Пребывание воинов Русской армии генерала Врангеля в лагерях Галлиполи и на острове Лемнос кончилось в декабре 1921 года, когда воины начали переселяться в славянские страны: Королевство Сербов, Хорватов и Словенов, ставшее позднее Югославией, и в Болгарию.
Отношение к русским в этих двух странах было различным. Сербы, главенствовавшие в новом королевстве, были весьма расположены к русским, так много сделавшим для спасения маленькой Сербии от австро-венгерского удава, пытавшегося ее поглотить. Болгары же, если в душе и таили признательность России за свое освобождение от Турции, не могли, однако, забыть того, что русские были их противниками в минувшей войне.
Общим для этих стран было то, что обе вышли из войны с катастрофическим состоянием экономики. Сербия, победительница, оказалась фактически опустошенной многолетней оккупацией австро-венграми. Ей нужны были годы, чтобы полностью оправиться за счет контрибуций, получаемых от побежденных. Болгарии, побежденной, нужны были годы и годы, чтобы выплатить эти контрибуции. Обоим народам жилось туго. Что же говорить о пришельцах?

Генерал Врангель и его последователи делали все возможное, чтобы сохранить армию, даже в состоянии распыленности. Были части, которые меняли оружие на кирки и лопаты и становились на работу, сохраняя дисциплину, чинопочитание, веру в то, что это временно, что

Скоро засвищут снаряды и пули,
в битву пойдут офицеры...

Этим особенно отличались казачьи части. Гвардейский дивизион кубанских казаков, наследник Дивизиона конвоя Его Величества, целиком, со всеми офицерами, штандартом и оркестром, начал работать на сахарном заводе в местечке Белишче, около городка Белый Монастырь. Многие казаки женились на сербках, обзавелись семьями, домами, имуществом, но сохранили свое единение, и при формировании Русского Корпуса в дни Второй мировой войны явились в казармы в строю, при шашках, со своим хором трубачей.

Большая группа кубанцев работала на постройке дороги Кральево-Рашка, а потом осела в Кральево, где проживал и кубанский атаман, генерал- лейтенант В. Г. Науменко, выбранный на этот пост еще в России. Вспоминаю, как в день Покрова Пресвятой Богородицы, этого казачьего праздника, кубанцы заполняли самый большой зал городка Кральево, причем многие были в формах. Атаман открывал празднование, запевая кубанский военный гимн «Ты Кубань, ты наша родина», который все присутствовавшие дружно подхватывали.

Позднее значительная группа казаков работала на постройке насыпи- дамбы для защиты от наводнений Панчевского рита, огромной территории на левом берегу Дуная. Тогда каждый казак имел свою лошадь и телегу-арбу, вмещавшую точно два кубических метра земли, что очень облегчало расчет.
Думаю, не ошибаюсь, вспоминая, что главным подрядчиком на этих работах, выступавшим от имени казаков, был доблестный генерал Э. Н. Зборовский.

Но все это было много позже. А кормиться и существовать было необходимо с самого первого дня, и казакам, естественно, пришла в голову мысль о том, что они несравненные наездники, джигиты, что это искусство в новом Королевстве еще не известно, что им можно не только прокормиться, но и хорошо заработать. Сказано — сделано, и вот по всему простору страны начали разъезжать группы джигитов, устраивая свои спектакли. Среди казаков нашелся и предприниматель — генерал-майор Павличенко, который раздобыл нужный капитал, купил подходящих коней, собрал лучших джигитов и возглавил большую группу в самый короткий срок.

Джигиты переезжали из города в город, не гнушались и большими селами. Для домашнего скарба было несколько телег, в которые впрягались те же верховые лошади. Прибыв на очередное место, они находили где-нибудь за городом пустое поле. На нем с двух сторон натягивали веревки, прикрепленные к кольям, с таким расчетом, чтобы между ними оставался широкий проход, достаточный для проезда в ряд шести-семи лошадей. Веревки отмечали места для публики. Ни стульев, ни скамеек не было, публика смотрела спектакль стоя или сидя прямо на земле. Посередине устанавливалась большая повозка-платформа, а на ней несколько скамеек. Это была «почетная ложа». Там, в середине, сидел сам генерал Павличенко, а вокруг — почетные гости-зрители. Чтобы оповестить жителей о готовящемся спектакле, джигиты, возглавляемые генералом, одетые в парадные формы, черкески, башлыки, с кинжалами и шашками проезжали по главным улицам города, причем местный глашатай кричал, что казаки покажут чудеса верховой езды.

На дороге из города ставился столик, и публика платила «за вход». Несколько казаков следили, чтобы никто не пролез на спектакль «зайцем». В те далекие времена не было ни мегафонов, ни магнитофонных записей с музыкой, спектакль проходил в молчании, слышались только вскрики джигитов и одобрительный гомон публики. Начиналось действие с проезда джигитов в парадных формах.
Генерал Павличенко, доехав до центральной платформы, спешивался и занимал свое место в первом ряду. Казаки снимали черкески и оружие, оставались в рубахах, шароварах и ноговицах — мягких кожаных чулках, заменявших сапоги.

Первым номером — рубили шашками пучки лозы, установленные на известном расстоянии один от другого. Рубили глиняные подобия вражеских фигур, кололи ликами тряпичные манекены. Затем начиналась «джигитовка»: перепрыгивание в галопе с одной стороны лошади на другую, «ножницы» над седлом, пролезание под брюхом скачущей лошади, поднимание с земли платочков, бросаемых присутствовавшими дамами. Потом переходили к целым сценкам:
скачущий казак падает с лошади, будто он убит или ранен; подлетает к нему другой, укладывает коня рядом, грузит на него раненого и на карьере увозит с поля боя. Два казака на скаку играют в карты или пьют водку и ссорятся, причем один сидит на шее лошади, а другой — на ее крупе. Устраивали и пирамиды, где один казак стоял на плечах у двух других, скачущих рядом.
Была пирамида и из семи казаков, причем тот, что стоял на плечах у двоих, на третьем «этаже», держался за пику. Посмотреть этот спектакль очень стоило.
Первоначально группа состояла из настоящих казаков-кубанцев, джигитов. Но время брало свое, терялась эластичность мускулов, пропадал интерес к кочевому образу жизни, многие женились и оставались в городах и селах, где жили жены. И тогда в группу джигитов генерала Павличенко влились гимнасты из среды кадет.

Был конец двадцатых годов. Уже города и веси Югославии успели повидать джигитовку, уже публики на эти спектакли собиралось все меньше и меньше, дела шли все хуже и хуже. И в это время генерал Павличенко получил возможность повести переговоры с правительством республики Перу о переселении туда большой группы казаков для освоения ненаселенных территорий. В кругах эмиграции тогда говорилось, что казаки едут, чтобы «сесть на землю». Разговоров было много. Были люди, утверждавшие, что генерал Павличенко на этом деле хорошо зарабатывает. Но были и такие, которые не сомневались в чистоте его побуждений.

Нетрудно себе представить, с каким энтузиазмом молодежь ухватилась за такую возможность: за океан, в Южную Америку, в тропики, где круглый год лето, в Перу, о котором кое-кто слышал, что там была империя индейцев инков. Но не только молодежь увлеклась этой идеей и приняла в ней участие. Можно упомянуть полковника Леонида Павловича Овсиевского, тогда еще сравнительно молодого, и полковника фон Мекка: его вдова до сих пор живет в столице Перу — Лиме.

Уехали. Разговоры временно прекратились, пока не начали доходить до Белграда письма из далекого Перу. Первые сведения были тревожные. Тогда в Белграде выходил юмористический журнал «Бух». В нем появились заметки о том, что ехали казаки, чтобы «сесть на землю», а оказалось, что сидеть пришлось на колючих кактусах. Была в этом и некоторая примесь злорадства.

Потом появились и возвращенцы. Одним из первых был полковник Л. П. Овсиевский, вернувшийся в Бечкерек. На рудник Бор вернулся и первый из кадет, Алексей Свидин. Но и вернувшиеся очень мало говорили о том, что им пришлось пережить в Перу. Отвезли, дескать, в девственный лесистый район, показали землю, которую нужно обрабатывать, но ни жилья, ни сельскохозяйственных машин не было. Понятно, начался «драп» под лозунгом «Спасайся кто может!». Полковник Овсиевский в Германии, в лагере «дипи», говорил, что у него в Перу имеется земельный участок, но ехать туда не собирался, а ждал очереди на переселение в Штаты.

В Югославию вестей о неудавшихся перуанцах почти не доходило. Был среди них кадет-крымец Аджемов, голкипер в корпусной футбольной команде, отличный гимнаст и совершенно бесстрашный человек. Это он по громоотводу лез на крышу корпуса и на высоте третьего этажа, пытаясь перебраться из одного окна в другое, повис на оконной раме, в которой не было стекол. В команде джигитов он стал одним из лучших. Говорили, что он добрался до Голливуда, где якобы заменял знаменитых артистов там, где им по сценарию полагалось проделывать головоломные трюки на лошадях в ковбойских фильмах. Говорили, что там он и погиб.

Потом, очень быстро, память об уехавших в Перу поросла травой забвения. Каково же было мое удивление, когда на первом танцевальном вечере, устроенном новоприбывшими эмигрантами русской национальности в Венесуэле, я увидел импозантную фигуру в смокинге и лакированных башмаках — моего бывшего одноклассника, эмигрировавшего, как я знал, в Перу. Мы были еще в скромных пиджаках, так что смокинг — «Персюка», как его прозывали в корпусе, произвел должное впечатление. Я подошел к нему на правах старого товарища. Но он встретил меня крайне недружелюбно, сделав вид, что мы незнакомы. На этом наши отношения и кончились. Куда он делся, что было с ним впоследствии, не знаю, но с горизонта русской Венесуэлы он исчез.

А года через три постучался еще один мой одноклассник-перуанец Александр Черноусов. Скромный, страшно застенчивый, он в дом войти отказался, говорил со мной при входе. Оказалось, что он электромонтер и ищет работу. Кто-то ему сказал, что я в дружеских отношениях с техническим директором табачной фабрики. Он просил меня его на эту фабрику устроить.
Технический директор, русский из Харбина, на мою просьбу немедленно отозвался, и Шура Черноусов начал работать. Я старался узнать, где он живет, старался затащить его к себе, используя и авторитет директора, но все тщетно. Потом мой зять Иван Иванович — Вава Казнаков, служивший на той же фабрике в роли помощника главного инженера, говорил мне, что Шура крайне опростился, избегает разговоров и встреч и хочет только, чтобы оставили его в покое. Видимо, тут сказалась старая сентенция генерала Драгомирова: «Род занятий определяет склад понятий и порядок взаимоотношений». Так я его больше и не видел. Потом он перевелся в Каракас, служил на другой табачной фабрике и там умер. О кончине его никто мне не сообщил, и я не знаю, где и кем он похоронен.

В семидесятых годах мне несколько раз довелось побывать в Бразилии, в Сан-Пауло. Там я неукоснительно бывал в доме Л. Н. и А. С. Политанских. С Шурой меня связывает старая дружба, завязавшаяся еще в Турции, где мы мальчишками состояли в скаутских отрядах, он в лагере Селимье, я на острове Халки. В корпус мы поступили одновременно и одновременно же его кончили в 1930 году, проведя всю кадетскую жизнь в одном классе и одном отделении. Понятно, что я пользовался любым случаем, чтобы побывать в их радушном доме, повидать столь любимых друзей.
В один из приездов я застал у них нашего общего товарища Колю Хартулари, который с группой генерала Павличенко уехал в Перу, а потом каким-то образом добрался до Бразилии, где, обладая приятным тенором, пел с оркестром в русском ресторане. Но мне не удалось расспросить его подробней о его эпопее.
Потом он заболел, и Шура, верный товарищ, знавший Колю еще по Феодосийскому интернату в Крыму, сделал все возможное, чтобы облегчить его участь. Старые кадеты-крымцы охотно отозвались на его призыв материально помочь старшему (генералу) восьмого выпуска 1928 года. Увы, это длилось всего месяц, Коля скончался на руках, или почти на руках у Шуры.

Последним «перуанцем», которого мне удалось повидать, был донец Николай Гуцаленко. Он с полным правом называется «перуанцем», ибо из Перу не выезжал, всю жизнь провел в этой стране, перуанский подданный, отец и дед перуанского семейства, и все же кадет в полном смысле этого слова. Когда начался исход павличенковцев, он остался в Перу, начал работать на какой-то гасиенде вакеро (ковбоем), вскоре стал капоралем, то есть начальником группы вакерос. Здравый ум, культура брали свое. И, подкопив деньжат, Коля обзавелся собственной гасиендой, скотом, женился на местной, пошли дети. Гасиенд стало две или три. поголовье скота множилось в геометрической прогрессии, Коля превращался в зажиточного перуанца.

Потом, когда годы дали о себе знать, Коля распрощался с сельским хозяйством, переселился в городок Арекипу, где и живет теперь, окруженный многочисленным потомством, пользуясь почетом и уважением сограждан.
Русских в Перу всегда было немного, даже по прибытии туда послевоенной эмиграции. Все же они сумели построить на одной из больших улиц маленькую церковь, являющуюся теперь одной из достопримечательностей Лимы.
Там служил священник нашей заграничной церковной юрисдикции, а архиепископ Леонтий, проживавший в Сантьяго, Чили, именовался Чилийским и Перуанским. Потом и эта группа рассосалась.
Дольше других задержалась там семья Никитиных, возглавляемая кадетом- моряком, а потом крымцем. Его вдова Эля, урожденная Лопухина, бывшая институтка, и посейчас живет там уже как мать, теща и бабушка перуанцев. В последнем письме Коля сообщал, что был в Лиме на свадьбе своей внучки, побывал в церкви, но из русских видел лишь вдову полковника фон Мекк, глубокую старушку. Церковь сейчас в ведении греческого посольства, служит в ней священник серб.

Из своего экзотического окружения Коля Гуцаленко выбрался в Венесуэлу на наш 13-й Съезд, побывав при этом и у своего брата, священника о. Сергия, настоятеля русской церкви в Валенсии. До сих пор во всех письмах Коли звучит радость от встречи с друзьями, возможности вспомнить русский язык, снова думать по-русски.
На этом кончился еще один этап жизни русской эмиграции в Перу.

Было там много и нашей братии — кадет, мечтавших о новой жизни в новой стране, но оказавшихся у разбитого корыта. Что стало с генералом Павличенко — Бог весть. Но думается мне, что его бывшие подопечные если и вспоминали его, то в чисто кадетских выражениях.

ВЛАДИМИР БОДИСКО
Из журнала "Кадетская перекличка" № 54 1994г.

https://web.archive.org/web/20220626014101/http://xxl3.ru/kadeti/peru.htm