Конец октября 1922 года.
Это значит прошло больше 55-ти лет с тех дней, которые я ежегодно вспоминал в течение всего моего пребывания заграницей, и мысли о которых, я уверен, не покинут меня никогда. Это были дни перед нашим отъездом из родных краев куда-то в неизвестность, как это нам тогда казалось.
Кроме самого важного — эвакуации нашего Хабаровского Гр. Муравьева-Амурского Кадетского Корпуса, не мало огорчало нас и то, что наш корпусной праздник 11/24 октября нам впервые пришлось встречать на берегу бухты «НОВИК» на Русском Острове под открытым осенним небом, а не в Хабаровске на Тихменевской ул. или даже в казармах 35-го Си-бир. Стрелк. Полка, с которыми мы как-то свыклись за последние годы.
В этом последнем году на родине мы отметили наш Корпусной праздник только одним — молебном. Ни парада с церемониальным маршем, ни производства первого вице- унтер-офицера строевой роты, ни праздничного обеда и, конечно, никакого танцевального вечера, а только мысли о том, что же ждет нас впереди?
По правде сказать, нас, малышей второй и третьей рот, все происходившее около нас не особенно тревожило и волновало. Все это было больше похоже на приготовление к более продолжительной экскурсии, чем на отъезд заграницу. Для многих из нас само предстоящее путешествие по морю было далеко незаурядным событием...
Переночевав и эту ночь у горящих костров, нам на следующее утро прислали большой катер, который в первую очередь взял младшие роты с их начальством и доставил их на ожидавший у входа в бухту «НОВИК» пароход Добровольческого Флота «ЭЛЬДОРАДО».
К нашему приезду на судно уже почти все каюты, трюмы и даже коридоры были забиты разного сорта мешками, ящиками, чемоданами и... людской массой всех возрастов и самого разнообразного социального положения, конечно, гл. образом военными и их семьями. Наше начальство все же «отвоевало» для нас, своих питомцев, одну часть трюмового отделения, которое, после двухдневного сидения под неприветливым октябрьским небом показалось нам особенно уютным и теплым.
Вскоре посадка и последних пассажиров с их весьма скромным багажом была закончена, и когда уже подняли трап (сходни) всем было ясно что мы через несколько минут начнем наше путешествие. Так оно и было.
Громче зашумели паровые машины нашего старенького «Эльдорадо» и судно, слегка вздрогнув, тихонько стало двигаться. Погода портилась. Стал моросить дождь, который и загнал нас в наше новое убежище — в наш трюм.
К вечеру того же дня мы добрались до бухты «ПАСЬЕТ», где и заночевали. Я должен здесь заметить, что эта ночь была действительно отдыхом для всех нас после всего пережитого нами в последние дни. Однако, на самый главный вопрос — куда же мы едем? — ответа не было. Будет ли это Корея, Япония, Китай или может быть даже Гавайские Острова, все эти места были предметами наших догадок и главной темой наших разговоров.
Как мы и предполагали, утром 26 октября наш «Эльдорадо» как-то лениво и неохотно развернулся и стал набирать скорость, унося нас все дальше и дальше от «Пасьета» и наших берегов.
Еще, задолго до этого, я с группой одноклассников вышел на палубу судна подыскать сухое местечко, где бы можно было посидеть, подышать свежим воздухом и поболтать. Ночью шел довольно сильный дождь, а потому все на палубе было мокрым. Нам удалось найти такое место на баке, где ветер помог нам, осушив какие-то ящики.
С улучшением погоды почти все обитатели нашего переднего трюма выбрались на палубу, на свежий воздух. Большинство из них выглядело усталыми и озабоченными и, если они и разговаривали между собой, то почему то это делалось вполголоса. Исключением из этого были только мы, кадеты и в особенности наша группа. Мы были в хорошем настроении, шумно разговаривали, шутили и даже нередко можно было услышать дружный искренний юношеский смех.
И вдруг, совершенно неожиданно, веселое настроение нашей компании было прервано сообщением с капитанского мостика. Вахтенный офицер, пользуясь обычным ручным рупором, громко объявил:
«Прошу внимания, господа!... СЕЙЧАС МЫ ПОКИДАЕМ РУССКИЕ ВОДЫ»
и, повторив еще раз те же самые слова, только мне показалось, более внушительно, покинул капитанский мостик.
Я, внимательно выслушав объявленное, перенес свой взгляд на ту массу людей, которая вышла освежиться на воздухе и, конечно, не была подготовлена к тому что услышала с капитанского мостика.
Описать ту картину, свидетелем которой я был, мне, не владеющему пером, не под силу, а потому я ограничусь очень немногим.
Рядом с нами сидевший офицер казачьих частей с подвязанной раненой правой рукой, снял левой смятую фронтовую фуражку и, зажав ее между коленями, трижды перекрестился, произнося что-то невнятное (видимо слова какой-то молитвы). Неподалеку от нас сидела пожилая пара, он в старой офицерской шинели. Наслонив голову жены на свою грудь он как будто утешал ее, а она, в свою очередь, с типично женской нежностью, маленьким платочком вытирала каждую новую, набежавшую на небритое лицо мужа, слезу. Но самым потрясающим, несомненно, был плач одной неизвестной никому из нас военной сестры милосердия в белой косынке с красным крестиком. Выслушав второе объявление вахтенного офицера, она так громко зарыдала, как у нас на Руси рыдали только у гроба или могилы самых нам милых и близких... Многие из находившихся на палубе, некоторые почему-то стыдливо или украдкой вытирали слезы.
Тогда мы были дети. Наш возраст был от 11 до 14 лет, а потому многое мы понимали по-своему, по детски...
А вот сейчас, сидя сгорбившись у своего письменного стола, и не кадетом четвертого класса, а семидесятилетним стариком, мне понятно все. И вспоминая день 26 октября 1922 года, я искренно признаюсь что у меня, а верю, что и у моих одноклассников, и в мыслях не было, что покидали то мы не только РУССКИЕ ВОДЫ, а ГОРЯЧО ЛЮБИМУЮ РОДИНУ... и покидали ее НАВСЕГДА...
После моего расказа о «Прощании с Родиной», один из присутствовавших предложил выслушать и о его отъезде из России.
Все, конечно, выразили желание прослушать и его воспоминания.
«... И мне, как и многим русским, оказавшимся волей судьбы на чужбине, хорошо запомнился день моего отъезда с Родины. Но уже тогда, будучи взрослым — офицером нашей регулярной армии во время первой мировой войны и позднее в рядах различных частей Добровольческой Армии, у меня не было никаких иллюзий о том, что могло ожидать меня в случае общей эвакуации.
Ничто меня не веселило и не радовало. На душе было тяжело и обидно за неудачи наших операций последних недель. Сердце сжималось при воспоминании о друзьях павших в последних боях.
Приказ об отступлении и постепенной сдачи позиций приводился в исполнение, как и требовалось, ожидать, от военных частей. Предстояла эвакуация Белой Армии Ген. Врангеля и гражданских лиц с Крымского Полуострова, для которых были сосредоточены все корабли Черноморского Военного и Торгового Флота в южных портах Полуострова.
Мое судно, на котором мне было суждено покинуть свою Родину, закончив погрузку военных частей, гражданских лиц и их семейств, отошло от пристани и бросило якорь немного дальше, но совсем близко, уже к опустевшим складам.
Нам оставалось ждать команды — «Сниматься с якоря». Отход нашего и многих других судов был назначен на утро следующего дня.
Я, как и многие мои друзья, вышел на палубу чтобы хоть мысленно попрощаться с теми местами, с которыми было связано мое детство, поздние летние каникулы в гостях у моего дяди и наконец последние месяцы моего участия в Гражданской Войне.
Уже с раннего утра все пришло в движение на нашем судне. Подавались команды, бегали всюду матросы и само судно, чуть заметно, стало двигаться... В эти минуты из одного склада появилась, как какое-то привидение, высоченного роста фигура портового грузчика (судя по его одежде), который во все горло заорал, глядя в сторону нашего уплывавшего судна «НИКУДА ВЫ НЕ УДЕРЕТЕ... ВСЕ РАВНО МЫ ВАС ДОГОНИМ...» и пока еще пустые стены пакгаузов эхом повторяли последние слова брошенные нам вдогонку, «... ВАС ДОГОНИМ... ИМ... ИМ...» фигура рабочего исчезла в мрачной их пустоте.
Это и были последние слова, которые я услышал с берега моей Родины, имя которой веками было — ВЕЛИКАЯ РОССИЯ.
Прошло с тех пор много, много лет. Все пережитое осталось позади, но у каждого из нас всегда есть что-то «НЕЗАБЫВАЕМОЕ», вот так и у меня — с грустью проронил мой новый, случайный знакомый в прошлом офицер-драгун и участник Гражданской Войны.
Вторая Мировая Война близилась к концу. Югославия, моя вторая Родина, была уже в руках титовцев. Советские полчища приближались к бывшей столице Австрии, Вене. В ту пору я был обычным рабочим одной из многочисленных фабрик этого миллионного города, где кроме меня, работали тысячи таких же как и я «добровольных» работников, собранных из всех углов Европы.
Конечно, с начавшейся осадой города советскими частями и частыми воздушными тревогами, нельзя было и ожидать какой-либо работы на фабриках и заводах. Все стало. Каждый думал лишь о том, как бы остаться живым или не быть искалеченным. Все бомбоубежища, даже самые примитивные, к которым я причисляю подвалы одноэтажных домов, всегда во время воздушных тревог переполнялись до отказа.
Последние два дня и две ночи, т. е. в период уличных боев, редко кто решался выходить на улицу — да и было ли зачем?.. Съестных запасов было далеко больше чем на два дня. Правда, когда стрельба утихала, почти всегда находился какой-нибудь «смельчак» который уходил «в разведку» и, возвратившись, делился с нами новостями.
Наконец стало очевидным что борьба, по крайней мере, в нашем и ближних районах окончена и это подтвердил, всем нам хорошо известный, толстяк Карл, наш сосед по дому. Он, сделав всего несколько шагов вниз по лестнице, ведущей в наше бомбоубежище, задыхаясь от волнения, бега и очевидной радости крикнул:
— «Чего вы ждете?.. Мы освобождены! Выходите на улицу приветствовать освободителей!?!»
Все присутствовавшие, как по команде, толкая друг друга ринулись на лестницу, а затем к главному выходу из здания. И во мне пробудилось т. наз. «стадное чувство», присущее главным образом молодежи, а иногда и взрослым особенно в моменты паники... Побежал и я посмотреть на «освободителей».
У самого главного входа в наше здание стоял огромный советский танк Т34, окруженный детворой, молодыми девушками и десятком взрослых. Когда мы подходили, как раз одна девочка передавала букет цветов танкисту... Он, улыбаясь, принял цветы, поблагодарив ее громким русским СПАСИБО... На верху танка было еще три танкиста. Все они выглядели очень усталыми, однако это не мешало им мило улыбаться на всякое приветствие. В первые же минуты мои мысли вернулись на четверть века назад, на день моего отъезда из России... Я вспомнил слова, донесшиеся до моего слуха, последние слова с берега моей Родины. «А ведь правда, меня-то догнали!» — закончил свое повествование бывший офицер одного из наших Драгунских полков и участник Гражданской Войны...
В. Костромин Р.К.К.
Из журнала "Кадетская перекличка" № 20 1977г. |
