До высылки мы жили в Юкках Всеволожского района, в 25 километрах от Ленинграда. Мои родители были верующими людьми, мама проходила конфирмацию в Токсовской церкви. Она вспоминала, что на всю группу учащихся была выделена одна книга - Библия, которая предназначалась лучшей ученице и которую получила мама.
Далеко от своей родины в холодной палатке Хибиногорска, мама начинала день с молитвы и чтения Библии. Были времена, когда книгу приходилось убирать подальше и о ее существовании не полагалось никому разглашать, но книгу сохранили до сегодняшних дней. В книге есть страницы, где написаны даты рождения и смерти родственников, а также даты венчания.
В деревне Юкки в основном проживали финны, но были и русские, все они знали финский язык.
Деревня расположена на холмистых местах, много зелени, озеро, все это привлекало дачников. В нашей деревне еще до 1930 года построен один из первых лыжных трамплинов в Союзе, здесь проводились соревнования по прыжкам на лыжах. В зимнее время в деревне устраивались катания с гор на санках. Делали специальные ледяные дорожки, которые заливали водой - обычно к воскресным дням к приезду ленинградцев. Сани были такой длины, что могли одновременно садиться 4-5 человек, было веселье, смех и крик детворы.
В деревне была финская школа, в начальных классах преподавала Рулевская Альма Карловна. Был построен летний театр, где ставились спектакли на финском языке и была организована гимнастическая секция.
Родители занимались земледелием, имели лошадь и несколько коров. Выращивали картошку. Помню, картошку копали - собиралось несколько семей и помогали друг другу. Отец сено косил сенокосилкой на одной лошади, а другая отдыхала, после некоторого времени лошадь менял, и так продолжалось весь день. Во время сенокоса мама укладывала меня спать под телегой, и сейчас помню свежий ароматный запах сена.
Последние годы перед революцией мама работала дворником и убирала дом "ОСНЭР" в больших Юкках, ныне Ленинградское шоссе, дом № 48. Мама говорила, что обычно ранним утром или поздним вечером приезжали в дом, как именовала мама приезжих, господа. Дом был обнесен забором, юкковских жителей она там обычно не видела. Однажды к отцу обратились с просьбой увезти умершую там старушку на кладбище в Петроград. Вначале с такой просьбой обращались к кому-то из жителей деревни, но они отказали. Отец дал согласие. На лошади привез тело на Волковское кладбище. Место, где была вырыта могила, сопровождающим не понравилось, и тогда было выбрано другое место, как говорил отец, под деревом. Отец принимал участие в копке могилы. Когда мы жили в Хибиногорске, отец рассказал эту историю и сказал, кого хоронили - эта была мать В.И. Ленина.
Сестра в 1929 году вышла замуж в деревню Колясово. Отец выделил лошадь, дом в Юкках и подарки, которые в таких случаях делают.
В воскресный день, 15 февраля 1931 года, в 7 часов вчера приехали к нам представители сельсовета и района, объявили, что мои родители раскулачены и будут высланы за пределы своих мест.
С собой разрешили взять постельные принадлежности и кое-какие предметы хозяйственного назначения. Общий вес груза не должен был превышать 30 кг. Помню, мама хотела взять с собой швейную машинку, которая пригодилась бы в любых условиях, но ее силой сняли с подводы и унесли обратно.
Узнав о высылке, многие жители приносили продукты питания на дорогу, так как все понимали, что предстоит далекая дорога и никто не знал, где ее конец.
В потемках привезли на ст. Дибуны, в то время там было уже много людей, привезенных с других финских населенных пунктов: Мисталово, Порошкино, Луполово, Агапитово и др. Из нашей деревни высланы (кроме моих родителей) были: Пенние Иван, Леметти Юхо, Кийски Семен, Леметти Матти и Сахамиес. С Луполово были вывезены: Карху Иван, Карху Павел, Нирконен Иван, Порваль Давид.
Всю ночь прибывали все новые и новые группы, и к утру была закончена подготовка к отправке семей дальше. Погрузили нас в холодные вагоны, в которых обычно перевозят скот. Вагоны были оборудованы нарами в два этажа, посредине вагона небольшая круглая печь и ведро вместо туалета. В каждом вагоне было размещено по 40-50 человек. И сегодня помню ужасный плач женщин, стариков и крик детей, когда состав тронулся с места. Выходить из вагонов строго запрещалось и тем более еще и двери закрыты на запоры, которые открывались редко, а когда на остановках открывались двери, то люди были уже в таком состоянии, что и всякий человеческий стыд приходилось забывать. Иногда устраивалась очередь: вначале выпускали мужчин, а потом женщин, но это правило не всегда соблюдалось. От вагонов никто не имел права уходить, так что все дела делали под вагонами. На железнодорожных станциях во время стоянки с каждого вагона выпускали по 1-2 человека для того, чтобы принести кипяток.
Обычно поезд в дневное время стоял на путях подальше от станции, а ночью нас везли неизвестно куда. После 6-дневного пути мы прибыли в Хибиногорск.
Все должны были пройти санобработку в бане, после чего стали распределять по палаткам. В палатках на 21-м километре уже жили переселенцы из различных мест страны: русские, татары, украинцы, немцы и другие. На одного человека полагалось место шириной 70-80 см, каждая семья разделялась друг от друга доской шириной 20-30 см, в палатке были установлены две печки, которые топились круглые сутки. В одной палатке проживало 50-60 человек.
Морозы и ветры в ту зиму были очень большие.
Питьевую воду привозили к палаткам на лошади, в одной из палаток была печь, где кипятили воду, а потом по очереди давали жителям.
Вспоминает Нирконен Анна из деревни Луполово. Она жила в палатке № 3 на 21-м километре, в ту зиму свирепствовала корь, и дети, безусловно, пережить холодную зиму в палатках не могли - никакие старания матерей не смогли уберечь детей от смерти, в живых остались единицы.
Весной, когда растаял снег, недалеко от наших палаток были обнаружены трупы, было видно, что они расстреляны, и захоронение было произведено на небольшую глубину в общей яме, без всяких гробов. Жители были возмущены увиденным, но в то время жаловаться некому было. Расстрелы были произведены до нашего приезда, видимо, за два-три года до этого, так как одежда на телах людей еще сохранялась. Потом трупы были вывезены в неизвестном направлении.
Питанием население обеспечивалось плохо. Выдавались карточки, по которым получали скудный паек в магазинах. Для питания в столовых были введены талоны, где можно было получить суп, кашу и чай. В 1935 году, 25 декабря была введена продажа коммерческого хлеба. 1 кг стоил 1 руб. 05 коп. Стоимость хлеба, который выдавали по карточкам была 60 коп. за кг. Норма хлеба была рабочим - 800 грамм, детям и иждивенцам - 400 грамм.
Уже к осеннему периоду на 21-м километре были построены первые бараки - это для всех жителей было большим праздником. Мы с родителями получили восьмиметровую комнату в бараке № 23, в 1932 году приехала сестра с мужем, и мы проживали все вместе с одной комнате. К зимнему периоду были сделаны бараки №№ 5, 24, 18, 17, где кроме русских проживало много финнов: Пезонен, Вайонен, Кяхярь, Кийски, Купаринен, Вейколайнен и другие семьи. Была открыта финская школа, которая просуществовала до 1937 года. Преподавателями были: Тапо Хеля, Кемпинен Ольга, Толси Вяйно, Пяльве Арне и другие.
В июне месяце в Хибиногорск была привезена группа финнов из-под Ленинграда.
Вспоминает Виролайнен Матвей Егорович. Железнодорожный состав состоял примерно из 25 вагонов. Эшелон выгрузили на 18-м километре. Часть людей разместили в бараках, где были сделаны 2-х ярусные нары, без всякого разделения барака на комнаты. Эшелон до Хибиногорска шел 7 суток - духота, жара, грязь, пыль - все это привело к заболеваниям. Никакой санобработки не было сделано, кроме того, что стригли волосы у мужчин и протирали голову тряпкой, смоченной керосином.
Наша семья и сестра с мужем в 1935 году переехала в барак по улице Строителей, дом 6, уже в двадцатиметровую комнату. Барак в полном смысле был интернациональный: русские, немцы, эстонцы, латыши, финны, и не было случаев, чтобы между семьями возникали какие-либо конфликты (при одной кухонной плите на 17 семей). Во всех бараках были установлены по одному репродуктору, где обычно по вечерам слушали разного рода информацию, концерты, объявления.
Помню, как многолюдно было у репродукторов, когда передавались материалы XVII съезда партии. Взрослые часто говорили, и была какая-то надежда, что после съезда всем высланным будет дана свобода, кто захочет выехать, смогут вернуться на свои родные места - съезд прошел, но свободу народ не получил, а пошли повальные аресты населения.
В Кировске был духовой оркестр, руководителем был Сахамиес - всех участников арестовали, остался на свободе один участник, 16-летний Миша Вербицкий.
В конце тридцатых годов при радиокомитете г. Кировска был оркестр народных инструментов под руководством Н.Н. Жданова. Помню фамилии оркестрантов: Панфилов, Потоцкий, Глязев, Дахель, Вальгрен, Денисова, Смуров, Сычиков, Хомутовский, Эйдеман, Ламетти, Анатолий Мацейко. Я не знаю в данное время, как сложилась их судьба и был бы бесконечно рад узнать про их дальнейший жизненный путь.
Комендантом спецпереселенцев был Корхонен - бывший житель из наших мест, который сопровождал наш состав до Хибиногорска и в дальнейшем продолжительное время жил в Кировске.
А в июле 1940 года финны-ингерманландцы покинули пределы Кировска, и опять не по своей воле.
Погрузили нас в товарные вагоны, но на этот раз без охраны и повезли в Медвежьегорск. Выгрузили нас в тупике, и свои скромные вещи пришлось перетаскивать до пристани на себе. Потом погрузили на две баржи и два парохода "Карл Маркс" и "Володарский" и по глади вод Онежского озера мы поплыли, не зная куда.
Отплыв от берегов Медвежьегорской губы, пароходы стали отдаляться друг от друга. Наш пароход взял курс на пристань Шалу-Стеклянную Пудожского района. Выгрузили на пристани. К этому моменту там было много подвод с представителями колхозов, чтобы увезти людей в колхозы района. Видя, какой жалкий вид был у колхозников и лошадей, приехавших за нами, можно было представить жизнь в колхозах, куда нам предстояло ехать.
...В 1946 году я по вызову выехал в г. Петрозаводск, где оформился работать в строительную организацию электромонтером, и получил свой первый паспорт. До этого я имел справку, где удостоверялось, что я - гражданин такой-то, мы называли ее "волчьим паспортом".
В г.Петрозаводске имеются свидетели событий Хибиногорска и Кировска, имен которых в тексте я не упомянул, не желая им лишний раз причинить боль, но они смогли бы написать мною изложенное, описать гораздо в лучшей форме. Многих моих сверстников, которых я называл выше, уже нет в живых, но у них остались дети, внуки, пусть они не переживут и не увидят того, что пришлось испытать их дедам и прадедам.
Тойво Иванович Хяннинен.
Семья родом д.Юкки Парголовского(Пригородного) района Ленинградской области.
Репрессированы 13.02.31 года Пригородным РИКом. Реабилитированы 1.09.94 года |
