Эту и другие книги можно заказать по издательской цене в нашей лавке: http://www.golos-epohi.ru/eshop/
10-го ноября 1917 года наша семья в последний раз собралась вместе.
Две недели уже прошло, как большевики захватили власть в городе, но по инерции жизнь шла по старому пути.
После позднего обеда в кругу близких я должен был ехать на Николаевский вокзал, откуда группа юнкеров Константиновцев артиллеристов отправлялась «на Дон» в надежде найти там организованное сопротивление красным.
Старший брат находился на фронте, и я чувствовал, что пришел и мой черед исполнить свой долг перед родиной. Большой нравственной поддержкой для меня были слова отца: «На твоем месте я бы поступил так же».
Бесконечно жаль было плачущую мать, и сердце сжималось при мысли, что семья остается «на произвол врага».
Наконец, простившись с родными, я поехал на вокзал, вместе с провожавшими меня сестрами.
Свежевыпавший пушистый снег и сумерки скрывали грязь и запущенность города, и, хотя пустынный и плохо освещенный, он в последний раз был для меня все тем же любимым, родным и прекрасным Санкт-Петербургом.
На вокзале уже ждали нас раньше приехавшие две подруги сестры. Моих друзей юнкеров также провожали сестры, и присутствие таких провожатых мало соответствовало напей маскировке «под революционных казаков».
Несмотря на большую толпу отъезжавших солдат, мы благополучно заняли места в вагоне 3-го класса скорого поезда Петроград-Ростов, и набитый до отказа поезд тронулся по расписанию.
Мои друзья заняли верхние места и улеглись спать, я же расположился внизу, присматриваясь к соседям.
Большинство из них казались безобидными, и разговор шел о том, что «теперь войне конец «и все вернутся по домам».
К несчастью, среди соседей оказался субъект лет сорока, имевший вид рабочего, с испитым, озлобленным лицом, одетый в черное пальто. Он вытащил кипу прокламаций и, предложив солдатам послушать, начал, запинаясь на чужестранных словах, читать трескучую пропаганду о необходимости углублять революцию.
Изредка он злобно поглядывал на меня и, очевидно заметив иронию на моем лице, обратился ко мне со следующими словами:
- Товарищ, здесь плохое освещение, мне трудно читать, а у вас глаза молодые - вот вы и почитайте нам про всю правду, здесь написанную.
Еле сдерживаясь от смеха, я ответил:
- Да я, товарищ, неграмотный.
Агитатор, казалось, хотел убить меня своим взглядом, но ничего не ответил. Я же притворился спящим.
Через несколько времени один из солдат, посматривая на наши лампасы, сказал, что много казаков нынче едет. Рабочий злобно возразил:
- Много юнкерей и прочей гидры к Каледину пробирается. Вот приедем в Москву - там разберут, кому куда.
Когда все заснули, я вызвал друзей на площадку и сообщил им о сказанном. Мы решили в Москве перейти в другой вагон.
Утром наш поезд медленно проходил через Москву и остановился на Южном вокзале. Здесь произошло что-то неожиданное.
Огромная толпа солдат, поджидавшая поезд, бросилась штурмовать окна и двери. Прикладами ружей били стекла закрытых окон и лезли внутрь, подсаживая друг друга. Часть прибывших лезли через окна на перрон.
Конечно, никакой проверки в этой свалке быть не могло. Мой «разоблачитель» исчез, и состав ехавших с нами солдат переменился. Ехать в вагоне с выбитыми стеклами было неуютно, и в Харькове, где многие покинули поезд, мы вышли на платформу.
К нашей радости мы увидели двух наших юнкеров в очереди за кипятком. Они пригласили нас к себе. Оказалось, что за взятку кондуктору они втроем ехали в отдельном купе 1-го класса, запертом на ключ. На дверях была вывеска: «Делегация революционного фронтового комитета»; такая же вывеска была и на окне.
Находившийся в купе юнкер открыл нам окно, и мы, забравшись внутрь, отлично выспавшись, доехали до Таганрога. Здесь «товарищи», ехавшие в коридоре и на площадках, покинули вагон, и проводник открыл наше купе.
Чудесная теплая осенняя погода позволила нам из открытого окна наблюдать спокойную жизнь на станциях Донской Области. На платформах бабы продавали всякую снедь, и отсутствие толпы солдат напоминало дореволюционное время.
После Ростова в наш пустой вагон вошел казачий патруль, проверяющий документы. Один из наших юнкеров находился в коридоре, и мы услышали громкий спор его с казаками. Старший казак, заглянув в наше купе, спросил:
- Кто вы такие, братцы? Тут ваш товарищ заврался, назвал себя приписным казаком с 16-го года, а во время войны приписки не было.
Оценив обстановку, мы объяснили, что мы юнкера из Петербурга и что союз казачьих войск послал нас к атаману. Казаки рассмеялись и сказали:
- Давно бы так, а то дурить вам нас нечего. Мы коммунистов задерживаем, а вы поезжайте себе спокойно. Видно, что вы... юнкеря.
К вечеру мы прибыли в красочный Новочеркасск и направились на Барочную улицу, куда имели словесное приказание явиться к полковнику Баркалову.
Заканчивая Петербургский период своих воспоминаний, невольно вспоминаю дальнейшую судьбу своих друзей-однокашников, выехавших со мною на Дон.
Юнкер Всеволод Янишевский убит в отряде Чернецова в январе 1918 г.; юнкер Анатолий Бутовский - убит на Кубани при сел.Выселки в отряде полк. Покровского весной 1918 г.; юнкер - позднее шт.капитан - Виктор Бахмурин умер в 1921 г. в госпитале в Константинополе от последствий контузии позвоночника; юнкер - позднее шт.капитан - Борис Земчихин застрелился в Болгарии, заболев в тяжелой форме туберкулезом. Царство им небесное!
Всем известно, каково было путешествовать в то время. Да и «товарищи» быстро опознавали «юнкарей». И далеко не всегда дело ограничивалось руганью и угрозами. Так погиб юнкер моего отделения, вызвавший чем-то гнев толпы на станции Воронеж.
К вечеру 12-го ноября мы явились в лазарет на Барочной, где уже было несколько десятков офицеров и добровольцев. Нас встретила дежурный офицер-женщина, прапорщик со значком Александровского Военного Училища, записала нас в общую ведомость прибывших и направила нас в распоряжение командира Сводной Юнкерской роты, помещавшейся в барачном предместье Хотунок. Там находились склады и жилые бараки двух запасных полков. Ротой командовал уже знакомый нам капитан гвардии Парфенов. Он направил нас в Сводно-артиллерийский взвод. Ежедневно прибывали все новые и новые партии юнкеров-артиллеристов из Петербурга, и через несколько дней нас выделили в Сводную Михайловско-Константиновскую артиллерийскую роту и перевели в помещение Платовской мужской гимназии. Там нам выдали винтовки и расположили нас в рекреационном зале и в прилегающих классах.
Вскоре прибыли два курсовых офицера Михайловского арт. Училища: капитан Шаколи, принявший роту, и капитал Менжинский. Всего прибыло больше 150 юнкеров-Константиновцев, составивших первые три взвода, и 50 юнкеров-Михайловцев, составивших 4-й взвод.
Все добровольцы находились как бы на нелегальном положении, но несли караулы и наряды в городе. Нам внушали держаться скромно, незаметно и пореже находиться на улице. Наша рота несла караулы у складов с оружием и в Торгово-промышленном Комитете, где находился Штаб Формирования. Вскоре, обязуясь честным словом, все мы дали подписку служить 4 месяца в Организации Воссоздания Русской Армии. Среди ряда пунктов, перечисленных в этом «обете», были обещания не пить и не играть в карты, также и ряд других, определявших безусловное подчинение интересов л и ч н ы х интересам РОДИНЫ.
Командование присылало нам пехотных офицеров Георгиевского полка для занятий рассыпным строем и изучения пулеметов Максима и Кольта. Пытались было наладить лекции, но не до них было: два запасных полка, стоявшие на Хотунке, отказались разойтись по домам и предъявили ряд наглых требований к Атаману. В городе не было надежных частей, и разоружение двух-трех тысяч распропагандированных и распущенных вояк выпало на долю Новочеркасского Казачьего Училища, офицерской добровольческой роты и нашей роты.
Большое нравственное удовлетворение получили мы за два дня разоружения казарм и складов оружия. Масса винтовок, ручных гранат, патронов и проч. было отправлено в Войсковой арсенал. Стало явным, что дисциплинированные небольшие части могут решать, казалось бы, непосильные задания.
Началась новая страница нашей боевой службы в рядах Добровольческой Армии.
После разоружения 272-го и 273-го пехотных запасных полков в Новочеркасске Сводная Михайловско-Константиновская батарея продолжала свои занятия пехотным строем и несение караулов. Но недолго продолжалась спокойная жизнь батареи в Платовской гимназии.
В город Ростов-на-Дону прибыла яхта Черноморского флота «Колхида» и вооруженные тральщики. Местный подпольный революционный комитет с помощью красной гвардии из рабочих и солдат двух запасных пехотных полков захватил важнейшие учреждения города, разоружил казачий гарнизон и заключил начальника Ростовского войскового округа генерала Потоцкого и его офицеров на яхте Колхида. «Донской круг» поручил атаману подавить восстание.
Вернувшиеся с фронта и запасные казачьи части были ненадежны. Утром 25-го ноября Донской атаман послал по железной дороге спешенную сотню юнкеров Новочеркасского казачьего училища и, по соглашению с ген. Алексеевым, - Юнкерский батальон добровольцев. Отряд под командой полк. Хованского с боем занял гор. Нахичевань, но, понеся большие потери, отошел к станции Казитеринка.
К нам пришел казачий полковник и спросил: «Правда ли, что юнкера-артиллеристы не владеют винтовками?». Мы, конечно, возмутились и объяснили, что большинство из нас кадеты и что мы занимались пехотным строем под руководством пехотных офицеров. Оказывается, наш командир доложил, что мы не подготовлены для ведения пехотного боя. Так как положение стало угрожающим, командование вызвало на погрузку вторую сотню казачьих юнкеров. Пришло приказание приготовиться к отправке и нашей роте (батарее).
Утром второго дня наступления на Ростов наша полурота должна была атаковать кирпичные заводы на окраине Нахичевани. После первого неудачного боя настроение у всех было напряженное. Каждый понимал, что будут большие потери, и вспоминал убитых и раненых вчера друзей.
Позади нашей цепи появилась фигура в черных форменных пальто и фуражке. Взводный спросил:
- Кто вы такой и что вам нужно?
На что получил спокойный ответ:
- Семинарист - я хочу воевать с вами.
- Но у вас нет винтовки.
- А вот, когда кого-нибудь из вас убьют, я и возьму винтовку.
Хотя этот юноша был совершенно прав, но юнкера возмутились и потребовали, чтобы он ушел «подальше».
После двухдневного боя и пребывания почти все время под открытым небом все мы испытывали чувство зверского голода. Выданный заплесневелый и промерзший насквозь хлеб приходилось есть, отковыривая куски штыком. Желтое с черными пятнами сало вызывало отвращение. К вечеру первого дня пребывания в резерве удалось найти путевого сторожа, желающего продать нам барана. Собрали по карманам необходимую сумму и получили живого барана. Резать его никто из нас не хотел. Наконец, кто-то решился застрелить беднягу. Видя нашу «неприспособленность к жизни» сторож предложил освежевать барана, если мы дадим ему шкуру. Конечно, мы с радостью согласились. Тушу разрезали на кусочки, и каждый, нанизав на шомпол свою часть, поджаривал ее на костре. То был первый урок приспособления к жизни в Добровольческой армии петербургских юнкеров.
Нам прислали пехотных офицеров, занявших места взводных и полуротных командиров. В строевом отношении роту принял поручик Костандов, но и наш командир капитан Шаколи остался с нами. После короткой молитвы мы отправились на вокзал и погрузились в поданный состав. Долго ждали отправки - оказалось, что машинист не хочет нас везти, так как «Викжел» (Всероссийский исполнительный комитет железнодорожников) держит нейтралитет. Донское командование занялось уговорами. Пользуясь темнотой, машинист скрылся. Тогда кап. Шаколи вызвал юнкеров путейцев и технологов, отбывавших летнюю практику машинистами. Вызвались юнкера Раскин и Ф. Эти машинисты долго потом обслуживали наш состав. Юнкер же Ф. получил пожизненное прозвище «Викжель».
Поздно ночью, в полной темноте двинулся в путь наш эшелон. Грязные, холодные товарные загоны тускло освещались свечами. Неопытные машинисты «дергали состав» и вели его медленной скоростью, ожидая попыток вызвать крушение. Казалось - все кругом враждебно, а впереди ждут нас потерпевшие неудачу наши немногочисленные соратники.
Настроение поддерживалось несмолкаемыми песнями, связывающими нас со славным прошлым. Оно обязывало нас двигаться по выбранному пути. Продрогшие и сонные, прибыли мы на ст. Казитеринку. Все помещения ее были наполнены вповалку спавшими юнкерами и кадетами. Люди настолько утомились, что не чувствовали, когда проходившие наступали им на тело. После неудачи настроение у них было неважное. Я спросил про знакомого юнкера-павловца. Ответили - убит.
Опасаясь ночного нападения, кап. Шаколи «заблиндировал» шпалами открытую платформу и приспособил ее для пулеметов. Юнкера на руках выдвинули это сооружение на линию заставы.
С рассветом первая полурота юнкеров-константиновцев повела наступление на гор. Нахичевань правее железной дороги. Навстречу ей вышли густые цепи большевиков - матросов и рабочих. Их поддерживала судовая артиллерия с Дона. 3-й Константиновский и 4-й Михайловский взводы залегли на линии окраинных огородов станицы Александровской, прикрывая станицу и станцию.
Обойденная с флангов, 1-ая полурота отошла к станице, и до темноты мы пролежали под сильным огнем, неся потери. Ночью огонь прекратился и, выставив охранение, мы отошли на станцую.
На другой день в наступление пошла 2-ая полурота. Командир 3-го взвода поручик 148-го Каспийского полка Харламов вызвал охотников обнаружить противника. Вызвалось трое. Только что мы поднялись на ближайший гребень возвышенности, как увидели подымающуюся нам навстречу густую цепь. Резко выделялись черные фигуры матросов и рабочих. Мы легли на землю и открыли огонь. На наше счастье - красные сделали то же.
Через несколько минут подошел наш взвод, и мы оказались на правом фланге цепи. Поручик Харламов, положив цепь, управлял огнем. Сам же, стоя, с руки бил красных. Мы пытались встать, но он резко приказал нам лечь, заявив, что стоять может только командир. Скоро он упал, раненый в кость ноги, а за ним и заменивший его, тоже раненый, взводный портупей-юнкер Голицынский. Санитаров не было, и цепь таяла, относя в тыл раненых и их винтовки.
Красные стали обходить нас с правого фланга, и отделенный портупей-юнкер Иегулов подал команду:
- Правофланговому отделению занять положение, перпендикулярное существующему!
Долго потом мы вспоминали это «восстанавливание перпендикуляра в цепи». Но тогда было не до смеха, и, загнув фланг, мы удачно отбили залпами красных.
Одновременно наступали и отходили юнкера-казаки, но мы слышали только их ружейный и пулеметный огонь. К вечеру отошли к станице. Долго еще пришлось нам лежать в замерзшей степи в сторожевом охранении. Выручил нас единственный раненый, но оставшийся в строю офицер - командир 4-го взвода, поручик 5-го пулеметного полка Гегеман, сменивший нас и пославший нас на станцию.
За эти два дня мы потеряли убитыми 5 юнкеров: ст. порт. юнкер Неклюдов (правовед), юнкер Певцов (2-й Морск. корпус), юнкер Баранов (студент) и кадет Донского корпуса Горбачев. Юнкер Малькевич (2-й Кад. корпус) был смертельно ранен и умер в Новочеркасске. Ранено было 5 офицеров и 29 юнкеров. Красные стреляли из старых французских винтовок Гра. Крупные пули с тупыми концами оставляли тяжелые ранения.
Сменила нас подошедшая студенческая дружина, старики станицы Аксайской и часть (добровольцы) 6-го пластунского батальона. Следующие три дня мы были в резерве, находясь в готовности, на станции, и ночуя в холодных вагонах и случайных помещениях. Наскоро посланная батарея не имела кухни. Нам прислали только пожелтевшее сало и насквозь промерзший серый хлеб. Юнкерские шинели не спасали от холода.
На станцию прибыло несколько дам-казачек во главе с Ольгой К. Мягковой. Они привезли нам шоколад и теплые перчатки. Они не предполагали, что у нас нет теплых вещей и горячей пищи. Тотчас же они организовали заботу о раненых и питательный пункт. Эвакуацию раненых, доставку боевых припасов и продуктов производили все те же наши юнкера-машинисты.
Часть юнкеров под командой капитана Шаколи была послана занять места номеров в казачьей батарее. Ездовые казаки согласились привезти орудия, но номера воевать не хотели. Здесь впервые юнкера артиллеристы стреляли по красным из орудий. Я же с двумя десятками юнкеров попал в команду бомбометчиков и минометчиков. Мы произвели только пробную стрельбу по Дону.
30-го ноября на станцию прибыл атаман ген. Каледин. К его вагону и паровозу выставили караул сводной юнкерской батареи.
Утром 1-го декабря началось согласованное наступление на Ростов. От станицы Николаевской шел наказной атаман генерал Назаров с возвращающимися с фронта казаками. От Казитеринки юнкера, добровольцы и казаки, прибывший из Новочеркасска офицерский отряд, студенческая дружина, сводная сотня 6-го Донского пластунского батальона, пулеметная команда 5-го пластунского батальона, дружина Аксайских стариков и 4 орудия казачьей батареи с номерами юнкерами-добровольцами. Красные испугались окружения и рассеялись без боя. Команда бомбометчиков предназначалась для уличного боя. Для перевозки материальной части нам дали две одноконные повозки. Наши бедные клячи с трудом поднимали тяжелый груз на заснеженных холмах.
Так как шли мы по каким-то тропинкам и колеса скользили на подъемах, юнкерам приходилось помогать лошадям втаскивать повозки. Уже в темноте вошли мы в гор. Нахичевань и остановились для выяснения обстановки, выслав вперед патрули. Мы были очень утомлены и голодны, но голод заглушала жажда. Нарядные освещенные домики городка казались чем-то из другого мира. Из-за закрытых шторами окон доносились заглушенные звуки рояля и мелькали фигуры людей.
Я не выдержал и постучал в дверь. Вышел хорошо одетый молодой человек и спросил, что мне угодно. Я ответил: «воды - пить». Он вынес стакан воды и спросил, кто мы такие. Ответил: «Юнкера, освободившие Ростов от большевиков». Вопрошавший исчез и больше не появлялся.
Ко мне подошел мой однокашник и возмущенно сказал, что не ожидал от меня подобной выходки.
- Посмотри, какой ты грязный и обтрепанный. Ты совсем перепугал мирных людей.
Патрули выяснили, что дорога свободна, и мы втянулись в улицы Ростова. Веселая, живая южная толпа поглотила нашу грязную скромную группу. Казалось, никому до нас нет дела. Город жил своей жизнью, и обыватели совсем не понимали происходящих событий. На ночлег мы остановились в какой-то гостинице, выставив часового. А на утро присоединились к нашей батарее, расположившейся в женской гимназии Берберовой.
Через два дня наши машинисты отвезли нас в Новочеркасск, и мы вернулись на старое место в Платовскую гимназию на Ермаковском проспекте.
| 
