Эту и другие книги можно заказать по издательской цене в нашей лавке: http://www.golos-epohi.ru/eshop/

6-е ноября 1917 года. Последний праздник в стенах родного корпуса. Скромный обед окончен. Все спешат поскорее одеться и уйти в отпуск. Настроение у большинства подавленное. Только маленькая группа кадет 5-й роты оживленно шушукается. Часть из них уже сегодня вечером сядет в поезд на Николаевском вокзале и будут пробиваться на Дон. Деньги и документы, подписанные членами корпусного комитета получены еще накануне через ст. гардемарина Фуса.

Я со второй группой еду на следующий день. Есть время смотаться на 2-3 часа в Псков, предупредить родителей и попрощаться с ними.

6-го ноября вечером собираемся на Николаевском вокзале. Вид у нас революционный: бушлат на распашку, фуражка на затылке, карманы полны семечек. Расталкивая толпу, занимаем купе второго класса. Лексикон соответствующий. Ни одному штатскому не пришла бы в голову мысль устроиться в купе с такой красой русской революции. «Товарищей» в купе тоже не пускаем. Едем ввосьмером с большим комфортом.

На каждой остановке контроль - поиски офицеров и «юнкерей». Нас оставляют в покое, даже документов ни разу не спросили. В соседнем купе тихохонько едут какие-то очень прилично одетые солдаты, но без погон и поясов.

Благополучно проезжаем Москву, где только что окончились бои. После Москвы та же картина: контроль, обыски. Ругань такая, что даже наш лексикон - детский лепет. Незадолго до Харькова картина начинает меняться - солдатня подтягивается, на станциях появляются бабы с жареной птицей, белым хлебом и мальчишки с пакетами неизвестных нам папирос.

Харьков. На перроне спокойно разгуливают офицеры, солдаты с погонами и подпоясанные. Чудеса! Вытаскиваем глубоко запрятанные погоны, нацепляем их двойными булавками, меняем ленточки на фуражках и в таком виде появляемся в коридоре, где натыкаемся на наших соседей - юнкеров Михайловского артиллерийского училища, в погонах и с поясами. Путь держат туда же, что и мы. От Харькова едем уже одной компанией. Оказалось, что они очень побаивались соседства с нами - значит, вели мы себя подобающе. Едем от той же организации - Союза офицеров казачьих войск. Должны явиться в Новочеркасске в войсковой штаб за инструкциями. В Петербурге нам дали какой-то совершенно фантастический пароль - сейчас его не помню.

В Ростове порядок образцовый. Пришлось даже купить билеты до Новочеркасска.

Новочеркасск. Первого встречаем - нашего однокашника, барона Ивана Черкасова, приехавшего накануне и дежурившего теперь на вокзале, чтобы направлять приезжающих на Барочную улицу № 38.

Усаживаемся на извозчиков и медленно поднимаемся в гору. Проезжаем площадь. На ней - величественный собор. В тот момент и не думали, что через несколько дней в нем будут отпевать первые жертвы Белого Движения.

На Барочной являемся дежурному офицеру. Офицер как офицер: широкая гимнастерка, револьвер, перчатки, погоны прапорщика. Рапортуем: «Господин прапорщик, кадет такой-то является по случало прибытия в распоряжение...», а кого - неизвестно. Рапорт принимается стоя, очень серьезно. Потом прапорщик улыбается: «Очень рада». И тут же поправляется: «Очень рад. Устраивайтесь вот в этой комнате, как хотите, коек свободных еще много». Дежурным офицером оказалась баронесса Бодэ, только что окончившая Александровское военное училище. В Корниловском походе она была убита в конной атаке. Таких прапорщиков у нас оказалось несколько. Все они проявили необыкновенную доблесть и мужество. Не могу не выразить здесь моего преклонения перед этими чудными светлыми русскими девушками.

Еще в этот вечер вся будущая Добровольческая Армия уместилась для ужина за одним длинным столом. Но уже со следующего дня приток приезжающих начал сильно увеличиваться. Появились юнкера почти всех военных училищ и кадеты многих корпусов, особенно Орловского, Одесского и Московских. Приехал в очень элегантном синем костюме шт. капитан Л.-Гв. Измайловского полка В.Д. Парфенов.

Таким образом, через два, три дня собралось около 250 человек кадет и юнкеров, и на Барочной стало тесно. Нас перевели на Грушевскую улицу, в барак запасного госпиталя. Разбили на две роты: 1-ая юнкерская и 2-ая кадетская, в последнюю четвертым взводом вошли все моряки. Была создана первая часть будущей Добровольческой Армии, «Особый юнкерский батальон». Командиром его назначен был шт. капитан Парфенов, 1-й роты - ротмистр Скасырский, 2-й роты - Л.-Гв. Волынского полка шт. кап. Мезерницкий. Нашим взводным командиром стал пор. Зотов, а взводным унтер-офицером - О.Г.К. ст. гардемарин Дьяков.

Сразу же начались занятия. Нам дали инструкторами юнкеров пехотных училищ, которые и стали нас обучать стрелковому делу. Целыми днями разбирали и собирали выданные нам драгунские винтовки. Рассыпались в цепь и снова строились - по-взводно, по-ротно и батальоном. После 4-5 дней такого режима мы стали походить на настоящую стрелковую часть. Тут же вскоре появилась возможность проверить кашу подготовку. В пригороде Новочеркасска - Хатунке - стоял 273-й запасный пехотный полк, разнузданный и совершенно распропагандированный. На предложение казачьих властей сдать оружие, солдаты отказались. Были тогда выставлены на бугре две казачьи пушки, а нашему батальону было приказано цепями окружить Хатунок. Завидев пушки и надвигающуюся на них цепь, доблестные «товарищи» начали тащить из всех бараков винтовки, пулеметы, патронные ящики и складывать их на площади. Так что, когда мы вошли без единого выстрела в Хатунок, полк в 2500-3000 человек был уже совершенно разоружен.

На следующий день меня вызвали в штаб на Барочную (не знаю, почему именно меня). Полковник ген. штаба Полевой передал мне три письма, с приказанием немедленно доставить их в Ессентуки генералам Рузскому и Радко-Дмитриеву и полковнику Веденяпину, представителю ген. Алексеева на Минеральных Водах. Приехав на вокзал, я обнаружил, что поезда на Ростов не идут. Началась забастовка на ветке Новочеркасск-Ростов. Пошатался по станции и нашел маленький паровозик, который должен был тянуть к Ростову какие-то цистерны. После долгих уговоров удалось пристроиться на тормозе. В Ростове же попал на настоящий поезд и благополучно добрался до Ессентуков, где и передал письма полк. Веденяпину. Много позже узнал, что в этих письмах ген. Алексеев приглашал двух генералов приехать в Новочеркасск, но что они оба отказались. Через несколько месяцев оба были зверски замучены у подножья Машука. На вокзале Ессентуков, при моем отъезде, я совершенно случайно увидел обоих генералов, в штатском и в соломенных шляпах.

Чем ближе подъезжали к Ростову, тем настойчивее были слухи о возможном там восстании большевиков. Но в Ростове все было еще нормально, и я благополучно вернулся в батальон, где по-прежнему с утра до вечера разбирали и собирали винтовки, обучались стрельбе, рассыпались в цепи.

Тон задавали Павлоны, и мы всячески старались им подражать - отчетливо отдавали честь офицерам, становились во фронт генералам. Помню такой случай: на Платовском проспекте два моих приятеля и я очень ловко стали во фронт казачьему генералу. Тот в недоумении остановился и сказал: «А, вот оно что началось!»

Опять поползли слухи о возможном восстании в Ростове, и вот 25-го ноября нас срочно переводят в помещение казачьего училища. Это очень не понравилось местным юнкерам. С ними у нас с самого начала приезда отношения были натянутые. На наши приветствия они не отвечали и вообще смотрели на нас, как на контрреволюционеров. В училище нас всех одели в кавалерийские шинели. Вид у нас получился очень оригинальный: брюки на выпуск, кавалерийская шинель и морская фуражка с ленточками.

Весь день 26-го были в помещении училища. Получили патроны и индивидуальные перевязочные пакеты. К вечеру же нас повели грузиться на вокзал, где уже стоял поезд. Стало известно, что Ростов занят восставшими большевиками, что в городе стрельба и что мы должны будем принять участие в подавлении восстания. Настроение у всех радостно-приподнятое. Идем к вокзалу с песнями, четко отбивая ногу. На тротуарах много народу. Вот и старенький генерал, с непокрытой седой головой, крестит проходящих мимо него вояк. Долго усаживаемся по теплушкам. Поем песни. Бегаем за кипятком. Внезапно поезд тронулся и медленно пополз в направлении Ростова. Бывшие еще на перроне кадеты и юнкера на ходу вскакивают в вагоны. По пути несколько раз останавливаемся. С рассветом медленно подходим к станции Нахичевань. Вдруг на нас градом посыпались пули. Станция оказалась занятой большевиками. Тогда, по команде, мы на ходу стали выскакивать из теплушек и с винтовками на перевес ринулись к вокзалу и станционным постройкам. Это произошло так стремительно, что ошеломленные «товарищи» или бросали винтовки и сдавались, или удирали к Балабановской роще.

В несколько минут станция оказалась в наших руках. Продолжая преследование убегавших, настигнутых мы или кололи штыкам или били прикладами по головам. Успевшие удрать засели в роще и опять стали нас обстреливать. Нам было приказано залечь в глубокой канаве на окраине рощи. Мы оказались в чудном окопе, куда вскоре подтащили пулемет, обслуживаемый нашими доблестный «прапорщиками».

Наш взвод был отправлен на самый левый фланг. Один же взвод кадет, под командой кап. Данского, был выдвинут на правый фланг против бойни, где тоже засели большевики. Что там произошло - неизвестно, но из этого взвода никто не вернулся. После окончания боя нашли всех побитыми. Особенно изуродовано было тело кап. Данского.

Это и были первые жертвы Белого Движения, про которых атаман Каледин сказал: «Казаки двинулись только тогда, когда, пролилась детская кровь».

Вели непрерывную перестрелку, но двинуться дальше не было возможности, очень уж нас было мало. Ждали казачьего эшелона, но он в этот день так и не пришел. Выгрузившая под нашим прикрытием лошадей полусотня донских юнкеров тоже участия в бою не принимала.

Помню, какое ужасное впечатление на меня произвел первый раненый, которого я увидал: это был штыком раненый в живот солдат, кричавший совершенно нечеловеческим голосом. К счастью, его скоро унесли на вокзал, где был устроен перевязочный пункт. Не могу забыть и другую картину: лежавшему в окопе рядом со мной грузину, кадету Орловского корпуса, пулей Гра снесло чуть ли не полчерепа. А в это самое время атаман уговаривал казаков выступить и помочь нам. Удалось ему это только на следующий день, когда батальон уже истекал кровью.

Первый раненый в нашем взводе - ст. гардемарин Сербинов, в плечо. Потом ранен мой однокашник Карцев в живот и руку. Ст. гардемарин Дьяков и я с трудом доносим его до перевязочного пункта и бегом возвращаемся назад.

Большевики пускают в ход артиллерию. Обстрел сперва редкий, очевидно из одного орудия с яхты «Колхида», стоявшей на Дону. Снаряды ложатся далеко за нами, у железной дороги. Потом обстрел усиливается и снаряды ложатся ближе. Один снаряд разорвался совсем рядом, и я вижу, как задрыгался завалившийся ст. гард. Клитин. Следующий снаряд - это уже для меня.

Прихожу в себя в госпитале, в Новочеркасске, с мучительной головной болью. Левая рука, как свинцовая, еле двигается. Жена атамана Каледина обходит раненых и благословляет их маленькими серебряными солдатскими крестиками.

Восстание подавлено. Убитых уже похоронили. Идут разговоры о переводе нас в освобожденный Ростов.

Так, в первом бою, произошло боевое крещение первой части будущей Добровольческой Армии, 27-го ноября 1917 года, под Нахичеванью на Дону.

А. Векслер