КАЖДЫЙ СЛЫШИТ, КАК ОН ДЫШИТ...
Родилась я 28 июня 1916 года в селе Новорепное Нижневолжского края, теперь это Саратовская область.
Отец мой погиб в гражданскую, а мать умерла в 23-м году, так что осталась я семи лет круглой сиротой. Взяли меня на воспитание дальние родственники - Мария Григорьевна и Петр Филиппович Кожины.
Да только в 30-м году в сентябре месяце их раскулачили и выслали в Мурманскую область на Апатитовую гору, ну и меня с ними вместе.
Как мы тогда жили в шалманах да палатках, а после в бараках, писать не буду. В 1935 году я вышла замуж за Букина Григория Дмитриевича, он вместе с родителями был выслан из Ростовской области, г. Новочеркасск. Мой свекор, Букин Дмитрий Григорьевич, в 1931 году организовал на руднике первое ударничество и был восстановлен в гражданстве.
А муж мой по призыву Папанина поехал работать в пос. Роста взрывником на судоремонтном заводе. И я, конечно, поехала вместе с ним.
В 1938 году случилось вот что. Как нам сказали, планировалось в день смерти Ленина взорвать этот судоремонтный завод. Но этого чудовищам сделать не удалось, а удалось только поджечь наш 40-комнатный дом, где проживала одна молодежь и который так и называли “комсомольским городком”.
А задумано было здорово, потому как рядом с домом были нефтяные баки.
Причем во время пожара вредителями была везде по колонкам отключена вода. И когда приехали из Мурманска и с угольного поселка пожарные машины, тушить было нечем. Было около одиннадцати часов вечера. Дом сгорел дотла минут за сорок. К счастью, человеческих жертв не было. Тут же прилетела государственная комиссия из Москвы...
Вскоре моего мужа послали работать в Терский район, взрывником на лесокомбинат в Умбу. Дали нам хорошую комнату. И как пострадавшим выдали за наличный расчет постельные принадлежности и 100 метров мануфактуры, чтобы пошить белье на детей. У нас к этому времени было двое мальчиков.
В 1939 году, в сентябре месяце, моего мужа призвали на финскую войну (тогда забирали со всех лесопунктов людей, было и предательство - уводили в неизвестном направлении дивизиями, и с концом). 15 декабря уже получила на него похоронную. Осталась я вдовою - на руках двое малых детей, да еще и третьим беременна...
Сколько всего еще пережито - и эвакуация, и послевоенные тяготы - всего не расскажешь. Сейчас мне уже 76 лет. Страдаю всякими болезнями. И сколько нас, таких как я, привыкших терпеть и жить надеждой. Но я думаю, что никого нельзя забывать, надо знать про каждого человека, как он жил и дышал...
г.Апатиты "Котлован" №1 (10) , май 1992.
ЧТО СОХРАНИЛА ПАМЯТЬ
Л.Е. Гудовсская (1914 г.р.) родом из ст. Пашковская Краснодарского края.
Семья Зинченко раскулачена в феврале 1930 года.
В 1937 году Е.А.Зинченко арестован Кировским НКВД и осужден к ВМН.
Посмертно реабилитирован в 1957 году.
Семья реабилитирована 29.10.92 года Мурманским УВД.
Моя жизнь уже на исходе. Годы прошли, вернее пролетели, как перелетные птицы, и мне стукнуло 83. И вот в один из вечеров у меня воскресло в памяти далекое невозвратимое прошлое: детство, школьные годы, юность и вся прожитая жизнь.
А начата она на солнечной, цветущей Кубани в станице Пашковской Краснодарского района (это тогда), а теперь Краснодарского края. Это моя Родина, где я родилась и прожила там до неполных 17-ти лет.
О своем раннем детстве помню очень смутно. Гражданскую войну помню чуть-чуть. Вспоминаются те дни, когда наша семья пряталась в погребе от большой стрельбы в станице. А бабушка по отцу приносила нам пищу в погреб и сообщила нам, что попал снаряд в их конюшню и убил лошадь.
Вспоминаются первые годы учебы в школе. Училась я хорошо, очень любила читать стихи. Моя первая учительница, Евдокия Ивановна Гончар, всегда просила меня прочесть на школьных утренниках стихи. И я их читала. После окончания начальной школы училась я в средней школе. Средняя школа в 20-х годах состояла из 9-ти классов. До окончания средней школы оставалось 4-е месяца, но из-за нашей высылки не пришлось ее окончить.
В юные годы весь мир мне казался совсем иным - светлым. Хотелось жить по-иному и творить только хорошее - доброе. Прощай школа! Пашковская, Пашковская, юность моя золотая... Юность давно прошла, только кто же забывает ее. Радужный образ далекого отчего края запечатлело навеки сознанье мое...
Семья наша в 1930 году состояла из 9-ти человек: Это отец, Зинченко Евдоким Антонович, год рожд. 1882, мать, Зинченко Мария Петровна, г.р. 1887 и мы, их дети - семь человек. Это пять дочерей и два сына. Возраст нас, детей, был от одного и до 20 лет.
До революции родители занимались торговлей, а после разгрома торговли, в советскую власть, получив от нее землю на одного человека по 1-й десятине, стали заниматься крестьянством - земледелием. На этой земле выращивали пшеницу, ячмень, овес, кукурузу, подсолнухи, картофель, помидоры, огурцы, арбузы, дыни, тыкву и др. культуры. Одна десятина земли была засажена садом, в котором росли все фрукты и ягоды. Вспоминается большой труд нашего отца при посадке этого сада. Отец был из крестьянской семьи, а мать из семьи торговцев.
После окончания Церковно-приходского училища папа поступил на работу в свои 17 лет в станичное управление - писарем. Получив часть земельного плана от своего отца, папа стал строить кирпичный дом из пяти комнат, на деньги, которые получал за свою работу. Строительство дома было окончено в 1906 году. В этом году он женился на нашей маме.
Мама имела образование начальное, 4 класса. Но мы ее руки считали "золотыми". Она умела шить (всю свою семью обшивала), вязать, вышивать, вкусно готовить разную пищу, печь хлеб, пироги, всякое печенье, хорошо засаливать на зиму из своих овощей, таких как огурцы, капуста, арбузы и др. Хорошо воспитывала своих детей и приучала их к труду.
Когда мы взрослели, то весь дом, т.е. его уборка была за нами, уход за цветами, которые росли в полисаднике, в комнатах, уборка двора и др. работы. А когда были свободны от школы (в каникулы), много помогали родителям в степи.
Своих родителей я помню всегда в труде, согласии, дружбе и любви. Мы, все их дети, очень и очень благодарны (за их нас) воспитание.
Станица наша была в 1930 году с 40-тысячным населением. Сообщалась трамваем с г. Краснодаром, линия трамвайная проходила с Краснодара и до конца станицы, по Красной улице. В станице имелось три начальных школы, одна средняя, кооперативный техникум, кинотеатр, изба-читальня и др. культурные заведения. Вода была для питья артезианская, колонки были с этой водой по всей станице, т.е. которые снабжали водой. Наш отчий дом стоял и до сих пор стоит в центре станицы на площади 1-го Мая на Красной ул. Дом и до сих пор служит государству, в нем с 1930 года - аптека.
В те годы также налагались налоги. Родители их платили всегда аккуратно. Помогали бедным, получали от них благодарность. Хозяйство у родителей было из скота: две лошади, одна корова, птица - куры. А также необходимый хозинвентарь для обработки земли - телега и др., как сараи, конюшня, коровник, погреб... Жить средненько тоже можно было бы.
Часто задаю себе вопрос. А за что их раскулачили? За их труд тяжелый, за честность... Так ли это было? Да, было в 1930 году.
Вспоминается та февральская ночь 1930 года, когда в наш дом постучали. Вошли два вооруженных человека, и в доме стали делать обыск. Запретного не нашли. Папе сказали, что он арестован. А маме сказали, чтобы сушила сухари, так как вся семья будет выслана на Север, и путь будет далекий. Отца увели с собой. Эта ночь для нас, детей и матери, была очень тяжелая - с плачем. На следующий день было описано все наше имущество в доме и во дворе, а также - скот. И дней пять увозили наше имущество, зерно и увели скот. Оставили только мешок муки и курей. Это на питание до высылки нас и в дорогу.
11-го февраля 1930 года ночью приехали на подводе за нами. Разрешили одеть на себя теплую одежду, обувь и кое-что из вещей взять с собой, как постельное белье и нательное. Мы это завязали в узлы, так как чемоданов у нас не было. Вся наша семья - мать и мы, дети, сели в телегу и нас повезли в Краснодар, на станцию. Очень тяжелая, с плачем, была эта ночь. Ведь это было расставание с отчим домом и родиной навсегда. На станции в Краснодаре стоял большой товарный состав. Началась загрузка высланных в вагоны товарного состава. Вагоны состояли из нар по бокам на два этажа, посередине стояла железная печь, а в углу ведро для туалета.
В вагоне было много семей. Окна (люки) были закрыты наглухо, открывать их не разрешалось. Через некоторое время привели под охраной наших отцов. Их загрузили в те вагоны, где были их семьи. Через некоторое время наш состав тронулся в путь. Опять были слезы... Прощай родина, Пашковская, родные, друзья, подруги, школа... А отцы наши со слезами на глазах запели песню: "Кубань, ты наша родина". Путь наш был очень тяжелый, спать приходилось почти сидя. Ели то, что взяли с собой. Иногда на стоянках приносили воду и кипяток. Из вагонов на стоянках нас не выпускали. Только на 12-е сутки поезд остановился на назначенной станции.
Это был Урал. Станция Самский железный рудник Надежденского района, Нижнетагильского округа. Заселили нас в большой рубленный барак, в котором были нары на два этажа, посередине стояла большая плита. Дня через два после дороги началась наша трудовая жизнь. Мы, молодежь, под охраной ходили грузить дровами вагоны, а также были и другие работы. Отцы и старшие братья работали за 8 км от станции на вырубке непроходимого леса. Когда на этой делянке был вырублен лес, они стали строить рубленные маленькие домики из одной комнаты. После строительства этих домов нас, раскулаченных, заселили в них. Спали и сидели также на нарах, которые были в этих домах. Была печь (времянка), на которой готовили пищу. Воду брали из реки. В этом поселке мы работали в лесу, кто его рубил, а кто-то собирал сучья и сжигали. Очень плохо было с питанием, его мы получали по спискам. Норма хлеба была на рабочего 400 гр, а иждивенцы получали по 200 гр. Больше всего выдавалось в этой норме - мукой.
Лето было урожайное на грибы и ягоды. Летом до скудных пайков мы добавляли грибами и ягодами. Здесь не было медпункта, многие болели и умирали. За работу денег нам не платили, якобы весь заработок уходил на пайки продуктов.
Так мы жили и работали в непроходимом лесу до августа 1930 года. После 20-х чисел августа нашей семье и еще другим семьям сказали, чтобы мы собирались опять в путь. Якобы нас возвращают на Родину, чему были рады. Опять погрузились в товарные вагоны, с теми же удобствами. Путь продолжался почти 11 суток. Питание и кипяток выдавали, но скромное.
Но не на Родину нас привезли, а вот сюда, в Хибины. Поселок, в котором мы разгрузились, был из шалманов и палаток, это на 13 км. После санобработки и бани наши семьи заселили в шалман. Шалман выстроен из досок, снаружи был покрыт толью. По сторонам были нары. В этом шалмане до нас уже были заселены также раскулаченные семьи. По краям шалмана стояли две железные печки. Освещался шалман фонарями. Нашей семье нашлось место на нарах, метров 8. На нарах мы спали, ели, сидели. Бывало, проснешься в морозные дни, а твои волосы примерзли к стенке.
Дня через три стали нас устраивать на работу. Спрашивали грамотность. Мне предложили дежурство у телефона. Я принимала и разносила телефонограммы по предприятиям. В этом поселке был сначала установлен один телефонный аппарат. А когда поставили телефоны по остальным предприятиям, то меня сократили. Я перешла работать в лесную контору - конторщицей. Старшая моя сестра, Тоня, имела образование учителя, ей предложили работу нарядчицей в транспортную контору. Брата Георгия поставили кипятить кипяток. Папу послали на работу на Кировский рудник. Там по зрению его не приняли. Комендант НКВД взял его на работу на должность счетовода. Все остальные члены нашей семьи были малолетними, требовали ухода за ними. Поэтому мама наша не работала.
Контора, в которой я работала, перешла на ст. Титан, так как там было выстроено три 2-х этажных дома. Приходилось на работу ходить 3-4 км от поселка. И я там уже работала делопроизводителем. Здесь, в Хибинах, мы, высланные, ходили без охраны, только были отметки каждый месяц в списках. Мы, спецпереселенцы, не имели паспортов, взамен их нам выдавалась справка, не дающая права выезда за пределы города. Материальное обеспечение наше несравнимо было с материальным обеспечением вольнонаемных, которые пользовались установленными для Крайнего Севера льготами. Из нашей зарплаты еще удерживались проценты на содержание комендатуры НКВД, надзирающих за нами. Сначала удерживались 25%, потом 15% и 5%. Отпуск был у нас две недели.
На 13-м км в шалмане мы прожили более двух лет. Город строился и был назван Хибиногорск. Центр строительства города был на 19-м км. Первая улица города была названа Хибиногорской. Там были построены 2-х этажные дома рубленные. В них заселялись вольнонаемные рабочие.
18-й км застроился 2-х этажными стандартными домами. 20-й км одноэтажными стандартными домами застроился. Застраивался и 25-й км тоже деревянными домами сначала, а также строительство домов было и на 23-м км. Строились эти дома большей частью нами, переселенцами. Когда все эти дома были выстроены, то нас, раскулаченных, из шалманов и палаток стали заселять в них.
Нашей семье дали комнату 16 кв. метров на 18-м км. А до этого заселения в дома жили мы, "кулаки", морально убитые, пришибленные люди. Голодали и горевали тысячи людей в палатках и шалманах под свист бешеного северного ветра, под завывание пурги, да под плач собственных малолетних детей, дрожащих от холода в брезентовых палатках, в тесовых трудно отапливаемых шалманах. Работали днями на совесть: провели дороги, построили город, добывали апатит, перерабатывали его на выстроенной нами обогатительной фабрике, боролись со снежными заносами, и все это было сделано больше руками кулаков. Так это было на земле, осуждали без суда и следствия тысячи неповинных людей, везли куда-то в товарных вагонах, как скотов. Разве этого не было? Было! А за что? За труд честный...
Когда нас заселили в дома, то надо было и работу менять. Я устроилась в геологоразведочную контору на должность статистика. Устроились и остальные мои сестра, брат и отец на 19-м км.
А через несколько месяцев было сокращение и я сразу перешла в Управление Горкомхоза в плановый отдел тоже статистиком. Где и проработала до войны. В этой конторе имела общественные нагрузки. Состояла членом товарищеского суда, вела подписку на газеты и была сборщиком профсоюзных денег, с наклейкой в билеты марок. Первые годы нашей здесь работы мы не имели права вступать в профсоюз. А после 1936 года нас, высланных, приняли в профсоюз и дали право в выборах. Это нас очень обрадовало. С 1930 года и по 1936 год на все продукты и хлеб были карточки, т.е. была на это карточная система. Много приходилось недоедать, но все же мы остались живы, в питание добавляли грибы, ягоды, которые собирались нами в лесу.
Город продолжал свое строительство, начали строить каменные дома. Первые были выстроены на пр. Ленина - 1,3, 5,7. Потом, поздней, были выстроены на ул. Индустриальной, это д. 3 и 26, строилась и гостиница, потом д. 2 и 5. Это все дома довоенные. В начале 1930 года была построена 1-я средняя школа, дом связи, вокзал, кинотеатр "Большевик", Дом техники, Горный техникум, Медтехникум (деревян. здание 2-х эт.), банно-прачечный комбинат. Вот, что я помню и записала в этих воспоминаниях. Остальное строительство было построено после войны. Каменные дома строились до войны и на 25-м км. Три дома и Дворец горняков построены на ул. Жданова (тогда) и несколько домов на ул. Кирова и Музей им. Кирова. В 1935 году (в начале этого года) наш город был переименован в г. Кировск. Так как основатель города был С.М. Киров.
Частенько в 30-х годах приходилось мне и другим спецпереселенцам участвовать в субботниках и воскресниках, в снегоборьбе. Так моя жизнь шла в Хибинах в 30-е годы, а основная работа - на первом месте.
Первые годы ссылки мы переживали особенно тяжело, затем, привыкнув к своему положению, постепенно обретали спокойствие... Вспоминается еще большой обвал снежный с горы Юкспор, который с громадной скоростью и силой скатился вниз прямо на дома на ул. Комсомольской и снес там два двухэтажных стандартных жилых дома. Это было в 1935 году. Погибло около ста человек, среди них и дети. Это очень для нас тяжелое было зрелище...
1937 год тоже был тяжелым. Это массовые аресты. Был арестован и наш дорогой папа, 7-го августа, ночью. Наша дорогая мама тогда осталась с малолетними тремя детьми. Приходилось и нам, старшим, воспитывать и помогать материально на их воспитание, так как здоровье у мамы было неважное. Все они выросли без отца и получили среднее образование и стали работать. Много помог наш старший брат Георгий. Он увез маму, двух сестер (одной было 7 лет) и брата в г. Мончегорск. Он окончил Медтехникум в 1936 году и на работу его направили в Мончегорск. Поэтому там жил, получил 2-х комнатную квартиру в рубленном доме.
О судьбе отца маме сообщили, что он в 1942 году умер и был осужден без права переписки на 10 лет и посмертно реабилитирован в 1957 году. Правда ли это сообщение о его смерти? Теперь трудно это знать, так как в "Полярной правде" от 02.06.93 года была напечатана статья "Склоним головы" - жертв сталинских репрессий 30-х годов, незаконно осужденных и расстрелянных в Ленинграде и захороненных на Левашовской пустоши в 1937 году в октябре месяце. В этих списках я нашла и имя нашего отца, Зинченко Е.А., уроженца ст. Пашковской Краснодарского края и проживающего в г. Кировске, работающего в транспортной конторе Горкомхоза в качестве бухгалтера. Наверное, надо верить газете. Да, работал он всегда добросовестно, были и награды за работу, но судьба его оказалась такова. Бедный наш папа, за что же тебя расстреляли? За твою честность, скромность, трудолюбие, за воспитание семерых детей, и был хорошим семьянином...
В 1935 году я вышла замуж за Гудовского Н.М. Его в Кировске называли "Кировским поэтом". Да, написано много у него хороших стихов. Писал их со школьной скамьи. Николай был тоже из высланных в 1931 году, как сын бывшего торговца, отец его умер еще в 1925 г. Имел среднее образование, поступал в литературный институт, но по происхождению его не приняли.
В 1959 году Книжным Мурманским издательством выпущен его сборник стихов "На Севере дальнем". А в 1994 году был издан сборник военных стихов по инициативе Центральной городской библиотеки им. Горького г. Кировска. Этот сборник выпущен к 50-летию разгрома немецко-фашистских войск в Заполярье. И был подарен сборник на вечере этой даты во Дворце Культуры ветеранам войны. Более полвека прожил в Кировске поэт Николай Гудовский. Писал о самом близком - о Севере, о людях, которые живут в этом суровом крае, писал о войне, о любви и обо всем, что было ему дорого и близко. Печатался во многих газетах, журналах, альманахах. Много стихов остались еще не изданы. Я их с любовью храню. Работал он в комбинате "Апатит" экономистом, а потом начальником планового отдела при желдорцехе, стаж его около сорока лет. В сорок втором году ушел на фронт. Начинал с Карельского. Фронтовые дороги довели солдата до Восточной Пруссии. Был там ранен и в госпитале встретил День Победы.
После войны вернулся в родной Кировск. И продолжал работать в железнодорожном цехе. Прожили мы с ним почти 53 года в любви и согласии, воспитали троих детей, 2-х дочерей и сына. Все они получили высшее образование. Старшая дочь, Лариса, окончила Мурманский пед. институт, там ее оставили работать, где со своей семьей и живет сейчас. Сын Лева окончил Московский институт "Радиоэлектроники и горной электромеханики" и был направлен на Ижорский завод в город Колпино, где и до сих пор там работает инженером. Имеет свою семью. И вторая дочь, Татьяна, окончила Горный Ленинградский институт, работает здесь, в Кировске, в центральной обогатительной лаборатории инженером. Имеет свою семью. Все наши дети уже ветераны труда.
Муж был хорошим мужем и отцом. Но его в 1987 году не стало. Я теперь одна и мне до сих пор его не хватает. Когда чувствую свое одиночество, то беру его стихи - читаю. Но жизнь нам не улыбалась...
Хочу еще вспомнить об Отечественной войне, которая началась в 1941 году 22-го июня. А 28 июня забомбили наш город. Это было ночью с 28-го на 29-е июня. Мы с мужем проснулись от какого-то необычного шума и грохота и увидели в окно пролетевший над домом самолет, вскочили с кровати, поняв, что это пролетел фашистский самолет. Затем послышались взрывы, сброшенных фашистами на станцию, на фабрику, редакцию, Дом связи, бомб. Были и жертвы. В последующие дни июня, помнится, бомбежек не было, но ежедневно по несколько раз по радио объявлялась воздушная тревога, и мы бегали в бомбоубежище. И в Кировске началась подготовка к эвакуации женщин с детьми и стариков. 10 июля я с дочерью (а вторым ребенком была беременна) эвакуировались. Ехали в товарных вагонах, условия в которых были тяжелые. В дороге я и дочь заболели, и нас сняли в городе Арзамасе, положили на лечение в больницу. Так мы с ней отстали от нашего эшелона. Через месяц нас из больницы выписали. И мы остались в г. Арзамасе. Эвакопункт нас направил в деревню Панфилово. Там я узнала, что в соседний совхоз "Культура" требовался счетовод, так как прежний был взят на фронт. Обратилась к начальству этого совхоза. Меня приняли на работу счетоводом.
Жилье дали нам в большой семье. Яслей в совхозе не было, и мне приходилось брать с собой на работу дочь. Так я работала до рождения второго ребенка. В начале 1942 года у меня родился сын, а дочери исполнилось только 2 г. 10 м. Тогда декретные отпуска были маленькие, до родов 30 дней, а после - 28 дней. Когда исполнилось сыну около месяца, мне надо было идти на работу. Но куда же деть детей? И одна семья из двух человек взяла меня на квартиру. Семья их состояла из старухи 65 лет и ее дочери. Вот эта женщина предложила мне уход за моими детьми. Зарплата моя была 200 р., а еще я получала пособие на детей 100 р. от военкомата. Вот эти деньги я платила женщине, которая нянчила детей моих.
Жизнь в эти военные годы была очень тяжелая, но ведь не только для меня, а для всего народа нашей России. Муж с 1942 года был на фронте. От совхоза я получила 10 соток земли, на которой сажала картофель и др. культуры. Это помогло мне к моему карточному пайку. Работала я в совхозе до декабря месяца 1945 года. Когда выписали из госпиталя мужа, он приехал за нами, и мы в начале 1946 года возвратились в Кировск. Муж пошел работать на старое место - в железнодорожный цех Комбината. В этом году была карточная система, которая продолжалась до 1948 года. Очень голодный год для нас был, это 1947 г. Жили мы с приездом в Кировск в старой комнате - коммунальной, на пр. Ленина, д. 7, кв. 12. И только в 1960 году муж получил отдельную квартиру на ул. Мира, д. 4, кв. 14., 2-х комнатную - "хрущевскую" квартиру, которой были рады. Ведь жили и в шалмане, в деревянном доме, а как было хорошо после тех удобств, в которых мы прожили до этого тридцать лет.
Теперь я осталась одна. Давным-давно прошли томительные годы горькой моей ссылки. Я вспоминаю их без всякой обиды на то, что довелось мне быть бесправной, терпеть моральные и физические лишения большие годы - целых 11 лет. Может быть, где-то в глубине души, и есть какая-то обида на то, что молодость прошла моя бесправно, не так, как хотелось бы. И если бы дано было людям возвратить молодость, я бы не пожелала снова быть бесправной и душевно угнетенной, но пишу я сейчас о годах ссылки, как со стороны - совсем объективно, без горечи, без сожаления. Что давно прошло, это не повторится... Но, как сказал А. Твардовский: "Тут не убавить, не прибавить, Так это было на земле."
Из большой нашей семьи остались мы, пять сестер, но живем в разных городах. Наша дорогая мама умерла в возрасте 78 лет в 1965 году. Она была награждена орденом 3-й степени материнства. Нет и братьев в живых. Александр умер в 1953 году от фронтового ранения, а Георгий от болезни в 1972 году. Свою Родину - Россию я всегда любила и люблю.
Л.Е. Гудовсская
ЗА ЧТО?
Письмо Ивана Федоровича Яковенко в Хибинское общество "Мемориал"
Мои родители - крестьяне из станицы Ново-Бейеугская Краснодарского края - занимались земледелием. У них было 6 детей. Землю обрабатывали своими силами. Был дом, сарай для сельскохозяйственного инвентаря, амбар, лошади, корова, овцы, куры, утки. Сдавали все поставки, которые были положены государством.
В 1930 г. в конце января ночью арестовали папу, увезли в районную тюрьму. На 3-й день после его ареста нам объявили о высылке и поставили охрану, потом приехали подводы за нами. Мама была без сознания, ее бросили в телегу. Мы, конечно, бросились к ней. Было не до вещей - так, кто-то побросал что попало на телегу и по команде поехали со двора. А по улице уже везли на других телегах людей под конвоем.
Привезли в Кореновку, там были поданы телячьи вагоны. Нас туда столько напихали, что сесть негде было. Когда кончилась погрузка всего состава, привели наших отцов. Вот тут-то и было слез и крика. Закрыли дверь, дали нам в вагон ведра-параши. Охрана заняла свои места на тормозных площадках.
Куда везут, никто не знал. Один раз в сутки на станциях давали горячую похлебку.
22 февраля нас привезли на Урал, селение Богослав. Там кого куда разместили. На 4-й день всех трудоспособных забрали в лес для постройки себе жилья, отправили за 35 километров пешком, а морозы - 42о. Когда построили - забрали свои семьи. Постройки были из сырых бревен, небольшие.
Папа работал на сплаву бревен на реке Гура, а мама на заготовке дров. Мы старались маме помогать. Пищу готовили на улице, а в бараке стояла маленькая буржуйка на всех.
В августе 1930 года нескольким семьям из нашего поселка объявили срочно уезжать домой. Этому были беспредельно рады. За нами прислали подводы, повезли в Богослав и там собрали много семей в большую церковь. Дали команду грузиться в телячьи вагоны. Повезли нас без охраны, все были рады - едем домой. Когда доехали до станции Буй, поставили охрану.
Так нас и привезли на 13-й километр в Хибины. Налево от железной дороги стояли большие шалманы, обитые толью, а направо - жили заключенные. Поселили нас так плотно, что если встал, то уже не ляжешь. Работали в основном на рудниках, поселок Кукисвумчорр. Грузили в вагоны руду вручную, работа очень тяжелая. А после основной работы работали по доставке со станции Нефелин на Центральный склад продуктов.
В 1931 году мама заболела, проболела два с половиной месяца и умерла 9-го марта. Мне пришлось устраиваться на работу, курьером в домоуправление. Мне было 14 лет, но меня взяли.
После основной работы строили себе дома. Мы получили комнату 12 квадратных метров, это было отлично. В 1933 году отца 28 апреля арестовали ночью и увезли в Ленинград, в тюрьму. Мы остались без родителей. Нас четверо, я самый старший - 15 лет, сестра - 12 лет, братья 9 и 6 лет. За время отсутствия отца нам было вообще невозможно жить: и холод, и голод. Ребята заболели и умерли, но люди в это время старались как-то помочь друг другу, наверное потому, что у всех была одна судьба, одно горе.
Впрочем были и “льготы”. Работали и выполняли одну и ту же работу, но спецпереселенцам платили зарплату мизерную, из нее первые 2 года удерживали 25%, а позже 15%. Вольнонаемные получали гораздо больше, да еще полярные им платили, отпуска больше, путевки в дома отдыха и санатории, а нам отпуск 12 дней без выезда.
За регистрацию брака с нас брали 15 рублей, а с вольнонаемных 3 руб. А за что такое наказание?
В 1937 году 29 апреля отца снова арестовали. Долгое время неизвестно было куда его отправили. Только в 1957 году получил на него реабилитацию. Справка № 775. Постановление от 13.ХII-57. Неизвестно где он захоронен.
Где-то перед войной было постановление: сын за отца не отвечает, если сын родился после 1914 года. Я попал в это число и получил паспорт. Началась война. Я свою семью отправил в эвакуацию в Архангельскую область, а меня призвали на защиту Родины. Карельский фронт, 19-ая армия. После победы над немцами, отправили на японскую войну. Закончил в 1946 году.
По отзыву комбината “Апатит” я приехал в Кировск и продолжал работать в системе комбината.
В 1967 году пошел на пенсию и уехал в г. Лугу, Ленинградской области, где построил кооперативную квартиру. В настоящее время все выплачено, но даже прописать родного сына или дочь не могу. И здесь репрессия не кончилась!
г.Луга
"Котлован" , сентябрь 1990
https://web.archive.org/web/20211023020345/http://xxl3.ru/teksty/yakovenko.htm |
