Княгиня Елена Петровна (1884–1962) в пожилых годах.

[Часть 2] Я БЫЛА В ЕКАТЕРИНБУРГЕ
ГЛАВА VI [1]
Горизонт проясняется (начало)

На исходе второй ночи, проведенной в поезде, мы прибыли в Москву. В сопровождении тех же красных охранников меня пешком отвели на Лубянку, в страшную тюрьму, ставшую одновременно главным штабом ЧК. Не успела я войти в дверь, как охранник сообщил мне, что меня хочет видеть Петерс [2], литовец [3], одно имя которого заставляло всех дрожать от страха [4].


Яков Христофорович Петерс (около 1918 г.)

Через минуту меня провели в его кабинет. Он сидел за своим столом. Стоя перед ним, я вглядывалась в его лицо, ощущая на себе невыносимый блеск его глаз, его взгляд, пронзительный и неподвижный [5]. На этот раз, подумала я, настал мой последний час. Лишь этот помысел сверлил мой мозг в продолжение недолгого молчания, которое наступило, прежде чем началась беседа.
Затем он начал меня расспрашивать.
– Почему Вас арестовали?
[L’Illustré: – Я до сих пор не знаю. Мне так и не объяснили ни малейшей причины.
– Вы cами кто?] [6]
И снова звучал тот же вопрос. И снова я дала тот же ответ:
– Я дочь Короля Сербии и жена Великого князя Иоанна Романова.
Фамилия «Романов» прозвучала подобно оплеухе.
– Романов? – прорычал он [7].
– Иоанн Константинович, заключенный в Алапаевске вместе со своими братьями.
– Это был ваш муж?
Во мне внезапно упало сердце.
– Как я должна понимать Ваше «это был»? Что с ним сталось?
Петерс встал, сделал два-три шага по комнате, потом остановившись сказал:
– Не знаю.
Но не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что он все прекрасно знал. Эта ложь, пусть и с благими намерениями, внушала мне тревогу.
– Правда ли, что они бежали из Алапаевска, как мне сказали в Екатеринбурге?
– Не знаю.
Он не мог этого не знать. Но я все-таки не могла поверить, что мой муж убит, что они все были убиты.
– Можно Вам задать еще один вопрос?
– Конечно. Какой?
– Что сталось с Царем?


Религиозный фанатик революции

Задавая свой вопрос, я непрерывно смотрела ему прямо в лицо, надеясь уловить малейшее движение мускул, которое могло выдать истину. После нескольких секунд колебаний он ответил:
– Его расстреляли.
Я была ошеломлена. Значит, правдой был рассказ нашего Монгола?
– А Царская Семья?
– Их всех расстреляли.
– Но ведь это самое отвратительное, самое чудовищное событие в истории человечества! Как такое возможно?
– Чего Вы хотите? – отвечал он, пожимая плечами. – Они там дикари, на Урале.
Я молча задыхалась от стыда и негодования, решившись, однако, не давать воли слезам, чтобы не выставить себя на посмешище.
Тяжелую паузу прервал Петерс:
– Мне сказали, что у Вас было двое детей и что Вы оставили их, чтобы следовать за своим мужем. Это правда?
– Я не знаю, живы ли они, так же как не знаю, жив ли мой муж.
– Где они были тогда?
– В Мраморном дворце в Петербурге, и вот уже десять месяцев тому. С тех пор у меня не было никаких известий о них [8].
Мне показалось, что движение сострадания мелькнуло на его жестком, неподвижном лице. И к моему изумлению, он сказал:
– Обещаю Вам, что сегодня же позвоню в Петроград и спрошу о них. Я буду держать Вас в курсе.
Впервые за долгое время кто-то проявил ко мне человеческие чувства. Я горячо поблагодарила за это своего собеседника. Позже я узнала, что Петерс был, действительно, религиозным фанатиком революции, своего рода апостолом, который верил в свою миссию дать России новую жизнь, новое лицо [9] и не останавливался ни перед чем ради достижения этой цели, осуждая бессмысленные эксцессы [10]. Будучи революционером, этот литовец [11] тоже прошел через суровые царские тюрьмы [12].


Квартира в Кремле

Когда наша беседа с Петерсом, казалось, была закончена, он вдруг сказал:
– Я не намерен держать Вас в тюрьме. Но я должен подстраховаться и иметь Вас под наблюдением столько, сколько потребуется. Я распорядился, чтобы для Вас приготовили квартиру в Кремле.
Я еще не успела прийти в себя от удивления, как Петерс позвонил и вошел другой литовец, узнаваемый по акценту [13], и спросил, какие будут распоряжения. Петерс приказал ему проводить меня в отведенную мне квартиру, а затем повернувшись сказал:
– Вы еще не свободны. Двое часовых будут на страже у Вашей двери. А я постараюсь приходить к Вам как можно чаще.
Поблагодарив его и попрощавшись, я вышла вслед за его секретарем. Сани на полной скорости доставили нас в Кремлевскую крепость. Нас встретил комендант. Это тоже был литовец [14], и позже я узнала, что он был в составе экипажа знаменитого «Потемкина», восставшего в 1905 году. Он был настолько жесток, что своими руками бросал тогда офицеров в корабельную топку [15].
После выполнения обычных формальностей комендант, секретарь и несколько охранников-красноармейцев повели меня длинными коридорами. Затем мы пересекли Георгиевский зал, который некогда был тронным залом, но трон уже был убран оттуда, и мое сердце сжалось. Потом мы прошли через Екатерининский зал, где перед моей свадьбой я получила из рук Царя орденские знаки членов Императорской Фамилии (бриллиантовая звезда Св. Екатерины и красная орденская лента с серебряной каймой) [16].


Екатерининский зал Большого Кремлёвского дворца (1896)


Знак ордена Святой Екатерины (большой крест) с бантом (XIX в.)

Затем двое часовых отступили в сторону: это была дверь в мои апартаменты, мою позолоченную тюрьму. Большая прихожая, гостиная, спальня и ванная комната. После всего, что я пережила, это было прекрасно.
– Был уже почти полдень, когда я осталась одна.
Вскоре появился охранник с двумя обеденными судками и сказал:
– Вам повезло. Вы питаетесь от кухни народных комиссаров.
Передо мной было великолепное жаркое, немного овощей, хлеб, масло и пачка чая. Но едва-едва смогла я насладиться этим пиршеством, так как мой желудок, привыкший к лишениям, отказывался его принять [17]. Затем прибыл охранник, отвечающий за эту часть крепости:
– Я был солдатом в Преображенском полку под командой Вашего тестя, Великого князя Константина, – сказал он.
Я пожала ему руку и предложила обед, который превосходил мой аппетит и мои силы. Взамен он предложил нагреть воды для ванны, на что я с радостью согласилась.


Я узнаю, что мои дети в Швеции

Как только он вышел, часовой распахнул дверь, и появился Петерс. Он хотел узнать, не нуждаюсь ли я в чем-либо. Но главное, он пришел сказать, что звонил в Петроград и узнал, что мои дети два месяца назад покинули Россию со своей бабушкой, Великой княгиней Елизаветой Маврикиевной, и находятся в Швеции.
– Слава Богу, они в безопасности, – воскликнула я, – и от всей души поблагодарила Петерса за то, что он так быстро исполнил свое обещание, при том что не очень-то верилось, что он это сделает.
– Может быть у Вас возникнут какие-нибудь нужды, – сказал он, – я завтра еще зайду.
С этими словами он ушел. Я приняла ванну и легла в постель. Но не могла сомкнуть глаз. Казалось, что комната была полна призраков всех Царей, живших в этих стенах. В течение всей ночи я так и уснула. После рассвета, заварив себе чай и отворив окно, я углубилась в созерцание большой старинной площади, на которой высились фасады многочисленных церквей. Не в силах пошевелиться от усталости, переживаний и обилия новых и неожиданных событий, я стояла без всякой мысли и не замечая времени. В таким положении меня и застал, войдя, Петерс, который и на этот раз сдержал свое обещание.
– Вы хорошо провели ночь?
– Да, – ответила я, даже не покраснев за эту ложь.
Он предложил прислать ко мне библиотекаря с каталогом, по которому я смогла бы выбрать понравившиеся мне книги. Кроме того, мне разрешат часовую прогулку по саду под наблюдением красного охранника.
На улице было ниже двадцати градусов мороза, а на мне было только тонкое летнее платье. Но перспектива прогулки была слишком соблазнительной, чтобы от нее отказаться. Петерс предложил выбрать из гардероба Императрицы платья и шубы [18] и прислать мне.
Я так и подпрыгнула: «Никогда в жизни! – благодарю Вас, но я никогда не позволю себе надеть шубу Императрицы».
Петерс был заметно удивлен моим ответом. Подумав несколько секунд, он продолжил:
– В таком случае я распоряжусь, чтобы вам купили шубу. Вам скоро ее принесут.


Шуба от ЧК

Действительно, в тот же день после обеда прибыл короб с великолепной серой каракулевой шубой, на которой еще висела этикетка универмага, что меня совершенно успокоило, так как я опасалась, что Петерс посчитает, что проще все же посягнуть на реликвии, оставшиеся после Царицы...
Одетая в шубу, я вышла в сад, за мною следовал охранник со штыком наперевес. Печальное зрелище предстало перед моими глазами... На каждом шагу попадались церкви. Двери большинства из них были открыты настежь, и, стоя перед собором Успения Богородицы, я стала свидетелем того, как снимали великолепные иконы в золотых ризах с драгоценными камнями и другие произведения искусства, чтобы составить им опись перед закрытием церквей для богослужений [19]. На ступенях всех церквей они стояли штабелями. Все это производило жуткое впечатление расчленения церквей на части с целью избавиться от них как свидетелей прошлого.
Однажды по возвращении «домой» мне сказали, что меня ждет посетитель. Это был г-н Христиансон, генеральный консул Норвегии, единственный иностранный дипломат, еще остававшийся в Москве [20]. Он представился и пообещал прийти снова, как только закончится процесс над Локкартом [21]. Локкарта, британского консула в Москве, обвиняли в том, что он был агентом Интеллидженс Сервис [британской разведки]. Суд над ним шел полным ходом. В этом деле был задействован и Петерс, и его визиты стали более редкими. Когда он появился вновь, то с ходу спросил меня:
– У вас еще остались знакомые в Москве?
– Я так долго находилась вдали от мiра живых, что потеряла из виду всех, кого когда-то знала.
И добавила подозрительно:
– Почему Вы меня об этом спрашиваете?
– Да просто потому, что, если Вы желаете с кем-то встретиться, я Вам сделаю нужное разрешение.

Публикация, перевод и комментарии В.В. СЕРАФИМОВА


Примечания

[1] Перевод с французского по машинописи: USA. Columbia university library. Rare Book & Manuscript Library. Helene Romanoff Papers. BAR Gen Ms Coll/Hʹelène Romanoff, sheet 34 – 40 (p.53-65). Разночтения, иллюстративные материалы по изданию: L’Illustré, 1958, № 47, 20 nov., p. 32-33.
[2] Яков Христофорович Петерс (1886–1938) – уроженец Курляндской губернии Российской империи (современная Латвия), латыш, один из создателей и первых руководителей ВЧК, заместитель председателя Ф.Э. Дзержинского, врио председателя с 7 июля по 22 августа 1918 г. Через него в структурах ВЧК появился и вошел в свою разрушительную силу печально знаменитый «латышский элемент».
[3] Во французском подлиннике: «Lituanien» = литовец. На самом деле, Петерс по национальности латыш (по-французски: «Letton»).
[4] 1) Журналист, историк, белогвардеец Роман Борисович Гуль (1896–1886, Нью-Йорк) так охарактеризовал Петерса в написанной им биографии Дзержинского: «Первыми неизменными помощниками Дзержинского в ВЧК были два знаменитых латыша, члены коллегии ВЧК Петерс и [М.И.] Лацис [1888–1938]. Человек с гривой черных волос, вдавленным проваленным носом, с челюстью бульдога, большим узкогубым ртом и щелями мутных глаз, Яков Петерс – правая рука Дзержинского. Кто он, этот кровавый, жадный до денег и власти человек? Зловонный цветок большевицкого подполья, этот чекистский Спарафучиле [наемный убийца, персонаж из оперы «Риголетто» (1851) Дж. Верди], – человек без биографии, латыш-проходимец, не связанный ни с Россией, ни с русским народом». Р. Гуль. Дзержинский (Начало террора). Нью-Йорк: Мост, 1974. Гл. 13. Чиновники террора. https://www.booksite.ru/fulltext/1/001/001/254/3.htm
2) В марте 1919 г. Петерс будет убран с должности заместителя председателя ВЧК. Его передислоцировали из Москвы в Петроград.
Продолжает Р. Гуль: «[И тогда] после многих кровавых бань, данных Петерсом русскому пролетариату, [он] прибыв в Тамбовскую губернию усмирять крестьян, взволнованных коммунистическими поборами, отдал краткий приказ: “Провести к семьям восставших беспощадный красный террор, арестовывать в семьях всех с 18-летнего возраста, не считаясь с полом, и если будут продолжаться волнения, – расстреливать их, как заложников, а села обложить чрезвычайными контрибуциями, за не исполнение которых конфисковывать земли и все имущество ” /…/ Петерс сказал: “Каждому революционеру ясно, что революция в шелковых перчатках не делается”. Петерс угрожал: “Всякая попытка контрреволюции поднять голову встретит такую расправу, перед которой побледнеет все, что понимается под Красным террором [1918-го года]” /…/ Эта правая рука Дзержинского, Петерс, палач десятка городов России, вписал самые кровавые страницы в летопись коммунистического террора. Он залил кровью Дон, Петербург, Киев, он обезлюдил расстрелами Кронштадт, он легендарно зверствовал в Тамбове». – Гуль, 1974. Чиновники террора.
3) В августе 1919 года Петерс будет назначен комендантом Киевского укреплённого района и начальником гарнизона. Лацис стал его заместителем. На сам город в это время с разных сторон наступали части Белой армии на Юге России под командованием Деникина и войска Петлюры.
Общественный деятель русской эмиграции, юрист и писатель Алексей Александрович Гольденвейзер (1890–1979, Нью-Йорк) в своих мемуарах свидетельствует: «Будучи не в силах изменить что-либо в военном отношении, Петерс и Лацис стали отыгрываться на внутреннем враге /…/ Однажды утром газеты вышли с бесконечно длинным, столбца в два, списком расстрелянных. Их было, кажется, 127 человек; мотивом расстрела было выставлено враждебное отношение к советской власти и сочувствие добровольцам. В действительности, как выяснилось потом, коллегия чрезвычайки, усиленная Петерсом, решила произвести массовый расстрел и выбрала по списку заключенных всех, против кого можно было выставить хоть что-нибудь компрометирующее /…/ действительное число расстрелянных не ограничивалось приведённым в газетах списком. В самый последний день перед уходом большевиков в Чека расстреливали уже без всякого учёта и контроля». – А.А. Гольденвейзер. Из киевских воспоминаний (1917-1920 гг.) – Революция на Украине по мемуарам белых / сост. С.А.Алексеев, ред. Н.Н.Попов. М.-Л.Гос. изд-во, 1930.
https://aravidze.narod.ru/s3/gold0110.htm
4) Современный историк В.Е. Шамбаров пишет: «Волна террора, обрушившегося на мирное население, перехлестнула все предыдущие. Очевидец писал: “…Ежедневно отряд китайских солдат проводил по улицам 60–70 несчастных смертников. Это была очередная партия, предназначенная в полночь к расстрелу. Ослабленные голодом, пытками, издевательством пьяных чекистов, они с трудом волочили ноги. Уголовных преступников тут вовсе не было. Истреблялись только культурные силы страны. В опубликованных списках перечислялись их звания и род занятий. К концу августа остались лишь чрезвычайки, в них пьяные чекисты с дьявольской жестокостью добивали по ночам несчастных мучеников. В сараях и конюшнях, по дворам чрезвычаек, их убивали холодным оружием, железными вилами и бутылками от вина…”» – Шамбаров В.Е. Белогвардейщина. – М.: ЭКСМО-Пресс, 2002. Гл. 64. «Все на борьбу с Деникиным...» http://militera.lib.ru/research/shambarov1/04.html
[5] Ср. наблюдение над личностью Я.Х. Петерса, данное С.Н. Смирновым: «Ну и сволочь. Бескровное, злобное лицо, попытки пронизывающего взгляда в упор, бритый; в костюме комиссара». – Смирнов, 2016, с. 123.
[6] В машинописи Helene Romanoff Papers эти фразы отсутствуют.
[7] Через 2 месяца, в начале января 1919 г. на заседании президиума ВЧК зам. председателя Я. Петерс вынес постановление: «Приговор ВЧК к лицам бывшей императорской своры – утвердить, сообщив об этом в ЦИК». По факту, это был смертный приговор, по которому 19 января расстреляли Великих князей Николая Михайловича, Георгия Михайловича, Павла Александровича и Дмитрия Константиновича. – Протокол заседания Президиума от 9 января. – ЦА ФСБ РФ. Ф. 1ос., оп. 3, д. 7, л. 374-375. Заверенная копия. Опубл.: Архив ВЧК: Сборник документов / отв. ред. В. Виноградов и др. М.: Кучково поле, 2007. https://docs.historyrussia.org/ru/nodes/45558-protokoly-zasedaniy-komissii-kollegii-i-prezidiuma-vchk-vypiska-iz-protokola-zasedaniya-prezidiuma-vchk-ot-9-x-1919-g
[8] Елена Петровна в данном случае солгала Петерсу. Известия о детях она имела в Пермской тюрьме дважды: за 8 недель, а затем за 3 недели до этой встречи в Москве. Это тот редкий случай, когда Елена Петровна позволила себе проявить «женскую слабость» пред врагами. Правдой в словах княгини было то, что она, по прибытии в Москву в последних числах октября, еще не знала, в каком положении находились на тот момент дети.
Ср. свидетельство С.Н. Смирнова, который пишет, что на другой день после расстрела графини Гендриковой и m-lle Шнейдер, 5 сентября, пермские заключенные получили от О.И. Палтовой ответ на запрос, сделанный в отношении детей сербскому атташе Анастасиевичу, – «в ответе было сказано: “дети здоровы, ни в чем не нуждаются, буду телеграфировать чаще”». Кроме того, в письме полученном в пермской тюрьме 7 октября (за три недели до разговора с Петерсом), Палтова сообщала, что Великая княгиня Елизавета Маврикиевна, свекровь княгини Елены, которая все это время оставалась с внуками в Мраморном дворце, «получила разрешение выехать в Швецию и спрашивает, как хочет Елена Петровна поступить со своими детьми, т. е., чтобы Елизавета Маврикиевна их вывезла с собою или оставила в Петрограде до приезда Елены Петровны», в отношении которой на тот момент в Москве было принято решение, что «Княгиню, как Романову, [еще] задержат, но не в Перми, а в Петрограде или Москве» (об этом, впрочем, Елене Петровне не сообщили, чтобы ее не разстраивать). – Смирнов, 2016, с. 102-103.
[9] Имеется совершенно противоположное свидетельство об идейно-нравственном облике Петерса. Вот что писал в своих воспоминаниях в период 1923-1928 гг. секретарь И.В. Сталина Борис Георгиевич Бажанов (1900–1982): «Во время моего последующего [в 1919 г.] пребывания на Украине я узнал много фактов о жестоком кровавом терроре, проводимом чекистами. [Раньше] практически не пришлось с ним сталкиваться /…/ Здесь я прежде всего встретился с членами ЦКК [Центральная контрольная комиссия РКП(б)] Лацисом и Петерсом, бывшими в то же время членами коллегии ГПУ. Это были те самые знаменитые Лацис и Петерс, на совести которых были жестокие массовые расстрелы на Украине и других местах гражданской войны – число их жертв исчислялось сотнями тысяч. Я ожидал встретить исступленных, мрачных фанатиков-убийц. К моему великому удивлению эти два латыша были самой обыкновенной мразью, заискивающими и угодливыми маленькими прохвостами, старающимися предупредить желания партийного начальства. Я опасался, что при встрече с этими расстрельщиками я не смогу принять их фанатизм. Но никакого фанатизма не было. Это были чиновники расстрельных дел, очень занятые личной карьерой и личным благосостоянием, зорко следившие, как помахивают пальцем из секретариата Сталина /…/» – Борис Бажанов. Воспоминания бывшего секретаря Сталина. Париж: Третья Волна, 1980. https://www.booksite.ru/fulltext/1/001/005/187/001.txt
[10] 1) Елена Петровна, очевидно, в итоге, осталась «под впечатлением» от галантного к ней отношения Петерса, который слыл успешным дамским угодником, имевшим в прошлом блестящие победы в европейских аристократических кругах (Клэр Шеридан – двоюродная сестра сэра У. Черчилля). Свою роль сыграл и букет цветов, присланных Петерсом Елене Петровне к поезду перед ее убытием из России. – см. настоящие «Мемуары» ч. II, гл. VI: https://sergey-v-fomin.livejournal.com/799408.html
2) В письме Елены Петровны к Великой княгине Виктории Феодоровне (26 декабря 1918 г.) читаем: «Председатель [ВЧК] Петерс, чудовище, от которого зависит судьба несчастных узников тюрем – это чудовище было со мной кротко, как ягненок. Он часто посещал меня и всячески угождал мне. Я так и не смогла понять удивительную психологию такого бешеного революционера, как он. Одним словом, я увидела, что завоевала “его благосклонность”/…/» https://sergey-v-fomin.livejournal.com/298532.html
[11] См. здесь прим. 3.
[12] В марте 1907 г. Петерс был арестован по обвинению в покушении на жизнь директора одного из заводов во время рабочей забастовки в Риге, но в конце 1908 г. был оправдан Рижским военным судом. В 1909-1917 гг. он находился в политической эмиграции. Таким образом, в «царских тюрьмах», причем только в рамках предварительного следствия, Петерс провел около полутора лет.
[13] См. здесь прим. 3.
[14] Вспоминает комендант Московского Кремля Павел Дмитриевич Мальков (1887–1965): «20 или 21 марта 1918 года. Ехал я с поездом, в котором переезжал из Петрограда в Москву Народный комиссариат иностранных дел. В этом же поезде разместился отряд латышских стрелков в двести человек – последние из тех, что охраняли Смольный в ныне перебазировались в Кремль. Надо было организовать их выгрузку, выгрузить оружие, снаряжение /…/ Нести охрану будут латыши, как и а Смольном, только теперь это будет не отряд, а батальон или полк. Подумайте, что лучше. Учтите при составлении штатов. Довольствие бойцов охраны и всех сотрудников Управления возложим на военное ведомство, но оперативного подчинения военведу никакого /…/ Латышские стрелки были полностью загружены караульной службой и выполнением боевых заданий ВЦИК и ВЧК». – Мальков П.Д. Записки коменданта Кремля. М.: Воениздат, 1987. Часть II. Москва, Кремль. Комендант Кремля. http://militera.lib.ru/memo/russian/malkov_pd/06.html
[15] Не удалось обнаружить других свидетельств о сожжении тел офицеров в корабельной топке броненосца «Князь Потемкин Таврический».
[16] Орден Святой Великомученицы Екатерины, учрежденный Императором Петром I 24 ноября 1714 г., изначально для его супруги Императрицы Екатерины Алексеевны. В общей иерархии российских орденов он занимал второе место, вслед за орденом Святого Апостола Андрея Первозванного. Эти орденские знаки (орден Св. Екатерины – Особам женского пола) вручались членам Императорского Дома еще при крещении, а представителям иностранных Правящих Домов – в период формирования политических и династических союзов. Орденская лента: Красная с серебряной каймой, шириной 10 см., носилась через правое плечо. Орденский знак – в овальном медальоне с расходящимися от него в четыре стороны лучами изображена сидящая святая Екатерина, держащая в руке белый крест, на центр которого наложен маленький «бриллиантовый» крестик, а в углах – латинские буквы: D.S.F.R. то есть: Domine Salvum Fac Regem – цитата из латинской Псалтири: «Господи! спаси Царя [и услыши ны]» (Церк.-слав.) (Пс.19:10). На оборотной стороне медальона изображена пара орлов, которые уничтожают змей у подножия руин башни, наверху которой находится гнездо с птенцами. Над этим изображением на белой ленте девиз на латыни: «Трудами сравнивается с супругом». На банте надпись: «За любовь и Отечество».
[17] В письме к Великой княгине Виктории Феодоровне (26 декабря 1916 г.) Елена Петровна сообщает подробности о ее содержании в пермской тюрьме: «/…/Все лишения в пермской тюрьме, ужасный голод (3 картофелины в день и хлеб со жмыхом и тёплою водой, холод, грязь, вода, стекающая по стенам камеры)/…/»
[18] Как известно, после расстрела Царской Семьи в Екатеринбурге, часть их вещей была привезена в Москву Я.М. Юровским. В тот период существовала практика распределения и использования конфискованных вещей. – Алексеев В.В. Гибель Царской Семьи: мифы и реальность. Новые документы о трагедии на Урале. Екатеринбург: БКИ, 1993, с. 139–146.
[19] Вспоминает комендант Московского Кремля П.Д. Мальков: «Прямо от Ильича я пошел к настоятелю монастыря [Чудов монастырь в Кремле] (мне с ним и до этого несколько раз приходилось беседовать [Епископ Арсений Жадановский, 1874–1937]). Есть, говорю, указание Ленина и Свердлова переселить вас всех из Кремля, так что собирайтесь. Настоятель артачиться не стал, старик он был умный, понимал, что спорить бесполезно.
Предупредив настоятеля, дал я команду вывозить монахов, а самого тревога разбирает: кто его знает, что у них там в соборах припрятано. Теперь наверняка ценности порастащат. Договорился я /…/ и у настоятеля затребовали описи церковного имущества, а ему передал, что ценности, являющиеся народным достоянием, вывозить категорически воспрещается. Выделили специальную комиссию для приема ценностей. Описи монастырская канцелярия представила сразу, а передавать имущество отказалась наотрез.
– Выедем, – заявили монахи, – тогда и принимайте, как вам заблагорассудится, а добровольно согласия на передачу ценностей не дадим. Уступаем насилию. Тащить же никто из святых отцов ничего не утащит. Как бы ваши не стащили...» – Мальков, 1987.
Елена Петровна, похоже, застала момент, когда чудовские монахи уже покинули Кремль.
[20] В течение 1918 г. в Москве находился посол Норвегии Николай Пребенсен (1850–1938). Не удалось идентифицировать дипломата по фамилии Христиансон.
[21] Локкарт Роберт Гамильтон Брюс (Robert Lockhart, 1887–1970) – британский дипломат, тайный агент, журналист, писатель. С января по сентябрь 1918 г. глава специальной британской миссии при Советском правительстве. В сентябре Локкарт был арестован. В октябре 1918 г. был выслан из Советской России за участие в «заговоре трех послов». Дело Локкарта (заговор Локкарта) вместе с покушением на Ленина (30 августа) стал одним из поводов для массового Красного террора. Официальная версия, изложенная Петерсом, гласит, что заговор был организован в 1918 г. дипломатическими представителями Великобритании, Франции и США в Советской России с целью свержения большевистской власти. В заговоре участвовали глава специальной британской миссии Роберт Локкарт и послы Франции Ж. Нуланс и США Д. Р. Фрэнсис. Глава британской миссии Локкарт пытался подкупить латышских стрелков, охранявших Кремль, с целью военного переворота (задумано было арестовать заседание ВЦИК вместе с Лениным). Заговор был раскрыт чекистами, которым удалось познакомиться с агентом британской разведки С. Рейли и с морским атташе британского посольства Ф. Кроми, который с ними передавал письмо Локкарту. После убийства Урицкого и покушения на Ленина, чекисты, усмотревшие в этих событиях начало переворота, совершили нападение на британское посольство в Петрограде, в котором был убит Кроми и задержаны остальные заговорщики; одновременно в своей квартире в Москве был арестован Локкарт. – Комм. К. Ичин. (Смирнов, 2016, с. 344-345).

https://sergey-v-fomin.livejournal.com/799039.html