Не было весной 1929 года более популярной в Москве аббревиатуры, чем УСМ, то есть «урало-сибирский метод хлебозаготовок». 

Дело в том, что уже в 1927 году государство заморозило закупочные цены на хлеб, по которым фермеры-частники были обязаны сдавать зерно – основной экспортный продукт России начала ХХ века. В итоге к весне 1929 года рыночные цены превысили государственные в 4–5 раз. 

Из речи Николая Бухарина на пленуме ЦК ВКП(б): «Продавец хлеба всё больше превращается в сдатчика, а продажа – в государственную повинность, сам хлеб всё больше превращается из товара в объект повинности и одновременно в суррогат денег и в средство накопления. Поэтому он стал “исчезать”, ибо он стал “браться на учёт”. А в это же самое время “издержки аппарата” и издержки по выкачке хлеба чрезвычайно росли параллельно уничтожению рыночной формы связи. Накладные расходы на каждый пуд собираемого хлеба гигантски возрастали – содержание уполномоченных, разъезды и вся эта история имеет и свою экономическую сторону… В этом исходный пункт наших теперешних затруднений... Крестьянин либо не расширял так, как он мог расширить, свои посевы; либо скармливал зерно скоту, не обращая его на посев; либо в той или другой степени переходил на другие культуры…»

Это привело к резкому падению хлебного экспорта со 150 млн пудов в 1926-м до 5,6 млн пудов в 1928-м (то есть в 27 раз!), росту цен на хлеб и образованию его дефицита в снабжении городского населения.

В частности, как гласила официальная статистика, в 1929 году в РСФСР были впервые после «военного коммунизма» установлены нормы снабжения хлебом – в среднем 600 граммов хлеба в день на одного рабочего. Причём эта норма действовала только в 14 крупнейших городах и промышленныз центрах, а вот для остальной России снабжение было много хуже: от  400 до 300 граммов хлеба в день на рабочего, 200 граммов – на иждивенцев. Практически блокадные нормы (напомним, в голодающем Ленинграде рабочие и служащие получали по 350 граммов хлеба, дети и иждивенцы – по 200 граммов).  

И этот голод царил в мирное время.  

* * *

Из письма инженера Николая Новикова: «В нашем уезде сейчас свирепствует голод, почти как в 1918 г., который труднее всех приходится переживать маломощному и бедняцкому хозяйству. Хлеба достать нет никакой возможности, в кооперации не дают ничего, а если случайно где-нибудь среди зажиточного крестьянства и найдёшь, так не дешевле 8–9 руб. за пуд. В такой обстановке беднякам приходится своё и без того плохое хозяйство разорять до конца, продавать последнюю лошадёнку и последнюю корову, чтобы прокормить семейство до нового урожая. А некоторые крестьяне-бедняки продают свои последние скудные пожитки и уезжают в Сибирь и на Украину…»

Из письма крестьянина Петра Дымова (Ярославская область): «Вот уже 3 мес., как нам не выдают никакого пайка хлеба. Мы все продали наш скот. Из середняков стала беднота, а из бедняков – нищие. Поели все семена, картофель и жмыхи. Лён тоже перебили на масло и распродали масло на хлеб. У нас полный голод, и нам никакой помощи и никто не оказывает. Раньше одна наша деревня высевала более 100 пуд. льна, а нынче едва ли высеет 8 пуд. Мы все решили прекратить сеять лён и увеличить посев хлеба. Из-за льна мы теперь голодаем. Хлеб на рынке у кулаков 9 и 10 руб. пуд. Нам приходится продавать последнюю скотину, чтобы купить хлеба. А купишь 1 или 2 пуда и несёшь на мельницу, но и там за размол берут хлебом…»

Из письма крестьян деревни Горочки (Смоленская область) в «Крестьянскую газету»: «Нынче у нас недород больше, чем в прошлом году, и хлеба у бедноты уже давно нет. Кооперация пайка не даёт. Отпускают пшеницу тем, кто сдавал волокно, и по контрактации. Это, конечно, хорошо. Это государство заинтересовывает и побуждает крестьян к большему посеву льна. Но как быть той бедноте, которая по своей маломощности не в силах посеять льна, потому что это требует много рабочих рук? Бедняк, который не смог посеять льна, не может получить из кооперации хлеба, и ему приходится покупать на рынке. Цена на нашем Вяземском рынке 5 руб. за пуд. Намного ли хватит сил у бедняка защищаться от голодной смерти? Бедняку даже цена кооперации, по которой она отпускает ему пшеничную муку простого размола – 2 руб. 88 коп., и то не под силу. Нас пугает призрак голодной смерти. От имени самого бедняцкого слоя просим “Крестьянскую газету” сделать соответствующее содействие к ускорению выдачи пайка голодающей бедноте».

* * *

Положение с голодом и в городах было не лучше. Вот несколько сообщений из сводок областных управлений ОГПУ только за один месяц – апрель 1929 года: 

8 апреля – в Бердянске прошло шествие женщин к горсовету с требованием дать хлеба.

10 апреля – в Ярославле произошли столкновения милиции и безработных.

11 апреля – в Майкопском округе началась забастовка рабочих-лесорубов, недополучивших хлеба.

14 апреля – в Подмосковье, на Дрезненской мануфактуре прошёл стихийный митинг против низких норм выдачи продуктов и увольнений, в котором участвовало около тысячи рабочих.

18 апреля – в Краснодаре после попытки изъятия продуктов у торговцев, не имевших патентов, началось избиение фининспекторов. В последовавшей затем драке с милицией участвовало до тысячи человек.

19 апреля – в Махачкале из-за снижения норм выдачи хлеба и отсутствия карточек на него бастовали рабочие рыбоконсервного завода.

20 апреля – в Саратове произошла массовая драка в очереди за хлебом. Пострадали 16 человек.

22 апреля – Ставропольское управление ОГПУ сообщает: «В Ставропольском, Сальском, Шахтинско-Донецком округах из-за отсутствия зерна население питается мёрзлым картофелем, травами и пылью с мельниц. Зафиксированы многочисленные случаи опуханий от голода».

23 апреля – в Луганском округе из-за малых норм выдачи и низкого качества продуктов подали заявления на расчёт шахтёры нескольких угольных шахт.

25 апреля – на текстильных предприятиях Москвы, Иваново-Вознесенска и Ленинграда прошли митинги рабочих с требованием увеличения нормы выдачи продуктов.

30 апреля – в Омске сотрудниками ОГПУ арестована группа безработных, собиравшихся выйти на первомайскую демонстрацию с лозунгами «Хлеба и работы!».

* * *

Впрочем, первые голодные бунты прокатились по стране ещё в 1928 году. Тогда в Политбюро решились на ужесточение хлебозаготовок,  отправив первых лиц государства в хлебные регионы для руководства кампанией по выбиванию зерна из крестьянских хозяйств. Каганович поехал на территорию родной ему Украины, Микоян – на Северный Кавказ, Молотов – на Урал, Сталин – в Сибирь.

По результатам своей поездки Сталин выступил на объединённом заседании Сибирского крайкома и Уральского обкома ВКП(б), и вскоре сталинский УСМ – «урало-сибирский метод хлебозаготовок» – стал моделью для грабежа крестьянства по всей стране.    

Газета «Смычка» писала: «Товарищи (Сталин и секретарь местных обкомов партии. – Авт.) выработали систему мер по отъёму зерна у кулаков. Жителей деревни предлагалось разбить на 6 групп: батраки, беднота, малоимущие середняки, середняки, зажиточные, кулаки.

Первые две группы от сдачи зерна освобождались, третья делала лишь символический взнос, четвёртая сдавала четверть урожая, пятая и шестая – большую его часть. 

Первые четыре группы участвовали в собраниях и сходах, на которых развёрстывали заготовку зерна по всем шести группам, пятая и шестая – должны были ждать решения односельчан. 

Первые четыре группы проводили изъятие зерна у пятой и шестой, получая четверть изъятого. Поддержку им должны были оказать сельсоветы и ОГПУ, применяя к кулакам статью Уголовного кодекса (УК) о спекуляции.

В итоге план по заготовкам был выполнен и устранена угроза голода в городах…»

Также был нанесён удар по владельцам мельниц. Выездные сессии суда наскоро выносили обвинительные приговоры, мельников арестовывали, мельницы отбирались и передавались в аренду советским организациям. На отдельных мельников налагались крупные штрафы. 

В марте 1929 года УСМ одобрила комиссия Политбюро по хлебозаготовкам для всего СССР, несмотря на сопротивление группировки правых, которую тогда возглавляли Алексей Рыков, преемник Ленина на посту председателя Совета народных комиссаров, и Михаил Томский, глава профсоюзов. К правым принадлежал и «любимец партии»  Николай Бухарин, главный редактор «Правды» и генсек Исполнительного комитета Коминтерна. 

После разгрома левой группировки троцкистов именно правые – вчерашние союзники по борьбе с Троцким –  стали самыми опасными конкурентами группировки сталинцев.   

* * *

22 апреля 1929 года открылся весенний Пленум ЦК ВКП(б), посвящённый хлебному кризису. 

Правительство пыталось оправдываться за срыв закупок хлеба. В частности, зампред Совнаркома СССР Георгий Орджоникидзе всю вину за хлебный кризис возложил на погодные условия: «Ни в коем случае нельзя упустить из виду гибели 5 млн гектаров озимых и яровых на Украине, значительной гибели посевов на Северном Кавказе и частичного недорода в Центрально-Чернозёмной области. На одной только Украине мы потеряли около 350 млн пудов ржи и пшеницы. Скажите, пожалуйста, разве заморозки и суховей в какой-либо степени зависят от политики нашей партии?». 

Бухарин так и вовсе предложил закупать хлеб за границей, чтобы показать фермерам-елиноличникам, что советское государство способно обойтись и без них: «Нам можно и должно в качестве некоторой исходной временной меры (я бы даже больше сказал: меры, так сказать, чрезвычайного порядка, но не в смысле чрезвычайного нажима) поставить вопрос о ввозе хлеба... Я утверждаю, что у нас есть возможность купить хлеб в кредит (предложения о продаже нам хлеба у нас были). Я считаю, что нам выгоднее со всех точек зрения купить хлеб в кредит вместо того, чтобы идти на чрезвычайные меры. Почему? Какие минусы получим мы от ввоза хлеба? Мы получим тот минус, что будут говорить: страна аграрная, а должна ввозить хлеб. С точки зрения международного положения это, конечно, не особенно хорошо… 

Но, товарищи, скажите мне, пожалуйста, прежде всего: разве то положение с хлебом, которое у нас есть, является секретом для международной буржуазии? Ведь это ни капельки не секрет! Не секрет ход хлебозаготовок, не секрет заборные книжки, не секрет продовольственные затруднения вообще. А в то же время что мы теряем от того, что не ввозим хлеба? Мы теряем то, что вопреки всем нашим обещаниям должны повторять чрезвычайные меры и резко ухудшать все виды на будущее. Мы не так давно провозгласили во всеуслышание, что будем чрезвычайных мер избегать. И после того как мы растрезвонили об этом, мы эти чрезвычайные меры фактически вводим в тех производящих районах… Революционная законность нам нужна "всамделишная", долгая, прочная, постоянная. Экономика требует известных правовых, законодательных мер, и когда они нарушаются, очень часто экономика не может развиваться… Крестьянин сейчас, когда мы сами пропагандируем и агитируем за новые, более культурные методы ведения своего хозяйства, нуждается в революционной законности: без неё он не может хозяйствовать. Нужно же понять, что мы сами дезорганизуем его не только с экономического конца, но и с конца законодательного, если сегодня будет одно, завтра – другое, послезавтра – третье; если ничего нельзя заранее ни предвидеть, ни рассчитать, то он не может тогда хозяйствовать». 

Председатель Совнаркома СССР Рыков и вовсе не стеснялся в критике сталинских методов хозяйствования: «Применение чрезвычайных мер, отрицательно влияющих на посевные площади и производство хлеба, приобретает специфическое значение. Три года затруднений в области хлебозаготовок и хлебоснабжения такого типа, как затруднения текущего года, не могут не задеть и другие звенья нашей хозяйственной системы. Например, рост цен...».

* * *

Интеллигентный Алексей Иванович Рыков, наверное, был неплохим экономистом, но крайне слабым оратором: его речь звучала бледно и невнятно – как оправдания «плачущего премьера» Николая Рыжкова в годы перестройки.

Зато Сталин, который после опалы Троцкого присвоил все идеи троцкистов, вдруг из серого и малозаметного бюрократа превратился в «вождя мировой революции». 

Из выступления Сталина: «Товарищ Рыков и его ближайшие друзья изображают дело так, что будто бы имеются у нас такие люди, которые не хотят принять хлеб в кредит у капиталистов либо из каприза, либо по каким-то другим непонятным причинам. Всё это чепуха, товарищи. Смешно было бы думать, что капиталисты Запада вдруг взяли и стали жалеть нас, желая дать нам несколько десятков миллионов пудов хлеба чуть ли не даром или в долгосрочный кредит. Это пустяки, товарищи. В чём же тогда дело? Дело в том, что различные капиталистические группы щупают нас, щупают наши финансовые возможности, нашу кредитоспособность, нашу стойкость вот уже полгода. Они обращаются к нашим торговым представителям в Париже, в Чехословакии, в Америке и сулят нам продать хлеб в кредит на самый короткий срок, месяца на три или максимум на шесть. Они хотят добиться не столько того, чтобы продать нам хлеб в кредит, сколько того, чтобы узнать, действительно ли тяжело наше положение, действительно ли у нас исчерпались финансовые возможности, стоим ли мы крепко с точки зрения финансового положения и клюнем ли мы на удочку, которую они нам подбрасывают. Сейчас в капиталистическом мире идут большие споры насчёт наших финансовых возможностей. Одни говорят, что мы уже банкроты и падение советской власти – дело нескольких месяцев, если не недель. Другие говорят, что это неверно, что советская власть сидит крепко, что финансовые возможности у неё имеются и хлеба у неё хватит. И вот задача состоит в том, чтобы проявить нам должную стойкость и выдержку, не поддаваться на лживые обещания насчёт отпуска хлеба в кредит и показать капиталистическому миру, что мы обойдёмся без ввоза хлеба... 

Это не только моё мнение. Это мнение большинства Политбюро, если не всех членов Политбюро. На этом основании мы решили отказаться от предложения Нансена о ввозе хлеба в СССР в кредит. На этом же основании дали мы отрицательный ответ всем этим разведчикам капиталистического мира в Париже, в Америке, в Чехословакии, предлагавшим нам хлеб в кредит. 

На этом же основании решили мы проявить максимум экономии в расходовании хлеба, максимум организованности в деле заготовок хлеба. Мы преследовали здесь две цели: с одной стороны – обойтись без импорта хлеба и сохранить валюту для ввоза оборудования, с другой стороны – показать всем нашим врагам, что мы стоим крепко и не намерены поддаваться провокации...»

Обратите внимание: Сталин прямым текстом заявил, что готов уморить голодом и  уничтожить миллионы русских крестьян только ради того, чтобы «показать всем нашим врагам, что мы стоим крепко». 

* * *

Вскоре пленум стал местом публичной порки правых. 

Из выступления Емельяна Ярославского, члена Политбюро и главы Союза воинствующих безбожников: «У нас имел место ряд фактов выдумывания трудностей, которых на самом деле нет. Я должен привести факт. На заседании важнейшего руководящего государственного органа по вопросу о бюджете вдруг “обнаруживается” такого рода “факт”: будто бы весь наш план, весь наш бюджет составлен совершенно в несоответствии с ресурсами... Без серьёзной проверки цифр в присутствии массы народа делается такого рода предложение, как снижение заработной платы рабочих. Такие выводы способны внести дезорганизацию, внести панику в ряды рабочего класса...

Необходимо сказать о положении, которое к этому времени создалось в центральном органе партии. Если ответственный редактор центрального органа по месяцам не заглядывает в редакцию центрального органа, если его руководство совершенно номинально не потому, что ему не дают руководить центральным органом, а потому, что он не желает принимать участия в руководстве этим центральным органом, если руководство фактически передано было группе молодых товарищей, может быть, теоретически и подготовленных, но не прошедших настоящей революционной большой школы, то в такой момент, конечно, положение центрального органа необычайно тяжёлое...

Я перехожу теперь к вопросу об Исполкоме Коминтерна, где создалось ещё более тягостное положение. После VI конгресса Коминтерна вскоре тов. Бухарин уехал в отпуск, а после отпуска фактически не возвращался уже к работе в Коминтерне... Мы все знаем, какую громадную роль играет русская делегация ИККИ и как мало у нас работников работает в Исполкоме Коминтерна. Тов. Бухарин послан на эту работу специально, и он этой работы не выполняет в течение нескольких месяцев. Кто ему дал на это право? Кто позволил ему это? Почему он своевольничает?

На основании всего этого мы обвиняем тт. Бухарина, Рыкова и Томского в грубом нарушении партийной дисциплины. Мы обвиняем их в нелояльности по отношению к партии, по отношению к Политбюро ЦК…»

* * *

В итоге Пленум ЦК принял резолюцию, осуждающую правый уклон, лидерами которого были объявлены Н.И. Бухарин, А.И. Рыков и М.П. Томский. Правда, сами «уклонисты» сначала отделались лёгким испугом. К примеру, Рыков формально продолжал оставаться членом Политбюро и председателем Совнаркома СССР, хотя с мая 1929 года его первым заместителем и фактически руководителем советского правительства стал первый секретарь Сибирского крайкома ВКП(б) Сергей Сырцов – один из соратников Сталина по разработке УСМ. 

Тяжелее всех пострадал Бухарин – он был снят со всех постов. Впрочем, он тут же  признал свои заблуждения перед партией и вскоре был прощён: в 1934 году он снова был назначен главным редактором, но теперь уже не «Правды», а «Известий».

Всех «уклонистов» Сталин расстреляет только в 1937 году – кстати, вместе с Рыковым и Бухариным в расстрельном подвале оказался и «сталинец» Сырцов, с которым, видимо, стремительный карьерный взлёт сыграл дурную шутку. Ходили слухи, что в узких кругах Сырцов стал говорить, что будто бы именно ему Сталин был лично обязан своим возвышением. 

* * *

После пленума из города в деревню было направлено более 25 тысяч молодых коммунистов – так называемых «двадцатипятитысячников», призванных помочь в заготовках хлеба и организации колхозов. 

Почти 90% из них заняли места в руководстве колхозов, почти треть колхозов – самые крупные и механизированные – управлялась ими. 

Лишь небольшую часть переселенцев составляли профессиональные партийные, советские, профсоюзные работники, и очень немногие относились к дореволюционному индустриальному пролетариату. Большая часть этих активистов были недавними мигрантами из села, которые отправились в город на заработки в эпоху нэпа. Они быстро сообразили, какие личные и карьерные перспективы открываются перед ними в свете национализации обобществления десятков миллионов крестьянских хозяйств.

Именно благодаря «двадцатипятитысячникам» вскоре сводки областных и краевых управлений ОГПУ запестрели криминальными сообщениями. 

* * *

Из сводки Орловского Окружного управления ОГПУ: «4 апреля сотрудники ОГПУ направили в Орловскую прокуратуру письмо о применении уполномоченным по хлебозаготовкам Быченко в Малоархангельском районе арестов для крестьян-середняков, не сдавших хлеб. “Зачем соввласть говорила и писала, – недоумевали крестьяне, – что при заготовках принудительных мер применяться не будет, а на самом деле, как и в прошлый год, за то, что середняк излишков хлеба не имеет, его арестовывают и гонят”». 

* * *

Из сводки ОГПУ по Козловскому округу: «За период с 1 июля 1928-го по 1 июля 1929 гг. работники низового советского аппарата подвергались нападениям 49 раз, в том числе 23 раза – актив бедноты, 6 раз – селькоры и члены коммун и коллективных хозяйств… На агроуполномоченного села Епанчино Глазковского района Бреева было совершено покушение зажиточными крестьянами Пениным и Антиповым… В селе Александровке зажиточные крестьяне Сахаров и Кисляков сожгли ригу у комсомольца Сергеева за активное участие в весенней хлебозаготовительной кампании… Главными фигурантами являются попы в 11 случаях, монашки в одном и кулацко-антисоветские элементы в 5 случаях, из числа выступивших в большинстве случаев участники женщины, по соцпрослойке большинство середняки».

* * *

Из сводки ОГПУ по Западной Сибири: «В  деревне Н-Луговая Каменского района Новосибирского округа хлебозаготовители столкнулись с откровенной враждебностью крестьян, набросившихся на них со словами: “Что с ними, самозванцами, разговаривать, – бей их! Ведь их никто не выбирал, они сами назвались для этой работы, чтобы показать свою активность. Таких мерзавцев и гадов нужно убивать”».

В Сибкрайком ВКП(б) из округов поступали сведения об усилении сопротивления зажиточных крестьян, которые «не сеют хлеб, раздают муку беднякам, специально размалывая для этого рожь».

Весной 1928 года в Западной Сибири произошло 11 выступлений с участием от 15 до 300 крестьян. 

Всего же только за апрель 1929 года в Сибирском крае было зарегистрировано 60 массовых выступлений крестьян против изъятия хлеба.

* * *

Из cводки Оренбургского окружкома ОГПУ: «В Оренбургском крае осенью 1929 г., по неполным данным, было совершено около 50 террористических актов, преимущественно в казачьих районах – Оренбургском, Краснохолмском, Илекском, Орском и др., у них было изъято 132 винтовки, 65 револьверов, 102 шашки и другое оружие….

Имело место массовое выступление женщин в селе Фёдоровка Ново-Покровского района. Они разгромили общественные амбары и растащили 212 центнеров хлеба бедняцкого фонда. В результате проведения общественно-политической работы удалось вернуть 90% хлеба…  

Житель села Егорьевка Петровского района кулак Васильев Илларион, по оценке властей, злостный укрыватель хлеба, пытался подкупить уполномоченного Струнова, предлагая 50 рублей. При обыске было найдено и конфисковано 60 пудов муки, 250 пудов пшеницы и 30 пудов овса. 

В посёлке Изобильном распространялись слухи о том, что коммунисты изобрели такое масло, которым будут смазывать стариков, чтобы они скорее умирали… 

В посёлке Кульма Кваркенского района распространялась агитация, что в этом году лишнего сеять не нужно: “Будем сеять только для себя, для еды. Нет никакого расчёта сдавать хлеб по твёрдой цене, нужно сокращать посевы и продавать крупный скот”».

* * *

Из сводки Тамбовского окротдела ОГПУ: «В селе Сядемка Земетчинского района имело место массовое выступление до 400 женщин по поводу изъятия имущества у местного духовенства по указанию уполномоченного по хлебозаготовкам Земетчинского райисполкома Пушкарёва. Уполномоченный Пушкарёв взял тулуп священника за 15 руб., цена которому рублей 70, кроме этого он взял себе гитару, скрипку, комод и ряд других вещей. Председатель сельсовета взял себе за бесценок священническую шубу… На просьбы членов сельсовета и милиции освободить помещение сельсовета женщины ответили камнями, нанеся лёгкие ушибы представителям советской власти. По данным ОГПУ, активными участниками нападения на сельсовет были середнячки, монашка и жена кулака…».

* * *

Впрочем, деятельность фининспекторов вызывала ненависть не только у крестьян. 

Из дневника писателя Михаила Пришвина: «Я был потрясён грабительской бумажкой фининспектора, расстроен до последней степени… Ко мне является агент, подробно исследующий условия моего труда. Я ему всё открываю и в заключение спрашиваю, может ли он мне определить приблизительно затем размер суммы, которую я должен приготовить. Он мне отвечает определённо: около 800 руб.

Приходит срок платежа. 15-го марта мне вручают повестку с окладом не в 800 руб., а в 2407 р. 50 к., причём последний срок первого платежа назначается в этот же самый день вручения повестки.

Приходится бороться. Моя аргументация. Недоразумение происходит от непонимания фининспекцией на местах условий литературного производства, исключительных в отношении производственных издержек, на основании чего центральным правительством признано отнести труд литератора к категории рабочих и служащих.

Мне известно, что в инструкции о взимании подоходного налога с писателей есть пункты, на основании которых производственные издержки исчисляются до 25% дохода. Мои производственные издержки превышают во много издержки огромного большинства литераторов, потому что известно, что я беру свои материалы из живой природы и делаю за свой счёт сложные опыты: содержу питомник собак, езжу на полгода для исследований и т. д.

Беру для примера мой последний очерк “Медведи” в “Огоньке”. Чтобы написать его, я истратил три недели времени: одна неделя на поездку в Каргопольский уезд для охоты на медведя, вторая неделя на писание очерка, третья на отдых после такого опыта, имевшего в этот раз характер серьёзной опасности для жизни.

Я получаю за труд 600 руб. Издержки производства: 1) Берлог. 65 р., 2) билет до ст. Зав… туда и назад 26 р., подвода за 30 верст от села по таёжному бездорожному лесу, труд по извлечению убитого медведя из леса и другие местные расходы 25 р. – всего 116 руб. К этому я должен прибавить расходы на содержание хорошего оружия, а также и то обстоятельство, что написать рассказ о медведе гораздо труднее, чем убить его, что, может быть, из четырёх подобных опытов один даст мне возможность написать рассказ…

В центре, где понимают условия моего производства, по одной книге моей понимают, чего она стоила, на месте я более двух часов агенту финотдела объяснял это и всё-таки остался непонятым. Все полученные мной деньги я пускаю немедленно в оборот, расширяя свои опыты. Я уверен, что ¾ своих доходов, а может быть, и больше, я расходую для квалификации своего производства...

Тем самым непониманием литературного производства объясняется и обложение меня местным налогом в 50% наравне с торговцами.

Всякая просвещённая власть должна дорожить, что в их краю живёт советский писатель и черпает материалы их местной жизни. Здесь же, в Сергиеве, мне ставят условия, в которых я должен продать дом, разорить всё с большим трудом налаженное производство и спасаться в Москве, где уже и без того жизнь перегружена…»

Владимир Тихомиров

https://s-t-o-l.com/material/47523-god-velikogo-pereloma-zhenshchiny-otvetili-kamnyami-nanesya-ushiby-predstavitelyam-sovetskoy-vlasti/