В чеховском «Острове Сахалине» есть известная сцена наказания плетьми, которой принято очень ужасаться. Ее положено воспринимать как апофеоз насилия и демонстрацию бесчеловечности уголовной юстиции царского режима. Однако, если взглянуть на дело без привычных нам шор, которые вековыми усилиями интеллигентской и советской пропаганды стали чуть ли не обязательны к ношению, то мы увидим противоположное: мы обнаружим редкостную снисходительность и едва ли не гуманность уголовного правосудия России позднеромановского времени.

О чем, собственно, этот эпизод? Чехов рассказывает: «Как наказывают плетями, я видел в Дуэ. Бродяга Прохоров, он же Мыльников, человек лет 35-40, бежал из Воеводской тюрьмы и, устроивши небольшой плот, поплыл на нем к материку. На берегу, однако, заметили вовремя и послали за ним вдогонку катер. Началось дело о побеге, заглянули в статейный список и вдруг сделали открытие: этот Прохоров, он же Мыльников, в прошлом году за убийство казака и двух внучек был приговорен хабаровским окружным судом к 90 плетям и прикованию к тачке, наказание же это, по недосмотру, еще не было приведено в исполнение. Если бы Прохоров не вздумал бежать, то, быть может, так бы и не заметили ошибки и дело обошлось бы без плетей и тачки, теперь же экзекуция была неизбежна».

Итак, перед нами убийца трех человек, включая двух малолетних. Давайте подумаем: что полагалось бы ему по законам «передовых» стран? В тогдашней, а равно и сегодняшней Америке – наверняка электрический стул или смертельная инъекция. В тогдашней Англии – стопроцентная виселица: все английские осужденные подобного разряда были бы просто счастливы отделаться плетьми. Но увы: шансов получить royal pardon и отправиться на пожизненную каторгу в Австралию у них практически не было - британская юстиция не знала к таким снисхождения. Во Франции и за гораздо меньшие преступления отрезали голову гильотиной еще на нашем веку, при ныне здравствующем президенте Жискар Д’Эстене: кто сомневается, может набрать в поиске имя «Кристиан Ранусси». В Азии же… боюсь даже говорить, что сделали бы с ним в Азии. А вот в Российской империи душегуба приговорили ВСЕГО ЛИШЬ к плетям, да еще и забыли высечь (!), и если бы не его собственная дурость, то он бы счастливо избежал наказания.

Чехов, как писатель честный, хоть и тенденциозный, при описании наказания бросает вскользь маленькую, но важную и красноречивую деталь: «после 5-10 ударов тело, покрытое рубцами еще от прежних плетей, побагровело, посинело», говорит он. Ба! Да ведь этот  Мельников, оказывается, не просто multiple murderer, но еще и вдобавок матерый рецидивист! Ну, таким на Западе вообще никакой пощады не было. Однако у нас при царизме – всего-то лишь новые плети…

И что - думаете, запороли мерзавца насмерть или хотя бы довели до обморока? Нет, ничего подобного: «Прохорову быстро распутывают руки и ноги и помогают ему подняться. Место, по которому били, сине-багрово от кровоподтеков и кровоточит. Зубы стучат, лицо желтое, мокрое, глаза блуждают. Когда ему дают капель, он судорожно кусает стакан... Помочили ему голову и повели в околоток.» Стало быть, не только выдержал, но даже не лишился последних сил, не настолько оказался изранен, чтобы утратить способность самостоятельно передвигаться.

Чехов все эти важные детали фиксирует, но именно вскользь, чтобы читатель не на них акцентировался, а на «страданиях» наказуемого и «ужасе» сцены. А вот страдания и ужас девочек, умиравших от рук этого мерзавца, его воображение отнюдь не волнуют – ибо слишком далеки от него и слишком абстрактны. Но речь-то идет, повторяю, о наказании рецидивиста и убийцы трех человек! Пройдет лишь несколько недель - и высеченный отморозок будет снова в порядке, хотя по законам иных цивилизованных стран он уже давно был бы на том свете.

Тут стоит вспомнить еще и Раскольникова, который за намеренное убийство двух человек был осужден всего лишь на восемь лет каторги второго разряда (то есть с работой в крепости, а не в руднике). В современной ему Англии он вне всякого сомнения был бы приговорен к виселице, хотя, впрочем, имел бы неплохие шансы на помилование – которое выразилось бы в замене ее ПОЖИЗНЕННОЙ каторгой. На русской каторге Раскольников свободно выходит из острога, гуляет к реке, сидит на берегу, размышляет, встречается с Соней – словом, безбожно и, главное, совершенно безнаказанно отлынивает от работы, которая и составляет его единственное наказание за двойное убийство. Сравните это с реалиями британской каторжной тюрьмы в описании Бурцева, посаженного туда не за кровавое убийство, а всего лишь за ЛИТЕРАТУРНОЕ преступление… http://bookre.org/reader?file=96750 (со стр. 134)

Но царизм, конечно же, реакционен и ужасен, а Российская империя – тюрьма народофф; это альфа и омега, символ веры для всех замороченных вековой пропагандой.