Был у меня приятель – Тэдди. Странный и хороший человек. Почему-то он мне сегодня вспоминается целый день. Хочется записать свои воспоминания, чтобы не всё в этом мире забылось о нём, ибо иначе это случится непременно, так как не оставил он по себе ни громкой славы, ни громких дел, ни трудов, осветивших его земную жизнь, прошёл он этот путь лениво, задумчиво и бесцельно-несуразно. Кроме меня, его вспоминают ещё несколько человек, но вряд ли они умеют писать. Поэтому делаю это я.
Тэдди был из очень хорошей, давно обрусевшей семьи. В России я его никогда не встречал, – разные были наши дороги. Что он делал на родине – не знаю. Тэдди был одним из очень немногих русских эмигрантов, которые не любят вспоминать о своём прошлом. Кажется, учился в университете, кажется, его не кончил. Не служил. Из отдельных его слов я понял, что он много путешествовал – и по России, и за границей. Его родня косилась на него.
Мы познакомились в Париже на концерте Чайковского. Он сидел рядом со мной и моим приятелем и задумчиво слушал “Октябрь”. Когда зажгли свет, он поднял на нас глаза:
– Это волнует…
Мой приятель познакомил нас. Мне понравились его большие близорукие, внимательно добрые серые глаза с очень длинными черными ресницами. Понравилась и его большая хорошая рука. Было ему около 40 лет.
Концерт кончился. Приятель мой куда-то спешил, мы же отправились в ближайшее бистро пить кофе.
Тэдди был очень большого роста, с широкими плечами и красивой головой. Одет он в хорошо сшитый корректный костюм. У него была редкая способность слушать. Во время рассказа собеседника он внимательно смотрел ему в глаза, видимо, серьезно и доброжелательно слушая. Это располагает, и я неожиданно поддался власти воспоминаний и доброжелательности слушателя.
– Ну, а Вы, барон, почему не расскажете о себе? – спросил я.
– Когда-нибудь в другой раз, голубчик… И вот что: пожалуйста, зовите меня “Тэдди”… Хорошо? Мы ведь будем дружны.
Вскоре я встретил своего приятеля и расспросил его о Тэдди.
– Чудный человек! Не человек, а тема… Займись им – стоит.
– Кем он был в России?
– Никем. Шатался и чудил.
– Служил?
– Нигде. Отбывал воинскую повинность в кавалергардах, да всего месяц: освободили почему-то. Какой он кавалергард! А с “изюминкой” и прочим. Да сам увидишь… Тэдди давно заграницей. Он зарабатывает в качестве исполнителя глупейших французских шансонеток в ночных кабачках. Никогда не выступает среди русских. Ведет дружбу с голью парижских трущоб и пользуется дурной репутацией у полиции. Префект квартала не раз вызывал его для отеческого внушения, но потом махнул рукой. Не раз попадал он в ночную облаву в тёмных притонах парижского дна, не раз ночевал в участке. Имя его давно занесено в особую книгу полиции. Но, приглядевшись к нему, его оставили в покое. Теперь, при облавах, проверяя “улов”, сержант только отмахивается: “Проходите, месье Тэдди”. И если полицейский оказывается новым, ещё не знающим его, то задержанные облавой оборванцы, сутенеры и проститутки объясняют ему: “Его надо отпустить. Это – Тэдди…”. Тэдди женат на красивой и хорошей женщине, которая обожает его. Но живут они в разных городах, и в дни её редких приездов к нему, Тэдди не меняет своего образа жизни.
Я скоро подружился с ним…
Раньше я думал, что знаю Париж – оказалось, что я знаю лишь о тех сторонах жизни огромного города, которые связываются обычно в представлении иностранца с Большими Бульварами, rue de la Paix, Монмартром и т.д.
Тэдди водил меня по глухим и страшным закоулкам дна Парижа, – по опиекурильням, притонам кокаинистов, где танцуют накрашенные мальчики в женском платье или вовсе без платья, и тому подобным местам. Его везде знали: “Алло, Тэдди, Тэдди!”.
К нему никто не приставал и самое большое – какая-нибудь накрашенная девица присаживалась к нему на колени и отпивала из его стакана. Иногда жалко намазанная женщина присаживалась к нам и, не обращая внимания на меня, горько жаловалась ему вполголоса, слезливо сморкаясь в грязный платок и слезами размазывая дешёвый грим на лице. Он внимательно выслушивал её и, ласково положив большую белую руку на её плечо, склонялся к уху и шептал что-то. Один раз я подслушал: “…Я поговорю с ним, Марго…”. Несколько раз я видел, как он, стараясь быть незамеченным мною, передавал собеседнику деньги.
Не раз спрашивал я Тэдди, что влечёт его в этот грязный и страшный задворок жизни.
– Не знаю, голубчик. Просто мне это интересно…
– Ты писатель, тайный, может быть?
– Ну, вот ещё!.. – рассмеялся Тэдди. – Я давно пишу лишь векселя…
В этих притонах не обходилось, конечно, без скандалов. Помню, как во время блуждания по тёмным ночным коридорам подземелья канализации, где ютится особый мир бездомных бродяг, воров и грабителей, и куда не рекомендуется ходить посторонним, – мы остановились около керосинового фонаря, вокруг которого, на плитах каменного пола, играла в карты колоритная компания в кепках и цветных заплатах на платье. Тэдди закурил и бросил несколько сигар игрокам. Те не поблагодарили даже и, не переставая неистово браниться из-за чьего-то неправильного хода, разобрали сигары и, откусывая концы и сплевывая, закурили от фонаря и снова принялись за игру. Тэдди улыбнулся и отошел от них.
– А ведь это у тебя от барства, – сказал я, – Они тебя забавляют.
– Ну, что ты, – мне часто грустно здесь.
“Пожалуй, что и так”, – подумал я.
– А ты любишь грустить?
– Нет, милый, я люблю жить… со всех сторон.
Мы сделали несколько шагов от играющих, как вдруг из-за аркады двинулось к нам несколько типов с обмотанной шарфами нижней частью лица. Подойдя ближе, один из них сказал:
– А, это ты, Тэдди! Здравствуй! – и они прошли мимо.
– Меня без тебя ограбили бы, а может быть, и убили… – сказал я.
Тэдди не ответил.
Один лишь раз я видел его в гневе… Это было в кабачке в глухом углу Монмартра. Мы сидели за столиком и пили вино. Среди бродяг за соседним столом началась ссора. Краснорожий бандит вытащил за волосы растерзанную пьяную женщину, кинул её на пол и стал её топтать ногами.
Тэдди схватил его за плечо.
Оборванец поднял на него кроличьи красные глаза и заорал:
– Это ещё что за пижон?…
Тэдди был во фраке, с гвоздикой в петлице, так как мы с ним приехали прямо из его кабаре… Апаш снова пнул ногой притихшую на полу женщину.
Я не узнал Тэдди… Бледный, как его фрачная сорочка, он ударил бродягу громадным кулаком по голове. Тот упал, как под ударом молотка мясника. Апаша утащили без чувств…
В том же кабачке я видел другую сцену. К нашему столику подошёл бедно одетый юноша и, поздоровавшись с обоими нами за руку, дружелюбно хлопнул Тэдди по плечу.
– Спасибо, старина, что выручил. Вот оно… – он передал Тэдди кольцо, которое тот, улыбаясь, надел себе на палец.
– Что, устроился?
– Да. Неважно, но лучше, чем ничего. Стекла мою. – юноша выпил с нами вина и ушёл.
Я взглянул на кольцо. Это был герб на чёрном камне. Я его давно уже не замечал на руке Тэдди.
– Ты давал ему это кольцо?
– У меня не было тогда денег.
– Но ведь он мог не вернуть его?
– Нет, он – честный парень.
– Ростовщик мог не вернуть.
– Побоялся бы: у них это строго.
– Но ведь у этого парня кольцо могли и украсть?
– Э, он сам скорее у другого украдёт… – рассмеялся Тэдди.
– Но, Тэдди… это, ведь гербовое…
– А?… Да, гербовое… Пойдём. Спать пора.
***
Судьба надолго кинула меня в иные дальние края. Только через пять лет вернулся я в Европу. Отвыкший в Африке от дождливой зимы Парижа, я лежал, простуженный, в своей гостинице. Меня навестил приятель, когда-то познакомивший меня с Тэдди. Я спросил о нем.
– Кончен… Ослеп. Вероятно от кокаина.
– Где он?
Приятель назвал больницу. Когда он ушёл, я велел коридорному позвонить туда и узнать о Тэдди. Ответ был неожиданный: “Его сейчас хоронят на Н. кладбище”.
Я оделся и, кутаясь от сырости и дождя, поехал в такси на кладбище.
Я опоздал – могилу уже закапывали. Поодаль стояла группа подозрительных личностей. Могилу зарыли. Никто не сказал ни слова.
Около выхода апаши нагнали меня.
– Я знаю вас: вы бывали с Тэдди у нас. Здравствуйте!.. – бродяга протянул мне красную от холода руку. – Пойдемте с нами выпить за него.
Под холодным дождём дошли мы до углового бистро. Такси ехало за нами. В бистро топилась круглая железная печка. Огонь ярко пылал. Бродяги грели около него озябшие руки. Толстый хозяин разливал горячее вино. Выпили… Платить мне не позволили. Все пожали мне руку, и я уехал.
Через несколько дней в Париж приехала жена Тэдди. Я навестил её. Она мне много рассказывала о том, как он неожиданно ослеп и вслед за этим нервно заболел.
Рассказывала тоже, что по её приезде неизвестный человек принёс ей пакет, в котором было гербовое кольцо и золотые часы-браслет Тэдди.
Дире-Дауа, Абиссиния
Журнал “Рубеж”, Шанхай, 1939г. №5
| 
