Княгиня Елена Петровна (1884–1962) в пожилых годах.








[Часть 2] Я БЫЛА В ЕКАТЕРИНБУРГЕ [1]
ГЛАВА I
Гроза над Санкт-Петербургом (начало)

 

Конец января 1917-го. Мы все были в гнетущей сердце тревоге. Чувствовалось, как поднимается революционная лихорадка. В симптомах не было недостатка. В это самое время я получила письмо от второй дочери Царя, Великой княжны Татианы.
В Петербурге был создан комитет по оказанию помощи сербским беженцам [2], бежавшим из захваченной страны в Россию через Румынию. В качестве председателя этого комитета Татиана сообщила мне, что хочет, чтобы я лично поехала в Елисаветград [3], что к северу от Одессы, где, помимо значительной группы этих беженцев, находились две дивизии сербских добровольцев, большинство из которых до перехода на сторону русских служили в австро-венгерской армии.
В то время я с двумя детьми жила в Павловске, в огромном имении, которое досталось моему мужу двумя годами ранее, после смерти его отца, Великого князя Константина. Нашими соседями была Императорская Семья, их царскосельское имение и наше граничили. Наш очень красивый в классическом стиле дворец был построен Екатериной II. Мой муж, капитан конной гвардии и адъютант Императора, с самого начала войны находился на Восточно-прусском фронте.
Как только я получила письмо Татианы, я отправилась в путь в сопровождении сербского посланника Спалайковича – преданного друга моего отца, Короля Петра I – и одной медсестры. Нас ждал специальный поезд.


Среди храбрецов

На огромной белой равнине под Елисаветградом две сербских дивизии, выстроившись в каре, словно застыв в снегу, ожидали моего прибытия. Их командир, знаменитый генерал Михайло Живкович [4], прозванный «железным генералом» за свое героическое сопротивление во главе одной дивизии пяти немецким и австрийским дивизиям, осаждавшим Белград, вышел мне навстречу и отдал рапорт.
В ледяном воздухе, при двадцати градусах ниже нуля, я во весь голос прокричала приветствие, для сербской армии священное:
– Помози Бог, юнаци! (Бог вам в помощь, мои храбрецы!)
Двадцать тысяч голосов дружно отозвались:
– Бог ти помогао! (Бог тебя да сохранит!)
По моей просьбе генерал Живкович собрал теперь вместе спасенные от гибели в 1915 году знамена сербских полков, хранившиеся в этих двух дивизиях. Знаменосцы образовали круг, и я склонилась перед каждым из наших славных штандартов.
Все они были украшены высшими сербскими и русскими наградами за отвагу. Когда я целовала их складки, то почувствовала, что соприкасаюсь моей далекой отчизне.
Несмотря на все желание скрыть чувства, я не могла удержать слез, которые тут же застывали у меня на щеках.
Генерал представил мне своих офицеров, указав, в особенности, на одного поручика – его глазницы, где больше не было глаз, закрывала черная повязка. Это был хорватский доброволец Луйо Ловрич. Во время последнего боя, находясь во главе своей роты, он получил прямой заряд в лицо, отчего ослеп. Тем не менее, едва оправившись от раны, он вернулся к своим подчиненным. Потрясенная, я долго жала руку этого храбреца из храбрецов.
Чуть позже, когда мы снова остались одни, генерал Живкович сказал мне:
– Когда Вы увидите Его Величество Царя, не могли бы Вы от моего имени испросить у него Георгиевский Крест для этого Героя?
– В первую очередь позабочусь об этом, как только буду в Царском Селе, – сказала я.
Прежде чем вернуться в Петербург, мне пришлось еще раз побывать на русском фронте, под Луцком [5], где находился госпиталь, который мы с мужем переоборудовали взамен утраченного в Восточной Пруссии [6] во время грандиозного поражения, при которой была уничтожена армия генерала Реннекампфа [7]. Я посетила, под интенсивным обстрелом немецкой артиллерии, окопы, которые, были заняты Измайловским полком Императорской гвардии и находились всего в нескольких верстах от немецких линий.


Последняя встреча с Царем

Через три-четыре дня после возвращения в Павловск я узнала, что Царь только что прибыл из Ставки (Генерального штаба), это в Могилеве, в 250 км от Петербурга [8].
Наследник престола Алексей и старшая дочь Царя Ольга тяжело заболели, и врачи, казалось, были сбиты с толку.
Я написала Татьяне о своем возвращении и попросила ее узнать у Царя, когда он изволит меня принять. Ответ я получила без промедления: Император приглашал меня на обед на следующий день, 21 февраля 1917 года [9].
Императрица приняла меня в своем салоне [10], и мы говорили о моей поездке и о военных госпиталях, которые я посетила на фронте, – когда вошел Император. Я никогда не видела его лицо таким серьезным и печальным, а глаза столь беспокойными. Мы привыкли видеть его в радостном настроении, но сейчас он показался мне постаревшим и усталым. К ощущению нависших над Россией бед, которые он переживал, как и мы все, добавилась еще болезнь детей.




[Smirnoff, Нови живот [11]: Их беспокойство было очевидным, особенно в отношении состояния здоровья Наследника трона, их единственного сына, которого они любили со всей нежностью и на которого возлагали все свои надежды. Он был очень живым ребенком, хорошо развитым для своего возраста: серьезен как зрелый юноша и одарен силой воли, напоминавшей его деда Александра III. У Царя и Царицы было также четыре дочери, которые, как букет нежных роз, всегда были неразлучны, одна красивее, приветливее и скромнее другой. Я знала этих чудесных девушек, которые, благодаря своему происхождению, достоинствам и личным качествам, имели полное право на радостное и счастливое будущее. Я не могла предвидеть той кровавой и жестокой трагедии, которая позже, в страшную ночь, должна была отнять у нас эти четыре весенних цветка.]
Тем не менее он [Император] изо всех сил старался не выказать своего беспокойства и был очень внимателен ко мне, без перерыва задавая вопросы о моих встречах с сербскими и русскими солдатами.
Поблагодарив его за все, что Россия делает для сербов, я сказала ему:
– Все, что я увидела в этом сербском лагере, было безупречно. Все наши офицеры и солдаты так благодарны Вашему Величеству, так счастливы быть в России!
Взгляд его больших, кротких глаз вдруг словно засветился. Словно в порыве, он воскликнул:
– Но сербы – это герои! Они достойны всего, что Россия и я лично для них сделали. Можешь передать своему отцу и всем вашим соотечественникам, что при заключении мирного договора я буду стоять за них и защищать их дело. Я сделаю все возможное, чтобы Сербия получила все территории, населенные сербами.
Видя его в столь хорошем расположении, я решилась обратиться к нему со своей сердечной просьбой:
– Смею ли я просить Ваше Величество оказать милость одному офицеру, который не серб, а хорват, и который потерял в бою оба глаза?
И я рассказала ему историю поручика Ловрича.
Он внимательно выслушал меня, а затем сказал голосом, исполненным теплоты:
– Я хочу, чтобы он получил свой орден без промедления. А поскольку он офицер сербской армии, я попрошу военного министра, чтобы он сам передал тебе [для него] награду [12].
И вот, три дня спустя, я получила Георгиевский крест и Императорский указ для поручика Ловрича.


[1911 год] [13]

Чтобы лучше описать мои отношения с Царем, позвольте мне вернуться на несколько лет назад. 1 сентября 1911 года я прибыла из Белграда, чтобы вступить в брак с Иоанном, троюродным братом Императора. За день до свадьбы в Императорском Дворце в Петергофе был дан большой официальный обед. Там было, как мне помнится, более тысячи гостей. Я сидела слева от Царя, а справа от него – его тетя, Великая княгиня Мария Павловна [14]. Вскоре, в разгаре общей беседы, Царь обратился ко мне:
– Так как с завтрашнего дня ты становишься членом Моей Семьи, прошу называть меня на «ты», просто Ники.
От такого предложения у меня, признаться, перехватило дыхание, и я не сразу могла ответить. Наконец, взяв себя в руки, я произнесла:
Сир, я обещаю Вам, что это будет первый и последний раз в моей жизни, когда я ослушаюсь Вашего приказа. Но я никогда не позволю себе обращаться к Вашему Величеству иначе, чем сейчас.
– Какая чепуха, – рассмеялся он.
– Нет, Ваше Величество. Мой отец убьет меня.
Отец, сидевший на другом конце стола возле Императрицы, сделал одобрительный знак глазами. Что касается Царя, то он разразился хохотом и, похоже, не был недоволен моим «непослушанием».
Когда я была еще маленькой девочкой, мой отец в шутку называл меня «La Pétroleuse» [Поджигательница], как знаменитую анархистку того времени Луизу Мишель [15]. Я ни в коем случае не была революционеркой, но часто восставала против несправедливости и некомпетентности. И особенно когда люди пытались заставить меня изменить свое мнение против моей воли.


Королевна Елена Сербская и Князь Императорской крови Иоанн Константинович (1911) – L’Illustré, 1958, № 42, 16 oct., p. 37.


Царь дает мне свое благословение
[разговор в столовой зале] [16]

Решив столь удачно вопрос о награде нашего героя, мы перешли в столовую залу. Обычно Император и Императрица обедали со своими детьми. Но в этот день мы остались только втроем.
[Smirnoff, Нови живот [17]: За завтраком, совсем домашним, Император спросил меня, нет ли новостей из Салоник [18], и неоднократно выражал свой восторг по поводу героизма сербских войск. Когда мы перешли к вопросу о причинах наших [сербских] потерь в 1915 году и отступления через Албанию [19], я заявила, что главной причиной этой катастрофы было трусливое и подлое нападение Болгарии.
– Никогда, никогда я не прощу болгарам этого вероломного, жалкого поступка, – живо воскликнул Император. Когда придет время подписывать мирный договор, им от меня не будет никакой пощады.
По тону, в которым были произнесены эти слова, я поняла, что наши сербские интересы в будущем будет защищать сам Русский Царь. Разговор переменился. Мы заговорили о последних новостях с фронта.]
По окончании завтрака, Царица спросила меня, не хочу ли я увидеть Ольгу, ее старшую дочь. И тут же добавила, как бы предупреждая меня, что у нее нет ничего заразного:
– У нее ушной нарыв.
Мы вошли в комнату больной. Ольга всегда была ко мне расположена с любовью. Поэтому с первых же слов, она спросила:
– Есть ли новости от твоего брата?
В тот момент мой брат, Князь-Регент Александр, находился на Салоникском фронте с сербской армией, верховным главнокомандующим которой он был.
Когда я утвердительно ответила, что у него все отлично и что в своем последнем письме он просил меня сообщить новости о ней и о ее сестрах, на разгоряченном лице Ольги расплылась улыбка.
Разве не стоял вопрос о том, что мой брат женится на старшей дочери Царя? [20] О если бы Бог дал, чтобы было так! – И она была бы жива до сих пор [21].


В этой английской газете за ноябрь 1913 г. высказано предположение, что Ольга станет женой князя Александра Сербского, а Татьяна – принца Кароля Румынского (1893–1953, Король Румынии с 1930).

Мне не удалось повидать Татьяну и Анастасию, которые также были прикованы к постели, и опасались, что у них корь. Только Мария, третья дочь из пяти детей Царя, была в добром здравии.
Прощаясь с Ольгой, чтобы долее не утомлять ее, и, охваченная тяжелым предчувствием, я долго прижимала ее к себе и обнимала, хотя и подозревала, что такая сильная лихорадка не могла быть следствием ушного нарыва. Надо сказать, что я три года изучала медицину в Петербургском университете, – до рождения сына Всеволода в 1914 году, – и оставила эту учебу с большой неохотой.
Перед уходом я попрощалась с Царем, не в силах предположить, что это прощание окажется последним.
– Останется ли Ваше Величество в Царском Селе? – спросила я.
– Это будет зависеть от мнения врачей. Я узнаю его завтра утром. Я останусь, если это корь. Если нет, то завтра я уеду на фронт.
Он поцеловал меня и дал свое благословение [перекрестил]. И в этот момент я увидела в его больших голубых глазах глубокую печаль, которая осталось у меня как последнее воспоминание о нем.

Публикация, перевод и комментарии В.В. СЕРАФИМОВА


Примечания

[1] Перевод с французского по машинописи: USA. Columbia university library. Rare Book & Manuscript Library. Helene Romanoff Papers. BAR Gen Ms Coll/Hʹelène Romanoff, sheet № 7 reverse-13 (p. 1-12). Разночтения, иллюстративные материалы по изданию: L’Illustré, 1958, № 42, 16 oct., p. 36-38.
[2] Имеется в виду Комитет Великой княжны Татианы Николаевны для оказания временной помощи пострадавшим от военных действий (Татианинский комитет), образованный 14 сентября 1914 г. по Высочайшему Указу. Комитет координировал помощь беженцам, переселившимся внутрь страны из 16-ти западных губерний.
[3] В настоящее время город Кропивницкий (до 2016 г. – Кировоград) на территории Украины.
[4] Живкович Михайло (1858–1930) – генерал сербской армии, командующий Сербского Добровольческого корпуса (с октября 1916 г.).
[5] Перед возвращением в Петроград княгиня Елена Петровна заехала на Юго-Западный фронт, в составе которого в лейб-гвардии Измайловском полку служил младший брат ее мужа, князь Константин Константинович. Проездом она остановилась в Киеве. В дневниках Императрицы Марии Федоровны, проживавшей там, в записи от 31 января (13 февраля) 1917 года можно найти следующие строки: «К чаю пришла Елена Петровна, была [очень мила]. Она приехала из Одессы и направляется в [Луцк]». – Дневники Императрицы Марии Федоровны (1914–1920, 1923 годы). М.: Вагриус, 2005, с. 173. – Прим. Г.И. Шевцовой. (Последний свидетель, 2023, с. 142, прим. 13).
[6] В августе 1914 года по инициативе княгини Елены Петровны на средства семьи Великого князя Константина Константиновича организован и отправлен на фронт подвижной лазарет Мраморного дворца. Его финансирование на личные и привлеченные средства семья Великого князя осуществляла до марта 1917 г. – Прим. Г.И. Шевцовой. (Последний свидетель, 2023, с. 142, прим. 14).
[7] Павел Карлович (Пауль Георг Эдлер) фон Ренненкампф (1854–1918, Таганрог) – генерал от кавалерии (1910), генерал-адъютант (1912). В Первой мiровой войне Командующий 1-й русской армией, победитель 8-й германской армии при Гумбиннене. По-видимому, Елена Петровна имеет в виду следующий эпизод военных действий осени 1914 г.: после того как в Танненбергском сражении потерпела поражение 2-я русская армия, армия Ренненкампфа заняла оборону по линии рек Дейма, Алле и Мазурских озёр. 7 сентября мощной обходной группой противник обрушился на левый фланг 1-й армии Ренненкампфа. Главнокомандующий фронтом генерал Жилинский, вопреки обещаниям, не сумел обеспечить поддержку 1-й русской армии со стороны других соединений, а потому Ренненкампфу пришлось спешно отступать. Упорное сопротивление левофлангового 2-го корпуса генерала В. А. Слюсаренко, а также своевременные действия самого командующего армии позволили сорвать планы противника, избежать окружения и к 15 сентября отойти за р. Неман.
[8] Во «Вступлении к мемуарам (в целом)» отмечена та же подробность [см.: https://sergey-v-fomin.livejournal.com/794526.html – прим. 20]. Можно было бы думать, что печатной редакции она повторена по причине отказа редакции «L’Illustré» напечатать «Введение», которое так и осталось в машинописной рукописи. Однако и в машинописи (Helene Romanoff Papers) эта подробность повторена дважды. И это, скорее всего, свидетельствует о разновременности написания «Вступления» и «Я была в Екатеринбурге». Если первое создавалось в период с конца 1940-х до 1958 г., то последняя часть в основном была написана, очевидно, значительно раньше – до 1934 г. См. также здесь прим. 21.
[9] Точность даты приема Елены Петровны в Царском Селе подтверждаются дневниковыми записями Императора: «21 февраля. Вторник. /…/ Завтракала Елена Петровна», а также Императрицы: «Февраль 21-го. Вторн[ик]. /…/ 1 ч[ас]. [Завтрак:] Елена П[етровна]. 2 ½. Кн[язь] Белосельский-Белозерский /…/» – Дневники Николая II и Императрицы Александры Федоровны, 2019, с. 159, 160. Таким образом, встреча за завтраком продолжалась более целого часа. До того еще имела место беседа с Государем и Государыней в салоне Императрицы. См. здесь прим. 10. На следующий день 22 февраля Император убыл в Ставку.
[10] Первая часть разговора проходила в салоне Императрицы, вторая – в столовой зале.
[11] Smirnoff, 1928, p. 44-45; Нови живот, 1922, с. 34.
[12] Обычным порядком для получения Георгиевских наград необходимо было предварительное решение Георгиевского комитета, созданного в начале Великой войны как в целях некоторой «демократизации» процесса присвоения Георгиевских боевых наград, так и в целях увеличения материальной помощи георгиевским кавалерам. Комитет возглавил брат Николая II Великий князь Михаил Александрович.
[13] Подзаголовок добавлен мною. – В.С.
[14] Великая княгиня Мария Павловна (1854–1920) – жена Великого князя Владимира Александровича, родного дяди Царя. В тексте используется европейский титул «La Grande-duchesse Vladimir».
[15] Луиза Мишель (1830–1905) – воспитанница последователей Ф.-М. Вольтера и Ж.-Ж. Руссо. Известен случай, когда еще в детстве ее старший кузен Жюль похвалил Луизу за успехи в учебе, сказав, что «среди девочек она редкий феномен», она в гневе разбила о его голову свою самодельную лютню. Яркая деятельница эпохи Парижской Коммуны (1871), сельская учительница, поэтесса, феминистка. Вместе с Жорж Санд (писательский псевдоним А.-А.-Л. Дюпен, в замужестве баронессы Дюдеван, 1804 – 1876) была одной из немногих женщин XIX века, носивших мужскую одежду. Пропагандировала идеи анархизма, являлась сторонницей М.А. Бакунина и П.А. Кропоткина. В 1883 г. Мишель была в очередной раз арестована за участие в уличных беспорядках, во время которых подзадоривала («поджигала») толпу к разграблению лавок, и была приговорена к 6 годам тюремного заключения.
[16] Подзаголовок добавлен мною. – В.С.
[17] Smirnoff, 1928, p. 45; Нови живот, 1922, с. 34-35.
[18] В Салониках сражались в начале 1917 г. сербские войска под предводительством брата Елены Петровны Князя-Регента Александра Петровича Карагеоргиевича – см. здесь ниже.
[19] См. https://sergey-v-fomin.livejournal.com/791204.html
[20] Ольга с 18 лет была неравнодушна к сербскому князю Александру. Она пишет в дневнике о встречах с ним, при посещении им России в начале 1914 г., пользуясь специальным шифром для выражения своих девичьих чувств (далее зашифрованные фрагменты выделены курсивом):
«12 января [1914 г.] Александр Сербский приехал. (В русской форме. Ух какие глаза).
15 января. В 9 ½ мы 3 с Папа и Тетей поехали в СПБ на освящение нового храма Федоровской Божией Матери в честь 300-летия. Продолжалось с 10 до 1 ¼. Митрополит и т.д. Светлая, большая, хорошая церковь. Около Александра Сербского стояла, он немножко дальше. Ух, ух какой.
17 января. Завтракали с Папà, Тетей, Костей и Александром. С ним сидела. Милый, конфузливый и красивый ужас /…/
23 января. После в Зимнем дв[орце] большой завтрак. После разговаривали. Я довольно долго с Александром. Спаси Господи его /…/»
– Дневники. 1914 / вступ. ст. П.Э. Куликовского и К. Жуньеви-Черникиной, А.П. Малышевой. М.: Кучково поле, 2022. https://saltkrakan.livejournal.com/10835.html?es=1
[21] Данная реплика, на наш взгляд, свидетельствует о том, что основная часть «Я была в Екатеринбурге» была написана ранее 1934 г., когда погиб брат Елены Петровны Король Александр.

https://sergey-v-fomin.livejournal.com/795554.html