Если бросить с высоты взгляд на предгорье Кавказа, то словно стая белых журавлей раскинули свои крылья казачьи станицы по берегам Терека и Кубани, по степным балкам и увалам, на плоскогорье среди горных дубрав и минеральных источников. Впереди манят взор снежные вершины Кавказского хребта, ближе у подножия гор пламенеют багрянцем буковые и кизиловые леса, желто-зелеными квадратами чередуются пшеничные и кукурузовые поля. И над всем стоит прозрачная синь небес. Будто присели станицы-журавли отдохнуть перед дальней дорогой.
Невольно на память приходят строки стихотворения декабриста А. Одоевского, которое он написал по пути на Кавказ, когда, подъезжая вместе с товарищами к Ставрополью, увидел в небе стаю журавлей, направлявших свой полет на юг:
Куда несетесь вы, крылатые станицы,
В страну ль, где на горах шумит лавровый лес,
Где рдеют радостно могучие орлицы
И тонут в синеве пылающих небес?
И мы на юг! Туда, где яхонт неба рдеет,
И где гнездо из роз себе природа вьет!
И нас, и нас далекий путь влечет...
Застыли станицы в своем стремительном разбеге, широким полукружьем опоясывая южные границы России в предгорьях Кавказа, как бы олицетворяя собой известное стремление казачества расширять и крепить пределы государства Российского. Многое помнят станицы, живые свидетельницы былой казачьей славы, хранительницы старых обычаев и устоев казачьей жизни.
Когда-то основу Кавказской линии, протянувшейся на многие сотни верст вдоль Терека, Малки и Кубани, составляли крепости, редуты и другие укрепления. Но как бы ни сильны были эти опорные пункты, русское правительство понимало, что с одной только регулярной армией не одолеть беспокойного Кавказа и лучшим средством замирения края является заселение его казачьими станицами. Понимали это и горцы. Они говорили:
«Укрепление — это камень, брошенный в поле:
дождь и ветер уничтожают его, станица — это растение, которое вживается в землю корнями и понемногу застилает и охватывает все поле».
Линейные казаки, на которых, помимо освоения новых земель и ведения собственного хозяйства, легла вся тяжесть беспокойной кордонной службы с ее ночными дозорами и частыми тревогами по отражению набегов немирных горцев, являли собой образец мужества и стойкости русских людей. Недаром скупой на похвалы генерал А. П. Ермолов писал:
«Полное уважение мое приобрели линейные казаки. Прежде я видал их небольшими частями и не так близко, но теперь могу судить о храбрости их и о предприимчивости. Конечно, изо всех многоразличных казаков в России едва ли есть подобные им».
В 1860 году Кавказская линия была разделена на две области: правую — Кубанскую и левую — Терскую. Соответственно из линейных казаков были образованы Кубанское и Терское казачьи войска, которым присвоили в обмундировании отличительные цвета — первому красный, а последнему — голубой. Кубанское войско комплектовалось, в основном, из потомков запорожских казаков, которые переселились на Кубань еще при Екатерине П.
Основание Терскому войску положили гребенские казаки, поселившиеся в Терско-Сунженских горных гребнях еще во времена Ивана Грозного.
Откуда и как попали гребенцы на Кавказ — вопрос до сих пор остается до конца не выясненным. Но судя по особенности гребенского казачьего говора, можно указать на их близость к уральским (яицким казакам). Если верить старинным преданиям гребенцов, их предками были остатки вольного казачества Рязанской окраины, покинувшие свои насиженные места после присоединения Рязанского княжества к Москве, и Новгородские ушкуйники, рыскавшие в целях охоты, торговли, а при случае и грабежа, от Белого моря до моря Хвалынского (Каспийского). Не желавшая подчиняться Москве казачья ватага выступила в поисках новых мест поселения весной 1520 года и, спустившись по Волге до Каспия, вошла в Терек, поднявшись по которому, остановилась в 150 верстах от его низовья. Обстоятельства складывались на Тереке в то время таким образом, что гребенцам пришлось занять пустопорожние места, очищенные от населения еще кочевниками-татарами, а потому между ними и ближайшими соседями установились добрые отношения. Гребенцы завели себе кунаков среди кабардинцев и чеченцев, причем от последних часто брали себе жен, а от первых, бывших в то время законодателями мод на Северном Кавказе, переняли одежду, холодное оружие, и конское снаряжение. Что касается до огнестрельного оружия («огненного боя»), то гребенцы принесли его с собою из Руси, чем сразу завоевали себе почетное положение среди горских племен, не имевших еще иного кроме «лучного боя». Но, усвоив себе обычаи, образ жизни и нравы горцев, русские казаки сохранили в чистоте и свой язык, и свою православную веру.
Мирные отношения между гребенцами и чеченцами испортились в начале XVIII века из-за того, что, с одной стороны, в среду чеченцев проникло мусульманство и турецкое влияние, враждебное русским, а с другой — чеченцам пришлось испытать крайне разорительное нашествие степняков-калмыков, которые пользовались поддержкой русских властей. Участившиеся к этому времени набеги со стороны чеченцев принудили русское правительство озаботиться укреплением граничной с Предкавказьем линии вдоль Терека, почему генерал Апраксин предложил в 1711 году гребенцам переселиться на левый берег реки, где и возникли пять гребенских станиц: Червленная, Щедринская, Новогладковская, Старогладковская и Курдюковская. Но надеждам гребенцев обезопасить себя от набегов не суждено было оправдаться, а между тем они лишились привольных и плодородных юртов своих по правому берегу, переданных русским правительством мирным горцам.
Позднее, во времена Кавказской войны. Линия стала заселяться казачьими семьями с Дона и Волги и переселенцами из южных губерний России. Но гребенские казаки на Тереке продолжали оставаться ядром формирования терского казачества. Недаром старшинство Терскому войску было назначено по Кизляро- Гребенскому полку с 1577 года, когда по велению царя Ивана Грозного воеводою Лукьяном Новосильцевым был построен на Тереке близ впадения Сунжи городок Терки, при котором, гребенские казаки «начали держать отъезжие караулы и отправлять другие службы Царские».
А теперь перенесемся мысленно в середину прошлого столетия и познакомимся с обстановкой и жизнью казаков на Линии. В большинстве случаев казачьи станицы на Тереке и Кубани строились по общему плану. Прямые улицы рассекали станицу вдоль и поперек. Посреди станицы оставляли место для просторной площади, где у станичного правления казаки собирались по тревоге и проводили общественные сходы. Здесь же на площади размещалась церковь. Со всех четырех сторон линейная станица обычно окапывалась глубоким и широким рвом, по внутреннему краю которого насыпался окружающий станицу вал, увенчанный плетневой оградой с колючим терновником. С двух сторон станицы устанавливались въезды — крепкие ворота. У ворот часовые и «вестовая» пушка. Церкви во многих станицах имели каменные ограды с бойницами. Это было последнее убежище для жителей в случае, если горцы ворвутся через станичные ворота.
В промежутках между станицами тянулся «кордон» — цепь сторожевых постов, между которыми в подходящих местах на ночь закладывались секреты, обычно в плавнях Терека и Кубани, главной обязанностью которых было следить за переправой неприятельских партий и вовремя доносить об этом на посты и в ближайшие станицы. Донесения о заранее ожидаемых прорывах посылались по постам открытыми «цыдулами», ставившими всю Линию в известность о грозящей опасности.
Таким образом, помимо сторожевого назначения, посты исполняли и обязанности полевой почты, перевозя казенные и частные пакеты вдоль Линии. Если пакет с донесением или приказанием нужно было передать срочно, без малейшего промедления, то к нему пришивалось орлиное (или иное какое) перо, и такой пакет получал имя «летучки».
Чеченцы обыкновенно делали набеги малыми партиями для отбития станичного или хуторского скота или взятия в плен неосторожных казаков во время их работ в полях или в садах с целью получения потом за них выкупа. Бывали нападения и более крупными силами на хутора и станицы. По общей тревоге весь кордонный участок скакал для отыскания и преследования партий по следам или караулил их при обратной переправе и отбивал награбленную добычу.
Таких тревог бывало иногда по нескольку на день. Только за одну пасхальную неделю 1846 года на станице Червленной было 11 тревог, на которые казаки скакали за 15-20 верст, загоняя лошадей насмерть. Да и сами измучивались не меньше.
Но помимо службы на кордоне часто приходилось казакам справлять цареву службу и на дальней стороне. Так, в юбилейный 1877 год, когда отмечалось 300-летие Терского войска, шла война России с Турцией. Терские казачьи станицы выставили на боевую службу весь свой строевой состав, послав часть полков в Дунайскую армию на Балканы, а часть в азиатскую Турцию. Сам же наказной атаман с оставшимися казаками защищал границы края от набегов горцев, которые воспользовались ослаблением войск на Линии. Так что строевой казак редко бывал дома, проводя большую часть своего времени на кордоне или в походе. О казачьей службе хорошо сказано в песне:
Полно вам, снежочки, на талой земле лежать.
Полно вам, казаченьки, горя горевать.
Есть у нас, ребята, крупа и мука,
Кашицы наварим, мягких хлебов напечем,
Сложимся по денежке, пошлем за винцом.
Выпьем мы по рюмочке, позавтракаем,
Выпьем по другой, разговор заведем,
Выпьем мы по третьей, с горя песни запоем.
Мы поем, поем по казачье житье,
Казачье житье право лучше всего,
Ходя поедим, стоя выспимся;
Встанем поутру, росой умоемся.
У казака домик — черна бурочка,
Жена молодая — винтовочка...
День в станице начинался рано утром. На рассвете выбегали из станицы во все стороны конные разъезды, чтобы «осветить местность». И только когда эти разъезды доносили, что кругом все спокойно и следов неприятеля не обнаружено, — растворялись старинные ворота и станичники отправлялись на свои работы.
В каждом саду, на каждой ниве или бахче становился мальчишка или дед с ружьем, чтобы вовремя предупредить об опасности нападения.
В быту и хозяйстве терские казаки многое переняли у горцев: русский рубленый курень, азиатская мазанка во дворе, старинные медные складни в киоте в переднем углу и по стенам развешанное оружие и конская сбруя, вместо телеги — двухколесная арба, запряженная быками, а конь же только под седло. Легкий кабардинский плуг и самый способ обработки земли, где пашут мелко, также целиком перешел к казакам. Кроме скотоводства и земледелия, которое на Тереке из-за песчаной и солончаковой почвы не давало хороших урожаев зерна в отличие от кубанского чернозема, трудолюбивые гребенцы издавна занимались разведением винограда, шелковичных червей и марены, что идет на краску.
«Где виноградная лоза,— говорят на Тереке, — там и женская краса, там и мужская храбрость и веселая беседушка за чапурою родительского вина».
Большим подспорьем в хозяйстве терских казаков была охота и рыбная ловля на Тереке. Дома казаков состояли обыкновенно из двух комнат — сеней и избы. В домах побогаче была и третья комната для гостей — горница. В сенях стояли сундуки, покрытые войлоком или коврами. Летом на них отдыхали, спасаясь от зноя в прохладе сеней, а зимой складывали тыквы и всякую домашнюю рухлядь, нужную только летом. В избе большое место занимала русская печь, в которой зимой варили обед, а ее теплый верх служил лежанкой для стариков и ребятишек. Обычная обстановка — буфет, лавки вдоль стен и стол, покрытый белой скатертью. В горнице русскую печь заменяла голландка, стояла широкая деревянная кровать, вместо лавок — стулья.
Помимо хозяйства в станице, у каждого казака, как правило, был хутор, базок (загон) верстах в 12-15 от станицы, преимущественно близ воды, где содержалась и кормилась скотина — скирдовалось сено, обмолачивался и хранился хлеб. Здесь же поблизости заводились огород, поля для посевов, пастбища и сады. Несмотря на постоянно грозящую опасность набегов, казаки жили на хуторах более беспечно, чем в станицах, расположенных на Линии. Возможно, эта беспечность объяснялась в какой-то мере самой русской натурой, а отчасти проистекала из того обстоятельства, что линейные казаки никогда и не думали о более спокойной жизни, с детства привыкнув к опасности, как к самой обыденной вещи. Но эти-то хутора и служили часто приманкой для набегов горцев.
Об одном из таких набегов рассказывает кубанский казак Нечипоренко (записано в прошлом веке):
«Раз вечером стояли мы на кордоне, глядя за Кубань: что за диковина там? Вытянутся, вытянутся из-за леса конные и опять в лес. То ли мирные чего, то ли партия?... Стали толковать: «послать разъезд». А тут вскоре солнце село, быстро стало темнеть. Вот эти черкесы как выскочат вдруг из леса. Глядь наши: огромная конная партия. Побросали мы кордоны да в станицу. Там ворота на запор, и только захлопнули их, а черкесы — вот они! Подбежали было к станице, да как метнутся вдруг на хутора, на наши, и пошли туда наметом. А на хуторах в тот день, как нарочно, все бабы одни остались... Ну, думаем, конец пришел ихний.
Станичный атаман у нас молодец был, старый уж, а живой и крепкий такой старик, и пошел сейчас по станице ходить: все ли в порядке у нас. Да глядь на вал-то, а на валу казаки стоят служивые. Как крикнет:
— Вон! Вы что тут делаете?... пошли за станицу все! Разве ваше место на валах стоять?... Пошли, пошли! — кричит старик, да так расходился, что слушать никого не желает.
Ну выехала сотня, стали считать себя: раз, два, три... и всего-то до семидесяти насчитали, а черкесов тысяча! Как тут идти?...
Да что ж, говорит один, у меня там мать, а другой — у меня жена, так все одно, пропадут они, пропадать и нам с тоски придется. Пойдем с Богом.
И поскакали. Стали под хутора подбегать, а там-то. Боже мой, стоны, да вопли, да пожары горят!
Подумать страшно. Каждого так и схватило за сердце. Бросились мы в хутора самые, как зачали с ружей бить, с пистолей бить, гикаем, а потом крик подняли: «Сюда, сюда, братцы!... Здесь они... солдаты, живее!» А ночь, хоть глаза коли: ничего не видно.
Как услышали это черкесы, так и схватились: что за черт такой? А как задело одного, другого пулями, как спужаются они вдруг — взаправду думали, отряды бегут — как завалили назад, так чисто все побросали, дай Бог ноги унести только... Наши за ними, да кричат, да все кричат, а черкесы все шибче и шибче от наших уходят: напужались дюже! А тут несколько казаков в самую середину ворвались к ним, скачут тут же, а бить кого не знают: ничего не видно, как бы своего не зацепить... Так стали это они уж прислушиваться, как зачнет кто по своему: «джюр-джюр». Пыр того кинжалом в бок. Да таким манером человек их с десятка два и положили, а они наших никого.
А потом и задние казаки смекнули делом: обскакали их зараз сбоку, как гикнут и заворотили всю партию на такое место, где крутой спуск к Кубани был. Тут их еще немало положли, пока партия за Кубань не ускакала.
Наутро казаки, что оружия подоставали себе хорошего, что одежи поснимали, да седел этих — пересказать трудно. Вот и я тогда свою шашку выменял... да такая шашка досталась мне хорошая: она, должно быть, гурда настоящая!...
— Что же вашим казакам сказали «спасибо»?
— А как же, ваше благородие. Вся станица встречала казаков. Тут с ружей, с пистолей били, джигитовку завели, одним словом, загуляли казаки. Ну и всем егорьевские кресты вышли потом, кавалерами теперь стали, нечто?»
Раз уже зашел разговор о казачьих праздниках и джигитовке, то стоит ближе познакомить читателя с повседневным бытом казаков. Линейные казаки были довольно неприхотливы в быту. Они привыкли сами обслуживать себя на кордоне да и дома в будни ели мало и однообразную пищу — жидкую просяную кашу, ремчик (сваренную докрасна простоквашу), вяленую рыбу, лапшу, у горцев позаимствовали хинкалы (тесто, нарезанное квадратами) и пасту (сбитую в караваи пшенную кашу), пили молоко и чихирь (виноградное вино). Но когда казаки возвращались с похода и отмечали какое-либо семейное торжество, дома устраивали пирушки, которые, как правило, не обходились без песен, плясок, воспоминаний о курьезных и трагических случаях в их совместной службе.
В одной хате пели застольную кавказскую:
Пей, друзья, покамест пьется,
Горе жизни забывай.
На Кавказе так ведется:
Пей — ума не пропивай.
Может, скоро в поле чистом
Кто-нибудь, друзья, из нас
Среди мертвых, полумертвых
Будет ждать свой смертный час.
Может нынче, может, завтра
Нас на бурках понесут,
А уж водки после боя
И понюхать не дадут.
В другом доме, обхватив захмелевшие головы руками, казаки слаженно выводили слова старинной песни о молодом казаченьке, который просит взойти красное солнышко и обогреть его на пикете, на главном секрете:
Ой, да простоял я свои да резвые ноженьки,
Стоя на пикете.
Ой, просмотрел я свои очи ясныя
За Сулак, за реку.
А в третьей компании стоял хохот за столом. Вспоминали, как дядя Паша генерала обманул.
Был такой случай в Червленной. Хорунжий Семен Янхотов, по прозвищу Тюлька, стоял на Ключинском посту в карауле. Настала косовица. И Тюлька, соблазнившись подношениями, отпустил всю команду на покос. Остался он сам да на часах казак Павел Борискин. Вдруг едет наказной атаман. Прискакивает нарочный, говорит, что наказной атаман приказал выставить 15 казаков в конвой при уряднике, и скачет дальше. Схватился Тюлька за голову. Что делать? Как собрать казаков? Бегает по Ключику, как помешанный. Наконец обратился к часовому. Часовой был сметливый казак. Слез с вышки и говорит хорунжему:
— Иди в конюшню и ложись в ясли. Я тебя прикрою сеном и скажу, что ты поскакал на тревогу.
Тот было взъерепенился, но видя, что податься некуда, полез в ясли. Борискин притрусил его сеном, полез опять на вышку и стоит там. Вот показалась коляска.
— Конвой! — закричал генерал, подъезжая.
— Никого нет. Ваше превосходительство! — ответствует часовой Борискин с вышки.
— Почему?
— Случилась тревога. На Тереке был выстрел. Хорунжий и казаки поскакали на выстрел.
— А ну, пошел дальше! — закричал генерал и поехал с прежним конвоем.
Гуляньями отмечали казаки и окончания больших массовых работ в станице, которые делали сообща, таких, как заготовка таркал (жердей) в лесу или багрение рыбы. На таких гуляньях и больших праздниках готовили общее угощение: зажаривали кабанов, делали шашлыки из баранины или из севрюги, варили пилав из фазанов, много ели и пили чихирь.
Самое оживленное время в станице было в последние дни масленицы. Казачки собирались на станичной площади и водили там хороводы; казаки ехали туда верхами. Собиралась почти вся станица. Садились на коней молодые казаки, садились и старики, уже давно отслужившие свой срок, и начиналась джигитовка, чудесная кавказская джигитовка. Вот во весь дух несется казак, он стоит на седле и машет папахою. Другой бросил поводья и, свесившись с седла, загребает рукою землю, песок, а если зрители бросают деньги — поднимет и пятачок. Третий на всем скаку соскакивает с лошади и, не останавливаясь, опять вспрыгивает в седло; а тот на полном карьере спешился, положил на землю коня и стреляет из-за «его, как из-за бруствера. И все это делается с гиком, стрельбою и свойственным казаку ухарством. Нередко заключали на джигитовке пари: ставили на землю яйцо или рюмку, и казак должен был на скаку попасть в эту мишень из пистолета.
В гребенских станицах существовал еще обычай устраивать проводы казаков в поход, когда все население выходило в степь за станицу, принося с собой обильное угощение. Походные казаки, выстроенные во фронт, спешивались и начинался общий разгул: ведра чепурки с чихирем переходили из рук в руки, и при этом был обычай, что казак, которому казачка подносит чашку с вином, имеет право три раза поцеловать ее. Проводы обыкновенно также заканчивались джигитовкой... Наконец, звук трубы собирал казаков и сотня выступала. А станичники с музыкой и песнями возвращалсь по домам. Таковы был нравы и быт казачьего населения, не лишенные своей поэтической прелести.
Нельзя умолчать здесь и о казачьих женах. Издавна на Кавказе славились красотой гребенские казачки. Несмотря на то, что из-за частого отсутствия мужей им приходилось выполнять всю тяжелую домашнюю работу, они тем не менее много внимания уделяли своей внешности. На ночь они умывались холодной родниковой водой и натирали лицо и руки козлиным жиром, а днем на работе укрывали лицо платком от ветра и солнца. В этом смысле любопытны слова одной из песен на Тереке, где казачка поет: «Я батистовым платочком личко закрывала. Виноградные листочки к щечкам прилепляла».
Современник Толстого Н. Самарин писал в своих «Дорожных записках» (1862 год):
«Сами казачки вполне сознают свою красоту и стараются выказать ее во всем блеске. В гребенских станицах я не видел ни одной женщины, неопрятно одетой, в походке их заметна какая-то кокетливая грация; идет ли казачка с пустыми руками или несет на плечах ведра — она более похожа на балетную корифейку, чем на деревенскую работницу. Более азиатский, нежели европейский костюм казачек... помогает им рельефнее выказать стройность стана и изящество форм.»
Князь Гагарин, который в 1846 году останавливался в станице Червленной, был поражен красотой вдовы-казачки Авдотьи Догадихи, уже знакомой нам по описанию встречи казачками обоза с ранеными из Даргинской экспедиции (см. очерк «А там вдали...» КП №54, с. 4):
«— Хотя ей было уже лет за тридцать, — вспоминает князь, — это была замечательная женщина. Она была высокого роста, бюст ее бросался в глаза всякому. При редкой стройности стана, необыкновенной белизне цвета кожи, голубых на выкате глаз, при черных как смоль волосах, эффект был поразительный. Мне в первый раз в жизни, — сознается он, — пришлось увидать такую женщину. Войдя к ней, я казался встревоженным и изумленным; я никогда не предполагал, что могу встретить между простыми казачками типы такой изящной красоты».
Казачкам на Линии часто приходилось делить с мужьями и их воинские заботы. Если случалось, что тревога оказывалась вблизи станицы, то выходили или выбегали на тревогу даже женщины, которые надевали тоже на себя черкески, на голову папахи, а через плечо винтовки. Все это делало характер казачки решительным, мужественным и стойким. По возрасту гребенские казачки были на несколько лет старше своих мужей, которым иной раз к свадьбе едва исполнялось 16 лет: ведь на женщине держался весь дом и хозяйство. Впрочем, как остроумно заметил один из историков терского казачества, жены готовы были много работать, лишь бы видеть своего мужа лихим казаком на добром коне. С другой стороны, не один казак сложил голову в своем молодечестве, чтобы доставить возможность своей красавице-жене щегольнуть геройством мужа. Вот почему, оставаясь дома на побывке, казак практически отдыхал, в досужее время ладил плетень, чистил ружье, вязал уздечку. Всем остальным делом, включая заботу и о коне, заправляла казачка. Она седлала коня, подводила его мужу, по возвращении из похода она же первая с низким поклоном его встречала, водила коня по двору и снимала седло; но горе казаку, если его саквы оказывались пусты, без подарков любимой жене и близким родственникам.
На строевую службу все казаки призывались с 19-летнего возраста, за исключением, по строгому медицинскому освидетельствованию, неспособных, и проходили ее один год в приготовительном разряде, пять лет в действующем строевом составе и десять лет в льготном, числясь последовательно во 2 и 3-ей очереди призыва на случай войны, в мирное же время отправляя только некоторые станичные службы. Для службы казак обязан был иметь в первые десять лет собственную строевую лошадь и все казачье снаряжение за исключением ружья, которое на срок действительной службы, а льготным казакам — на время ежегодных лагерных сборов, выдавалось из войскового арсенала. В обязательное снаряжение, которое казак приобретал за свой счет, входили шашка и кинжал с поясом, седло и кожаные переметные сумы (саквы), черкеска, бешмет, шаровары, бурка, башлык, папаха, одна пара сапог, пара теплых портянок, полушубок, две пары теплых перчаток, нагайка, патронташ, две пары подков, щетка, скребница и тренога.
Терскому войску, по положению 1870 года, определено было иметь 5 четырехсотенных полков, состоящих на строевой службе в мирное время, а в военное — 15 и две конно-артиллерийские батареи по 6 орудий в каждой. Всего по мирному положению 3708 человек, что составляло 5,5% по всему населению мужского пола, а при мобилизации же — 11000 человек, или 16,4%о из того же населения.
Названия полков: Кизляро-Гребенской, Горско-Моздокский, Волгский, Владикавказский и Сунженский. Тройной численный состав полков был образован для того, чтобы, во-первых, казак при мирном течении государственной жизни имел за один год службы два года льготы, и, во-вторых, чтобы в случае войны к каждому из пяти полков можно было прибавить еще два. Полки комплектовались территориально с известного числа станиц полкового округа, примерно по 14 станиц на каждый полк. Служба строевых полков заключалась, главным образом, в содержании охранительных кордонов по основным дорожным сообщениям и местам, почему-либо опасным в самой Терской области, и по южным кавказским границам России.
В округе станицы были поделены на сотни. Поэтому казак в конном строю чувствовал стремя того же товарища, плетень которого граничил с его двором в станице. Это сплачивало сотню, сказывалось на взаимовыручке в бою. Казак всегда был готов к встрече с опасностью, но им руководило не желание получить за это награду, он не был настолько честолюбив; в его голове была единственная мысль — не подвести, не отстать от товарища и, если придется сразиться или умереть, не иначе как в кругу своих станичников. Не было примера, чтобы казаки бросили на поле битвы тело убитого товарища и не привезли бы его домой в станицу. Плоть от плоти и костью от кости казаков были их офицеры.
В терских станицах до сих пор помнят о славном деле полковника Суслова, когда он с сотней казаков, выскочив по тревоге из станицы, попал недалеко от Амир-Аджи-Юртовской переправы в засаду и при отступлении был окружен конной партией чеченцев, во много раз превосходившей по численности его сотню. Суслов приказал казакам спешиться и, сбатовав лошадей, под прикрытием этого живого бруствера занял круговую оборону. Бой гребенцов с чеченцами, кровавый, страшный и почти беспрерывный продолжался более пяти часов, но героический дух казаков не был сломлен, когда стала заметна большая убыль бойцов, есаул крикнул казакам:
— Православные братья-станичники. Не падайте духом. Господь за нас... Кто из пораненных еще в силах помочь, заряжай винтовки и подавай их тем, кого Бог за грехи еще терпит.
Сотню выручил случай. У одного из казаков еще в дороге лопнула седельная подпруга и он, остановившись, стал эту подпругу перевязывать. В это время и случилось нападение чеченцев на казаков. Так как отставший казак был в отдалении от сотни, неприятель его не заметил. Он тотчас же повернул коня назад и поскакал за подмогою. Помощь пришла вовремя.
В этом бою среди казаков убитых оказалось пять человек, двое тяжелораненых (они впоследствии скончались от ран), остальные были ранены большей частью в ноги. Все участники этого боя были награждены Георгиевскими крестами.
Кавказские казачьи войска — Кубанское и Терское имели высокую честь в числе строевых частей своих выставлять на царскую службу четырехсотенный Собственный Его Императорского Величества Конвой, две сотни которого (1-я и 2-я) комплектовались кубанцами, а две сотни (3-я и 4-я) — терцами. Конвой пользовался правами гвардии. Командир Конвоя назначался по личному усмотрению царя. Ежегодно командир Конвоя командировал в каждое Войско по одному офицеру. Эти офицеры сопровождали в Войска отслуживших свой срок казаков и оставались в Войсках на год, чтобы произвести следующий набор казаков для службы в столице.
Согласно предписанию, нижние чины, предназначенные в Конвой, должны были быть: вполне возмужалые, физически окрепшие, совершенно здоровые, видные, без физических недостатков, ростом не ниже 2 аршин 7 вершков (174 см.) хорошей нравственности и отлично усвоившие требования службы. Выбор казаков проводился по всем станицам Кубани и Терека. К 5 мая все выбранные в Конвой казаки собиралсь по распоряжению наказных атаманов на сборные пункты: кубанские — в станицу Пашковскую, а терские — в станицу Прохладную, откуда 20 мая выступали в Петербург.
За беспорочную службу в Собственном Е.И.В. Конвое был Учрежден особый знак с изображениями в виде вензелей имен императоров, при которых получавший этот знак имел счастье служить. Знак (для офицеров — золотой, для нижних чинов — штампованный из белого металла) носился на левой стороне груди при всех формах обмундирования, в том числе при переходе в другие части войск или выходе в отставку.
С окончанием войны с Шамилем на Линии стало спокойнее. В конце 1860-х годов казакам позволено было не поправлять рвов и колючей изгороди вокруг станиц. Уменьшилась и численность действующего служивого состава на кордоне. На обменных дворах, устроенных на Линии, и при некоторых укреплениях за Кубанью, шла оживленная торговля, или по- местному — сатовка (от тюркского слова "сатман" — продавать), между казаками и горцами. Горцы торговали готовой одеждой, шитыми ноговицами, сукнами, ремнями, бурками, сафьяновыми изделиями, вышитыми серебром и золотом, но главное — строевым лесом. С русской стороны правительством променивались соль, лен, лавочные товары, от казаков — пшеница и рогатый скот.
Казачьи войска с Линии стали больше отвлекаться на охрану внешних границ России и для участия в войнах с другими государствами. Кавказская казачья бригада генерала Тутомлина прославилась под Ловчей 22 августа 1877 г. на Балканах. Терское войско за проявленную доблесть в Турецкой войне 1877-78 гг. было награждено Георгиевским знаменем. В японскую войну на Дальний Восток была отправлена Сводная Кавказская казачья дивизия в составе двух полков кубанских казаков, двух полков терцев и двух батарей — 1-й кубанской и 2-й терской. И сейчас во многих станичных церквях на Северном Кавказе вы еще увидите сохранившиеся поминальные мраморные доски на стенах с именами и фамилиями казаков, сложивших свои головы на Балканах и далеких полях Маньчжурии.
В первую мировую войну кубанские и терские полки воевали и на Кавказском и на Западном фронтах, проявляя героизм и самоотверженнность. Летом 1915 года, когда наши армии отступали и штаб XIV армейского корпуса мог оказаться в окружении, в ночь с 22 на 23 июля две сотни терцев 1-го Волгского полка и за ними шесть сотен кубанцев сквозь цепи отступающей русской пехоты неожиданно контратаковали неприятеля. На пять суток было остановлено наступление немцев, морально потрясенных дерзкой ночной атакой казаков. Рядом с кубанскими и терскими казаками на австрийском фронте воевала туземная конная Кавказская дивизия (Дикая дивизия), сформированная на добровольных началах из цвета горской молодежи — ингушей, чеченцев, черкесов, кабардинцев и представителей других горских народов. Они с доблестью сражались за свою общую родину — Россию, и эта дивизия в русской армии оказалась самой дисциплинированной и преданной царю воинской частью, не поддавшейся революционной пропаганде.
В читальном зале Государственной Российской библиотеки я перелистываю те немногие редкие книги и журналы, что донесли до нас память о терском казачестве. Кроме них уже никто не расскажет о том, как жили наши предки на Линии, как сформировалось это необычное сообщество людей, назвавшее себя Терским казачьим войском. Оказывается, в 1880 году всех жителей Войска насчитывалось всего 131.560 душ обоего пола. И эти люди сумели освоить левобережье Терека с его малопригодной для земледелия солончаковой почвой, застроить его станицами и хуторами, засадить садами и виноградниками, создать цветущий и изобильный край и одновременно за свой счет содержать в строю несколько конных полков для службы Отечеству.
В начале нашего века войсковой круг когда-то малограмотных терских казаков, наряду с военными и хозяйственными делами, обсуждал вопросы посылки за счет казны Войска талантливой молодежи для обучения в высших учебных заведениях Москвы и Петербурга. Издавались газета «Терек» и журнал «Записки терского общества любителей казачьей старины». А сам атаман Войска Терского М. А. Караулов был известен своими трудами по лингвистике и истории гребенских казаков. Обрываются эти книги и журналы на 1917 годе.
Другая судьба была уготована России в новом столетии. После Октябрьской революции она стала полигоном великого социального эксперимента, затронувшего все слои населения огромной империи. Эту судьбу разделили и казаки, и горские народы, в равной степени испытав на себе трагедию гражданской войны и сталинских репрессий. И сейчас, когда Россия мучительно ищет новые пути своего возрождения, их посильная помощь — в установлении мира на Северном Кавказе, ставшем для них общей родиной. Опыт предков показывает, что это самый близкий и верный путь.
А пока мы попрощаемся со старшим поколением казачества, которое уже навсегда ушло в историю. Оно честно исполнило свой долг перед Россией и навсегда осталось в памяти потомков. Казачьи полки были всегда в авангарде русской армии. На царских смотрах и парадах их пропускали карьером. Они восхищали легкостью и красотой своего строя поражали затейливой игрой заманивающей лавы, изумляли бесстрашной джигитовкой. Они, по признанию всех иностранцев, видевших их в мирное время и в бою, были единственной в мире, неподражаемой и несравненной конницей. Закроешь глаза и зримо видишь, как на поле боя под звуки марша из кавалерийских сигналов разворачивается в лаву перед атакой казачья конница.
Всадники-други, в поход собирайтесь, —
Радостный звук вас ко славе зовет!
С бодрым духом храбро сражайтесь!
За Царя и Россию смело в бой вперед.
И вот сигнал, и дружно, одним порывом, пошли казачьи полки в атаку:
Ну, во все стороны!
Быстро, как молнии,
Строем рассыпанным
Ударим на врага!
Затихает топот копыт. Застилает дым поле боя. И только в отдалении продолжает звучать труба, зовущая за собой отставших всадников. |
