Летом 1997-го в лесном массиве Сандармох, недалеко от Медвежьегорска, экспедиция общества «Мемориал» во главе с Юрием Дмитриевым обнаружила и вскрыла тайные захоронения жертв Большого террора 1937–1938 гг. Здесь проходили расстрелы узников Соловецкой тюрьмы.

Картина преступления вырисовывается из скупых строчек показаний человека, командовавшего расстрелами в Сандармохе. На допросе он говорит об этом буднично и без лишних эмоций: «В 1937 году примерно в октябре или ноябре месяце я от бывшего замначальника управления НКВД по Ленинградской области Гарина (1) получил распоряжение выехать на станцию Медвежья гора в Беломорский Балтийский комбинат (ББК), во главе бригады по приведению приговоров в исполнение над осужденными к высшей мере наказания, что было мной выполнено в течение примерно 20–22 дней». Процедура казни была отработана до мелочей: «Осужденных к высшей мере наказания привозили на машине в предназначенное для этого место, то есть в лес, вырывали большие ямы и там же, то есть в указанной яме, приказывали арестованному ложиться вниз лицом, после чего в упор из револьвера в арестованного стреляли». А на вопрос, кто непосредственно расстреливал, — честно ответил: «Непосредственно приводили приговоры в исполнение я, Матвеев Михаил Родионович, и Алафер, помощник коменданта».

Всегда интересно знать, откуда вообще берутся подобные персонажи, где появляются на свет, как набирают силу и растут на своих палаческих должностях. Кто, например, эти двое и откуда?

Магазин «ЧК»

Михаил Родионович Матвеев родился в 1892-м в деревне Волосово Боровичского уезда Новгородской губернии в семье крестьянина-середняка. Окончив в 1905-м сельскую школу и недолго поработав в хозяйстве отца, он отправился на самостоятельные заработки. С 15 лет бурлак в Боровичах, с октября 1908-го — мальчик в технической конторе в Петербурге, а с февраля 1909-го истопник в знаменитой Ларинской гимназии. В мае 1912-го будущий чекист поступает швейцаром в доходный дом на Невском. Этот дом в 1910 году приобрела жена коллежского советника Федора Угрюмова. Через три года в доме обустроился кинематограф «Аквариум», а в позднесоветское время — знаменитый магазин «Чай-кофе», кратко и не без оттенка черного юмора прозванный в народе «ЧК». Как будто знали, кто здесь когда-то подвизался в лакеях.
 

Михаил Родионович Матвеев

С апреля 1913-го по март 1918-го Матвеев работал токарем на заводе «Вулкан». В военное время в армию его почему-то не взяли. То ли не был годен к строевой по болезни, то ли имел какую-то бронь, но он сам себе компенсировал этот недостаток военных приключений. В феврале 1917-го влился в самодеятельные красные отряды, и тут началась его настоящая карьера. В день штурма защитники Зимнего избили его до полусмерти, и с тех пор он постоянно мучился головными болями, терял память (2). Красное боевое крещение у Зимнего серьезно повлияло на его характер, сделало жестоким и мстительным. С марта 1918-го Матвеев — начальник летучего отряда ЧК на Петроградской стороне. По линии ЧК он в постоянных разъездах и на самых острых участках — собственноручно производит расстрелы, за что награждается именным браунингом (3). Занимаемая им должность — комендант. В его обязанности входило приведение в исполнение приговоров к расстрелу. В 1933-м Матвеев выдвинут на должность замначальника Адмхозуправления полпредства ОГПУ по Ленинградскому военному округу, а с 1934-го — замначальника АХУ УНКВД по Ленинградской области. Должность коменданта занял его выдвиженец Александр Поликарпов.

Убийства по «лимиту»

Матвеев по-прежнему командовал расстрелами. Нужда в нем проявлялась особенно остро, когда проводились массовые акции. Расправы с бывшими политическими оппонентами, проводимые Сталиным осенью 1936-го, вышли на новый уровень — теперь даже те из них, кто уже отбывал ссылку или срок в политизоляторе НКВД, без какого-либо нового следствия приговаривались к расстрелу. В качестве обоснования расправы Политбюро 29 сентября 1936 года приняло решение (П43/305) «Об отношении к контрреволюционным троцкистско-зиновьевским элементам», где, в частности, говорилось: «Необходима расправа с троцкистско-зиновьевскими мерзавцами, охватывающая не только арестованных, следствие по делу которых уже закончено, и не только подследственных вроде Муралова, Пятакова, Белобородова и других, дела которых еще не закончены, но и тех, которые были раньше высланы» (4). В НКВД начали готовить списки на расстрел, и уже через несколько дней Ежов и Вышинский направили просьбу санкционировать осуждение по списку 585 человек в Политбюро. Решение было принято опросом 4 октября 1936-го:

«Вопрос т. Ежова. Согласиться с предложением т.т. Ежова и Вышинского о мерах судебной расправы с активными участниками троцкистско-зиновьевской контрреволюционной террористической организации по первому списку в количестве 585 человек» (5).

В подлиннике этого решения слово «судебной» было вписано сверху. Сначала хотели убивать по спискам и без всяких формальностей. А вот ведь, одумались! Все же формальная закорючка от председателя Военной коллегии Василия Ульриха дело не испортит, да и несильно затормозит… Именно тогда Ульрих научился рассматривать дела за 10–15 минут и штамповать приговоры.

Расстрелы состоялись в разных городах. По результатам проведенной акции Матвеев получил орден Красной Звезды — свой первый орден. Кроме него 28 ноября 1936-го орденами были награждены его подчиненные Поликарпов и Алафер, а основу наградного списка составили люди из «спецгруппы» Блохина и расстрельщики из Минска и Киева.

1937-й поставил расстрелы на поток. В ходе реализации оперативного приказа НКВД №00447 от 30 июля 1937-го о массовых арестах и расстрелах т.н. кулаков и антисоветских элементов были предусмотрены расстрелы заключенных в лагерях и тюрьмах. Директива Ежова была спущена на места 19 августа 1937-го:

ДОКУМЕНТ
«В соответствии с моим приказом 00447 (разослан начальникам УНКВД) — ПРИКАЗЫВАЮ:

С 25 августа начать и в 2-х месячный срок закончить операцию по репрессированию наиболее активных контрреволюционных элементов из числа содержащихся в тюрьмах ГУГБ, осужденных за шпионскую, диверсионную, террористическую, повстанческую и бандитскую деятельность, а также осужденных членов антисоветских партий (троцкистов, эсеров, грузмеков, дашнаков, иттихадистов, мусаватистов и т.д.) и прочих контрреволюционеров, ведущих в тюрьмах ГУГБ активную антисоветскую работу. В Соловецкой тюрьме ГУГБ репрессированию подвергнуть также бандитов и уголовные элементы, ведущих в тюрьме преступную работу.
Все перечисленные контингенты после рассмотрения их дел на тройках при УНКВД подлежат расстрелу».
В директиве устанавливался порядок оформления дел и рассмотрение их на тройке УНКВД тех регионов, где располагалась тюрьма, и были обозначены «лимиты» на расстрелы для каждой тюрьмы. Для Соловецкой — 1200 человек. В дальнейшем его увеличили. Понятно, что по делам заключенных тюрем и лагерей тройки выносили только решение о расстреле. Никаких иных мер и не предусматривалось — срок ведь они уже имели!

И о ком шла речь — о политических противниках и представителях национально-демократических движений. То есть физически уничтожали носителей иных взглядов. Таким способом в стране насильственно устанавливалось единомыслие.

Это была одна из целей (правда, далеко не единственная) развернутого Сталиным Большого террора. В преамбуле приказа №00447 прямо говорилось: «Самым беспощадным образом разгромить всю эту банду антисоветских элементов, защитить трудящийся советский народ от их контрреволюционных происков и, наконец, раз и навсегда покончить с их подлой подрывной работой против основ советского государства». Да, именно так — раз и навсегда! Своего рода советское «окончательное решение вопроса» об инакомыслящих.

Колотушки

Предписание на выдачу узников Соловецкой тюрьмы, приговоренных тройкой УНКВД по Ленинградской области, было направлено начальнику тюрьмы Ивану Апетеру 16 октября 1937-го. Тем же числом помечено врученное Матвееву предписание выехать в Кемь, принять 1116 заключенных тюрьмы и расстрелять их.
 

Предписание на расстрел

Рапорт о расстреле

Расстрелы состоялись с 27 октября по 4 ноября. Рапорт об исполнении Матвеев направил Гарину 10 ноября 1937-го. В нем сообщал о расстреле 1111 человек — на 5 человек меньше, чем намечалось. К тому времени один из заключенных умер, а четверо были спецконвоем направлены в Ленинград, Киев и Одессу для проведения следственных действий. Упомянутые в документе этапированные в Одессу Ефим Ликворник и в Киев — Иосиф Зозуляк и Борис Пероцкий не избежали казни и были расстреляны, соответственно, 22, 23 и 26 ноября 1937-го в Одессе и Киеве. Дата расстрела отправленного в Ленинград Самуила Вишняка неизвестна.

Позднее на вопрос, имели ли место случаи избиения арестованных до приведения приговора в исполнение, Матвеев ответил: «Да, такие случаи действительно имели место». В первый из дней расстрела несколько приговоренных сделали попытку бежать. Их поймали. Но теперь перед расстрелом приговоренных стали бить палками — «колотушками». Расстрельщики как будто осатанели, вымещая злобу на обреченных.

В характеристиках на Матвеева и ранее отмечались его вспыльчивость и резкость, но в своем расстрельном ремесле он дошел до полного садизма. Избиения приговоренных перед казнью — визитная карточка ежовского НКВД, какой-то особый знак расчеловечивания и деградации. Изощрялись где как могли, скатываясь в средневековье. Например, сотрудники НКВД в Вологде приговоренных били молотками по голове, а затем казнили отрубая голову на плахе (6).

Сменивший Матвеева в Сандармохе комендант Александр Поликарпов и ассистировавшие ему в проведении расстрелов расширили арсенал — кроме палок использовали железные трости и заводной ключ от грузовика для избиения приговоренных. Одного из узников еще до расстрела проткнули насквозь железной тростью, другого задушили полотенцем. Поликарпову 7 декабря 1937-го было дано предписание расстрелять 509 заключенных Соловецкой тюрьмы, а следующий расстрел 198 человек в феврале 1938-го лично произвел прибывший из Москвы заместитель начальника Тюремного отдела ГУГБ НКВД майор госбезопасности Николай Антонов-Грицюк. В НКВД полагали, что расстрелы слишком серьезное дело, чтобы их перепоручать мелким исполнителям.

11 марта 1939-го Матвеева взяли. Его подчиненный — комендант Ленинградского УНКВД Александр Поликарпов не стал дожидаться ареста и 14 марта застрелился. Помимо хозяйственных нарушений, припомнили Матвееву и тот массовый расстрел в Сандармохе. Но обвинили не в самом факте расстрела — тут начальство знало, зачем и откуда пришел приказ, а в излишнем и совершенно ненужном садистском избиении приговоренных.

Военный трибунал войск НКВД Ленинградского округа в мае 1939-го дал ему 10 лет лагерей. Правда, начальники в Москве рассудили иначе, проявили снисхождение, и Военная коллегия снизила срок до 3 лет. И отправился Матвеев в Волголаг топтать лагерные тропы. И сгинуть бы ему там, но спасла война. В июле 1941-го был досрочно освобожден со снятием судимости.

Его не послали в органы военной контрразведки на фронт, как многих прощенных и выпущенных из лагерей чекистов — недавних нарушителей «соцзаконности», а поставили заведовать внутренней тюрьмой Ленинградского УНКВД–УНКГБ–УМГБ. С этой должности он и вышел на пенсию в декабре 1949-го. К этому времени к его первому ордену добавились еще два — Ленина и Красного Знамени, хотя дали их не за какие-то особо важные дела, а по заведенному порядку — за выслугу лет. Незаметным пенсионером Матвеев и умер в 1971-м в Ленинграде.

Парикмахер

Карьера Георгия Леонгардовича Алафера развивается по той же послереволюционной закономерности и даже предопределенности, когда для активного и деятельного подростка все дороги ведут в ЧК. Он родился в 1900-м в Санкт-Петербурге в семье слесаря. Рано потерял отца и после окончания городского училища поступил учеником и подмастерьем в парикмахерскую Делькруа. В парикмахерской проработал вплоть до июня 1918-го, когда его вдруг осенило податься охранником в штаб Ревохраны Петроградского района. С сентября 1918-го он на работе в Порховской уездной ЧК, а с января 1919-го — красноармеец в Псковском коммунистическом батальоне на Северо-Западном фронте, лечился в лазарете в Москве. С апреля 1920-го — красноармеец в трудовом батальоне в Челябинске, а с июля того же года в Латышской дивизии на Южном фронте. Оттуда в январе 1921-го направлен в Николаев на курсы младшего комсостава, по окончании которых стал командиром взвода по борьбе с бандитизмом в Одесской губернии.
 

Георгий Леонгардович Алафер

В августе 1921-го возвращается в Петроград и сразу же поступает на работу в ЧК. Здесь в июле 1927-го его принимают в ВКП(б). Вообще-то в 1918-м он уже принимался в члены компартии в Порховской ЧК, но выбыл механически в феврале 1920-го, потеряв связь с парторганизацией. На важную должность помощника коменданта полпредства ОГПУ по Ленинградскому военному округу Алафер был выдвинут в октябре 1931-го. В этой должности он продолжает служить и в УНКВД–УНКГБ по Ленинградской области вплоть до выхода на пенсию. Его удел — расстреливать в подвалах родной конторы.

Но довелось ему и повоевать. 27 сентября 1941-го комендант ОО НКВД Лужской армейской группы Алафер тяжело ранен в ногу при выходе из окружения. Позднее в наградном листке его фронтовые занятия обозначат весьма двусмысленно: «Выполняя особые оперативные задания, товарищ Алафер беспощадно уничтожал фашистских лазутчиков, шпионов и диверсантов» (7). Интересно, под «лазутчиками», «шпионами» и «диверсантами» понимались обвиненные в этом советские военнослужащие или речь идет о пленных вражеской армии? Но тогда беда: расстрел военнопленных — тягчайшее преступление! За свой короткий фронтовой эпизод Алафер был представлен к ордену Красного Знамени, но в итоге получил орден Отечественной войны I степени.

Алафер награждался не менее щедро, чем Матвеев. В 1934-м был удостоен знака «Почетный работник ВЧК–ГПУ (XV)», а за собственно расстрельное мастерство — орденами Красной Звезды (1936) и Отечественной войны I степени (1943). И, как водится, за выслугу лет — орденами Ленина и Красного Знамени (оба в 1945). На пенсию его отправили рано, в августе 1946-го, в чине майора. Умер Алафер тихо и незаметно в Ленинграде в 1973-м.

Если вглядеться — простые судьбы, от которых веет тоскливой скукой и обыденностью и банальностью зла. Оставаться бы им лучше швейцаром и парикмахером, а вот ведь — понесло революционным ветром. Точно отметил Александр Солженицын: «Открывает революция черные пропасти и в таких людях, которые без нее прожили бы вполне благополучно» (8).

Никита Петров

1. Гарин (Жебенев) Владимир Николаевич (1896–1940). В декабре 1936 — июне 1938 — зам. нач. УНКВД по Ленинградской обл., затем нач. Сорокского ИТЛ, старший майор госбезопасности. Умер в феврале 1940-го. Урна с прахом в колумбарии Новодевичьего кладбища.
2. Лукин Е. На палачах крови нет. СПб., 1996. С. 2.
3. Там же.
4. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 241. Л. 213.
5. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 242. Л. 173–174.
6. ЦА ФСБ. Ф. 3-ос. Оп. 6. Д. 1. Л. 170.
7. ЦАМО. Ф. 33. Оп. 686044. Д. 2045. Л. 23.
8. Солженицын А. Черты двух революций // Новый мир. — 1993. — № 12.

Найдено здесь: https://novayagazeta-ru.cdn.ampproject.org/c/s/novayagazeta.ru/amp/articles/2017/08/04/73337-palachi-sandarmoha