, да и одеты они, как цыганки: длинные цветные юбки, кофточки, но без платков на головах, и все босиком. Они бежали из своих сел. Одежда на них грязная, изодранная. У многих на лице, на груди, на руках - примитивная татуи-ровка. У некоторых на груди вытатуирован православный крест, у других крест висит на шнурке, деревянный, темный, в четверть величиной. Они голодны, и на устах у них единственное слово по-русски: «Хлэба!». Как их спасать, куда вести? Мы не знали. Кругом витает смерть, и они своим присутствием только отягощали полк.
Мы - в преддверии Месопотамии. Полк наш совершенно изолирован от своих частей. С ними нет никакой живой связи, поэтому в селении Сикунис полк остановился, послав донесение в Ван конными казаками по горам и весям, на 120 верст расстояния. Для выяснения обстановки впереди был выслан на юг сильный разъезд в 30 коней под моим командованием. Приказано было пройти до пункта, обозначенного на девятиверстке как «Белый родник», «Ак-Булах», являющегося истоком одного из рукавов библейской реки Тигр. До него 30 верст. Кроме того, приказано вернуться в полк «другой дорогой», западнее указанного маршрута.
Перед разъездом - обширнейший провал местности, насколько хватает глаз. Далеко-далеко, в синеве поднимаются горы. Впечатление такое, будто вся местность сползает вниз, куда-то в таинственную Месопотамию. Разъезд достиг родника «Ак-Булах», не встретив ни турок, ни своих. Спешились, напоили лошадей. Вода чистая, холодная. Для определения местности, куда мы дошли, рассказал коротко казакам, что этот родник является истоком одной речки, впадающей в священную реку Тигр, которая, сливаясь с Евфратом, образует ту местность, где был когда-то «рай». Реку Евфрат казаки хорошо знали еще по Диадинской и Алашкертской долинам, где они не раз уже поили своих коней. Услышав мой рассказ, они, присев на корточки, сняв папахи и перекрестившись, ладонью одной руки брали воду и пили ее, а другой держали в поводу своих лошадей. Картина была достойная запечатления художником!
Кругом - загадочная тишина, словно все умерло кругом. Ни людей, ни животных. Верстах в двух от родника село с редкими пирамидальными деревьями. Видны и домики. С возвышенности не вижу в бинокль никакого движения в нем. Решил разведать Осторожно, рассыпным строем, с винтовками «у бедра» вошли в село. Жителей - ни души. Есть кирпичные домики, почти европейского стиля. Возле них нарядные тополя, тянущиеся своими ветвями к небу. Все совсем не похоже на курдинские и армянские села. Село, видимо, чисто турецкое. На площади лежит на циновке убитый турок. Под головой у него подушка. Он в черном застегнутом мундире. Окладистая черная подстриженная борода. Тело еще не тронутое жарою. Не слезая с коней, молча, казаки смотрят на него. Да и есть на кого смотреть: он, судя по мундиру и его летам, заслуженный воин. Окровавленный след пули в груди показывает, что он был смертельно ранен, но за поспешностью отступления не был похоронен и оставлен на площади своими товарищами - воинами внимательно, - на циновке и с подушкой в головах. Несмотря на то, что это был наш враг, турок, на казаков это произвело неприятное впечатление. Видимо, каждый из них подумал: вот так и я могу быть брошен где-то и когда-то.
Обратный путь разъезда «другой дорогой» был неприятным. В одном месте, по тропе «в один конь», путь был настолько крут, что пришлось спешиться и карабкаться с лошадьми в поводу. Пять турок, засев где-нибудь, могли пере-стрелять казаков, как куропаток.
Вернулись благополучно. В полку был получен приказ из Вана - вернуться назад, расположиться в селении Хошяб и обезоружить курдское племя погибшего Мансур-бека.
Об этой экспедиции к юго-востоку от Вана и из Персии отряда генерала Назарбекова генерал Масловский пишет на стр. 162: «Отряд генерала Назарбекова, уклонившись к югу, в тяжелую горную страну несториан и проплутав в горах безрезультатно более недели, 2 июня вернулся обратно к Баш-кале».
В нашем полку знали, что восточнее нас действовал со стороны Персии отряд генерала Назарбекова, но с ним полк не имел никакой связи. Об экспедиции нашего 1-го Кавказского полка и о сдаче курдов Мансур-бека в книге генерала Масловского ничего не сказано.
Сдача курдами оружия шла туго. Мы все отлично понимали, что для всякого кочевника сдать свою винтовку означало вынуть сердце из его существа. Они сдавали только старинные однозарядные винтовки системы «Пибоди», оставляя у себя десятизарядные «Маузеры», что со свинцовыми пулями. Нам, молодежи, становилось скучно от бездействия, и для познания, как живут курды Мансур-бека, мы решили проехать в гости к его сыну. Командир полка, полковник Мигузов, неохотно разрешил это и мне, как старшему в чине хорунжего среди сверстников, посоветовал быть осторожным. Переводчиком я взял армянина нашей 3-й сотни, который был переводчиком и при Мансур-беке и теперь ведет переговоры с курдами о сдаче оружия. Он раз бывал уже в их стане. Собственно говоря, он и уговорил меня поехать в гости к сыну погибшего, который якобы хотел повидать казачьих офицеров. Мы, молодежь, хорунжие, жили очень дружно и склонны были к некоторым «авантюрам». Нас семеро: Кулабухов, Некрасов, Леурда, Мацак, Винников и Поволоцкий. При нас семь конных вестовых в полном вооружении и переводчик, не только что с винтовкой, но еще и в малиновой черкеске. Получился отряд в 15 человек.
Ставка стана расположена в седловине гор. Мы - у сына. Он живет отдельно, в большой, вместительной палатке-шатре. Жарко. Края полотнищ приподняты на шестах, и мы сидим в ней, как на веранде. В палатке небольшой столик и какие-то сиденья. Сыну Мансур-бека 16 лет, он очень красивый, стройный, жгучий юноша. Как еще ни в чем не искушенный дикарок, он был очень рад нашему прибытию. К тому же мы привезли ему в подарок плитки шоколада «Тоблер» (длинные, трехгранные, с орехами, которые любили мы сами, еще не пьющие спиртных напитков), печений и папирос. У него очень коротко острижены волосы на голове и только на самой макушке оставлен густой клок, в ладонь площадью, свисающий на все стороны. Это был знак его княжеского достоинства.
К нашему удивлению, гибель отца, видимо, не огорчила его. По мусульманской вере он ведь перешел в лучший мир (?!)…
На нем темно-синие диагоналевые бриджи с красным кантом, такие же, как и на нас. Он весело рассказывает, что они достались ему от старшего брата, погибшего в бою с русскими под городом Сарай (недалеко от персидской границы). Показывает и след пули на бриджах, у самого паха, от которой он и скончался. Все это он показывает и рассказывает наивно, весело и как бы гордится «следом» на бриджах, где прошла русская пуля, унесшая его старшего брата в могилу. Сомнений не было: бриджи были сняты с убитого кубанского офицера.
Через ложбинку, шагах в 50 и выше, стоял такой же шатер, но больший по размеру. Из него вышла крупная пожилая женщина лет 40, в длинной, до пят, широкой бурой юбке со сборами и в широкой черной кофте. Голова ее была обвязана также чем-то черным.
«Это моя мать», сразу же тихо сказал сын, опустив глаза, и замолк. Замолкли и мы, семь хорунжих, почтительно рассматривая вдову княгиню. Издали мы не могли прочесть в ее лице, в ее глазах, что она думала о нас: друзья ли мы ее сына? Злостные ли враги курдов? Убийцы ли мы ее мужа? Во всяком случае, нам от ее изучающего, долгого взгляда в нашу сторону стало неловко. Это продолжалось, может быть, не более одной минуты, и она медленно вернулась в свой шатер
У шатра был привязан серый арабский жеребец покойного Мансур-бека, под тем же чепраком зеленого бархата. Благородное животное все время посматривало в нашу сторону. Возможно, что наш блестящий вид, шумные разго-воры и смех, такие отличные от повседневных курдских, привлекли его внимание.
Приятное гостевание окончено. С нами в полк ехал и младший брат Мансур-бека, Бегри-бек, его заместитель. Он вез в подарок командиру полка дивный малиновый халат местной работы, который носят только беки и то в исключи-тельно торжественных случаях.
Разоружение курдов было окончено. Десятка два наших полковых двуколок везли в Ван почти ненужный хлам разного огнестрельного оружия. Бегри-бек и пять важных курдов были взяты в качестве заложников.
Турецкие части Халил-бея, находившиеся в Персии, во избежание флангового удара Араратского отряда, наступавшего на Ван, скрытно, отдельными батальонами, отступили на запад и сосредоточились у города Битлис, что в юго-западном углу Ванского озера. Все берега этого большого озера, главное - южный и западный, находились в руках русских войск.
Генерал Масловский на стр. 169 пишет: «Турецкое командование усмотрело в этом угрозу городам Мушу и Битлису и решило сделать сосредоточение крупных сил на своем правом фланге, в Мушской долине, перейти в решительное наступление против 4-го Кавказского корпуса с целью нанести ему сокрушительный удар, выйти во фланг в тыл главной массы Кавказской армии, действующей на Эрзерумском направлении, и угрожать ее сообщениям с Тифлисом (то есть со Ставкой Главнокомандующего Кавказской армией)».
Удар турками был нанесен. Дивизии, сражавшиеся на западном берегу Ванского озера, отходили на север. Часть их, обогнув озеро с севера, отошла к Баязету. Главные же силы 4-го корпуса «не могли задержаться на выбранных позициях в районе Клыч-Гядукского перевала и 20 июля отошли в долину Кара-килиса и начали подниматься по склонам пограничного хребта Агри-даг, в направлении Ахтинского перевала», так пишет генерал Масловский и затем добавляет: «Положение на фронте Кавказской армии стало весьма серьезным. Главные силы 4-го Кавказского корпуса, постепенно поднимаясь по южные склонам пограничного хребта Агри-даг, отступали перед энергично преследующими превосходными силами правофланговой группы 3-й турецкой армии, не будучи в состоянии дать отпор наседающему противнику. Остальные части корпуса уходили на восток».
На стр. 181 добавлено: «Наступающие турки, почти достигнув хребта Агри-даг, а местами даже перевалив через него (то есть вступив уже на русскую территорию), приостановились и далее не двигались».
Все это, по книге генерала Масловского, произошло на западном берегу Ванского озера. Что происходило на восточном берегу этого озера, им не описано. Как участник тех событий, с печалью в душе свидетельствую:
После разоружения курдского племени Мансур-бека наш 1-й Кавказский полк был оттянут в город Ван. Туда же вернулись из экспедиции по южному берегу Ванского озера 1-й Таманский полк и 4-я Кубанская казачья батарея, то есть вся Отдельная Закаспийская казачья бригада была сосредоточена в городе Ван и отдыхала. Неизвестно откуда прибыла и расположилась в западной части города 3-я Забайкальская казачья дивизия генерала Трухина. Наша бригада стояла биваком в садах на юго-востоке города. О катастрофе фронта первыми узнали армяне, жители Вана, и стали спешно покидать город. Совершенно неожиданно, и в спешном порядке, бригада выступила из города и ускоренным шагом двинулась на север. Впереди и по сторонам, насколько хватал глаз, двигались также на север толпы армянского населения города и сел. Шли пешие, с узлами своих пожитков, с семьями, со стариками и грудными детьми. Редко-редко где увидишь их двух-колесные неуклюжие и тяжелые арбы с пожитками, запряженные буйволами. Селяне гнали свой скот. На быках, на коровах, на буйволах - верхом нагруженный скарб. На них же верхом, как на лошадях, - старики, старухи, дети. Из турецкой Армении исходил весь народ на север, в Россию. Впереди бригады шел штаб с генералом Николаевым. Нужно было так случиться, что за штабом шел наш полк, а в голове его - 3-я сотня, в которой я был единственным младшим офицером. Для усиления аллюра марша отступления бригады меня со взводом казаков выбросили вперед, чтобы я расчищал дорогу от беженцев. Что значит «расчищать дорогу»? Несчастные люди, чтобы не быть раздавленными спешно идущей конницей с артил-лерией, пулеметными двуколками и обозами, численностью более чем в две тысячи лошадей, сами бросались с дороги. И каких только ужасов, каких сцен, каких трагедий человеческих страданий, слез, плача, рыданий со звериными завываниями не пришлось видеть и переживать там тогда?!…
Почему и куда отступила так спешно бригада, хорошо подкормившая своих лошадей в Ванском районе, хорошо питавшаяся и отдохнувшая, - думаю, знали может быть только командиры полков. В два дня бригада прошла столько, что при наступлении сделала в три дня. Прошли 20-верстное узкое Бегрикалинское ущелье и в долине Аббага остановились. Неожиданно полкам была дана дневка. Только здесь мы узнали о происшедшем. Узнали, что через Бегрикалинское ущелье уже несколько дней тому назад прошли многие части, сражавшиеся на западной стороне Ванского озера, и отошли дальше на север, к самому Баязету. Мы ничего не понимали… И теперь, почему-то медленно и не торопясь, двинулись на север, прошли Тапаризский перевал и стали биваком южнее крепости Баязет, у села Диза.
Вот какие части, бывшие в боях западнее озера, прошли Бегрикалинское ущелье и двинулись на север, к Баязету, как пишет генерал Масловский (стр. 177):
«13 июля генерал Шарпантье с бывшими при нем двумя полками, 17-м драгунским Нижегородским и 18-м драгунским Северским, покинув остальные части корпуса, собравшиеся у г. Адильджеваза, двинулся без давления со стороны противника далее на восток, а затем на север, в Диадинскую долину, следуя через Арджиш, Бегри-калу, Тапариз, Кизил-Дизу и Диадин - в Ташлы-чай-суфла, куда и прибыл через несколько дней.
Остальные части корпуса, сосредоточившиеся у Адильджеваза, а именно: 5-й и 7-й Кавказские стрелковые полки, 19-й, 20-й и 21-й батальоны 4-й Кубанской пластунской бригады, Армянские дружины и 2-й Читинский казачий полк, под общей командой генерала Назарбекова, также без давления со стороны противника и также не пытаясь оказать помощь остальным войскам корпуса, отступавшим под сильным давлением крупных сил турок от Мелязгерта, на рассвете 14 июля выступили на восток, к Арджишу, куда прибыли 15 июля. Пробыв здесь 23 дня и отступив отсюда к Вану для присоединения к своей бригаде 2-й Читинский полк, отряд генерала Назарбекова направился на север, вслед за конницей генерала Шарпантье, в пути оставив армянские дружины в Баязете, и только 26 июля прибыл в Ташлычай-суфла».
Из этих строк видно, что наша бригада выступила из Вана с большим запозданием. Если 2-й Читинский полк из Арджиша вышел, допустим, 16 июля, то он мог быть в Ване не раньше 18-го числа, сделав два перехода по горам по 50 верст каждый день. На второй день по прибытии этого полка в Ван ко мне на бивак неожиданно явился верхом одноклассник по Оренбургскому казачьему училищу хорунжий Костя Бронников, казак - бурят. Радость встречи омрачилась нашим неожиданным и спешным оставлением Ван. Видимо, из штаба корпуса было получено распоряжение нашей бригаде спешно отходить на север, чтобы не быть отрезанными турками от отступившего почти до самой государственной границы корпуса. 3-я Забайкальская казачья дивизия должна была отходить на восток от Вана. Бегри-бек с другими заложниками были переданы им и при оставлении города все они были расстреляны. На офицеров нашего полка это произвело очень неприятное впечатление.
«Для ликвидации этого глубокого прорыва турок до самой государственной границы командующий Кавказской армией генерал Юденич поручил начальнику 1-й Кавказской казачьей дивизии генералу H. Н. Баратову составить сильный маневренный отряд, - как пишет генерал Масловский (стр. 178), - сосредоточить его в районе сел Даяр-Башкей и ударить во фланг турок с запада. Маневр полностью удался, турки были сбиты и отступили».
«Преследование продолжалось до 31 июля. Нами было захвачено более десяти тысяч пленных, немного артиллерии и часть обозов. Были также отбиты все наши обозы, потерянные частями 4-го Кавказского корпуса при отходе частей из Мелязгертского района к своей границе», так заканчивает описание этого периода генерал Масловский.

Ф. Елисеев