Приобрести книгу в нашем магазине:

http://www.golos-epohi.ru/eshop/catalog/128/15603/

Революция в европейской России не изменили привычного уклада крестьянской жизни в Новоалексеевке. Жестокие бои Гражданской войны, гремевшие на Дальнем востоке в городах и вдоль железной дороги, обошли маленькое село стороной. Благовещенск, Ивановка, уездное село, были заняты белогвардейцами, японцами, которые легко подавляли плохо организованные выступления партизан. Крестьяне, мобилизованные в партизанские отряды большевиками-подпольщиками, воевать не умели и не хотели, разбегались. Им был непонятен смысл войны. К тому же они знали, как жестоко расправлялись белогвардейцы и японцы с жителями, заподозренными в сочувствии к большевикам, - сжигали дома, расстреливали. Поэтому Александра, когда ее старший сын Савелий, засобирался уйти с красноармейцами, закрыла его, моющегося, в бане. Забила досками двери и оконце. Выпустила почти через сутки, когда отряд ушел. Позже, когда на Дальнем Востоке установилась советская власть, Савелий все-таки отслужил в Красной Армии, был призван в 1922 г.
В 1922 г. были разгромлены белогвардейцы, ушли японские интервенты, и на Дальнем Востоке установилась советская власть. В Новоалексеевке власть сосредоточилась в сельском совете, возглавлял который зажиточный крестьянин Степан Пономарев. Он рассказывал односельчанам о событиях, происходящих в стране, разъяснял политику Правительства. Была организована работа избы-читальни и клуба, где молодые люди учили новые революционные песни, играли в спектаклях. Жили весело, интересно. В 1925 году в Новоалексеевке была создана сельхозартель из восьми дворов, но вскоре распалась. Крестьяне продолжали вести самостоятельно свои хозяйства, не желая объединяться в колхозы.
Резкие перемены начались с возвращением в августе 1929 г. в село из рядов Красной Армии комсомольца-активиста Александра Негруна. Он организовал ячейку ОСОАВИАХИМа, в которую входила молодежь. Периодически проводились учебные военизированные тревоги. Из бедноты была организована примирительная группа. Руководителем примирительной группы был избран Александр Негрун. Предполагалось, что эта вооруженная группа из полуграмотных молодых людей займется разрешением всевозможных конфликтов среди односельчан. А конфликты не заставили себя ждать. По требованию активистов-бедняков был смещен с должности Степан Пономарев и выбран новый председатель Сельского совета - Александр Негрун. При сельском совете была организована группа из бедноты в 30 человек для работ по ликвидации единоличных крестьянских хозяйств и создания колхоза. Эта группа сумела создать хозяйство из бедняцких и батрацких семей, к ним присоединились некоторые середняки. Однако зажиточные крестьяне наотрез отказывались вступать в колхозы. Тогда хозяйства крестьян-единоличников получили твердые задания по сдаче хлеба государству. Но крестьяне старались защитить свою собственность: прятали зерно, делили хозяйство между родней, распродавали. И местная комиссия из бедноты во главе с Александром Негруном и его братом Лаврентием приступила к насильственному раскулачиванию.
Семья Александры Чуйко, едва выбившаяся из бедноты, тоже была подвергнута разграблению. В избушку ввалилась толпа, выгрузила из сундуков холсты, одежду. Забрали запасы зерна, круп, муки. Погрузили все на телегу, впряглись в нее и со смехом, веселым гиканьем и ржанием увезли. Слабые старики Чуйко никак не могли себя защитить. Молча сидели и смотрели на грабеж.
Крестьяне не понимали, почему нажитое тяжелым трудом они кому-то просто так должны отдать, и оказывали сопротивление местным активистам. В декабре был убит Александр Негрун. Убийство осталось нераскрытым. Похоронили Негруна с почестями, митингом и решением об организации Красного обоза с хлебом. Активизировалась работа местной власти по раскулачиванию. В помощь ей были направлены войска ОГПУ. За несколько дней Новоалексеевка полностью рассчиталась с хлебопоставками государству.
Под давлением властей крестьяне вынуждены были вступать в колхоз, названный именем Александра Негруна. Вступил в колхоз и брат мамы Данила Чуйко. Два эпизода, рассказанных мамой, дают представление о произволе, чинимом властями в Новоалексеевке.
1) Многодетная семья сестры мамы Матрены и ее мужа Калистрата Серга была бедняцкой. Командиру отряда ОГПУ захотелось поменять свою загнанную лошадь на их единственного коня. Калистрат не согласился на обмен, объяснив, что загнанная лошадь падет, а им без коня гибель, нечем будет детей кормить. Детей было восемь человек. О последствиях он и представить не мог. Осудили его на 10 лет лагерей с последующей высылкой. Матрена осталась одна с детьми без средств. Одного мальчика усыновил и вырастил брат Савелий. А с остальными детьми Матрена уехала в Хабаровск, устроилась на кирпичный завод, получила комнату в общежитии и одна поднимала детей, работая без отдыха на нескольких работах. Мне довелось встретиться с младшим сыном Матрены в 1990 г. Он рассказал, как тяжело жили, матери советовали некоторых детей отдать в приют, но она сохранила семью, за что сын был очень ей благодарен. И сожалел, что не видел отца, даже не знает, где его могила. Да и есть ли та могила.
2) Группа молодежи, в т. ч. и мамина младшая сестра Мария, дежурили в сельсовете. Пришел человек и сказал, что на краю деревни в двух хатах умирают голодные дети. Один мальчик лет четырех уже не держит головку. Оказывается, две колхозницы договорились и забрали своих коров из колхоза. Там коровы, недоеные и некормленые, ревут, а у них детей кормить нечем. Доглядело руководство недостачу, коров отобрали, а женщин посадили. О детях никто и не вспомнил. Пока дежурная группа дошла до места, туда прибежал десятилетний сынок председателя сельсовета и задушил мальчика, который не держал головку. Детей отправили в приют. Никто из руководства села и колхоза за случившееся не ответил.
Как проводилась коллективизация на Дальнем Востоке, хорошо описано в работе Л.И. Проскуриной, кандидата исторических наук, научного сотрудника Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН. Ниже привожу извлечения из ее работы «Деревня российского Дальнего Востока в 30-е гг. XX в.»:

«Летом 1929 г. сталинское руководство страны приступило к проведению сплошной коллективизации крестьянских хозяйств, главными задачами которой были ликвидация мелкотоварного крестьянского хозяйства и создание обобществленного производства... В январе 1930 г. 26 районов края были объявлены районами сплошной коллективизации. Власти старались изо всех сил, не стесняясь в средствах. За отказ вступать в колхоз крестьянам угрожали раскулачиванием, лишением избирательных прав, выселением, отказом выдачи дефицитных товаров и т.д. Близость границы усиливала тревогу местных властей. Кроме того, приграничные районы Дальневосточного края были заселены в основном зажиточными крестьянами и бывшими казаками, которые особенно активно выступали против сплошной коллективизации и советской власти.
Насилие и произвол приняли повсеместный характер. Под давлением властей значительная часть дальневосточного крестьянства вынуждена была вступить в колхозы. Темпы коллективизации форсировались: с января по апрель 1930 г. ее показатели возросли с 8,8 до 45%.
При вступлении в колхоз у членов артели принудительно обобществляли мелкий скот, птицу, коров. Кулаки, уничтожая и продавая скот, стремились превратиться в середняков. Размеры материального ущерба на Дальнем Востоке были значительнее, чем в других районах страны.
Начавшаяся массовая коллективизация крестьянских хозяйств в крае создала напряженную обстановку в деревне. Наиболее зажиточные крестьяне оказывали яростное сопротивление властям. Методы сопротивления были самыми разнообразными, начиная от агитации и кончая убийством коммунистов, колхозных активистов. Попытки запрятать зерно с риском сгноить его были почти во всех округах. Происходили искусственные самораскулачивания, фиктивные разделы хозяйств. Случаи распродажи имущества и скота отмечены во многих селах.
Любой факт защиты крестьянами своей собственности, права выжить тут же квалифицировался как «вылазка классового врага». Антикрестьянская сталинская политика толкала разоряемых крестьян на путь вооруженной борьбы. Крестьяне уходили в тайгу, в сопки и создавали там вооруженные отряды, в которых были не только зажиточные крестьяне, но даже середняки и бедняки, бывшие партизаны.
В феврале 1930 г. в стране началась кампания по ликвидации кулачества как класса. Еще 21 мая 1929 г. СНК СССР принял постановление «О признаках кулацких хозяйств, в которых должен применяться кодекс законов о труде». Перечень этих признаков оказался столь широким, что в число кулацких хозяйств вошли бедняцкие, которые якобы нанимали рабочую силу, арендовали пашню, сдавали в наем средства производства.
Местные специальные комиссии по своему разумению определяли кулаков и «подкулачников». Немало было при этом и случаев сведения личных счетов. Даже большие семьи, создававшие своим трудом и разумным ведением хозяйства материальный достаток, объявлялись кулацкими... Раскулачивание превращалось в средство коллективизации, становилось основным методом ускорения ее темпов.
Некоторые слои населения - батраки, бедняки, а также низовой партийный и советский актив - стали опорой политического экстремизма. В большинстве случаев они были непосредственными инициаторами и исполнителями необоснованного раскулачивания, создания коммун, применения принудительных мер по отношению к колебавшимся. Некоторые искренне верили в идею коллективизации и считали, что с созданием колхозов будет решена хлебная проблема и обеспечена зажиточная жизнь и что иного пути просто нет. На поддержку таких крестьян и рассчитывал Сталин, делая ставку на форсирование массовой коллективизации. И этот расчет во многом оправдался.
Основная работа по раскулачиванию в Дальневосточном крае развернулась с конца февраля 1930 г. Было намечено к высылке около 4 тысячи кулаков 2-й категории и их семей в количестве 20 тысяч человек. До мая 1930 г. было переселено 447 семей кулаков всех категорий (2235 чел.) внутри края на окраины сел в округа Амурский, Зейский и Владивостокский.
Из-за невозможности доставить раскулаченных в зимнее время на намеченные участки была дана директива о расселении кулаков всех категорий за пределы колхозов. В основном их отправляли в худшие избы на окраины сел. В связи с основательным раскулачиванием, вплоть до последней нитки, кулаки не имели минимальной нормы продовольствия и средств производства, поэтому их нельзя было отправлять в отдаленные, необжитые районы края.
Озлобленные крестьяне угрожали расправой всем, кто проводил выселение, в том числе тем беднякам-колхозникам, которым отдавали их дома, поэтому беднота по-прежнему отказывалась занимать кулацкие дома. Бедняки-колхозники повсеместно ставили вопрос о безусловной отправке кулаков за пределы селений и даже районов.
Местные власти «усилили» работу по раскулачиванию. По отдельным селам раскулачили от 10 до 23% крестьянских хозяйств, в том числе середняцких, бедняцких и даже хозяйств бывших партизан и красноармейцев.
Весной 1930 г. в Дальневосточном крае операцию против кулачества проводили 125 отрядов войск ОГПУ... Под давлением крестьянского сопротивления и нарастающей угрозы полного развала сельского хозяйства сталинское руководство приняло меры, направленные против принуждения крестьян вступать в колхозы. Местные власти были вынуждены разрешить массовые выходы крестьян, насильственно загнанных в колхозы, чтобы не довести дело до открытой крестьянской войны. За один месяц (с апреля по май 1930 г.) число коллективных хозяйств на советском Дальнем Востоке уменьшилось с 45 до 26%. В летний период 1930 г. было принято и рассмотрено свыше 6 тыс. жалоб крестьян на незаконное раскулачивание. В результате более 100 незаконных постановлений местных органов власти опротестовали. Ряд середняцких хозяйств восстановили. В деревне наступило кратковременное «затишье», растерявшиеся организаторы коллективизации не решались на новый штурм.
Однако Сталина и его сторонников, разумеется, не могли удовлетворить ни спад, ни застой коллективизации. С осени 1930 г. вопреки всем постановлениям началось новое форсирование коллективизации, новое наступление на крестьянство.
Коллективизация крестьянских хозяйств продолжалась и в 1931 г., количество объединенных хозяйств увеличилось более чем в два раза. Последнее слово всегда оставалось за факторами принуждения: ужесточилось налоговое бремя на единоличников, не желавших вступать в колхоз, а главное - по-прежнему практиковалось раскулачивание. Среди сельских жителей шли разговоры о том, что выселяют всех: и зажиточных крестьян, и середняков, и даже бедняков. Целые села ждали по ночам выселения, готовили сухари, одежду, резали мелкий скот.
Вторая кампания по выселению крестьян уже прямо называлась операцией и проводилась по строго разработанному плану. Сохранившиеся архивные документы свидетельствуют о том, что власти основательно к ней готовились. В 1930-1931 гг. в Дальневосточном крае были высланы 2922 кулацкие семьи 2-й категории и семьи кулаков, отданных под суд. Общее число раскулаченных в крае составило более 5 тыс. семей, высланных в основном на север края, в лесозаготовительные лагеря, на различные стройки, золотые прииски, шахты. Некоторые из них попали в Сибирь, на Урал, в Казахстан. Массовое насильственное выселение крестьян в отдаленные районы прекратилось в целом по стране к концу первой пятилетки, а на Дальнем Востоке продолжалось еще длительное время.
Проводимая сталинским руководством политика насильственной коллективизации и раскулачивания сказалась на развитии сельского хозяйства края. Ощущался большой недостаток зерна, продуктов животноводства... В некоторых районах Дальнего Востока отмечались продовольственные трудности, имелись даже случаи голода крестьян. Так, в Амурской области, в Свободненском, Благовещенском и Завитинском районах в конце 1932 - начале 1933 г. крестьяне голодали и резко выступали против советской власти: «Дожили, приходится помирать с голоду, дети кричат хлеба, а где я его возьму? И, наверное, придется детей задавить и самой решить свою жизнь, ведь голодной смертью помирать тяжело».
В с. Албазино Завитинского района со скотомогильника растаскали все трупы животных. Трое колхозников после недельной голодовки употребили в пищу взятые со скотомогильника трупы скота. В этом же селе кладовщик колхоза, скотник и животновод разделили между собой павшую корову. В с. Житомирке конюх колхоза, не имея хлеба, подобрал павшую овцу и употребил в пищу. В селе голодали семь семей.
Спасаясь от голода, дальневосточные крестьяне устремились в города, промышленные центры. По всей стране в начале 1932 г. вспыхнули массовые выступления, охватившие по неполным данным 55,4 тыс. крестьян, среди которых были десятки тысяч колхозников. Число террористических актов достигло 3,3 тыс., распространено около 1 тыс. антисоветских листовок.
Репрессии в дальневосточной деревне продолжались и в период завершения коллективизации и обрушились уже не столько на крестьян-единоличников, сколько на колхозников. В 1934 г. в крае действовали 67 политотделов МТС, и свои чрезвычайные полномочия они употребили главным образом на то, чтобы провести глобальную чистку кадров колхозов и МТС и путем применения репрессивных мер добиться безусловного выполнения непосильных для крестьян хлебозаготовительных планов.
За период с 1928 по 1937 г. население, занятое в сельском хозяйстве, сократилось в 2,4 раза. В результате насильственной коллективизации дальневосточная деревня понесла существенные потери и в политическом, и в экономическом, и моральном плане. Ценой огромных жертв она обеспечила индустриальное развитие Дальнего Востока, снабжение техническим сырьем и необходимым минимумом продовольствия».

А теперь вернусь к рассказу мамы об этом периоде их жизни. Все, что описано в работе ученого-историка выпало на долю моих родителей. Семья Дьяченко испытывала всевозможные притеснения и платила повышенные налоги, но не была замечена в активном сопротивлении советской власти. Вступление в колхоз не спасало от преследования тех, кого объявили кулаком. Группа по раскулачиванию побоялась явиться в дом, где живут три здоровых парня, как это сделали с семьей Чуйко. Поступили по-другому. Ночью подъехал «черный воронок», скрутили отца и увезли. Мама осталась с грудным мальчиком на руках и дочками пяти и трех лет в слезах. Увезли отца в лагерь, организованный в 12 км от Новоалексеевки. Продержали там 13 месяцев, никуда не вызывали, никакого обвинения не предъявили, выпустили. Мама летом сходила к нему, рассказывала: «Пришла, мужики работают на поле, окучивают помидоры. Увидели меня, бегут навстречу - исхудавшие, в оборванной одежде. Покормила тем, что с собой принесла, а потом из мешков им на одежду заплаты ставила. Вечером пошла домой, догоняет обходчик: «Как же ты в темноте одна идешь? Тут на днях молодую женщину изнасиловали и убили. И проводил меня до деревни».
Отец вернулся истощенный, весь в кровоподтеках, синяках, со следами ожогов. Охранники развлекались - тушили папиросы, вгоняли иголки под ногти, щипками выкручивали тело. Открыл калитку и упал, в дом затаскивали.
Беда одна не ходит. В этот же год умер скоропостижно, за сутки, маленький сын Володя. В селе власти, увлекшись раскулачиванием, не позаботились об организации хоть какого-то пункта медпомощи. Умерла свекровь после операции по удалению аппендицита в Благовещенске. И надо срочно уезжать, так как уже начали выселять кулаков на север, разлучать семьи. «Почему надо бежать, прятаться, как преступникам? Кого мы обворовали, убили?» - недоумевала мама. Ужас, горе от потерь сковали сердце. Обессилевшая от слез, она упала на могилу свекрови, судорожно обхватила крест. Поднимали ее с могилы, и крест вышел из земли. Мама, маленькая худенькая девочка двадцати четырех лет, жившая до сих пор под опекой матери и свекрови, осталась за хозяйку одна с пятью взрослыми мужиками.
Собрали оставшиеся пожитки, дочек - Валю и Зину, дедушку Андрея и уехали на станцию Средне-Белая за двенадцать километров. Андрей захотел жить с семьей внука Степана и когда-то нежеланной невестки. Мама была не против этого, но сказала: «Если возьмешь бабушку, я с тобой не поеду. Советская власть дает право развестись». Не было ей жизни от этой бабушки-турчанки, хоть отец и останавливал ее в придирках, напоминал, что привел в дом хозяйку, а не служанку. Роман с матерью, с неженатыми сыновьями Василием, Никитой и подростком Саней, тоже уехал. Освободили дом.
Дальше ехать не могли, нужны паспорта. Паспорта выдают по справке председателя колхоза. Решили, что мама через брата Данилу, который уже вступил в колхоз, договорится о справках с председателем. Мама ночью бежала по лесной тропе в слезах от страха перед темнотой, дикими зверьми и людьми, которые сделали из них гонимых преступников. Еще затемно постучала в окно к матери. Как и рассчитывали, Данила помог, и мама получила от председателя четыре пустых бланка с печатями. Мои родители ездили с сестрой отца, Екатериной и ее мужем Дмитрием Болеловым. Заполнили бланки и получили паспорта в районном селе Ивановка.
Уехали севернее Новоалексеевки в село Малиновка на реке Бурее. Купили на две семьи маленький домик. Отец начал работать на подвозке грузов на своей лошади. Его отправили на лесоразработки. Назад вернулась неуправляемая лошадь сама. Отец лежал пластом в телеге исхудавший, обессиленный. На губах язвы, десна опухли, кровоточат. Цинга. Так новые хозяева организовали жизнь нанятых работников в тайге.
В Малиновке те же преобразования, тот же произвол, что и на их родине. Встретили знакомых из Новоалексеевки, батрацких активистов. Те: «Так вот где вы прячетесь, кулацкие детки. Донесем». Поняли родители, что с мыслями о крестьянском труде надо расстаться и опять бежать. Продали последнюю лошадь и уехали в город Свободный. Так закончила существование еще одна крестьянская семья.
В Свободном отец устроился на стройку грузчиком, а вечерами учился на десятника (бригадира). Дали комнату в бараке, жизнь налаживалась. Только вот рынки и магазины опустели. Исчезли продукты, необходимые товары. Три неурожайных года да разграбление и выселение зажиточных крестьянских семей привели к тому, что в недавно богатом хлебном крае начался голод.
Бедняцкие активисты не умели организовать эффективную работу колхозов так же, как не умели они работать в своем единоличном хозяйстве. Колхозники нищенствовали, планы поставок продукции государству не выполнялись и бывшие бедняцкие и батрацкие активисты превращались во вредителей, врагов народа.
Отец с утра до позднего вечера на работе, на учебе, а маме надо было изловчиться, достать продукты и накормить семью. Когда было совсем плохо, выручали золотые пятирублевки, полученные от Романа при разделе хозяйства. Однажды мама поехала в Благовещенск, сдала в скупку золотую монету и накупила в коммерческом магазине муки, крупы, макарон, мяса. Вся эта операция была сопряжена с огромным риском. Могли выследить сотрудники ОГПУ и прийти с обыском, последующим заключением, высылкой и прочими карами. Угроза исходила и от грабителей, и от мошенников. Мама благополучно добралась до вокзала, купила билет и уселась ждать поезда. К ней подсела женщина, тоже с мешком дорожным, попросила присмотреть за вещами и ушла. Пришла с кульком конфет. Маме тоже захотелось детям гостинцев привезти, оставила на нее свой мешок, пошла в ларек. Вернулась - ни женщины, ни мешка. Все поняла, развернула мешок воровки, а там - старое тряпье.
Приехала в Свободный в отчаянии, готовая от горя руки на себя наложить. Чем детей кормить? Отец утешил, успокоил: «Как-нибудь переживем и это». А переживаний впереди предстояло немало.
Как-то встретили бывшего земляка - новоалексеевца. Бедняк, а теперь колхозник, убежденный официальной пропагандой, что в его безрадостной и убогой жизни в колхозе виноваты классовые враги - кулаки, пригрозил, что напишет на них донос. Родители поняли, что не будет им покоя на родине, надо уезжать. Ниже я привожу документы, в которых, на мой взгляд, есть ответы на горький мамин вопрос: «Чем мы виноваты, почему должны бегать, прятаться? У нас все отняли, и мы же преступники?»

Ленин, еще до завоевания власти большевиками, продумал, как удержать власть. Нужна хлебная монополия, все продукты сосредоточены в одних руках и распределением хлеба и других продуктов занимаются угнетенные трудящиеся. К угнетенным трудящимся относит он батраков, бедняков, полупролетариев.
1) «Хлебная монополия, хлебная карточка, всеобщая трудовая повинность являются в руках пролетарского государства, в руках полновластных Советов, самым могучим средством учета и контроля... Это средство контроля и принуждения к труду посильнее законов конвента и его гильотины. Гильотина только запугивала, только сламывала активное сопротивление. Нам этого мало. Нам надо не только «запугать» капиталистов в том смысле, чтобы они чувствовали всесилие пролетарского государства и забыли думать об активном сопротивлении ему. Нам надо сломать и пассивное, несомненно, еще более опасное и вредное сопротивление».
«Самое главное - внушить угнетенным и трудящимся доверие в свои силы, показать им на практике, что они могут и должны взяться сами за правильное, строжайше упорядоченное, организованное распределение хлеба, всякой пищи, молока, одежды, квартир и т. д. в интересах бедноты». («УДЕРЖАТ ЛИ БОЛЬШЕВИКИ ГОСУДАРСТВЕННУЮ ВЛАСТЬ?» В.И. ЛЕНИН, 1 октября 1917 г.).

Ниже Ленин откровенно призывает «грабить награбленное». Но почему же вдруг крестьянин, своим трудом обеспечивший себе достаток вдруг стал грабителем?

2) «Я перейду, наконец, к главным возражениям, которые со всех сторон сыпались на мою статью и на мою речь. Попало здесь особенно лозунгу: «грабь награбленное», - лозунгу, в котором, как я к нему ни присматриваюсь, я не могу найти что-нибудь неправильное, если выступает на сцену история. Если мы употребляем слова: экспроприация экспроприаторов, то - почему же здесь нельзя обойтись без латинских слов?» (Аплодисменты.) (ЗАСЕДАНИЕ ВЦИК В.И. ЛЕНИН, 29 апреля 1918 г.).

А вот здесь и ответ на мамин вопрос: «Чем мы виноваты?» - не хочет отдать хлеб в руки государства - значит разбойник, эксплуататор, виновник мучительного голодания рабочих Питера и т.д. Продавать хлеб крестьянину на рынке запрещено, только - государству по твердым ценам (читай - даром). А с разбойником - какой разговор?!

3) «Но, товарищи, когда мы говорим о хлебной монополии, мы должны подумать о том, какие громадные трудности осуществления заключаются в этом слове. Легко сказать - хлебная монополия, но надо подумать о том, что это значит. Это значит, что все излишки хлеба принадлежат государству; это значит, что ни один пуд хлеба, который не надобен хозяйству крестьянина, не надобен для поддержания его семьи и скота, не надобен ему для посева, - что всякий лишний пуд хлеба должен отбираться в руки государства. Как это сделать? Надо, чтобы были установлены цены государством, надо, чтобы каждый лишний пуд хлеба был найден и привезен. Откуда взять крестьянину..., в несколько недель или в несколько месяцев сознание того, что такое хлебная монополия; откуда может явиться у десятков миллионов людей... откуда взять понятия того, что такое рабоче-крестьянская власть, что власть в руках бедноты; что хлеб, который является избыточным и не перешедшим в руки государства, если он остается в руках владельца, так тот, кто его удерживает - разбойник, эксплуататор, виновник мучительного голодания рабочих Питера, Москвы и т. д.?» (IV КОНФЕРЕНЦИЯ ПРОФСОЮЗОВ И ФАБРИЧНО-ЗАВКОМОВ МОСКВЫ 27 июня-2 июля В. И. ЛЕНИН, ДОКЛАД «О ТЕКУЩЕМ МОМЕНТЕ», 27 июня 1918 г.).

В работе «О продовольственном налоге» Ленин объясняет причину своего неприязненного отношения к земледельцам: есть у них еще деньжата, прячут их от государства, ни в какой коммунизм не веря. И если эти деньжата не изъять, не подчинить своему контролю мелкого буржуа (крестьянина-земледельца), то они скинут рабочую власть, т.е. власть большевиков. Сумели большевики организовать часть бедноты, которые искренне верили, что если «отнять и поделить», то и наступит равенство и светлое будущее. Мама, не вооруженная теорией марксизма-ленинизма, видела эту ситуацию иначе: «Совестливый человек, который знает, каким тяжким трудом это богатство дается, грабить не пойдет».
4) Ясное дело, что в мелкокрестьянской среде преобладает, и не может не преобладать, мелкобуржуазная стихия: большинство, и громадное большинство, земледельцев - мелкие товарные производители. Мелкий буржуа имеет запас деньжонок, несколько тысяч, накопленных «правдами» и «неправдами»... прячет его от «государства», ни в какой социализм и коммунизм не веря, «отсиживаясь» от пролетарской бури. Либо мы подчиним своему контролю и учету этого мелкого буржуа (мы сможем это сделать, если сорганизуем бедноту, т.е. большинство населения или полупролетариев, вокруг сознательного пролетарского авангарда), либо он скинет нашу, рабочую, власть неизбежно и неминуемо. («О ПРОДОВОЛЬСТВЕННОМ НАЛОГЕ» В.И. Ленин, 21 апреля 1921 г.).
А для повышения сознательности земледельцев - мелких товарных производителей, необходимо помещать их в концентрационные лагеря. В таком лагере в 1930г. «поднимали сознательность» моему отцу.

5) ТЕЛЕГРАММА ПЕНЗЕНСКОМУ ГУБИСПОЛКОМУ
Пенза
Губисполком
Копия Евгении Богдановне Бош
Получил Вашу телеграмму 153. Необходимо организовать усиленную охрану из отборно надежных людей, провести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев; сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города. Экспедицию пустите в ход 154. Телеграфируйте об исполнении.
Предсовнаркома Ленин
Написано 9 августа 1918 г.
Впервые напечатано в 1924 г.
в журнале «Пролетарская Революция» № 3 (26)

При изучении документа №29 «О признаках кулацких хозяйств...» от 21 мая 1929 г., извлечения из которого приводятся ниже, на память приходят строки из басни Крылова: «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать».
Местные органы власти, руководствуясь этим постановлением, выполняли планы СНК СССР о коллективизации, планы по поставкам продукции сельского хозяйства государству, устанавливая налоги, непосильные для крестьян. В результате такой политики сельское население за короткий срок резко сократилось. Разорены, изгнаны из деревни были наиболее крепкие, трудолюбивые крестьяне. А созданные колхозы, совхозы за все годы существования советской власти так и не смогли решить проблему обеспечения населения страны необходимым минимумом продуктов.

6) документ № 29. «О признаках кулацких хозяйств,
в которых должен применяться Кодекс законов о труде».
Постановление СНК СССР» 21 мая 1929 г.
К кулацким хозяйствам относятся все крестьянские хозяйства, обладающие одним из следующих признаков:
а) если хозяйство систематически применяет наемный труд для с/х работ или в кустарных промыслах и предприятиях - за исключением случаев применения наемного труда в тех пределах, в которых оно, согласно законодательству о выборах в Советы, не влечет за собой лишения избирательских прав;
б) если в хозяйстве имеется мельница, маслобойня, крупорушка, просорушка, волночесалка, шерстобитка, терочное заведение, картофельная, плодовая или овощная сушилка, или другое промышленное предприятие - при условии применения в этих предприятиях механического двигателя, а так же если в хозяйстве имеется водяная или ветряная мельница с двумя или более поставами;
в) если хозяйство систематически сдает внаем сложные с/х машины с механическими двигателями;
г) если хозяйство сдает внаем постоянно или на сезон отдельные оборудованные помещения под жилье или предприятие;
д) если члены хозяйства занимаются торговлей, ростовщичеством, коммерческим посредничеством или имеют другие нетрудовые доходы (в том числе служители культа). Советам народных комиссаров союзных республик и краевым (областным) исполнительным комитетам предоставляются право видоизменять указанные признаки применительно к местным условиям.
Указом Президента СССР от 13 августа 1990 г. жертвы политических репрессий восстановлены в правах. Жаль только, что не дожили до этого признания те, чьи жизни были искалечены. Мои родители сумели избежать официальных репрессий, но унижений и страданий на их долю выпало немало.
7) Указ Президента СССР от 13 августа 1990 г. О восстановлении прав всех жертв политических репрессий 20-50-тых годов:
«...начатое с середины 20-х годов надругательство над честью и самой жизнью соотечественников продолжалось с жесточайшей последовательностью несколько десятилетий. Тысячи людей были подвергнуты моральным и физическим истязаниям, многие из них истреблены. Жизнь их семей и близких была превращена в беспросветную полосу унижений и страданий».

Надежда Дьяченко