ПРИОБРЕСТИ КНИГУ "СЛАВА РОССИИ" В НАШЕМ МАГАЗИНЕ:

http://www.golos-epohi.ru/eshop/catalog/128/15568/

СКАЧАТЬ ЭЛЕКТРОННУЮ ВЕРСИЮ

https://www.litres.ru/elena-vladimirovna-semenova/slava-rossii/

- Во время победоносного прорыва русского фронта в Карпатах пленен был один из лучших генералов русской армии генерал Корнилов. В короткое время генерал этот дважды пытался бежать из плена, и лишь благодаря наблюдательности стражи повторный побег не удался…

Санитар Францишек Мрняк вскинул голову и весь обратился в слух. Ему уже приводилось слышать имя русского генерала, чья дивизия, недаром прозванная «стальной», доблестно сражалась на австрийском фронте, а затем, прикрывая отступление основных сил Русской армии, попала в окружение…

Австрийский офицер, между тем, продолжал зачитывать приказ, для оглашения которого был собран весь личный состав госпиталя города Кессег:

- Генерал Корнилов теперь заболел и будет отправлен в здешнюю больницу на излечение. Военное командование видит в генерале Корнилове человека в высшей степени энергичного и твердого, решившегося на все, и убеждено, что он от замысла побега не откажется, болезнь же симулирует, чтобы легче было повторить попытку бегства. Бесспорно, что в случае побега в настоящее время враждебные державы нашли бы в нем серьезного, богатого военным опытом противника, который все свои способности и полученные в плену сведения использовал бы для блага России. Обязанность каждого этому воспрепятствовать! Высшее командование приказывает тайно, но строго охранять генерала Корнилова! Всякое сношение с ним кого бы то ни было запретить, а в случае побега воспрепятствовать этому любой ценой!

Уже сам этот приказ свидетельствовал о том, что речь идет о совсем необычном узнике. Никто из пленных генералов не прославился попытками побега, не вызывал такую тревогу командования. Едва прозвучала команда «разойдись!», Мрняк поспешил отыскать Спиридона Цесарского, пленного русского фельдшера, работавшего в госпитале. От него Францишек еще прежде слышал, будто бы в России формируется Чехословацкая дружина из добровольцев – чехов и словаков. Это известие немало вдохновило Мрняка. Будучи патриотом своего народа и славянства, он ненавидел австрийцев, господствовавших на его родине, и всей душой жаждал сражаться против них. Чехословацкая дружина под водительством России открывала путь к исполнению этого давнего желания. Нужно было лишь добраться до России… Сбежать! Мысль о побеге и поступлении на службу в дружину стала для Мрняка навязчивой идеей. День за днем продумывал он пути и способы, как с наименьшим риском пересечь линию фронта. И вдруг этот русский генерал с «синдромом беглеца»! Еще не видя, не зная Корнилова, Францишек почувствовал в нем единомышленника и единоверца, человека, которому уже сейчас, не достигая России, он готов был служить во имя общей славянской победы!

- Цесарский, верно ли все то, что говорят австрийцы о Корнилове? – взволнованно спросил чех фельдшера.

Спиридон лукаво ухмыльнулся в усы:

- А что тебя интересует?

- Все!

- Все! – рассмеялся Цесарский. – Всего, брат, не расскажешь! Скажу только, что Лавр Георгиевич – всем генералам генерал. Нашинский, солдатский генерал. Солдата всегда берег, а себя ни разу не жалел. Бывалочи, ночь, все, кроме дозорных, спят, только в его землянке коптилка светится, и сам он один-одинешенек над картой сидит. Когда сам спал, неведомо. По два-три часа разве… В бою всегда на самых опасных участках. Ему адъютанты его: мол, убьют, ваше превосходительство! А он отмахнется только, да под пулями неприятеля в бинокль изучает. Кисмет! – да и весь разговор!

- Что?

- Да это на арабском, стало быть, наречии… Судьба по-ихнему! Кому суждено быть повешенному, тот не потонет. Австрияки про генерала всю правду сказали. Опасный он для них враг, недаром они его боятся. Удивляюсь, что позволили его к нам в госпиталь перевести. Знать, Красного Креста убоялись. Чай, не простой заключенный, генерал! Уморишь – не оправдаешься.

- Цесарский, братец, а можно ли мне будет увидеть этого вашего героя?

Спиридон внимательно посмотрел на Мрняка, прищурился:

- А ты, я чаю, мысли-то своей о дружине не оставил?

- Не оставил, Цесарский. Я хочу добраться до России и служить в этой дружине!

- Бог владеет смелым! – пожал плечами фельдшер. – Стало быть, компаньона ты себе уже наметил?..

Чех промолчал и отвел глаза. Цесарский помолчал также, затем сказал негромко:

- Лечить его будет доктор Гутковский, у которого мы с Мартьяновым в помощниках. Гутковский человек наш. Я думаю, он не откажется устроить вашу встречу.

Францишек просиял и с жаром пожал руку фельдшера:

- Спасибо, Цесарский! Спасибо!

- Ты не сияй только елкой рождественской, а то, пожалуй, австрияки отошлют тебя от греха.

Прошло несколько дней, и доктор Гутковский с невозмутимым видом провел Мрняка в комнату, отведенную Корнилову. Смежную с ней занимал… Цесарский, к чьим обязанностям санитара добавилась служба денщиком при пленном генерале.

Глазам Францишека предстал невысокого роста, очень сухой человек с выраженным монгольским типом лица, также очень худого. Внешне генерала вполне можно было принять за больного, но узкие глаза смотрели с живостью и подозрительным вниманием.

- Садитесь! – прозвучал негромкий, глуховатый голос.

Мрняк послушно опустился на стул против кровати Корнилова. Тот принял оставленный доктором порошок и произнес:

- До меня дошел слух, что вы слишком заметно интересуетесь моею особой и участью. Советую вам вовремя это оставить. Иначе вы будете иметь крупные неприятности. Я знаю австрийские законы и знаю, что вас ожидает. Будьте поэтому осторожны и не подвергайте себя опасности.

Эти слова были столь неожиданны, что Францишек растерялся. Он ожидал, что генерал, ищущий возможности бежать, тотчас попытается завербовать его в ряды своих помощников. Опомнившись, Мрняк ответил:

- Ваше превосходительство, я также знаю законы и свою участь, поэтому действую совершенно осознанно. Мои расспросы не имели иной цели, кроме как помочь вам в побеге, и я буду счастлив, если смогу быть вам в этом полезен.

- Откуда такое самопожертвование?

- Я чех, ваше превосходительство. Наш народ ненавидит Австрию, и я не исключение. Я хочу сражаться за свободу моего Отечества. И вам я готов помогать при любых условиях, поскольку уверен, что мой поступок будет одобрен всеми сознательными чехами.

Смуглое лицо генерала просветлело. Видно было, что ответ добровольного помощника пришелся ему по сердцу.

- Я с удовольствием принимаю ваше предложение, - прозвучал ответ. – Вам будет благодарна не только Россия, но и все славянство!


***

Славным и искренним малым оказался приведенный Гутковским чех… Лавр Георгиевич задумчиво мерил шагами комнату. С той поры, как раны его затянулись, он не находил себе места. Плен ощущался им, как позор. И то, что его дивизия геройски билась до последнего часа, что сам не поднял белого флага, но был захвачен в бою, раненым, не облегчало невыносимости двух слов: разгром и позор. Преодолеть это изводящее чувство можно было, лишь снова оказавшись на своем месте – на фронте, лишь расквитавшись с противником за гибель своей дивизии. Но для этого нужно было вырваться из плена! Бездействие – вот, положение, которое было решительно нестерпимым для кипучей и деятельной натуры Корнилова. Тут и впрямь до нервного расстройства дойдешь, и симулировать будет не нужно…

Дважды он пытался бежать из плена, но дело затрудняли постоянные переводы из одной тюрьмы в другую. Боялись австрийцы сколь-либо долго держать опасного пленника на одном месте. В последнем своем «узилище» подговорил Лавр Георгиевич бежать своего сокамерника и старинного знакомца генерала Мартынова. Тот вовсе не стремился к риску и ничего не имел против того, чтобы пролежать на нарах до конца войны, пользуясь послаблениями режима за примерное поведение. Но напор Корнилова сломил его, и благодаря тем самым послаблениям удалось раздобыть штатскую одежду… На том все и закончилось. Австрийцы оказались бдительными бестиями и пресекли дело на корню. Мартынов же так перепугался перевода на более строгий режим, что разговаривать с ним сделалось просто бессмысленно.

Оставалось последнее: испытать проверенный метод всех беглецов – перевестись в лазарет. В лазаретах режим всегда мягче, а охрана хуже. Именно поэтому бывалые заключенные бегут именно из лазаретов, предварительно симулировав какой-нибудь недуг. Корнилов симулировал нервное расстройство и получил перевод в Кессег. Перевод оказался весьма удачным, в госпитале Лавр Георгиевич тотчас обрел помощников в лице санитаров Цесарского и Мартьянова, а также доктора Гутковского. У всех этих троих был, однако, недостаток. Они были такими же пленниками, пусть и при должностях. Чех-доброволец – дело совсем иное! Он – человек вольный, ему открыты все двери, а, значит, ему куда сподручнее подготовить все необходимое для побега!

На другой день Мрняк снова явился к Корнилову, и Лавр Георгиевич, отбросив секретность, расстелил перед ним свое умело таимое сокровище – подробную карту Австро-Венгрии:

- Смотрите, Францишек. Румыния вот-вот вступит в войну с австрийцами, но австрийские войска еще не заняли приграничную полосу Венгрии с Румынией. Мы должны воспользоваться этим. Поэтому, - он провел пальцем по намеченному маршруту, - вот, наш путь. Через Сомбатхель, Раб и Будапешт до Карансебеша поездом, оттуда через границу в Румынию пешком. Это единственный путь, по которому можно легче всего проскользнуть, но это должно произойти до августа. Время не терпит!

- Нам понадобятся документы и одежда…

- И оружие. Компас, карта, электрический фонарь – все это у меня уже есть, так что ориентироваться на местности мы сможем. Документы – сможете ли вы раздобыть их?

- Думаю, что да, - кивнул чех. – Я уже думал об этом. Я смогу раздобыть все, но…

- Но? – нахмурился Корнилов.

Юное лицо Францишека порозовело от смущения.

- Ваше превосходительство… - запинаясь, начал он. – Я… Дело в том, что у меня есть лишь 180 крон…

Лавр Георгиевич облегченно вздохнул:

- Если это единственная трудность, то она решаема, - с этими словами он вручил чеху 300 крон, исправно сэкономленных с получаемого содержания. – Этого довольно?

- О, вполне, ваше превосходительство! – детски-счастливо просиял Мрняк, принимая деньги. – Будьте уверены, я исполню все в самые кратчайшие сроки!

- Я верю вам, - кивнул Корнилов. – Впредь все сообщения передавайте через Цесарского или Мартьянова. Нам не нужно больше видеться с вами, чтобы не вызывать подозрений.

Старт был положен. Будет ли он удачным в этот раз? Бог любит троицу, - часто говаривал отец. Этот побег будет третьим… И он должен удаться! Ведь прежде удавалось Лавру Георгиевичу обманывать бдительность афганцев, китайцев, англичан… Ужели не справится с австрийцами? Ну уж нет, он и их сумеет провести, просочиться через все кордоны.

Сон не шел в распаленную мыслями о грядущем побеге голову. Вперив острый взгляд в темноту, снова и снова представлял себе Корнилов весь предстоящий путь, все возможные препятствия, продумывая, как обойти их, что отвечать на вопросы, как держать себя. Да не забыто ли что-нибудь в инструкциях Мрняку? Да не нужно ли что-то еще в этом отнюдь не увеселительном путешествии?

Русские пленники бежали от немцев и австрийцев не столь уж редко. Но были это преимущественно солдаты. Их положение в плену было незавидным. Русское правительство явно недостаточно заботилось об их судьбе, если сравнивать с той заботой, какую проявляли к своим узникам англичане и французы. Посему русских не только использовали на тяжелых работах, но, случалось, и подвергали пыткам. Например, за то, что они отказывались рыть окопы и строить укрепления на линии фронта – стало быть, против своих. От такой собачьей жизни побежишь! Впрочем, чаще бежали не из отдаленных от фронта тюрем и лагерей, бежали «свежезахваченные», те, кого не успели еще перегнать вглубь вражеских территорий…

Старшим же офицерам в плену жилось сравнительно неплохо, потому и не стремились они бежать, как тот же Мартынов… Злость охватывала Корнилова при мысли об этих сыто-равнодушных пленниках! Неужто не требовала от них их офицерская честь во что бы то ни стало вернуться на свои позиции, в свои полки? Защищать вновь окровавленное Отечество? Как можно было спокойно есть паек, спать, почитывать австрийские газеты да взятые в библиотеке книги, степенно прогуливаться и вести светские беседы, когда Россия продолжала сражаться? Не понимал, не мог вместить этого Корнилов. И от того приходил в раздражение.

Раздражали и газеты, наперебой сообщавшие о конфликтах между государственной думой и Царем. С каким бы удовольствием перевешал Лавр Георгиевич всех этих Милюковых, Гучковых и прочих праздноболтающих тыловых забияк! А Государь отчего-то предпочитал не замечать их возмутительных в военное время выходок… Черт знает, что такое поделалось в России. Война идет, а болтуны митингуют. Война идет, а пленные генералы мирно читают об этой болтовне во вражеских газетах, не ища возможности вернуться к исполнению своего долга…

А, вот, солдаты бежали. И в этом един был с ними Корнилов. Сын простого казака и неграмотной казашки, своим умом прошедший все ступени военной науки в теории и практике, он, став генералом, все же остался тем, кем был рожден – простым русским казаком, твердо знающим такие понятия, как родина, долг и служба. Жить – Родине служить, - эту присказку тоже отец любил повторять. С младенчества запала она в душу и сидела в ней не требующей доказательств формулой. Так и жил Лавр Георгиевич уже пятый десяток лет. И иной жизни не знал и не желал. А другим, знать, формулу нехитрую уже доказывать надо…


***

Документы были добыты самым простым из возможных способов. Францишек купил в солдатском магазине два отпускных бланка, в обеденный перерыв проник в кабинет начальника госпиталя доктора Клейна и поставил на них гербовую печать. Подпись Клейна он также сумел подделать весьма искусно. Красными чернилами Мрняк нанес надпись о бесплатном проезде до Карансебеша и обратно. Бланки были заполнены им на имена рядовых Штефана Латковича и Иштвана Немета. Решив задачу самую трудную, чех отправился в город, где купил два поношенных штатских костюма, два ранца, бинокль и револьвер.

Побег был назначен на 29 июля. Доктор Гутковский заблаговременно добился от начальства отмены ежечасного осмотра «больного» санитаром, мотивировав это необходимостью полного покоя для пациента, чье состояние и без того крайне неудовлетворительно. Начальство перестало «раздражать больного», но усилила внешнюю охрану. Караул располагался прямо напротив единственного окна в комнату Корнилова. Однако, ничего любопытного там охрана заметить не могла, так как Лавр Георгиевич усиленно симулировал тяжелое состояние и почти не поднимался с постели.

Никто не заметил, как утром 29 числа постель вместо генерала занял его денщик Цесарский, которого для вида продолжил навещать доктор Гутковский. Корнилов же, с перевязанной бинтами головой и одетый в форму Цесарского, выпрыгнул из окна уборной и направился в аптеку, где ожидали его Мартьянов и Францишек.

- Переодевайтесь скорее, ваше превосходительство! Я проверю, не заметил ли вас кто! – сказал Мрняк и быстро выбежал наружу.

Двор, как и всегда в обеденный час, был тих и безлюден. Никто ничего не заметил.

Вернувшись, чех застал Лавра Георгиевича уже переодетым в форму австрийского солдата. Оставалось сколь возможно изменить его примечательную внешность. Отправив Мартьянова в дозор, Францишек принялся за дело. Усы генерала были коротко подстрижены, на щеке выжжена родинка, узкие глаза надежно скрыты темными очками. Трубка в зубах довершила образ бравого рядового австрийской армии.

Когда Мартьянов подал условленный знак, извещавший, что путь свободен, Мрняк запер аптеку и вместе с генералом быстрым шагом двинулся к воротам госпиталя. Два австрийских солдата ни у кого не вызвали подозрения, и, когда ворота остались позади, они со всех ног помчались к вокзалу – времени до отправления их поезда оставалось в обрез.

Поезд уже подходил к станции, когда два запыхавшихся беглеца показались на платформе. Они успели заверить в кассе свои отпуска и благополучно разместились в вагоне.

- Прощай, Кессег! – счастливо прошептал чех.

Из-под черных очков на него взглянули строгие генеральские глаза:

- Не спешите радоваться, до Румынии еще очень далеко.

С этими словами Корнилов скрылся за развернутой газетой. Францишек последовал его примеру, сделав вид, будто погружен в чтение прессы. Сердце его однако трепетало от восторга и волнения. Глаза бессмысленно скользили по газетным строкам, а перед глазами, как в калейдоскопе, мелькали все действия последних дней, а особенно нынешнего лихорадочного утра… Вот, они совещаются в аптеке с Цесарским и Мартьяновым… Вот, он укладывает в ранцы последние вещи, внимательно проверяя, не забыто ли что-нибудь… Документы… Револьвер… Вот, пишет последние скупые строки отцу: «Дорогой отец! Прощай! Я уезжаю в Россию вместе с генералом Корниловым, чтобы сражаться за свободу нашего Отечества! Знаю, ты поймешь и поддержишь меня. Поцелуй маму. Францишек».

И вдруг оборвалось сердце, и разом почернело в глазах. Письмо! Это проклятое письмо он положил в конверт, запечатал и… Руки судорожно зашарили в карманах в последней отчаянной надежде. Он ведь хотел бросить этот конверт в почтовый ящик на станции Карансебеш, не раньше…

Холодный пот проступил на лбу…

- Вот он! – вспыхнул в памяти полушепот-полукрик Мартьянова.

А вслед затем бегущая через пустой двор фигура Корнилова…

Он забыл о письме в тот момент! Оставил его у себя на столе! Оставил такую улику! Напрасно теперь самопожертвование Гутковского, его визиты к лже-генералу не продляться сколь-либо долго. А что если письмо уже нашли? Что если их уже ищут? И все из-за его, Францишека, глупости!

Он поднял глаза на сидевшего напротив Лавра Георгиевича, но его лицо было надежно скрыто газетой… Сказать ли ему?.. А что если все обойдется? Что если письмо не найдут сразу? Просто не обратят внимание? Честнее было сказать все, как есть, Мрняк это понимал. Но… Не хватало духу, не поворачивался прилипший к гортани язык признаться в своей роковой, быть может, оплошности! Ведь все шло так хорошо…

- Поезд прибывает на станцию Раб.

Газета быстро свернулась.

- Идемте, друг мой. Перекусим что-нибудь, пока будем ждать поезд на Будапешт!

Проклиная себя самыми последними словами и моля Бога, чтобы его проступок не стал роковым для генерала, Францишек последовал за Корниловым. От недавнего восторга не осталось ни следа, вместо него прописалась в груди все подавляющая тревога.


***

- Францишек! Какими судьбами? Вот уж недаром говорят, что мир тесен! – молодой светловолосый человек в австрийской форме с самым радушным видом устремился к столику, за которым сидели Корнилов и Мрняк.

Черт бы подрал такую тесноту… Надо же было в этой захудалой привокзальной ресторации нарваться на знакомца. Бросив быстрый взгляд на чеха, Лавр Георгиевич шепнул:

- Мы с вами не знакомы!

Мрняк поднялся и устремился навстречу приятелю:

- Рад видеть тебя, Алоис! Я думал ты на фронте!

- Только что оттуда! – широко и простодушно улыбнулся австриец. – Еду в отпуск! А ты что же? Разве ты больше не служишь в госпитале?

- Конечно же служу, - отвечал Францишек, приглашая приятеля за соседний с Корниловым столик. Теперь они сидели друг напротив друга, а не ко времени случавшийся австрияк – между ними, спиной к Лавру Георгиевичу, коего не мог видеть. Корнилов мысленно одобрил догадливость чеха и посмотрел на часы. До отхода поезда был еще без малого час…

Мрняк заказал две кружки пива и с самым бодрым видом поднял свою:

- За встречу, дружище!

- За встречу! – подхватил тот.

Отхлебнув горького напитка, Францишек с заговорщицким видом подмигнул приятелю:

- Я, Алоис, также в отпуске…

- Но твоя семья…

- Да-да, они живут совсем в другой стороне, и я еду не к ним.

- К кому же? – лукаво прищурился австриец, изобразив догадливую иронию на румяном лице.

- Видишь ли, в Будапеште живет одна девушка…

- Ясно! – Алоис хлопнул чеха по плечу. – Дела любовные! Я так и знал! Поздравляю, дружище! Я всегда знал, что ты парень не промах!

И еще какой! – усмехнулся про себя Корнилов, заказав чашку довольно гнусного, как и все заведение, кофе. Молодец, очень убедительно разыгрывает спешащего на свидание любовника.

- Что же? У тебя серьезные намерения или..?

- Отстань, Алоис, я и сам пока не знаю. Мы знакомы не так давно. И прошу тебя, дружище, никому ни слова об этом! Я не хочу пока, чтобы кто-нибудь знал…

- Да полно тебе! Чего тут стесняться? Или, прости, у твоей дамы случайно есть муж? Может быть, он теперь на фронте, а его жена решила развлечься?

- Прекрати, прошу тебя! – гнев у Францишека вышел очень убедительно. – У нее нет мужа. Просто я не хочу… разговоров! Вопросов вроде твоих, любопытных взглядов, намеков и прочего!

- Ого, какое целомудрие! – рассмеялся австриец. – Не всякий день такое встретишь! Ладно, не сердись. Я сохраню твою тайну. Но с одним условием!

- С каким еще условием?

- Ты пригласишь меня на свадьбу! – захохотал Алоис, снова хлопая чеха по плечу могучей дланью. – А если родится сын, назовешь Алоис!

- А если дочь? – усмехнулся Мрняк.

- Тогда Алоиза! – пожал плечами австриец. – Однако, дружище, мой поезд! – молодой человек спешно допил пиво. – Удачи тебе с твоей красоткой! Она ведь красотка, не так ли? Другую бы ты не выбрал, уж я тебя знаю! Счастья вам обоим!

- И тебе счастья, Алоис! И доброго пути!

На прощание приятели крепко обнялись, и австриец поспешил на поезд. Францишек вопросительно взглянул на Корнилова, и тот сделал ему знак сесть на прежнее место за их столик. Мрняк со вздохом облегчения опустился напротив Лавра Георгиевича.

- Это Алоис Домносил, он раньше служил в нашем госпитале…

- Ваш приятель, судя по всему, славный малый, - отозвался Корнилов, раскуривая трубку. – Но лучше бы нам больше не встречать ни друзей, ни братьев, ни кумовьев.

Поезд на Будапешт пришел без задержек, и следующая часть пути прошла без приключений. В столицу Венгрии беглецы прибыли ночью. Францишек тотчас справился, когда отходит первый поезд в Карансебеш.

- Только в шесть утра! – сообщил понуро, тревожно озираясь по сторонам.

- Не оглядывайтесь так затравлено, вы привлечете внимание, - сказал Корнилов. – До шести часов не так уж много времени…

- Да, но после полуночи находиться на вокзале запрещено!

- Черт побери… Это уже хуже, - нахмурился Лавр Георгиевич.

- Нам нужно подумать о ночлеге. Может быть, отправимся в гостиницу?

- С нашими-то «документами»?

- Вы правы, слишком опасно…

- А на улице еще опаснее, первый же патруль нас остановит и препроводит, куда следует.

- Значит, выход один. Оставаться здесь и ночевать в помещении для солдат… - развел руками Мрняк.

- Прекрасное место! Там мы будем под защитой военной полиции и, значит, вне подозрений, - тонко улыбнулся Корнилов. – Идемте же, друг мой, устраиваться!

Солдатская ночлежка была заполнена до отказа, и для новых постояльцев нашлась лишь одна постель. Но что за важность? На войне, как на войне! И в худших условиях приводилось ночевать, куда худших… Утомительный и полный тревог день мгновенно поверг обоих беглецов в сон. И в эту ночь не виделись Лавру Георгиевичу ни Кессег, ни истребительные бои в карпатских горах, ни австрийские патрули. Ему снился совсем иной край, край его молодости и приключений, рядом с которыми меркло нынешнее опасное путешествие.

…Непреступной цитаделью возвышается на берегу Аму-Дарьи, у выхода из ущелья Гинду-Куш крепость Дейдади, построенная англичанами в Афганистане для защиты своих индийских владений на дальних подступах. Бдительны афганцы, и страшной смертью грозит русским разведчикам попытка узнать план укреплений крепости, а потому таковых не существует, и этот факт немало огорчает генерала Ионова, начальника 4-й Туркестанской линейной бригады и крупного исследователя Центральной Азии…

Капитан Корнилов немедленно загорелся желанием добыть план крепости. Конечно, никто и никогда не разрешил бы ему такой риск, поэтому пришлось пойти на обман. Получив трехдневный отпуск, он направился к знакомым туркменам, язык которых знал, как родной, а потому имел возможность сойтись с ними довольно коротко.

- А не расскажите ли вы мне, что делается теперь в Дейдади? – спросил как бы между прочим.

- Поезжай сам и посмотри, что там делается, - с лукавой улыбкой отозвался один из туркменов.

- Меня некому вести на том берегу, но я бы поехал, если бы нашлись проводники.

- Таксыр, я поведу тебя, если ты поедешь. Но ты обещаешь нам, что не отдашься живым, если попадешь в плен. Будет неудача – мы все примем страшную смерть!

- Последняя пуля будет мне. Люди вашего народа не возьмут меня живым, - пообещал капитан.

Обрив голову и усы, надев афганский полосатый халат, Лавр Георгиевич вместе с проводниками-туркменами ночью переправились через Аму-Дарью и на рассвете, передохнув на постоялом дворе, достиг крепости. Внезапно из солнечного марева и клубов пыли явился всадник, и капитан успел услышать тревожный шепот одного из проводников:

- Осторожно! Это офицер из охраны Дейдади!

- Кто вы и куда едете? – сурово спросил всадник.

Корнилов по восточному обычаю сложил руки и низко поклонился:

- Великий Абдурахман, эмир Афганистана, собирает всадников в конный полк. Я еду к нему на службу.

- Да будет благословенно имя Абдурахмана! – воскликнул афганец и уехал.

Как мало понадобилось, чтобы провести бдительность стража! Капитан хладнокровно подъехал к крепости, отмечая каждую деталь, сделал пять фотоснимков, произвел съемку двух дорог, ведущих к российской границе и, проехав среди бела дня 50 верст по неприятельской территории, переправился обратно на свой берег. И об этой-то крепости сложили столько легенд о ее неприступности! От того лишь и была она столь неприступна, что никто не набрался мужества приступить…

- Голубчик, вас же могли посадить на кол афганцы! – восклицает генерал Ионов, заключая в объятия Корнилова и не веря своим глазам, которым предстал не только фотоотчет, но и подробный доклад с описанием Дейдади.

- Я знал, на что шел, ваше превосходительство, но зато вы получили необходимые вам сведения! – следует невозмутимый ответ.

С той поры началась многолетняя разведывательная и исследовательская деятельность Корнилова на востоке. Здесь непримиримо сталкивались интересы двух великих держав – России и Англии. И работа Лавра Георгиевича сделала его отнюдь не последней пешкой в Большой Игре… Афганистан, Индия, Китай, Персия… Корнилову, знавшему восточные языки не хуже европейских, понимавшему традиции и быт восточных народов, легко удавалось налаживать контакты с местным населением и добывать сведения, за которыми тщетно охотились другие разведки… Шведские и британские географы упорно изучали территорию Кашгарии (Восточного Туркестана), считавшейся древней, таинственной и почти неисследованной страной, и их находки производили сенсации в научном мире. А в то же самое время русский капитан всего лишь с двумя помощниками без привлечения внимания также изучал этот загадочный край, встречался с китайскими чиновниками и предпринимателями, налаживал агентурную сеть. 18 месяцев путешествовал он по Кашгарии, районам Тянь-Шаня, вдоль границ Ферганы, Семиречья, Индии и Тибета… Все это время на пятки ему наступала британская разведка, встревоженная русской экспедицией и стремившаяся следить за ее действиями. По итогам этого путешествия Лавр Георгиевич написал книгу «Кашгария или Восточный Туркестан», имевшую большой успех в научных кругах. Несколько лет спустя англичане довольно бесцеремонно позаимствовали планы городов и укреплений, опубликованные в этом издании, для своего «Военного отчета по Кашгарии»… Знать, своим картографическим материалом осторожные островитяне так и не обзавелись…

- Ваше превосходительство, просыпайтесь! Поезд скоро придет!

Корнилов мгновенно открыл глаза и поднялся, точно и не спал вовсе.

- Вы бы меня еще по имени-отчеству назвали… Иштван…

- Простите, ва… Штефан… Нас ждет завтрак. Солдатам он здесь полагается бесплатно.

- А, вот, это весьма кстати, друг мой! Идемте, подкрепим наши силы!


***

Всю дорогу Францишек со страхом всматривался в попутные военные посты, ему повсюду мерещилась погоня. Когда на станции в Карансебеше он увидел скопление военных полицейских, тотчас окруживших прибывший состав и взявшихся за проверку документов, сердце Мрняка упало. Ну, вот, и все! Его записка найдена, их с генералом ищут! Может, и Алоис уже разболтал кому-нибудь о встрече в Рабе? Сейчас их арестуют, и тогда все погибло!

- Пройдемте в комендатуру! – это грозное требование прозвучало почти приговором.

Францишек затравлено покосился на генерала. Тот с самым невозмутимым видом, попыхивая трубкой, направился за полицейским. Чех уныло поплелся следом, укоряя себя, что струсил открыть Корнилову правду о своем непростительном промахе.

В комендатуре тучный полицейских чин лениво, изучив документы беглецов, принялся задавать им вопросы о положении австро-венгерских войск. Что-что, а это Лавр Георгиевич знал отлично. И на немецком языке говорил, как на родном. А потому отвечал легко, быстро, четко, немного грубовато, как и положено бывалому бравому солдату. Когда полицейский вручил генералу его документы, от сердца Мрняка отлегло: значит, не так плоха была его подделка, коли не вызвала подозрений при такой проверке! Ободренный, он также легко ответил на заданные вопросы и был отпущен с миром.

Из комендатуры чех вышел с ощущением свершившегося чуда.

- Сам Бог помогает нам, ва… Штефан!

- Мы еще не в Румынии, Иштван. Поторопимся. Чем быстрее мы покинем город, тем лучше. У меня такое чувство, что мы идем по горящему мосту, пролеты которого осыпаются в пропасть прямо за нами.

Аналогия была вполне точной. Огонь уже облизывал беглецам спины, и от этого бросало в жар. Покинув город, они устремились к горной гряде, достигнув которой, решились передохнуть под сенью леса.

- Пора нам сменить наше платье, - сказал генерал, раздеваясь. – Вот, только костюмы, голубчик, вы взяли явно не для этой местности…

Францишек огляделся. На горных склонах располагались бедные венгерские деревеньки, и крестьянская одежда разительно контрастировала с городскими костюмами, купленными в Кессеге. В таком наряде на люди здесь и показаться нельзя, немедленно заметят, как подозрительных, и донесут…

- Полно, друг мой, - успокоил Корнилов, пряча в карман пиджака очки, и вооружаясь компасом и картой. До границы порядка тридцати часов хода. Пойдем через лес, подальше от людей. Надо лишь соблюдать осторожность. В приграничной полосе всегда много секретов и караулов. Идемте! Мы уже близки к цели!


***

- Гар бар сари нафси худ амири, марди,

Бар куру кар ар нукта нагири, марди,

Марди на бувад, ки фитодаро пой задан.

Гар дасти фитодае бигири, марди.

Незнакомое, вязью сплетающееся наречие, хотя и непонятно, но сладко звучало для музыкального слуха.

- Это Хаям?

- Нет, Саади.

- А как это будет по-русски?

- В себе ты прихоть подавляй, и будешь человеком,

Слепых, калек не оскорбляй, и будешь человеком,

Тот просто нелюдь, кто на грудь упавшему наступит.

Нет, ты упавших поднимай, и будешь человеком.

Он знал неисчислимое множество стихов персидских поэтов, этот удивительный русский генерал. После четырех дней кружений по лесу, голодный и изнемогший, он лежал теперь на земле и, вперив взгляд в темноту, по памяти читал Хаяма, Саади, Фирдоуси… Читал на языке оригинала и тут же переводил.

- Пришла пора, чтоб истинный мудрец

О разуме поведал наконец.

Яви нам слово, восхваляя разум,

И поучай людей своим рассказом.

Из всех даров что разума ценней?

Хвала ему – всех добрых дел сильней.

Венец, краса всего живого – разум,

Признай, что бытия основа – разум.

Он – твой вожатый, он – в людских сердцах,

Он с нами на земле и в небесах.

От разума – печаль и наслажденье,

От разума – величье и паденье.

Для человека с чистою душой

Без разума нет радости земной.

«Шахнаме», великая поэма великого Фирдоуси, о котором Францишек прежде даже не слышал… Чудо, как хорошо! Одно худо: голода эти прекрасные строки ничуть не укрощают, а голод в свою очередь нестерпим настолько, что гонит прочь единственное облегчение – сон…

- Лавр Георгиевич, я завтра в деревню пойду.

- Это слишком опасно!

- Но иначе мы умрем с голоду…

- Человек вынослив и может выдержать без еды до 30 дней… Сразу видно, друг мой, что вы не бывали в степи отчаяния!

- Степь отчаяния? Что это?

- Жаркая пустыня, до недавнего времени изображаемая на картах Ирана белым пятном с надписью «неисследованные земли». Когда-то наши разведчики под моим началом стали первыми людьми, сумевшими преодолеть ее. Сотни верст бесконечных песков, ветра, обжигающих солнечных лучей, пустыня, где почти невозможно найти воду… Все путешественники, пытавшиеся прежде изучить этот опасный район, погибали от нестерпимой жары, голода и жажды. Даже английские исследователи обходили степь отчаяния стороной. А мы, Францишек, не только прошли этот путь, но еще и привезли с собой изрядный географический, этнографический и военный материал! Не сомневайтесь, лес отчаяния мы с вами преодолеем также. Пусть и не так скоро, как рассчитывали. Эх, если бы я, растяпа, не потерял компас…

Компас был утерян в лесу уже в первый день пути, и это нарушило все планы, ибо карта становится нема в лесной чаще, если к ней не приложен верный компас, а сам лес в таком случае обращается заколдованным лабиринтом, из которого нет выхода.

День за днем плутали беглецы по чаще, раз за разом возвращаясь к местам своих прежних стоянок. Идти в деревню и спрашивать дорогу – значит, выдать себя. Но без указаний лабиринт казался все более безвыходным.

Всего хуже, что уже утром второго дня были доедены скудные припасы, и с той поры пропитанием путников сделались лишь дары леса – ягоды, орехи… Но возможно ли насытиться подобной снедью? Силы неумолимо таяли, и Францишек чувствовал, что его выносливости точно не достанет на 30 дней. В конце концов, так ли опасно зайти в одинокую корчму и купить немного сыра и черного хлеба? Неужели ее хозяева окажутся столь бдительны, что тотчас донесут о странном покупателе? К тому же не в каждой деревне стоят военные (здесь, поблизости не заметил их Мрняк), так неужто поспешит за ними корчмарь? А если поспешит, то кто будет охранять «лазутчика»? Другие крестьяне? Может случиться и так… Крестьяне бедны, а за пойманного «лазутчика» их наградят… Но, возможно, они все-таки не обратят внимание на истрепанный в лесных брожениях городской костюм?.. Или предпочтут не обратить? Ведь не австрияки же они, а венгры, такой же порабощенный империей народ…

- Быть может, выход мы найдем с тобой, —

Есть избавленье от беды любой.

- Фирдоуси?

- Угадали!

- Хорошо бы он оказался прав…

- Фирдоуси и Хаям правы всегда. Потерпите, друг мой, мы обязательной найдем выход из этой треклятой чащобы!

Генерал задремал, а Францишек так и не смог сомкнуть глаз. С рассветом он осторожно поднялся, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Лавра Георгиевича, и, положив в карман револьвер, направился в сторону маленькой горной деревеньки, где у дороги им еще накануне вечером был примечен приветливый деревянный домик с вывеской «Корчма Барловица».


***

…Яркое солнце заливает плац, ровные шеренги китайских войск проходят церемониальным маршем перед взором «посланника Богдыхана». Ладно идут! Словно и не люди, а единая машина, сбоев не знающая. Недаром этот отряд англичане обучали по европейскому образцу, а китайцы так тщательно скрывали от сторонних глаз! А теперь их офицеры наперебой докладывали «посланнику сына неба» все, что так желала узнать русская разведка… И не так много потребовалась, чтобы этим посланником стать. Всего лишь надеть пышный китайский балахон, покрыть голову шапочкой с шишечками мандаринов и приехать в город, где дислоцировался загадочный отряд, титулуя себя соответствующим образом. Документов в этих краях спрашивать еще не научились.

Это китайское приключение было последним ярким эпизодом разведывательной деятельности Корнилова. Ему предшествовало много иных, на основании которых какой-нибудь Майн Рид или Киплинг вполне могли бы сочинить не один захватывающий роман… Персию с ее степью отчаяния сменила Индия. Бомбей, Дели, Пешавар, Агра… Лавр Георгиевич наблюдал за британскими военнослужащими, анализировал состояние колониальных войск. «Отчет о поездке по Индии», написанный им, Главный штаб опубликовал двумя годами позже.

После Индии была война с японцами… В битве под Мукденом во всеобщем хаосе ответственность за судьбу солдат легла на плечи офицеров батальонного и полкового звена, и, приняв эту ответственность, Корнилов сумел, отстреливаясь и атакуя, вывести из окружения свою уже считавшуюся уничтоженной бригаду, с ранеными и знаменами, сохраняя полный боевой порядок. Этот подвиг принес ему орден Святого Георгия и славу не только разведчика, но и отличного боевого командира.

Мир дипломатии вскоре отторг слишком ревностного офицера, целиком и полностью предоставив его военной стезе. Однако, этому предшествовала служба военным агентом в Китае. Лавр Георгиевич изучил китайский язык, историю, обычаи, отправлял подробные отчеты в МИД и Генштаб и вел собственные записки, предполагая написать о Китае обстоятельную книгу. Все эти знания и навыки, столь легко усваеваемые им, и сделали успешным рискованный спектакль под названием «инспекция посланника Богдыхана»…

…Браво шагают шеренги китайских солдат, дрожит земля от их марша. А узкие глаза русского разведчика подмечают все, каждую деталь, и, нисколько не отвлекаясь от своей роли, он уже сочиняет в уме рапорт в Генштаб обо всем узнанном…

Вдруг раздается выстрел…

Лавр Георгиевич мгновенно очнулся ото сна и вскочил на ноги. Вокруг него был вовсе не Китай, а все тот же «лес отчаяния», в котором заблудился он так нелепо. Однако, выстрел? Ведь он был не во сне?

- Францишек!

Корнилов огляделся по сторонам, чеха нигде не было. Не было и револьвера. Зато со стороны деревни доносился какой-то шум, свидетельствующий о явном оживлении в этих безлюдных краях. Сомнений не осталось: голод оказался сильнее страха, и Мрняк решился пойти в деревню за провизией. Что случилось с ним там? Убит ли он? Покончил ли с собой, чтобы не даться в руки полиции? Или все-таки жив, но схвачен? Может быть, только ранен? Теперь уже не узнать и не помочь.

- Прощай, мой бедный друг Францишек, я тебя не забуду! – прошептал Корнилов и спешно устремился в чащу. Нужно было как можно скорее покинуть опасное место, пока не начались облавы.


***

Лес отчаяния оказался страшнее степи. В степи Лавр Георгиевич был не один. Здесь же он лишился единственного человека, который разделял с ним этот опаснейший путь. Вдобавок австрийцы прочесывали лес, ища беглеца. Как затравленный зверь, пробирался Корнилов к румынской границе, не разводя костров, чтобы не выдать себя, промерзая до костей, изнемогая от голода… Иногда чуткий слух его слышал собачий лай – где-то совсем рядом шли патрули, искавшие его! Чтобы сбить собак со следа, приходилось идти по руслам лесных ручьев.

На пятые сутки пути Лавр Георгиевич без сил повалился на траву, до крови закусив губу от принизывающей нутро боли. Ягоды и сырые грибы – скверная пища… Скрючившись и сдерживая стон, который мог бы достичь слуха преследователей, беглец лишился сознания.

Он очнулся от того, что кто-то облизывал ему лицо, дыша в него тяжелым духом. С трудом открыв глаза, Корнилов увидел перед собой собачью морду. Конец! – пронеслось в затуманенном мозгу. Патрульные ищейки все-таки выследили его! Сейчас его схватят… И уже нет сил не только бежать, но даже подняться. И нет револьвера, чтобы пустить последнюю пулю в лоб, прежде выпустив обойму в преследователей…

По мере того, как сознание прояснялось, Лавр Георгиевич заметил, что собака ведет себя странно. Патрульные псы злы, они обучены ловить и сторожить людей. Этот же косматый гигант был явно дружелюбен… И был он не один, еще две собаки держались чуть поодаль, басовито лая – не на пленника, а, по-видимому, зовя кого-то.

Наконец, из леса показались два человека, по наряду которых Корнилов угадал пастухов. На сердце немного полегчало. Еще не все было потеряно. Пастухи приблизились к Лавру Георгиевичу.

- Cine ești?[1] – прозвучал вопрос.

Румыны! Слава Богу, румыны! – еще легче сделалось на сердце от звучания румынской, а не австрийской речи.

- Я русский солдат… - слабо отозвался Корнилов. – Я был в плену, бежал… Помогите мне добраться до границы, прошу вас!

Пастухи понимающе закивали:

- Soldat rus! Soldat rus!

Измученного беглеца подняли на руки и понесли прочь. Вскоре Лавр Георгиевич очутился в маленькой сторожке, где ему подали глиняную миску с теплым молоком и размоченным в нем хлебом. После продолжительного голода нельзя сразу есть много, иначе умрешь. Поэтому Корнилов принудил себя к умеренности, несмотря на жгучее желание тотчас разговеться и изрядным ломтем «ржанухи», и остро пахнущим овечьим сыром.

Пастухи смотрели на него с искренним сочувствием. Эти добрые люди всегда хорошо относились к русским солдатам, к России. Казалось, даже их собаки взирали на спасенного человека с участием и были довольны тем, что избавили его от страшной голодной смерти.

Все же открывать свое настоящее звание и имя Корнилов счел слишком опрометчивым, солдатский чин был безопаснее, неприметнее. Да и не смущал души бедных людей лишним соблазном. За беглого солдата много не выручишь, а потому ничто не препятствует исполнению долга добрых христиан. Но генерал… Генерал – совсем иной товар. Тут и самый добрый христианин может соблазниться наградой, особенно если живет он в нищете.

В пастушьей сторожке Лавр Георгиевич оставался до утра, согреваясь и восстанавливая необходимые для дальнейшего пути силы. На рассвете добрые румыны снабдили его краюхой хлеба и сыром и указали путь к границе.

Опасное путешествие продолжалось, но теперь лес уже не казался беглецу столь враждебным, как раньше. Иногда ему встречались румынские пастухи, и он уже не скрывался от них. Эти люди были неизменно дружественно настроены к русским и охотно делились с Корниловым своей скудной провизией.

Путь, который должен был занять 30 часов, продлился долгих две недели… Последней преградой на нем стала горная река, которую пришлось преодолевать вплавь. Выбравшись из воды на румынском берегу, продрогший Лавр Георгиевич заметил невдалеке тонкую струйку дыма. Осторожно двинувшись в ее направлении, Корнилов вскоре набрел на гревшихся у костра трех русских солдат – судя по истрепанному виду, таких же беглецов, как он сам. Слава Богу, свои!

- Здорово, братцы!

- И тебе не хворать!

- Кажись, нашего полку прибыло…

- Отколь путь держишь?

- Из плена бежал, кличут меня Спиридоном.

- Все мы тут беглые. Давай, брат, садись к нашему костру, грейся.

- Благодарствую, продрог до самых костей, - Корнилов устроился у костра, раскурил трубку, для которой один из солдат щедро пожертвовал припасенного табаку.

- Долго ли плутаешь, дядька?

- Да уж третью неделю, почитай. Думал, помру. Слава Богу, пастухи выручили, не дали пропасть христианской душе.

- Пастухи – народ добрый, - закивали солдаты, также имевшие с ними знакомство.

- Куда путь-то держите, братцы? – спросил Лавр Георгиевич.

- В Тур-Северин. Там теперь миссия генерала Веселкина.

- Ну, стало быть, и я с вами!

Дальнейший путь уже легок был: в доброй компании да без страха патрулей – все что прогулка увеселительная! Шли бодро, иногда заводили походные песни – с песней-то завсегда идти веселей! Так и добрались до Тур-Северина. Здесь всех пленных поочередно принимал и опрашивал капитан 2-го ранга Ратманов. Не поднимая глаз на очередного вошедшего в его кабинет солдата, он повторил обычные вопросы:

- Фамилия, имя, чин? В каком полку служил?

- Я командир 48-й дивизии генерал-лейтенант Корнилов.

Капитан поднял голову и изумленно воззрился на стоявшего перед ним Лавра Георгиевича.

- Так, стало быть, вы живы?.. Австрийские газеты писали, будто вы убиты при побеге!

- Как видите, я не убит, - отозвался Корнилов, - хотя господам австрийцам этого бы очень хотелось.

Придя в себя от растерянности, Ратманов отдал генералу честь:

- С благополучным освобождением из плена вас, ваше превосходительство!

- Благодарю вас, капитан!


______________


Францишек Мрняк избежал смертной казни, симулировав психическое расстройство. После поражения Германии и ее союзников, он был освобожден из заключения.

Лавр Георгиевич Корнилов в 1917 г. стал первым военачальником, поднявшим знамя борьбы против революционных бесчинств, приведших к полному разложению русской армии. Вокруг него стали объединятся все верные Отечеству офицеры. Временное правительство в лице А.Ф. Керенского арестовало Корнилова, в ту пору Верховного главнокомандующего русской армии, и его сторонников, обвинив их в измене. После октябрьского переворота Лавр Георгиевич вместе со своими соузниками бежал из тюрьмы и под видом румынского беженца пробрался на Дон, где основал Добровольческую армию. Выдающийся русский военачальник, разведчик и исследователь был убит при штурме г. Екатеринодар в апреле 1918 г. После отступления армии большевики нашли свежую могилу генерала и, раскопав ее, целую ночь глумились над телом своего врага на улицах кубанской столицы.


[1] Кто ты? (венгр.)