МЕМУАРЫ КНЯГИНИ ЕЛЕНЫ ПЕТРОВНЫ (10) - История - АРХИВ

Княгиня Елена Петровна (1884–1962) в пожилых годах.

[Часть 2] Я БЫЛА В ЕКАТЕРИНБУРГЕ [1]
ГЛАВА I
Гроза над Санкт-Петербургом (окончание)

Начало революции

На следующий день доктор [2] заверил Царя, что это не корь, и он уехал, немного успокоившись. Доктор, несомненно, был в сговоре с заговорщиками [3], имевшими целью удалить Царя из Петербурга [4] к моменту, когда там должна была разразиться революция. Не успел Царь приехать в Ставку, как получил депешу от Императрицы, в которой сообщалось, что дети действительно заразились корью и, более того, в очень тяжелой форме [5].

Царские Дети, наголо остриженные после кори – за черной драпировкой. Весна 1917 г.

Не вызывает сомнений, что имелось намерение отделить его от Императрицы, чье влияние, как опасались, помешает ему отречься от престола, – ведь именно это изначально было целью революционеров под предводительством Керенского. Когда через три дня Царь узнал, что произошло восстание, и на поезде выехал в направлении Петербурга, то было уже слишком поздно. Железные дороги были перерезаны и находились в руках повстанцев.
Взятие Варшавы немцами стало страшным ударом, пришедшимся как нельзя «кстати» в разгар революционных потрясений, сотрясавших Россию [6].
Недовольство было повсюду. Оно проявлялось теперь уже не в шепоте, а в криках. Моя свекровь, Великая княгиня Елизавета Маврикиевна [7], принцесса Саксен-Альтенбургская, покинула Павловск и вернулась в Петербург, в Мраморный дворец, где у нас с мужем тоже были большие апартаменты на втором этаже. В этом дворце из голубоватого мрамора, с окнами позолоченной бронзы, наборными дверями и паркетными полами, среди полотен больших мастеров и среди роскошных гобеленов жил некогда последний Король Польши Станислав Понятовский – с момента своего отречения от престола и до самой смерти [8].
Когда в Петербурге разразилась революция, Павловск оказался отрезанным от внешнего мiра. Я больше ничего не знала ни о своем муже, ни о Царе. Поэтому вскоре я приняла решение.
Я сказала Королеве Ольге Греческой, сестре Великого князя Константина (моего покойного свекра), которая с начала войны жила в одном из крыльев дворца:
– Я намерена отправиться в Царское Село и предоставить себя в распоряжение Императрицы, которая сейчас должно быть чувствует себя ужасно одинокой с больными детьми на руках.
– Мы поедем вместе, – ответила Королева Ольга, – на моей машине.
Эта машина была единственной, остававшейся в нашем гараже, все остальные были реквизированы.
До Царскосельского дворца на машине было всего 10 минут езды. Поздно вечером мы подъехали к чугунной решетке Императорской усадьбы. Кажется, это было первое марта 1917 года [9].
Как только мы подъехали, я сказала своей спутнице, не в силах подавить возмущение:
– Смотри! Над Александровским Дворцом больше не развевается Императорский штандарт.
И действительно, его место уже занял красный флаг. А по периметру дворца повсюду были расставлены пулеметы, вокруг которых группировались неряшливо одетые солдаты в красных повязках. Царь еще тогда не отрекся от престола, но мятежники уже взяли инициативу в свои руки.
– Остановитесь внутри у колоннады, – сказала я водителю.
К нам подбежал солдат:
– Вы сюда зачем?
Указывая на Королеву Ольгу, я ответила:
– Это иностранная Королева, она желает приветствовать Царицу. Пригласите секретаря Ея Величества.
Я позаботилась о том, чтобы выглядеть как сестра милосердия. Они, вероятно, приняли меня за санитарку, и никто не задавал мне вопросов.
К нам вышел дворцовый ключник Императрицы, граф Апраксин [10].
– Ея Величество в подвальных помещениях, – пояснил он, – уговаривает последних солдат гвардии остаться и не покидать дворец, пока дети больны. Ея Величество примет вас сию минуту.
Первое, что я увидела, войдя в один их салонов Императрицы, – это подаренный президентом Французской республики огромный тканый гобелен, на котором была изображена Мария-Антуанетта в окружении своих детей! [11]… Несмотря на то, что я раньше видела его уже столько раз, мне показалось, что на этот раз выглядит он зловеще.
Вскоре появилась Императрица, закутанная в оренбургскую шаль, связанную на казачьих хуторах, которая ниспадала к ее ногам.
Ее лицо было спокойным и величественным, и все же оно потрясло меня: за две недели, прошедшие с тех пор, как я ее видела, ее волосы стали совершенно седыми...

[Smirnoff, Нови живот [12]: Как только Царица появилась в дверях салона, у меня возникло ощущение, что передо мной живая французская Королева, какой она, вероятно, была в трагические дни Французской революции. Она, без сомнения, испытывала те же ужасные страдания, что выпали некогда несчастной французской Королеве. И их постигла одна и та же участь…]
– Как дети? – был мой первый вопрос.
– Все четверо еще не встают с постели, – ответила она, – вот и у Марии теперь начинается ужасная простуда. Я хочу, чтобы и она легла в постель, но она отказывается меня оставить одну.
В это время вошла Мария, кашляя и с температурой. Позже мы узнали, что у нее тоже была корь.
Произнося слова медленно и серьезно, Царица поделилась с нами своими опасениями:
Я не знаю, как все обернется, но меня возмущает то, что меня разлучили с Императором. Я знаю, что они собираются сделать все возможное, чтобы заставить его отречься, чему я должна воспрепятствовать. Все телеграфные линии перерезали, и мои послания до Царя уже не доходят. Отчаявшись, я послала нашего генерал-адъютанта Линевича, чтобы он на паровозе отвез письмо и лично доставил его Царю. Я только что узнала, что он по пути арестован [13] и что мое письмо так и не дошло до адресата.
Наступило короткое молчание, затем твердым голосом она продолжила:
Меня особенно возмущает то, что некоторые члены Фамилии не сочли необходимым предоставить себя в мое распоряжение, и что теперь, когда дети больны, а я окружена революционерами, с нами в отсутствие Императора нет ни одного мужчины из числа ее членов.
Она резко повернулась ко мне:
– Ты, подруга... (здесь Императрица назвала члена Императорской Фамилии, которого я не хочу называть, предоставив это Истории) [14], если у тебя будет возможность увидеть ее и ее мужа, ты можешь сказать им, что то, что он сделал, – это предательство, равное предательству Филиппа-Эгалите [15]. Я знаю, знаю, что он отправился в Думу, надеясь быть провозглашенным Императором вместо Николая [16]. Ты также скажи им, что, если нам удастся справиться с ситуацией, они предстанут перед Военным советом [Российской империи] за государственную измену и будут расстреляны [17].
При этих словах Императрица встала.
– Прошу прощения, – сказала она, – я должна спуститься вниз, пока они не сбежали.
Она говорила о солдатах гвардии, которых пыталась только что убедить. Затем, стиснув пальцы и с лицом, в котором мелькнула жесткость, она воскликнула:
– И подумать только, нет никого, кто наладил бы мне связь с Царем!

[Smirnoff [18]: Слова Царицы поразили меня. Я не могла себе представить, чтобы Императрица Российская оказалась в таком положении: не знать, где находится Царь и что с ним происходит! Я понимала всю серьезность этой ситуации. Более того, по городу ходили самые необыкновенные слухи. Одни утверждали, что Царя с минуты на минуту ждут в Думе, где он будто бы вскоре дарует Конституцию. Другие утверждали, что Император отправился на фронт, чтобы поднять войска на борьбу с бунтовщиками. Те, кто приезжали из Петрограда, божились, что Дума уже провозгласила Временное правительство. Это означало, что Царский режим терпит поражение. Я начала понимать, что страшная опасность нависла над всей Россией].
Она была в таком отчаянии, что внезапно я ей сказала:
– Я могу попытаться [наладить связь].
– Ты забываешь, что у тебя тоже есть дети и обязанности по отношению к ним.
– Сударыня, вот в такие-то моменты и отдают жизнь за Царя.
– Благодарю тебя, но я запрещаю тебе это делать.
Она поцеловала Королеву Ольгу, а затем и меня, прижав на мгновение к своей груди, словно знала, что это было наше последнее «прости».

[Smirnoff, Нови живот [19]: Царица держалась с огромным мужеством и благородством. Несмотря на мрачные предчувствия о судьбе Супруга-Императора и страх за больных детей, Императрица поражала нас своим хладнокровием. Это спокойствие можно отнести на счет английской крови, которая текла в ее жилах. Ни разу в эти трагические часы она не проявила слабости, свойственной ее полу. И хотя, будучи матерью и женой, в эти минуты она пережила все, что может испытать мать и жена, она при этом никогда не забывала о своем положении Императрицы. Она жила как Царица и умерла как Императрица... В тот день в Царском Селе я видела русскую Царицу в последний раз на этом свете. Но ее лицо навсегда запечатлелось в моей памяти, потому что именно в такие моменты человеческие существа показывают себя такими, какие они есть. И великие души действительно оказываются великими] [20].

Я получаю известия о Царе

После нашего возвращения в Павловск, я сказала Королеве Ольге:
– Я должна попробовать, несмотря ни на что.
И я изложила ей свой план. Я еду в Петербург, в сербское посольство, и через нашего посланника Спалайковича пытаюсь связаться с теми Думскими, кто наиболее вероятно может знать, где находится Царь.
Королева, знавшая о моем упрямстве, не пыталась меня отговаривать, но предложила помощь:
– Ты не пойдешь одна ночью, в разгар революции. Моя фрейлина, m-me Бальтацци [21], будет тебя сопровождать.
Вскоре мы обе, одетые как медсестры, с головами, обмотанными белыми крестьянскими платками, были уже в пути.
Нам удалось сесть на военный поезд до Петербурга, но не найдя на станции ни одного извозчика, нам пришлось идти семь километров пешком холодной темной ночью под обстрелом. До самого посольства нам не встретилось ни одного человека, кроме трупов, лежавших на улицах. Мы пробирались боковыми улочками, чтобы избежать патрулей, мы слышали по временам шум их бронемашин и пулеметные очереди. Казалось, этот путь длился целую вечность.
В конце концов, мы уже стояли у дверей посольства, причем посланник и его жена, вышедшие на наш звонок, при виде нас онемели от изумления.
Посланник вдобавок позволил себе строго меня отчитать.
– В наше время, – ответила я, – каждый из нас исполняет свой долг, и приходится идти на риски с этим долгом сопряженные.
И я рассказала ему о своем вечернем визите в Царское Село и об отчаянии Царицы. Затем я попросила его сделать все возможное, чтобы узнать, где находится Царь.
Он немедленно позвонил в Думу и официально, как представитель союзной державы осведомился об участи Императора. Ему ответил, кажется, сам Родзянко:
– Царь только что выехал из Ставки и его приезд в Петербург ожидается в ближайшее время.
– Слава Богу, – сказала я. – Я вернусь в Павловск с облегчением. Возвращение Царя остудит горячие головы, и монархия выйдет победительницей из этого испытания!
Посланник проводил нас обратно до станции, причем нам снова пришлось скользить по льду и пробираться через сугробы.
То и дело попадались грузовики с красными флажками, ощетинившиеся штыками и пулеметными дулами, и оттуда слышались вопли матросов и солдат, пьяных от водки и крови. Мимо нас проехала машина вся набитая трупами. Было уже за полночь, когда нам удалось забраться в тесный вагон, заполненный солдатами, которым едва находилось место, чтобы опрокидывать в горло свои бутылки.
Утром после рассвета, я предприняла попытку дозвониться в Александровский дворец. К моему большому удивлению, мне это удалось, и к телефону подошла сама Императрица. И когда я сообщила ей радостную новость, она ответила, что сам Император уже прислал ей телеграмму, где сообщал о своем скором возвращении.
– Мы спасены, подумала я.
Я еще не знала, что в тот момент, напротив, все было уже кончено [22].

Падение Империи

Вечером того же дня в Павловске мы с Королевой Ольгой, обе полные надежд, разговаривали о прошедших событиях. Вошел слуга и объявил о прибытии сербского посланника, у которого было для меня срочное сообщение.
Как только он появился в дверях и я увидела его расстроенное лицо, я поняла, что он с плохими новостями:
– Все кончено, – сказал Спалайкович. – Царь отрекся. Вопрос о престоле остается открытым, так как Царю пришлось отречься не в пользу сына, а в пользу брата Михаила. Но и тот в свою очередь уклонился, предоставив решать проблему народу – это начало анархии...
В ошеломлении я не смогла вымолвить ни слова. Но уже через мгновение я бросилась к телефону и попыталась еще раз связаться с Александровским дворцом. Ответил граф Апраксин.
– Правдивы ли слухи об отречении Царя и Цесаревича от престола?
– К сожалению, да, Ваше Высочество.
– А Царица? Как она перенесла это двойное несчастье?
– Ее Величество, как всегда, сохраняет свое неизменное достоинство в этом испытании. Она ограничилась следующими словами: «Если это двойное отречение может спасти Россию, я склоняюсь перед этим ударом судьбы» [23].
На следующий день революционные газеты объявили, что Император будет доставлен обратно в Царское Село, чтобы быть там заключенным вместе с Семьей.
В последний раз я попыталась связаться с Александровским дворцом. Линия не работала. Занавес из штыков уже отделял Императорскую Семью от мiра живых.

Публикация, перевод и комментарии В.В. СЕРАФИМОВА

Примечания

[1] Перевод с французского по машинописи: USA. Columbia university library. Rare Book & Manuscript Library. Helene Romanoff Papers. BAR Gen Ms Coll/Hʹelène Romanoff, sheet № 7 reverse -13 (p. 1-12). Разночтения, иллюстративные материалы по изданию: L’Illustré, 1958, № 42, 16 oct., p. 36-38.
[2] У Царских детей было несколько врачей.
В дневнике Императрицы от 27 февраля есть запись о встрече с доктором Матиусом Дейном. Возможно, это он лечил Царских детей от кори. – Дневники Николая II и Императрицы Александры Федоровны, 2019, т. 1, с. 200. Княгиня Елена Петровна, может быть, имела в виду профессора С.А. Острогорского (1867–1934, Ревель), доктора медицины, одного из основоположников российской школы врачей-педиатров. Он был почетным лейб-педиатором Двора Е.И.В. В январе и феврале он посещал Цесаревича Алексея практически ежедневно, однако, с 29 февраля его визиты прекратились. Он объяснил это отсутствием транспорта для поездок от Петербурга до Царского Села. Затем Царских детей лечили царскосельские доктора Поленов и Арбузов (Зимин И.В. Врачи Двора Его Императорского Величества, или как лечили Царскую Семью: повседневная жизнь Российского Императорского двора. М.: Центрполиграф, 2018, с. 278–279). Баронесса София Буксгевден этот период в своих мемуарах описала иначе: «Лишь один из докторов [Острогорский–?], лечивших Царских детей, счел необходимым отказаться от своих обязанностей. В своем послании он заявил, что больше не считает себя придворным доктором». – Буксгевден С., баронесса. Венценосная мученица. Жизнь и трагедия Александры Федоровны, Императрицы Всероссийской. М.: Русский хронограф, 2012, с. 271.
[3] 1) Предположение Елены Петровны, в принципе, может иметь под собою историческое основание.
Ср. мнение эксперта-медика И.В Зимина, специалиста по истории Придворной медицины:
«Одной из главных задач Инспектора Придворной медицинской части являлся подбор медицинских кадров в это элитное медицинское подразделение Министерства Императорского Двора /…/ обращали внимание не только на квалификационный уровень кандидата, но и на его /…/ степень благонадежности /…/ [Полицейский] контроль распространялся как на низший медицинский персонал, так и на врачей /…/ Например, при проверке на благонадежность в конце 1913 г. врача М.Г. Данилевича было установлено, что в 1905 г. он в Витебской губернии “посещал еврейские молельные дома, где будто бы среди еврейской молодежи произносил агитационные речи” [РГИА, ф.508, оп. 1, д. 1906, л. 172, 176]. Кроме того, в мае 1905 г. он был арестован при ликвидации местной организации партии социалистов-революционеров. Инспектор Придворной медицинской части Н.А. Вельяминов пытался заступиться за [этого] врача». – Зимин И.В.
Деятельность Пpидвоpной медицинской части Министеpства Импеpатоpского Двоpа. – 1843–1917 гг. – Проблемы социальной гигиены и истории медицины, 2002, № 3, с. 60. Курсив мой – В.С.
2) Хотя нам с абсолютной точностью пока не удалось установить фамилии врачей, которые диагностировали заболевших Царских детей в 20-х числах февраля 1917 г., однако, основную ответственность за допуск врачей в Александровский дворец нес главный лейб-хирург Инспектор Николай Александрович Вельяминов (1855–1920), пребывание которого в свите Императора зафиксировано 3-мя днями позднее в Могилеве 25 февраля. – Камер-фурьерский журнал от 2 марта 1917 г. с записью об отречении Императора Николая II от престола. [Подлинник хранится в РГИА], л. 2 https://www.prlib.ru/item/465791.
3) Обсуждалась в историографии и медицине неоднозначная по своим итогам роль лейб–хирурга Вельяминова и др. лечащих врачей у одра смертельной болезни Императора Александра III:
«В январе 1894 г. Царь заболел “скучной инфлюэнцией”, переросшей в пневмонию /…/ Непосредственно за здоровьем Императора следили хирурги Г.И. Гирш и Н.А. Вельяминов /…/ [был приглашен] проф. Г.А. Захарьин [было назначено лечение] /…/ В начале 20–х чисел января здоровье Царя начало поправляться, он /…/ перестал принимать врачей [!] С.Ю. Витте сообщает, что проф. Захарьин “очень жаловался на то, что вообще Император Александр III не исполняет того режима и лечения, которые ему предписаны /…/”
[В сентябре 1894 г. Императрица Мария Феодоровна отменила [!] предписанную Захарьиным Царю строгую диету.] Впоследствии берлинский профессор Лейден одобрил это решение, заявив, по словам Императрицы, что “я очень хорошо сделала, что заставила Государя кушать, а то Его слишком ослабило бы, если бы Он не принимал никакой пищи»” /…/ К 3 октября 1894 г. в Ливадии собираются все медики, наблюдавшие в разное время русского Царя /…/ Н.А. Вельяминов (хирург) /…/ Выяснилась совершенно парадоксальная вещь: что Император огромной страны находился практически без правильной медицинской помощи». – Зимин И.В., Лукичев Б.Г., Клечиков В.З. История болезни и смерти Императора Александра III. – Нефрология, 2002, т. 6, № 1, с. 102, 104. Курсив мой – В.С.
[4] Несомненно, что, кроме мнения врачей, сказались и другие влияния при принятии Государем принципиального решения об отъезде в Ставку 22 февраля.
1) Свидетельствует баронесса С. Буксгевден: «В течение всей зимы в Русской армии шла подготовка, реорганизация и перестройка войск. Именно в связи с этой реорганизацией Императора уговорили против его воли вернуться 8 марта [22 февраля по ст. стилю] в Ставку. Он решил ехать только после срочной телеграммы генерала Алексеева и, выезжая, намеревался провести там только 8 дней. Он предложил мне остаться и обратился к Императрице: “Генерал Алексеев настаивает на моем приезде. Я действительно не могу себе представить, чтó могло случиться, чтобы была такая необходимость в моем срочном присутствии в Ставке. Я должен поехать и увидеть все сам. Я намерен провести там не больше недели, так как мне нужно быть здесь”». – Буксгевден, 2012, с. 253.
2) Генерал Александр Иванович Спиридович (1873–1954) писал в своих воспоминаниях: «21-го числа [февраля] Государь принял министров [М.А.] Беляева [1863–1918] и [Н.Н.] Покровского [1865–1930], [И.Г.] Щегловитова [1865–1918], а вечером [А.Д.] Протопопова [1866–1918]. Протопопов уверял Его Величество в полном спокойствии в столице, желал хорошего путешествия и скорейшего возвращения. Потом Протопопов был принят Императрицей. Уходя из Царских покоев, Протопопов сказал весело скороходу Климову: “Вот, Климов, ваши генералы уговаривают Его Величество не уезжать в Ставку и говорят, что будут какие-то безпорядки. А я вам говорю, можете ехать, все в порядке, берегите Государя”. И похлопав по плечу Климова, министр быстро пошел к выходу. Позже эти заверения Протопопова не раз будет вспоминать Царская прислуга». – Спиридович А.И. Великая война и Февральская революция: Воспоминания. Минск: Харвест, 2004, с. 488.
3) Генерал-майор Д.Н. Дубенский в ходе дознания показал следователям ЧСК Временного правительства следующее: «У меня 21-го [февраля] был [генерал] Спиридович /…/ он признавал, что уезжать из Петрограда [для Государя] невозможно, потому что тут накопляются такие события, которые, по его мнению, должны были бы Государя остановить… Насколько я припоминаю, кажется было так: Государь ехал на короткое время, 1 марта он должен был вернуться [в Петроград] /…/ Вероятно, [генерал] Алексеев его вызвал или были какие-нибудь события /…/» – Падение царского режима / ред. П. Е. Щеголев – Л.: Государственное издательство, 1926, т. 6, с. 387-388.
[5] 1) Свидетельствует генерал Спиридович: «23 февраля, в четверг, в 3 часа дня Государь прибыл в Савку. Из полученного вечером [того же дня] письма от Царицы Император узнал, что у Ольги Николаевны корь. А также у Наследника. Это очень обезпокоило Его Величество, он вызвал [лейб-хирурга] Федорова [Сергей Петрович Фёдоров (1869–1936)], беседовал с ним и даже говорил о поездке детей в Крым». – Спиридович, 2004, с. 564-565.
2) В 18 м 44 м 23.02 Император направил в Царское Село телеграмму: «Ее Величеству. Какая досада! Так надеялся, что они избегнут кори /…/» – Переписка Николая и Александры Романовых. М.; Л.: Государственное издательство, 1927, т. 5, с. 212.
3) Адъютант Императора полковник А.А. Мордвинов в своих воспоминаниях пишет: «В субботу 25 февраля была наша последняя продолжительная прогулка с Государем по живописному Могилевскому шоссе /…/ Его Величество был спокоен и ровен, как всегда, хотя и очень задумчив, как все последнее время. /…/ Помню, что во время этой прогулки Его Величество сообщил нам, что получил печальное известие о том, что Великая княжна Анастасия Николаевна заболела корью и что теперь из всей семьи только Мария Николаевна еще на ногах, но что он опасается, что она скоро разделит участь своих сестер». – Отречение Императора Николая II. Воспоминания и документы / ред. В.М. Хрусталев. М.: ПРОЗАиК, 2018, с. 84-85.
В итоге, все Царские дети переболели в этот период корью.
[6] Германские войска вошли в Варшаву полутора годами ранее – 1 августа 1915 г. Возможно, Елена Петровна имеет в виду, что таким образом в западном подбрюшье Имперской России образовался мощный вражеский плацдарм.
[7] Во французском подлиннике употреблен европейский титул «La Grande-duchesse Konstantin».
[8] Станислав Август Понятовский (1832–1798, Санкт-Петербург), последний монарх Речи Посполитой, Король Польский и Великий князь Литовский (1764–1795). Один из бывших фаворитов Императрицы Екатерины II, подписал в Гродно акт отречения от престола Речи Посполитой 25 ноября 1795 г., в день именин Российской Императрицы: это был раздел Польши и частичное присоединение ее к России, – акт осужденный, но не отмененный впоследствии новым Российским Императором Павлом I. Затем Король Станислав проживал в Петербурге вместе со своей многочисленной свитой и скончался в своей резиденции в Мраморном дворце.
[9] Этот визит состоялся в судьбоносный для России и Династии вечер – 2 марта 1917 г. В дневнике Александры Федоровны отмечено: «2 марта, четверг. Т[етя] Ольга и Елена зашли на минутку». На следующий день Императрица написала об этой встрече Николаю Александровичу: «Тетя Ольга и Елена пришли справиться о новостях – очень мило с их стороны». – Дневники Николая II и Императрицы Александры Федоровны, т. 1, с. 253, 259; Переписка Николая и Александры Романовых / Предисл. М.Н. Покровского, т. 5. Петроград: Гос. изд-во, 1927, с. 231.
[10] Граф Петр Николаевич Апраксин (1876–1962) – гофмейстер Высочайшего Двора, секретарь-распорядитель Императрицы, ведал канцелярией и придворным церемониалом.
[11] Гобелен «Портрет Марии Антуанетты с детьми», копия с картины М.-Э.-Л. Виже-Либрен (1755–1842), был подарен Александре Федоровне президентом Французской Республики Эмилем Лубе в мае 1902 г. в ходе его визита в Россию.
[12] Smirnoff, 1928, p. 54; Нови живот, 1922, с. 36-37.
[13] В ранней редакции (Smirnoff, 1928, p. 54; Нови живот, 1922, с. 37) Царица добавляет: «по приказанию Керенского».
[14] Имеется в виду Великая княгиня Виктория Феодоровна (1876–1936, Германия), жена Великого князя Кирилла Владимировича.
[15] Луи Филипп Жозеф, герцог Орлеанский, герцог Шартрский (1747–1793, Париж). В 1771 году стал великим мастером масонской ложи Великий восток Франции. Во время Французской революции примкнул к революционерам, отказался от титула, стал «гражданином» и принял фамилию Эгалите (равенство). В Конвенте голосовал за казнь своего родственника Короля Людовика XVI. Однако в течение того же 1793 года гражданин Эгалите погиб сам: во время Революционных войн его сын Луи-Филипп оказался замешанным в контрреволюционный заговор, что привело к аресту, осуждению и казни Эгалите-отца. Перед гильотиной Филипп потребовал две бутылки шампанского и взошёл на эшафот с совершенным бесстрашием. Ненавидевшие его роялисты отметили: «Жил как собака, а умер, как подобает потомку Генриха IV».
[16] 1) Ср. свидетельство дворцового коменданта Императора генерал-майора Свиты Владимира Николаевича Воейкова (1868–1947): «Великий князь Кирилл Владимирович, с царскими вензелями на погонах и красным бантом на плече, явился 1 марта в 4 часа 15 минут дня в Государственную Думу, где отрапортовал председателю Думы М. В. Родзянко: “Имею честь явиться Вашему Высокопревосходительству. Я нахожусь в вашем распоряжении, как и весь народ. Я желаю блага России”, – причём заявил, что Гвардейский экипаж в полном распоряжении Государственной Думы». – Воейков В. С Царём и без Царя. Воспоминания последнего Дворцового Коменданта Государя Императора Николая II. Гельсингфорс: Отпечатано в тип. Oy. Littera, 1936, с. 251.
2) Вот как об этом пишет в своих мемуарах княгиня Ольга Палей: «…Великий князь [Кирилл Владимирович] пришел [в Таврический дворец] – предложиться вместе с полком и ждал час под дверьми, пока Родзянко не соизволил выйти и пожать ему руку. Вернувшись к себе, Великий князь водрузил на крыше дома красный флаг». – Палей О.В. Воспоминания с приложением писем, дневника и стихов ее сына Владимира. М.: Захаров, 2005, с. 27.
[17] В письме к Императору № 562 от 3 марта Александра Феодоровна сообщает: «В городе муж Даки [Великий князь Кирилл Владимирович, муж Великой княгини Виктории Феодоровны] отвратительно себя ведет, хотя и притворяется, будто старается для Монарха и Родины /…/» – Переписка Николая и Александры Романовых, т. 5, 1927, с. 231.
[18] Smirnoff, 1928, p. 52-53. Этот отрывок отсутствует в издании: Нови живот, 1922.
[19] Smirnoff, 1928, p. 54-55; Нови живот, 1922, с. 37-38.
[20] В несколько ином переводе это место из книги: Smirnoff, 1928 уже цитировалось в российской и зарубежной историографии Царской Семьи: 1) Савченко П. Государыня Императрица Александра Федоровна. Джорданвилль: Свято-Троицкий монастырь, 1983, с. 91; 2) Дневники Николая II и Императрицы Александры Федоровны, 2019, с. 259, прим. 8 (отв. ред. В.М. Хрусталев).
[21] Бальтацци Софья Аристидовна, фрейлина вдовствующей Королевы эллинов Ольги Константиновны.
[22] Было утро 3 марта. Накануне 2 марта в 15 ч. Император объявил в высших политических и военных кругах о своем отречении и около 23 ч 50 м подписал сам акт – телеграмму «Начальнику Штаба».
[23] Свидетельствует баронесса С. Буксгевден, со слов графа Павла Константиновича Бенкендорфа, генерал-адъютанта, генерала от кавалерии, обер-гофмаршала (1853–1921), который во время Февральской революции находился в Александровском дворце рядом с Императрицей Александрой Феодоровной и Царскими детьми. После ареста Николая II и его Семьи находился под арестом вместе с ними, и расстался с ними, когда они были сосланы в Тобольск. (Написал воспоминания о Царской Семье):
«Граф Бенкендорф сказал об Императрице, когда она услышала известие об отречении Императора: “Elle est grande, grande… mais j’avais toujours dit, que c’était un de ces caractères qui s’élèvent au sublime dans le malheur” [Она великая, великая… я всегда говорил, что это один из тех характеров, чье величие проявляется в несчастье – франц.] Те, кто был с ней во время ее заключения в Царском Селе и Тобольске, могут подтвердить истинность моих слов». – Буксгевден, 2012, с. 316-317.