С точки зрения законников, он был мелочник. Крал пайки, ложки, не брезговал портянками. Крал у каждого безо всякого разбора. Для него не существовало правил и законов. Воровская мораль была ему чужда. У него было одно желание — поесть. К этому он стремился всеми путями. Когда его били, а били его часто, он не кричал. Если можно было вырваться — вырывался и исчезал. Спал со мной рядом и часто давал докуривать бычки, а если охота проходила удачно, то и целые закрутки.

Сердце у него несомненно было доброе, а фамилия Гоглидзе.
Небольшого роста, скорее щуплый, смотрел исподлобья черными как слива глазами.

Как-то вечером, после скудного лагерного ужина, лежа на нарах, я боролся с мечтами и дремой. Голод уже не мучил, а был как привычная боль. Барак засыпал. Со всех сторон несся храп измученных непосильной работой людей. Воздух от махорочного дыма смешанного с отвратительным запахом мокрых портянок, казался синим и тягучим и проплывал тяжелыми волнами перед мерцающей тускло лампочкой.
Ночной дневальный, сидя на табуретке около двери, мучительно старался преодолеть сон. За открытой дверцей печки плясали желтые языки пламени. Мои веки опустились и сознание начало уходить в небытие. Кто-то тронул меня за плечо и я открыл глаза. Надо мною склонился Гоглидзе.

«Юрка», зашептал он быстро, «сейчас в зону привезут капусту. Пойдем».

Капусту для нашего питания привозили по вечерам, когда голодные и истомленные работяги засыпали. Это была необходимая предосторожность потому, что несмотря на дюжих комендантов с палками, охранявших грузовики с полугнилой капустой, озверевшая голодная орда растащила бы ее в момент.
Зато все фитили готовились к набегу. Они таились за кухней, за бараками, во всевозможных темных углах. Двенадцать свирепых горилл-комендантов из ссученных воров стояли перед воротами, вооруженные здоровенными палками.
Бесшумно, как ночные тати, скользили темные тени доходяг. Место разгрузки, задний вход в кухню, освещался лампочками Ильича.
Голодная рать шла на приступ пользуясь каждым возможным прикрытием, каждой удачно упавшей тенью. Наконец ворота со скрипом раскрылись и три грузовика подъехали к кухне. Спинами к грузовикам стояла охрана.

Вдруг тени ринулись к машинам. Палки заработали, но разве голодного фитиля остановишь палкой?
Получив солидный ударчик палкой по спине я исчезал за углом нашего барака, унося под телогрейкой маленький, жалкий качан капусты. Это была удача, так как обыкновенно капусту приносил Гоглидзе. Сидя на корточках за бараком, я ждал.

Через некоторое время появился мой напарник с большой шишкой на лбу и полной пазухой капустных листьев. На эти случаи у нас в сокровенном тайнике хранилась почтенных размеров консервная банка от канадской тушенки. На середине лагерного двора, зимой и летом, днем и ночью горел вечный огонь. Для пояснения скажу, что мы находились на нефтеразработках. Насчет нефти не знаю, но газу было очень много. Ко всем печам в бараке подходили трубы. Такая же труба вела к середине двора.
Очевидно когда-то там стоял барак.

Выходящий из трубы газ горел неугасимым огнем. В этом месте посылочники устраивались варить пищу. Туда мы и направили наши стопы. Трубу хитрые заключенные подсунули под камни, огонь накалял их и вырываясь между ними образовывал места над которыми могла быть поставлена кастрюля банка или котелок.

О том чтобы вымыть капусту не было и речи. Напихав полную банку, мы поставили ее на огонь, а сами сели ожидать в стороне.
Тут же два счастливых посылочника варили в котелках пшенную кашу, держа в руках приготовленное для заправки сало. В стороне на кусочке железа жарился лук. Сказочный запах опьянял нас и кружил голову.
Через некоторое время баловни судьбы, а это были литовцы, заправили свою кашу и понимающе посматривали друг на друга помешивая деревянными ложками варево.

К нам приближались две фигуры.
Когда они вошли в призрачный свет отбрасываемый огнем, то мы в них безошибочно определили блатных и притом законников. Законной пайки они не берут, но посылочников не щадят. Таким париям как мы бояться не стоило и мы спокойно созерцали происходящие события.
Законники подошли к огню:
«Чья каша», спросил один из них.
Литовцы мялись и молчали.
«Ничья, Ванька», сказал другой. «Вот лафа».
«Ну, вы там, огоньки», крикнул Ванька, «ложки есть?»

Как не быть ложкам. Ложка в лагере первое дело. Мы нырнули руками за голенища валенок и подали им ложки. Блатные присели и поев немного поставили перед нами котелки.
«Ну, давай, ешь, быстро», сказал тот, который назывался Ванькой.
Ясно, что мы долго не ждали и котелки мгновенно опустели. Блатные сплющили их ногами и ушли. Мы оставили капусту и исчезли. По лагерному это был счастливый день. Много ли человеку нужно, как говорил Толстой.

Добравшись до барака со степенной неторопливостью фитилей мы сняли наши лохмотья, умостились на нарах поудобней, скрутили закрутку и закурили под телогрейку, чтоб не виделось огня.
Увидят — отберут.

За окном небо мутное и пустое как наша баланда, уже начинало светлеть.

Г. Зигерн-Корн