ПРИОБРЕСТИ КНИГУ В НАШЕМ МАГАЗИНЕ:

http://www.golos-epohi.ru/eshop/catalog/128/15578/

30 июля 1915 г. в 5 ч. вечера я выехал из посада Орховок (при гор. Влодава), к 5-ой си­бирской стрелковой дивизии, штаб которой на­ходился в селе Оссова, южнее Влодавы. Шос­се обстреливалось тяжелой артиллерией про­тивника. Пришлось вернуться несколько назад и свернуть на большую грунтовую дорогу. В Оссову я прибыл, когда было уже темно и вско­ре после того, как бомба, попавшая в соседний со штабом дом, подожгла его и штаб спешно пе­ребирался в другое помещение.

Меня поразило здесь полное безначалие. На­чальник дивизии ген. -лейт. барон Таубе был отчислен от должности и уехал, начальник штаба получил полк и тоже уехал, его долж­ность временно исполнял старший адъютант Ген. штаба капитан Сальников. Один командир бригады был в отпуску, другой отсутствовал по неизвестной причине. Дивизией временно ко­мандовал командир 4-ой сиб. стр. артиллерий­ской бригады ген. -майор Лахтионов, который объяснил мне в коротких словах обстановку и сказал, что получено приказание отойти этой же ночью в с. Ганну, что приказ на походное движение уже составлен и нужно только его подписать и разослать в части войск. Затем он испросил разрешения немедленно отправи­ться в свою дивизию, где его ожидают, и уехал.

Капитан Сальников подал мне на подпись приказ о моем прибытии и вступлении в коман­дование дивизией и на походное движение. Выступление авангарда было назначено в 1 час ночи на 31 июля. Потом меня проводили в один из ближайших домов, где я выпил чаю и стал поджидать прохождения дивизии. Вскоре при­были мой денщик с вещами и конный ордина­рец с верховой лошадью «Бронзой».

Когда мне доложили, что подходит авангард, и подвели мою лошадь темно-караковой масти, было так темно, что лошади я не видел и са­дился на нее, нащупывая седло руками. По­здоровавшись с авангардом и приняв рапорт его начальника, я остался сидеть в седле и пропустил затем главные силы и арьергард дивизии, которым командовал полковник Та­раканов, командир 17-го полка. Направление похода было на север. Шоссе обстреливалось редким артиллерийским огнем, но потерь не было.

31 июля в 8 час. утра я прибыл на место. Штаб дивизии поместился в доме священника. Мой денщик был, видимо, недоволен прогулкой под огнем артиллерии и сказал мне: «Луч­ше было бы вам, Ваше Превосходительство, ос­таваться начальником штаба корпуса!».

1 августа прибыл из отпуска командир 2-ой бригады ген. м. Зубов. В ночь на 2 августа приказано отойти на позицию у Кривовульки.

2 августа в 1 ч. ночи я выехал из села на путь движения дивизии, пропустил ее тем же порядком, как вчера, и так же поехал при арь­ергарде. По сторонам дороги пылали деревни, их приходилось обходить. По слухам, деревни поджигали казаки. Понятно, что приказания на это быть не могло.

Штаб дивизии в с. Заболотье, в здании шко­лы. Вечером, едва я лег спать, было получено приказание об отходе этой же ночью на новую позицию у Копылова.

3 августа в 3 часа ночи я выехал из Заболотья и прибыл в 8 ч. утра на фольварк Лебе­дев - место, указанное для штаба дивизии. По­лучен Высочайший приказ о назначении меня командующим 5-ой сиб. стр. дивизией.

4 августа ездил верхом в 18-й полк и осмотрел левый фланг позиции, западнее Окчина. Здоровался с 1-ой батареей на позиции. По до­роге встретил командира 2-го сиб. корпуса ген. Радко-Димитриева.

6 августа: В ночь на 7. 8. переезд штаба в Прилуки. Дивизия поставлена на отдых.

8 августа: Переезд штаба в Муравец. Диви­зия назначена на работу по укреплению пози­ции на линии Лебедев-Окчин. В ночь на 9. 8. получено приказание об отправлении 2-го сибирского корпуса на Северный фронт. Для посадки на железную дорогу дивизии надлежит следовать на станцию Погодино, Московско-Брестской жел. дороги, четырьмя переходами по Московско-Брестскому шоссе.

9 августа: За мостом через Западный Буг, пропуская дивизию на походе, я встретился с моим бывшим командиром корпуса, ген. Войшин-Мурдас-Жилинским, который пригласил меня к себе в штаб корпуса на обед в Брест-Литовске. Я был очень рад повидать своих бывших сослуживцев и обменяться с ними мыслями о наших переживаниях. Под вечер я уехал в автомобиле XIV армейского корпу­са на место ночлега штаба дивизии после первого перехода, - господский двор Бульково.

10 августа: Второй переход, в господский двор Петрики.

11 августа: Третий переход, в Колонию.

12 августа: Четвертый переход, в Блудень (у станции Погодино).

13 августа: Посетил командира корпуса ген. Радко-Димитриева.

14 августа: Началась посадка на жел. до­рогу. Артиллерия и обозы выступили утром

походным порядком на ст. Барановичи, назна­ченную им для погрузки.

15 августа: Был на обедне в церкви села Блудень, а после обеда съездил в Картуз-Бе­резу посмотреть, что она собой представляет. (Картуз-Береза считалась одним из самых за­худалых гарнизонов российской армии. К со­жалению, отец не упоминает о впечатлении, которое она произвела на него. В. Е. М.).

16 августа: Полковой праздник 17-го полка. Спросил командира полка, в день какого свя­того приходится их праздник? Полковник Та­раканов был очень сконфужен тем, что свое­временно не поинтересовался этим вопросом и потому не знал. Молебствие и парад полка.

17 августа: В 2 ч. 40 м. было назначено от­правление штаба дивизии. Bp. и д. начальника штаба кап. Сальников не доложил мне об этом своевременно, и мои вещи были погружены чуть ли не последними. Сделал ему должное внушение.

18 августа: Утром эшелон штаба прибыл в Барановичи.

19 августа: Утром - Вильна, в 2 ч. дня - Двинск, 11.15 вечера - станция Ремерсгоф Риго-Орловской жел. дороги (третья станция от Риги). Выгрузка.

20 августа: Переночевав кое-как, я перешел в очень хорошую комнату, которую жаль было оставлять, когда в 2.30 ч. дня было получено приказание перейти в Дуклау. Перед высту­плением я сказал кап. Сальникову, что обязан­ность начальника штаба - следить по кар­те, чтобы колонна шла точно по указанно­му пути и что в данном случае это не так лег­ко, т. к. ночь темная и перепадает дождь, до­рога идет большей частью лесом, карта - только одна, трехверстка, а местное населе­ние, латыши, плохо владеют русским языком (особенно женщины) и с ними трудно объясни­ться.

После выступления войск я выехал со шта­бом верхом и ехал сперва при арьергарде, а затем обогнал колонну главных сил и ехал впе­реди нее. Когда мы подходили к густому лесу, я нагнал парный экипаж, в котором сидел на­чальник 4-ой сибирской стрелковой дивизии. Я его видел (если так можно выразиться в та­кой темноте) впервые, а потому подъехал пред­ставиться. Он меня спросил, почему я еду верхом, а не в автомобиле или в экипаже, что ночью удобнее, так как верхом можно натолк­нуться на ветви или на штык стрелка. Я воз­разил, что мне кажется наоборот, при извест­ной осторожности, конечно: приходится скло­няться к шее лошади или нагибаться в сторо­ну. Раза два-три с меня сорвало фуражку, но приехал я на место вполне благополучно.

Неприятность была иного рода: долго мы ехали, а Дуклау все не было! Наконец мы уви­дели колонну, идущую нам навстречу, и эта ко­лонна оказалась нашим же авангардом! Приш­лось мне самому слезать с лошади, разо­браться в карте при помощи электрическо­го фонаря и указать начальнику авангарда должное направление. Затем я со штабом по­ехал рысью вперед и в 5 час. утра 21 августа мы прибыли в Дуклау. В тот же день мне со­общили из штаба 4-ой сиб. стр. дивизии, что ночью экипаж начальника дивизии опрокинул­ся, генерал сломал себе ногу и эвакуировался.

22 августа: В 5 час. утра получено прика­зание о переходе дивизии в район Друстар-Кепен, штабу дивизии быть в Брежаре. Толь­ко что штаб прибыл туда - новое приказа­ние: сменить 37-ую пех. дивизию на позиции вдоль берега Западной Двины, штабу быть во дворе Оголнек. Двор этот оказался занятым, а потому штаб поместился в Робеже. Штабом армии установлены срочные донесения, кото­рые посылать в штаб корпуса в 2 часа ночи и в 3 часа дня.

30 августа: штаб дивизии перешел в двор Стирне.

2 сентября 17-й полк захватил в плен одно­го немца 133-го пех. полка (ландверного).

7 октября: Командир 2-го сиб. корпуса ген. Радко-Димитриев назначен командиром 7 сиб. корпуса и начальником Рижского укрепленно­го района.

25 октября: Прибыл новый командир 2-го сибирского корпуса ген. лейт. Гандурин, портартурец. Прибыл и вновь назначенный началь­ником штаба 5-ой сиб. стр. дивизии подпол­ковник ген. штаба Сухорский.

14 декабря: Я уехал в отпуск.

1916 г.

7 января: Мое возвращение из отпуска.

31 января: Присутствовал с командиром корпуса в 18-м полку на выдаче японских вин­товок (вся дивизия была ими перевооружена. В. Е. М.).

28 февраля: Уход 4 рот от 5-ой сиб. стр. дивизии в 36-ую пех. дивизию (36-я пех. диви­зия была, вероятно, где-то сильно потрепана. Это видно и из того, что 32-я арт. бригада на левом фланге Юго-Западного фронта получи­ла приказание отослать в 36-ую бригаду двух офицеров. В. Е. М.).

2 марта: В ночь на 3 марта смена дивизии в позиции и начало передвижения к Штокмансгофу.

4 марта: Штаб дивизии прибыл в Ней-Беверсгоф, 5-го - на мызу Фетельнь. Убийствен­ная дорога, разбитая артиллерией, снег, много воды.

7 марта: Штаб дивизии прибыл в Штокмансгоф.

8 марта: 17-й и 18-й полки переброшены на левый берег Двины. Падал мокрый снег.

9 марта: 17-й полк передан в распоряжение ген. Мамонтова, начальника 64-ой пех. диви­зии, занимавшей здесь позицию, 20-й полк был тоже переведен на левый берег Двины. К вечеру - мороз.

10 марта: Переброска 19-го полка туда же и, таким образом, вся 5-я сиб. стр. дивизия со­средоточилась на левом берегу, а боевая часть штаба дивизии по приказанию командира кор­пуса перешла на мызу Танненфельд.

От штаба корпуса никаких указаний отно­сительно намечавшейся операции я не полу­чил, за исключением того, что мне нужно вой­ти в соглашение с ген. Мамонтовым. Это облег­чалось тем, что мы оба одного выпуска из Орловского-Бахтина корпуса и из Михайлов­ского артиллерийского училища. Мы с ним и выработали план наших действий, который потом был утвержден командиром XXVIII ар­мейского корпуса ген. от артиллерии Слюсаренко, руководителем операции. Его штаб был в Крейцбурге.

Фронт нашего наступления был разделен на два участка: правый - мой, левый - Мамон­това. Руководство артиллерией было предо­ставлено Мамонтову, как все время служив­шему в артиллерии. Мой участок был разделен тоже на два: правый, ген. Зубова, в составе 20-го полка и одного батальона 19-го, и левый, полк. Авербурга, - 18-й полк. Резерв составили 3 батальона 19-го полка. 17-й полк вошел в состав участка Мамонтова. Все приготовления должны были быть закончены к ночи.

Было уже совершенно темно, когда в штаб дивизии прибыл командир дивизионного обоза капитан П. и просил моего разрешения теперь же отправиться в свой полк. Он был очень не­доволен, что его сверстники в строю уже под­полковники, а он все еще капитан! Я советовал ему подождать хотя бы до утра, так как ночью он все равно не получит никакого назначения и будет подвергаться опасности без всякой по­льзы для дела. Но он, можно сказать, пря­мо рвался в полк, эта идея им совершенно овладела, и в конце концов я согласился. Ра­но утром полк донес мне, что он убит!

11 марта: В 4 часа утра началась атака. 13-я рота 18-го полка заняла неприятельский окоп, но вследствие сильного пулеметного огня не могла в нем удержаться и отошла. Попытка восстановить положение не удалось. Наступив­ший 10-градусный мороз, после дождей и мок­рого снега обледенил шинели стрелков.

В ночь на 12 марта участок ген. Зубова был разделен на два: правый - полковника Пет­рова - 2 батальона 19-го полка, и левый, пол­ковника Прокопченко - 20-й полк (4 баталь­она). Я посетил артиллерийский наблюдатель­ный пункт с большим кругозором, который был у дома рабочих.

13 марта: Выглянуло солнце, снег начал таять. Артиллерийская подготовка началась в 5 ч. 15 минут. Затем произошла атака редута, который был взят частью 4-го батальона 19-го полка. Однако эта часть не была поддержана другими ротами этого батальона, ни 3-м баталь­оном того же полка. Дивизия ген. Мамонтова заняла селение Упукна.

В ночь на 14 марта, по распоряжению ген. Слюсаренко операция была прекращена, 5-я сиб. стр. дивизия была сменена и возвратилась на правый берег Двины в Штокмансгоф.

После полудня командир 2-го сиб. корпуса ген. Гандурин вызвал меня и начальника 4-ой сиб. стр. дивизии с начальниками штабов для доклада о действиях дивизий.

15 марта пополудни, по приказанию Главно­командующего фронтом ген. ад. Куропаткина, в штабе корпуса были собраны начальники дивизий, бригад и полков обеих дивизий и при­был ген. Куропаткин в сопровождении пол­ковника Ген. штаба. Я сделал свой доклад.

Между прочим ген. Куропаткин спросил ме­ня, откуда моя дивизия получает укомплек­тования: из Сибири или из Европейской Рос­сии? Узнав, что в последнее время это было из Европейской России, он признал это непра­вильным и приказал полковнику записать это. Потом я стал получать пополнения из Сибири.

25 марта: Приехала в Штокмансгоф моя жена.

28 марта: Первый день Пасхи. На заутре­не командир корпуса и я были при старших орденах. Как раз незадолго до Пасхи я полу­чил из Главного Штаба все 3 звезды. При по­зднейшем отъезде жены в Нижний Новгород я дал их ей на хранение. Только я их и видел!

(При эвакуации Люблина, по недостатку под­вижного состава мебель моих родителей была оставлена в Люблине, а все прочее было от­правлено на хранение в Нижегородский гр. Аракчеева кадетский корпус, директором ко­торого был брат командира XIV А. К. ген. -лейт. Войшин-Мурдас-Жилинский. В. Е. М.).

Пасхальный стол был устроен такой, как в доброе старое время. Были и гости (даже из других армий). Были и поздравительные ви­зиты.

15 апреля: Вызов Главнокомандующим Се­верного фронта начальников дивизий, коман­диров бригад и полков и офицеров Ген. штаба в Крейцбург для собеседования по различным вопросам за чашкой чая. Беседа была очень интересной и поучительной.

16 апреля: Смотр ген. -ад. Куропаткиным мо­ей дивизии и Забайкальского казачьего полка, состоящего при штабе корпуса. Ген. Гандурин поручил мне выбрать место для смотра и предупредил, что представлять войска на смо­тру буду я.

Выбор места был затруднительным, так как почва еще не успела просохнуть, а берега Дви­ны вообще болотисты. Я остановился на левом («неприятельском») берегу реки. Для стока во­ды пришлось прорыть канавы с мостиками че­рез них для прохождения войск.

Когда я доложил об этом ген. Гандурину, он нашел, что Главнокомандующего фронтом не­льзя подвергать такому риску! На это я заме­тил, что ген. Куропаткин настолько боевой ге­нерал, что левый берег Двины его не смутит. Изменения не последовало. Ввиду такого вы­дающегося случая было построены и трибуны для публики, среди которой было и много дам.

Ген. Куропаткин приехал в автомобиле с Пуришкевичем. Объехал войска верхом на ко­не, поздоровался с нами, потом вызвал впе­ред офицеров и обратился к ним с речью. Ко­гда офицеры возвратились на свои места, ген. Куропаткин скомандовал: «К церемониаль­ному маршу!».

Войска проходили очень стройно и все бы­ли похвалены Главнокомандующим. Артил­лерия шла рысью и потом сворачивала в сто­рону, нечетные батареи - вправо, четные - влево. Казаки проходили «наметом», и так же сворачивали влево и вправо. После смотра ген. Куропаткин с Пуришкевичем уехали.

Когда я приехал на станцию Олай, Пуришкевич мне сказал, что ген. Куропаткин остал­ся очень доволен смотром и сказал ему: «На­чальник 5-ой сиб. стр. дивизии порадовал меня - старика своей дивизией!» Об этом смотре был отдан приказ номер 335 от 28/29 апреля: о каждой части было сказано, что она пред­ставилась отлично, «вообще вся дивизия и ка­зачий полк представились отлично», за что мне была объявлена благодарность.

2 мая: жена уехала в Петербург.

5 мая: Приезд в Штокмансгоф командую­щего 1-ой армией ген. от кавалерии Литвино­ва. 2-й сиб. корпус вошел в состав этой армии.

19 мая: В ночь на 20 мая получено приказа­ние дивизии перейти в район к северо-западу, западу и юго-западу от Ней-Беверсгофа, шта­бу быть в Ней-Беверсгофе.

26 мая: Был на опытной стрельбе артил­лерии в присутствии ген. Литвинова и пред­ставителя французской армии капитана Ванье. Стрельба производилась мелинитовыми грана­тами с французским взрывателем и замедлите­лем системы Шнейдер. Было выпущено 600 снарядов на дистанцию 2½ версты по трем рядам проволочного заграждения в 1½ саже­ни шириной каждый, с промежутками между рядами в 10 сажен. Была сделана брешь шири­ной в 5½ - 6 сажен. Число осколков снаря­да - 2.500. из них 1.000 убойных.

27 мая: Отправка 15-ой роты 17-го полка во Францию на формирование Особой бригады.

7 июня: Для поверки быстроты сбора частей на сборный пункт дивизии, командир корпуса решил произвести сбор по тревоге. Меня он предупредил об этом доверительно накануне. Всю ночь, не переставая, лил дождь. Рано ут­ром я приказал начальнику штаба спросить, не отменит ли ген. Гандурин этот сбор? Началь­ник штаба корпуса ответил, что отмены не по­следует.

Когда затем утром мне доложили об объяв­ленной тревоге, приказание было передано тот­час же в части, а верховые лошади, моя и на­чальника штаба, с конными ординарцами бы­ли отправлены на сборный пункт. Мы поеха­ли туда же в автомобиле.

При мне уже прибыл на место ближайший полк. Я вышел из автомобиля, сел на коня, подъехал к полку, построенному в резервной колонне, проехал по линии батальонов, здоро­ваясь со стрелками, потом выехал перед полк, поблагодарил его за быстрый сбор, а затем со­шел с коня и укрылся от дождя в автомобиле. Начальнику штаба я приказал еще раз спро­сить, приедет ли командир корпуса? Ответили, что приедет.

Затем подошел второй полк. Я проделал то же, что с первым, и повторил это с третьим, а командира корпуса все еще не было. Тогда я опять обратился к нему по телефону и доло­жил, что стрелки промокли, и не разрешит ли он отпустить полки по их квартирам? На это ген. Гандурин ответил, что он не приедет и что полки можно отправить домой.

Прослужив командиром полка в корпусе ген. Ренненкампфа 5 лет, я был воспитан ина­че и не мог себе представить, чтобы начальник мог так поступить! Ген. Ренненкампф никогда не отменял маневра, но всегда сам появлял­ся на нем, и в дождь, и в метель, ходил в глубоком снегу и делал еще и краткий разбор.

Я снова сел на коня, еще раз поблагодарил полки за скорый сбор и молодецкий вид стрел­ков, и поехал верхом навстречу 17-му полку, который как расположенный дальше всех, еще не подошел, встретив его, поблагодарил за по­ход и приказал идти домой. Потом уже я сел в автомобиль и уехал в Ней-Беверсгоф.

Хоть я и промок до нитки, но знал, что по приезде в замок, где тепло и сухо, переоденусь с головы до ног и пообедаю. А стрелки еще долго будут месить грязь под дождем и едва ли будут иметь возможность переодеться в су­хое в своих походных палатках и вынуждены будут греться и сушиться у костров.

24 июня: Переход дивизии в Авеке.

25 июня: Переход в Линденберг.

26 июня: Переход в район Суниту-Шлизинг. Штаб дивизии в мызе Берсгоф.

30 июня: Выдвижение 1-ой бригады в Стурич и переезд штаба дивизии на фольварк Шелухина. Я выехал навстречу бригаде. Ко­мандир 17-го полка полковник Бензенгр при за­езде ко мне на скользком от дождя шоссе упал с конем и сломал себе ногу.

2 июля: Переход штаба дивизии к северу от Дампуса, 2-я бригада в Утлеван.

4 июля: Штаб дивизии обстрелян в лесу немецкими «чемоданами». Убита моя люби­мая лошадь «Бронза».

7 июля: В 9 - 10 часов вечера «адский» огонь противника. В ночь на 8 июля 17-й полк сменил на позиции полк 3-ей сиб. стрелковой дивизии 6-го сиб. корпуса, на Баусском направ­лении.

8 июля: 17-й полк, а затем и 18-й участво­вал в наступлении с частями 6-го сиб. Корпуса. Позже последовало подчинение всей моей ди­визии командиру этого корпуса. В 3 часа ночи на 9 июля я переехал в Екатерингоф и всту­пил в командование боевым участком.

9 июля: Рано утром прибыла и поступила в мое распоряжение батарея 11-дюймовых гау­биц. Снаряд весит 17½ пудов. В нем 3½ пу­да тротила. Разлет осколков до полуверсты.

Подготовка атаки полевой артиллерией ре­зультата не имела: блиндажи не могли быть разрушены. Когда 11-дюймовая батарея заня­ла позицию, ее командир доложил мне, что на­ши пехотные цепи подошли к противнику так близко, что он не берет на себя смелости от­крыть огонь. Тогда я сказал ему, что ответст­венность беру на себя. Первые же выстрелы произвели удивительный эффект: блиндажи противника прямо разлетались в стороны!

В это время Главнокомандующий фрон­том, следуя к месту боя, посетил перевязоч­ный пункт, где было очень много раненых. Это произвело на него такое впечатление, что он тотчас же отменил атаку, которая была пред­положена на 10 июля. Таким образом жертвы убитыми и ранеными были принесены совер­шенно напрасно.

Затем 2-я бригада была назначена в резерв Главнокомандующего и направлена на уча­сток Сухая Двина - Леп, а штаб дивизии - в Дампус.

11 июля: 17-й полк возвратился из 6-го сиб. корпуса и был мной назначен в резерв диви­зии. В 2 ч. дня штаб дивизии перешел в Ламе (в блиндаж).

12 июля: Вызов в штаб корпуса для до­клада о действиях дивизии в бою.

20 июля: В ночь на 21-е дивизия была сме­нена 12-ой сиб. стрел, дивизией и отошла к Риге (Катлакальн), штаб - во дворе Берг.

21 июля: Переход дивизии в район мызы Штубенье, штаб - мыза.

14 августа: Переход дивизии на левый бе­рег Двины.

1 сентября: Ночное нападение немцев на заставу 12 роты 18-го полка. 5 стрелков убито, 12 ранено и 5 взято в плен.

10 сентября: Присутствовал на опытном выпускании газов.

16 сентября: Я уехал в отпуск в Кисловодск (через Петербург и Москву).

22 сентября: Мое возвращение из отпуска. 29 сентября: Присутствовал на заседании Военно-Окружного Суда в Риге на разборе дела о подполковнике Иксномове и нескольких офи­церах его батальона, преданных мной суду по­сле боев 10-14 марта на левом берегу Двины в районе Танненфельд - Упукна, за невыпол­нение служебного долга, а подполковника Ико­номова - и за бездействие власти.

Из дознания, произведенного по моему при­казанию, выяснилось, что некоторые офице­ры этого батальона, не будучи ранеными в бою, покидали свои части и уходили в тыл и вследствие этого и стрелки стали постепенно уходить из строя. «Так всегда бывает, когда нет наблюдения со стороны офицеров», пока­зал один почтенный фельдфебель. Подполков­ник Икономов отнесся к этому печальному яв­лению совершенно равнодушно и не принял никаких мер к восстановлению порядка.

Когда я вошел в зал суда и сел среди при­сутствовавшей публики, председатель суда спросил меня: «Ваше Превосходительство! Имеете ли вы разрешение присутствовать на судебном заседании?» Я ответил ему так: «Я - начальник 5-ой сиб. стрелковой дивизии и предал суду моих подчиненных. Я полагаю, что мне, как их, начальнику, небесполезно при­сутствовать на суде при разборе дела, и ду­маю, что никаких разрешений для этого испра­шивать мне не надо, тем более что заседание суда не было объявлено закрытым для публи­ки».

Тогда председатель суда сказал мне: «Са­дитесь, господин генерал. Суд сейчас обсудит, можно ли удовлетворить вашему желанию», и через несколько минут отсутствия заявил: «Суд сделал постановление о разрешении вам присутствовать на заседании».

Я думаю, что столь странный инцидент был результатом «полевения» не только граж­данских судов, но и военных, как «дух вре­мени». Но после этого инцидента мне было совершенно ясно, что преданные суду офице­ры будут оправданы, что и случилось в дей­ствительности.

7 ноября: Ген. Радко-Димитриев посетил левый участок позиции 20-го полка.

11 ноября: В ночь с 10-го на 11-е команда разведчиков и 10-я рота 17-го полка произвели разведку позиции противника и захватили 6 пленных 34-го ландверного полка и один пу­лемет. 8 стрелков было ранено.

Главнокомандующий Северным фронтом ген. Рузский и командующий 12-ой армией, ген. Радко-Димитриев объявили об этой раз­ведке в своих приказах с награждением уча­стников разведки Георгиевскими крестами и благодарностью за разведку.

12 ноября: Присутствовал в 17-ом полку при раздаче командиром корпуса ген. Гандуриным Георгиевских крестов стрелкам, участникам вчерашней разведки.

15 ноября: На нашу позицию перешли 2 не­мецких перебежчика.

1 декабря: По вызову командующего ар­мией присутствовал еще на одном опыте раз­рушения проволочных заграждений.

18 декабря: Вызов меня командующим армией на совещание о предстоящем наступ­лении. После обеда - совещание у командира корпуса.

22 декабря: В 10 час. утра вызван к ко­мандиру корпуса. Прочтен приказ ген. Радко-Димитриева для атаки позиции немцев на Митавском направлении. Идея маневра была та­кова:

5-я сиб. стр. дивизия ведет наступление вдоль шоссе на Митаву, с целью привлечь сю­да внимание противника, а 6-й сиб. корпус на­правлен для нанесения главного удара от побе­режья моря в левый фланг противника. Для скрытности движения в полках были изготов­лены белые халаты. Движение из исходного положения должно начаться, когда об этом бу­дет сообщено по телефону из штаба 6-го кор­пуса. 5-я сиб. стр. дивизия была в составе трех своих полков и одного 4-сй сиб. стр. дивизии, соседней.

Я высказал мысль, что связывать таким об­разом действия 5-ой сиб. дивизии нецелесооб­разно, ибо ее задача демонстративного харак­тера и она должна отвлечь внимание немцев от их левого фланга, а потому атака 5-ой дивизии должна предшествовать главной атаке 6-го корпуса. Поэтому я просил ген. Гандурина воз­будить ходатайство перед командующим ар­мией, чтобы мне было предоставлено право на­чать атаку независимо от 6-го корпуса. Ген. Радио-Дмитриев на это не согласился.

По возвращении из штаба корпуса я собрал в штабе дивизии командиров бригад и полков для обсуждения некоторых вопросов. Неожи­данно в двух батальонах 17 -го полка произо­шли беспорядки.

Недавно назначенный командиром этого полка полковник Ген. штаба из гвардейских кавалеристов доложил мне, что 4-й батальон отказался есть приготовленную на обед чече­вицу, и он не нашел ничего лучшего, как прика­зать командиру батальона заставить стрелков чечевицу есть! Но они не исполнили этого странного приказания. Замечу к этому, что в Сибири чечевицы нет, и сибирякам она не пришлась по вкусу. Поэтому я уже раньше возбудил ходатайство о неотпуске ее во вверен­ную мне дивизию.

Беспорядки в 1-м батальоне были серьезнее: батальон отказался надевать белые халаты и участвовать в наступлении! Я немедленно до­ложил об этом командиру корпуса, который приказал заменить 17-й полк 19-м (по плану 19-й полк должен был растянуться по всему фронту дивизии), и назначил командира 1-ой бригады ген. м. Хильченко произвести дозна­ние.

Итак, моя дивизия в составе 18-го, 19-го и 20-го полков и одного полка соседней дивизии с наступлением темноты выступила в исходное положение. Я с боевой частью штаба прибыл в 1 час ночи в Гренгоф и поместился в блинда­же командира 20-го полка.

23 декабря: В 7.30 часов получено по теле­фону приказание штаба 6-го корпуса открыть артиллерийский огонь, а в 7.45 часов начать наступление. Время было упущено: прибли­жение к позиции немцев не могло быть произ­ведено в темноте, и скрыть его теперь было уже невозможно. Полки, хотя и продвигались сперва в лесу, понесли большие потери.

В 11 часов утра я с прапорщиком Тушиным пошел в блиндаж на лютеранском кладбище. По пути мы встречали раненых стрелков, имев­ших излишнее число сопровождавших. Послед­них я останавливал и из них набралась при­мерно целая рота, которую повел обратно пра­порщик Тушин.

Из блиндажа на лютеранском кладбище открывался отличный кругозор. Я пробыл здесь до 5 ч. пополудни, когда получено было приказание прекратить атаку. Успешная спер­ва, она и так запнулась. Я вернулся в Гренгоф.

24 декабря: Полки оставались на местах. Я был вызван в Олайское лесничество к команди­ру корпуса.

25 декабря: Присутствовал в церкви в Гренгофе (20-го полка). Благодарил 2-ой и 4-й батальоны за боевую работу. Потом ездил в 19 полк, благодарил 1-й и 2-й батальоны.

26 декабря: На позиции произведена смет на 19-го полка 17-м.

29 декабря: 1-й батальон 17-го полка, отка­завшийся надеть белые халаты и участвовать в наступлении 22 декабря, превращен в рабо­чий батальон. Вместо него сформирован новый. 2-й, 3-й, и 4-й батальоны выделили для этого по одной с четвертью роты.

31 декабря: Рабочий батальон отправлен в Лапе. Приказание командира корпуса о возвра­щении штаба дивизии в Олайское лесничество.

1 января 1917 года: Заседание полевого су­да для разбора дела об арестованных стрелках 1-го батальона 17-го полка. Все 24 были осуж­дены на смертную казнь.

В. Милоданович