Весна 1917 года. Все еще Тихий Дон живет своими древними устоями - по традиции все мужское население на фронтах, все сорок четыре (на своих конях) полка.

Отречение царя пришло как удар в спину - что-то будет? Февральская революция - как свежий степной ветер - сознание, что все, что застарело, чужое, наносное, теперь само отпадет, а земля наша Донская, веками кровью политая, зацветет.

Станица Каменская, трехсотлетняя история которой богата славой боевой в борьбе с врагами и особо, только Каменской присущей, духовно-дружной жизнью всех как общества. Культурный центр жизни на Дону. Станица Каменская - вот какой живет она в моей памяти.
Сама красавица степная на берегу высоком бурного Донца, южная природа, прямой, как магистраль,
Донецкий проспект с аллеей из акаций посередине. Школы, начальные и средние, - со всей области учащаяся молодежь...
Сейчас трудно поверить в ту открытость жизни общества - как семья! Театр, концерты и песни, танцы - два кинотеатра, зимний (в Центральной гостинице) и летний (в летнем саду) под открытым небом, - все, все осталось, живет в душе и в воспоминаниях мальчика, сына природных казаков: по отцу - урядников, лихих и славных Верхнего Дона, а по матери - командиров, по заслугам получивших право на дворянство с усадьбой в ст. Каменской.

И вот сюда, в станицу Каменскую, весть о революции пришла как о начале новой жизни, как бы распахнулась душа народа. На улицах и площадях митинги и песни, пляски: «Вышли мы все из народа - дети семьи трудовой». И, конечно, свои родимые, как бы вековые: «Ах ты, Батюшка, наш славный Тихий Дон». И какой экзамен был проведен - на любовь к родной станице, к укладу жизни, уважению к труду - никакого насилия над прошлым, над человеком.
Ведь было все кругом свое! Городской полиции у нас не было, а на вокзале по-прежнему стоял «сверхсрочный» вахмистр, при аксельбантах и шашке.

Жизнь революционных перемен вошла и в администрацию и в самоуправление на Тихом Дону, в столицу Новочеркасск - город памятников славной истории.
Тут и Войсковой Троицкий Собор, высоко на горе стоящий, своей красотой и величавостью известный по всей России, и, рядом с ним, Ермак с короной Царства Сибирского в руке, а там памятники героям-защитникам России и расширителям ее границ - по Платовскому проспекту все до Триумфальной Арки разгрома армии Наполеона: от Платова донцов Наполеон чудом спасся при переправе через реку Березину. И поныне во Франции живет пословица, когда дело идет плохо: «Ce est la Berezina».
Сколько дел чудо-богатырей было увековечено в памятниках, и кто бы мог подумать, что и они будут осквернены?

Ветер революции принес перемены в Новочеркасск.
Незаметно сдал свои полномочия наказной Атаман генерал фон Граббе и покинул Атаманский Дворец. В этот исторический момент казачество будущего перешло под руководство своей интеллигенции.
Сразу выдвинулся природный казак, профессор Митрофан Петрович Богаевский. Он явился в творческой роли организатора выборов Войскового Круга - верховного органа власти народной. В атмосфере грозящей анархии идеалы Казачества - народной демократии - восторжествовали.
С новой силой прозвучали слова Донского гимна:

«Дон детей своих сзывает 
В Круг Державный Войсковой
 Атамана выбирает всенародною душой».

Выбор пал на природного казака, прославленного героя войны, генерала А. М. Каледина.
Дон не оскудел сынами духовной силы!
В торжественно-исторической обстановке, впервые за последние 200 лет, принес присягу на верность Дону Донской Атаман А. М. Каледин.

А что делалось в родном мне Донском кадетском корпусе? Как сыны Тихого Дона, мы осознавали, что к нам пришла очередь быть достойными нашего прошлого.
Как пожар прошел по классам:

Прощайте, черные шинели, погоны синего сукна,
Теперь мы больше не кадеты, а первой сотни юнкера!» 

Посетил нас слава и гордость Донских партизан В. М. Чернецов - принес песню:

Русь, смотри, какую силу 
Казаки таят, 
За Тебя сойти в могилу каждый будет рад!»

Сколько жертв принесла Донская молодежь в своей попытке остановить гибель России!
Почему же только на Дону поняли угрозу и сражались не на жизнь, а на смерть? Только один Донской Атаман генерал Каледин открыто объявил об этом и принес свою жизнь в жертву - его выстрел в сердце, как набат, поднял Донское казачество на восстание.

1917 год. Петроград, как столица Империи, в эти дни весны и лета являлся очагом распада, срыва в пропасть миллионной армии на фронтах войны. Только Казачество продолжало сохранять свою верность долгу защитников общей Родины.

Как результат большой работы обновления жизни, делегаты всех 12 казачьих Войск съехались уже в марте в Петроград на общеказачий съезд. Прибыли и делегаты от полков фронта. Основные решения съезда звучат и сегодня как высшее проявление патриотизма или как долга: первое - войну вести до победного конца, в честь павших в боях за Родину; и второе, пророческое, - за единую Россию и Казачество в ней.

Теперь трудно даже представить то духовное ядро, сохранившее Казачество до наших дней в течение пятисотлетней борьбы за право на свой образ служения Отечеству - уникальное явление в истории человечества. Стать на пути истории, задержать ее поступь можно только жертвой - на этот путь стали казаки. Но Петроград, как центр событий насильного переворота и столкновения международных сил, отразил развитие этих событий иначе (1917-1918), даже переменил свое имя на 75 лет. Отсюда шел яд сознательного отравления жизненной ткани страны, распада не только административно-государственной основы, но и духовно-общественной, и глубже всего, по-человечески, личной морально-семейной ткани, главной крепости общества.

Мой отец, делегат съезда, оказался со своими казаками на одной из площадей Петрограда, вблизи дворца балерины Кшесинской.
В голубоватых тонах здание с балконом над площадью; ничто не говорило о том, что именно этот балкон войдет в историю дьявольской усмешкой над трагедией обрыва самой истории.
На балконе этом стоял маленький человечек, на вид невзрачный, к тому же с козлиной бородой, и бросал какие-то слова в огромную толпу тех дней. Казаки отца протиснулись вперед, и до них доносились жестокие слова, которые картавым звуком падали в толпу:
«Долой войну, штык - в землю, за трудовой народ, убей командира, грабь награбленное».

Казаки не верили своим ушам:
«Да он - шпион! Пороть, пороть!»,
а старый вахмистр твердо сказал: «Поздно! Вешать надо! Вешать!»
Старый казак был прав. Вся эта как бы нереальная обстановка - с балкона особняка балерины жестокие слова ненависти к долгу и чести - все это напоминало картины театральных мистерий в Средние века.

Слова призыва к насилию, убийству именем Революции, грабежу падали на готовую почву озлобленных масс, понявших, что их час настал. Один из таких слушателей вошел в историю восстания на Дону.
Вахмистр гвардейской батареи, простоявшей всю войну в гарнизоне Петрограда, - Подтелков, казак станицы Усть-Хоперской, тридцати двух лет, сыграет свою роль предателя Казачества. К малограмотному Подтелкову присоединился 23-летний казак станицы Еланской, агроном по образованию, уже член партии большевиков, Кривошлыков.
Оба они оставили свой след в истории тех роковых дней.

Весь 1917 год

В то время как по всей стране шел распад старой имперской администрации, на Дону шла большая работа по созданию своего народно-демократического строя. Атаману Каледину удалось привлечь в помощники и сотрудники историка и профессора Митрофана Петровича Богаевского. М. П. проявил недюжинные способности, веру и энтузиазм в области гражданского строительства для объединения сил для успешной борьбы за право на жизнь. Блестящий оратор, М. П. вошел в историю Дона и России, как Баян и златоуст.
Он был истинным вдохновителем и борцом за идеалы Казачества.
Каледин - Богаевский - Чернецов - три выдающихся представителя своего времени.
Вождь, Идеолог и Воин-борец - они вписали свои имена в историю Дона и России!

В Петрограде большевики организовали попытку свергнуть Временное правительство Керенского, но встретили отпор Донского полка. В историю революции вошли торжественные похороны казаков, павших в бою с демонстрантами. Первые жертвы «бескровной» революции!
(Генералы Корнилов и Краснов двинули казачьи полки на Петроград, но Керенский объявил их «изменниками»).
Ленин, обвиненный в шпионаже и сознавая опасность, бежал через границу в Финляндию, переодетый в женское платье. Он скрывался там в шалаше до своего часа, когда путь к захвату власти открылся 25 октября.
В результате этих событий, Керенский созвал в августе историческое «московское совещание» - представителей всей страны. Донской Атаман Каледин выступил с главной речью-призывом: честь и будущее России требуют довести войну до победного конца - враг разбит!
Народ, инвалиды-воины поддержали Атамана Каледина. Но развал в армии зашел далеко. Керенский не поддержал, а, наоборот, обвинил в измене, на что Войсковой Круг ответил как встарь:
«С Дону выдачи нет!»
Атаман Каледин не признал диктатуры Ленина и стал главным врагом для него.
Это (действия Керенского - К. X.) был первый открытый удар по Дону, отразившийся на хуторах и станицах, в нашей семье на Старовокзальной улице. А в центральной гостинице в станице Каменской уже «заседал» «Председатель» Совета фронтовиков, вахмистр Ф. Г. Подтелков.

1917 год. Лето на Дону - страдная пора. Уборка урожая без отцов семейства третье лето.
Крепки были устои жизни по хуторам и станицам казаков. Именно это лето для меня осталось незабываемой сказкой, вошедшей в душу светлой правдой, духовной волей, связью с казачьей природой.
Как и встарь, станицы берегли и хранили частицу Дикого Поля - целину и называли «Отвод».
Со времен татарского нашествия оставляли сотни десятин степи с озером-прудом для своих коней походных.
Но и сюда пришла далекая революция - пастухи-отарщики, неслуживые казаки разъехались по домам, оставив без призора табуны коней.
Мой дедушка забрал своих домой. Призвал меня и говорит:
«Твой двоюродный брат, Ванятка, и ты будете отарщиками - смотреть в степи за косяком».
Дает мне седло легкое, яблоневое, с одной подпругой, послушную кобылу Лебядку, и с Ваняткой - одни в степи.

Нет, вы не знаете, что такое Донская степь! Нет слов, чтобы описать краски, запахи, простор, степное небо - как живая часть, вечно, вместе с ковылем, подвижное. А ночь и небо над тобой!

А вокруг кони - ласковый храп их ноздрей. И какие шумы и зву- ки проходят в ухо от Земли! Прошли годы, прошла жизнь, а степь, родная, обновляет душу казака!

Но наступили дни, когда, как перед первым ударом грома надвигающейся грозы, воздуха не стало. Везде, в том числе и в доме бабушки на Старовокзальной в Каменской, разыгралась неожиданная драма, так точно переданная в романе М. Булгакова «Белая гвардия». Там был вопрос: «Куда теперь?» и был ответ: «На Дон! Там наше место!»...
Но мы-то у себя на Дону и решаем тот же вопрос:
«За что бороться и против кого?»
И это в те дни, когда сознательно разжигалась партией и властями кровная вражда, ненависть неимущих против имущих.

Каменская. В доме бабушки (М. А. Дубовской), широко почитаемой попечительницы женской гимназии и даже заместителя предводителя дворянства, эти вопросы решаются в личном плане - так, собственно, трагедия войны и начиналась.

Вечер, в столовой - бабушка и младший сын В. Л. (дядя Валя) и уже прославленный партизан, сотник В. М. Чернецов. Чернецов и дядя Валя последние два года на войне вместо окопной войны ввели древний обычай ополчения - партизанскую войну по тылам врага.
В Каменской он стал со своим отрядом, заставив Председателя Совета Фронтовиков Подтелкова перейти в станицу Глубокую.
Чернецов, как сейчас вижу, был в полушубке и с наганом (не в кобуре) за поясом (бабушка ему на это указала). Чернецов утверждал, что достаточно убрать главарей-зачинщиков, и казаки разойдутся по хуторам. Бабушка говорила:
«Не горячись! Причин для сведения счетов много, а первая задача - предотвратить столкновения между казаками!»

Дядя Валя любил своих соратников-казаков и верил им. Он советовал Чернецову не торопить события. «Казаки не пойдут за изменником Подтелковым!» Ответ на роковой вопрос повис в воздухе. Ясно звучали понятия Долга, Чести, Веры и Любви к своему родному,
но Чернецов остался верным себе и выступил в поход против Подтелкова.
За что он заплатил своей жизнью, а Подтелкова и Кривошлыкова присудили сами казаки и, как изменников Казачества, повесили.

Но его (Чернецова - К. X.) смерть, как и выстрел в сердце Атамана, набатом отозвалась по станицам и хуторам Донской земли.

Ночь под Рождество. 24 декабря 1917 года. Наше путешествие из станицы Каменской в хутор Шумилин, такое обычное для нас, детей, в мирное время, осталось в истории тех дней, как трагическая борьба добра со злом. Все, что с нами произошло под Рождество, на всю жизнь, как свет звезды Вифлеемской, осветило наш путь.
Каждый учебный год нас возили из Шумилина в Каменскую, с севера Дона на юг, - дорога дальняя, но незабываемая - по Донской земле. До станицы Чертково восемьдесят верст и, дальше, поездом четыре пролета станций до Каменской.

Но теперь зимняя поездка в тревожное время обещала быть иной - даже опасной. Было решено, что я и младший брат едем с отцом. Бабушка считала, что оставаться в Каменской было опасно - чернецовцы с боями держали железнодорожный путь свободным.
Отец, как член Круга, посылался Атаманом на север, в родные ему станицы, узнать, как крепки там казаки.

И вот мы готовы! Папа в полушубке без погон выглядит чужим в солдатской шапке, а меня с братом одели в на вырост сшитые полушубки, ставшие тоже историческими: сшил их для нас по просьбе бабушки портной военно-ремесленной школы, сам Ефим Афанасьевич Щаденко, который, как энтузиаст-социалист, ценил общественную и школьную работу бабушки.
Тот самый Щаденко, который, как главковерх в Красной Армии, оставил след в истории Гражданской войны.
Так, одевшись в «простой народ» и получив благословение и напутствие бабушки, мы благополучно сели в поезд в Каменской и доехали до Чертково. Нужно сказать, что папа заранее послал в Шумилин родным телеграмму, чтоб выслали за нами сани с шубами.
Дедушка ответил, что пошлет Петровича (Петрович, уже старик, член семьи Улитиных, выходец из России и оставшийся у дедушки, как его правая рука).

В полдень мы были на станции Чертково - такой всем нам знакомой. Именно тут он погрузил своего «бурого» коня в вагон с надписью 8x4 ЮВЖД, отправляясь на фронт Первой Мировой войны. Ведь это была единственная станция на весь Верхне-Донской Округ.
Не увидев сразу Петровича, папа решил сначала покормить нас обедом в «Зале первого класса».
Папа не подумал, что этого нельзя было делать. В конце обеда к папе подошел человек под «матроса» и предложил ему пройти на разговор к «ревтрибуналу», заседавшему в дамской уборной. Какая игра слов! Какая ирония - усмешка поступи истории! Папа, сказав:
«Сидите смирно!», ушел и...
Но он вернулся, и тут начинается чудо! Незаметно к нам подошел человек и попросил скорее идти за ним. Это был местный учитель. Папа хорошо его знал еще со времени постройки новой школы около станции Чертково - как кооператор. Учитель провел нас к себе, познакомил с женой и маленькими детьми и рассказал нам историю с Петровичем. Тот приехал вовремя и ждал на станции, но тут появились казаки-фронтовики. Поговорив с Петровичем, они убедили его в том, что Г. А. Улитина нет в живых, напоили его и ускакали в свой хутор.

Что делать? Учитель уверял, что за нами будет погоня, что папу должны задержать. Оставаться здесь нельзя. Решено ехать в ночь, учитель вызвал надежного мужичка. Он был прав - пришла телеграмма: «Задержать Улитина!»
Но мы уже были в пути. На дровнях, в одну лошадку. Ночь под Рождество. И наше чудесное спасение. Ехать надо было по проселочным дорогам. Скоро потеряли след. Волчий вой. Но, как в сказке, донесся лай собак, и мы выехали на поляну, оттуда был виден огонек - это был казачий хутор Озерный. В первой же хате хозяин узнал папу и пригласил обогреться.

Какие силы освобождают человека от страха за себя, за свою семью? Ведь у учителя - жена и двое маленьких детей, а этот казак- фронтовик, пустивший нас к себе в уют спящей семьи среди ночи?
То был свет Рождественской Звезды, который открыл нам дорогу и сердца людей!

До рассвета мы въехали, на наших же дровнях, по накатанной дороге в станицу Казанскую (по льду переехали Дон). Трудно теперь даже представить, что значит своя станица, свои все люди. Папе по службе полагалась почтовая тройка, и, распрощавшись с мужичком, спасшим нам жизнь, мы через час (тридцать верст) уже были на площади Шумилина в тот момент, когда народ выходил из храма, и бабушка, Евдокия Ивановна, прижала нас к своей груди.
Мы были дома. Но не совсем! До дедушкиной усадьбы еще надо было ехать десять верст.
Те казаки, что обманом взяли Петровича, и теперь пили на хуторе, на пути в нашу усадьбу.
И снова чудо! Добрая хозяйка, где пили казаки, подслушала, что они решили убить Г. А., и «концы в воду!». Она предупредила дядю Мишу, и он, запалив коня, спас брата. Отец, не заезжая в усадьбу родителей, уехал в Воронежскую губернию и там прожил до весны, когда Шумилинцы прислали за ним - возглавить восстание против насилий отрядов красных карателей.

Но это будет уже летом 1918 года, когда донцы смело перевернули последнюю страницу своей многовековой победной истории.

Лето 1998 года.

(В. Г. Улитин «За курганом...». Сборник статей и очерков. Соста- витель К. Н. Хохулъников. РостИздат. Ростов-на-Дону, 2000 г.).

От редакции: См. некролог В. Г. Улитина в этом номере «Кадетской переклички».