ПРИОБРЕСТИ КНИГУ В НАШЕМ МАГАЗИНЕ:
http://www.golos-epohi.ru/eshop/catalog/128/15578/
Я был произведен в подпоручики в 1-ую Севастопольскую крепостную минную роту 6 августа (ст. ст.) 1913 г. вместе с моим другом Виктором Аполитовым. Виктора назначили знакомиться с устройством и постановкой мин, а меня — заведующим делопроизводством по строевой части (адъютантов тогда не было в крепостных ротах). С самого начала 1-ой мировой войны я был назначен заведующим 2-ой минной станцией (в Карантинной бухте).
Еще до объявления России войны (16-17 июля 1914 г.) согласно мобилизационному плану Одесского военного округа, началась постановка инженерных минных полей в Черном море вокруг крепости-военного порта Севастополя. Инженерные мины были соединены кабелями с батареями минных станций на суше. Батареи были двух типов: 1) мирного назначения (безопасные), при замыкании тока которых, в случае если судно наткнется на мину, раздавался электрический звонок на минной станции с указанием номера замкнутой мины. Но сила тока безопасной батареи не была достаточна, чтобы взорвать запал и вслед за ним мину. Если же надо было взорвать мину и повредить или потопить неприятельский корабль, то по приказанию командира минной роты (впоследствии минного батальона) начальники минных станций (офицеры) включали в кабельную сеть боевые батареи, которые имели достаточную силу тока, чтобы взорвать запал и мину.
В Севастопольской крепости было четыре (4) такие инженерные минные станции: 1) первая — в бухте, ближайшей к самому городу, но в крепости, недалеко от дома-квартиры, где жил жандармский подполковник П.К. Полянский. Начальником этой станции был назначен штабс-капитан Саккария; 2) вторая станция -— в Карантинной бухте, начальником которой с самого начала войны был ваш покорный слуга, подпоручик Алексей Николаевич Пестов; 3) третья станция была в Камышевой бухте, начальником которой был подпоручик Виктор Иванович Аполитов и 4) четвертая — в Балаклавской бухте начальником которой был назначен поручик Гусельников, Керченской крепостной минной роты, прибывшей в Севастополь во время мобилизации и подчиненной командиру 1-й Севастопольской крепостной минной роты подполковнику Николаю Ксенофонтовичу Широторскому. Ему же была подчинена с самого начала войны и 2-ая минная рота.
В конце сентября 1914 г. командир снова взял меня в помощь себе в канцелярию. Тишина в крепости мне не нравилась и, хотя мы все время ожидали открытия военных действий Турцией, я решил проситься отпустить меня на фронт (на театр военных действий). Комендант крепости ген. -лейтенант Ананьин не разрешил, тогда через неделю я снова попросился на фронт и снова г.-л. Ананьин отказал указывая на близкую возможность открытия военных действий с Турцией. Я все же не успокоился и попросил еще в третий раз. Тогда, г.-л. Ананьин рассердился и велел посадить меня под домашний арест на одну неделю. Пришлось успокоиться.
15-го октября 1914 г. поздно вечером я отправился спать на свою квартиру, которая находилась в 200 шагах от канцелярии нашей минной роты. Ничто не предвещало ужасных, событий предстоящего утра 16 октября (ст. ст.) 1914 г. Вдруг в 4 ч.30 минут утра дежурный писарь постучался ко мне на квартиру и принес телефонограмму, записанную в дежурную книгу, с объявлением о начале войны с Турцией. Я накинул пальто и побежал с книгой на квартиру полк. Широгорского (50 шагов). На улице стоял густой туман, он выглядел, как разлитое в воздухе молоко. Я никогда еще в моей жизни не встречал такого густого тумана. Добежав до квартиры командира, я разбудил его и, прочитав телефонограмму, мы вдвоем отправились в канцелярию. Там командир вызвал Начальника Охраны рейдов в Севастополе капитана 1-го ранга Виктора Захаровича Бурхановского и запросил нужно ли вводить боевые батареи на минных станциях, но это было запрещено, так как ожидалось возвращение из Ялты минного заградителя «Прута». Разочарованные, мы с командиром вышли из канцелярии, остановились на пороге и стали смотреть на море.
С моря показались огни, потом вспышки и стрельба с «Гебена» по нашим крепостным батареям и по городу. Вскоре командира вызвали к телефону и передали приказ адмирала Эбергарда вооружить наши инженерные мины (т. е. на нашем минном жаргоне: «ввести боевые батареи»). Приказ адмирала Эбергарда был отдан в 6 ч. 23 м. у., но на передачу этого приказа и его исполнение ушло 20 минут. В результате, крепостное минное заграждение было приведено в боевое положение уже после того, как «Гебен» вышел из него. (Стр. 338, «Флот в первой мировой войне, том I. Под ред. к-адм. Н. Б. Павловича. Воен. Издат. М. О. СССР Москва, 1961; стр. 40, «Военная Быль» № 119 Ноябрь 1972 г. изд. Париж).
Уже после того, как «Гебен» ушел от Севастополя, пол. Широгорский начал звонить на минные станции и спрашивать, были ли звонки на станциях. К нашему ужасу и разочарованию мы узнали, что на первой минной станции, на мине № 12 был электрический звонок еще до того, как батареи были заряжены (были на сильных боевых батареях). Это означало, что какая-то сила наклонила эту мину, она замкнулась и слабый ток прошел по этому кабелю на станцию и раздался звонок на минной станции на мине № 12.
Полковник Широгорский доложил об этом Бурхановскому, а тот адмиралу Эбергарду. Началось расследование. Были назначены комиссии по флоту и по крепости. Из Петрограда Инженерное ведомство прислало для расследования ген. -м. Мгеброва. Я помню, что я много и поздно работал над этим вопросом, чертя всякие графики. Морское начальство чертило всякие траектории полета снарядов от наших Севастопольских батарей по направлению к «Гебену», доказывая, что вес и сила наших снарядов могла ударить мину в воде и наклонить ее и замкнуть ток, таким образом произведя звонок на мине от первой минной станции.
Разрешение загадки мы получили много позже. В 1916 и в 1917 г. наш флот пополнился двумя линейными кораблями и потребность в инженерных минах (управляемых с береговых минных станций) перестала существовать. Мины начали выбирать из моря. Тогда мы также вытянули мину № 12 с первой минной станции. Осмотревши детально эту мину, официально никто из начальников ничего не сделал. Я же был отправлен на Румынский фронт в декабре 1916 г. в район Сулина.
В 1917 году, по возвращении с фронта в Севастопольский минный батальон я был назначен заведующим складами взрывчатых веществ и мин. Как-то в середине лета 1917 г. к нам в батальон прислали от Временного правительства следователя по особо важным делам. Он приехал расследовать дело об атаке «Гебена» на Севастополь 16 октября 1914 г. Следователь потребовал показать ему мину № 12. Мы ее осмотрели и составили протокол. Во всю длину продолговатой части мины были ясно видны большие царапины и соскребанные части металла корпуса мины. Выглядело это так, что как будто каким-то твердым металлическим предметом что-то прошло по поверхности мины, сильно ее поцарапало, поскребло и наклонило ее. Когда мина наклонилась, то в мине получился электрический контакт и послышался звонок на минной станции. Царапины, соскребанные части мины и толчок для наклона мины могли быть произведены лишь рулем большого судна: — в данном случае крейсера «Гебена». Наши мины были заряжены 5 пудами (200 фунтов) тринитротолуола.
Протокол был подписан мной, поручиком Алексеем Николаевичем Пестовым, и старшим унтер-офицером при складах взрывчатых припасов и мин Вишняковым. Следователь засвидетельствовал протокол и отвез подлинник в Петроград. Командир батальона полковник Широгорский подписать протокол отказался.
По немецким сведениям (архив войны на море в 1914 г.) «Гебен» не был на минных полях, но по причине тумана-молока, немцы легко могли ошибиться. Звонок же на 12-й мине на 1-й минной станции и царапины на мине доказывают противное немецким источникам, т. е., что «Гебен» был на Севастопольских инженерных минных полях и наткнулся на нашу мину, но мина не взорвалась.
А. Пестов
| 
