ВВЕДЕНИЕ

В довоенный период 1914 года Россия цвела и духовно и материально. Она была богата гениальными и талантливыми людьми на всех поприщах науки, литературы, искусства;

людьми - создавшими непревзойденную литературу, в науке — мировую славу, в искусстве — образец для подражания. Одаренные личности имели свободу выразить свои мысли, свободу проявить свои дарования на всех поприщах духовного творчества, будь то писатели, артисты, художники, музыканты, ученые. В России была свобода вероисповедания, свобода слова и личная, индивидуальная неприкосновенность.

Россия укреплялась материально. Экономический подъем не ограничивался областью сельского хозяйства, но захваты­вал все отрасли народного хозяйства как в добывающей, так и в обрабатывающей промышленности. Необходимо напом­нить также об одном факте, не всем известном, а именно:

крестьянам принадлежала ВСЯ пахотная площадь в Азиатской России и 80% всей пахотной площади в Европейской России. Россия была житницей и кормилицей Европы вывозила пшеницу, ячмень, овес, лен, табак, масло, яйца, скот.

Россия росла и богатела, как численно, так и материально. В обиходе было неограниченное количество 5 и 10 рублевых золотых монет. Сумма вкладов в банки росла непрерывно, уровень благосостояния населения непрерывно повышался. Россия жила полной жизнью и достигла высокого уровня материального преуспевания.

Франция, как партнер Тройственного Согласия, интересовалась состоянием народного хозяйства своей союзницы России и, по поручению некоторых членов Кабинета Министров, известный французский экономист Эдмонд Тэри произвел обследование русского хозяйства. Отмечая огромные успехи во всех областях хозяйства России, он так заключил свои наблюдения: “Если дела европейских наций будут с 1912 по 1950 год идти так же, как они шли с 1900 по 1912 год, Россия к середине текущего века будет господствовать над Европой, как в политическом, так и в экономическом и финансовом отношении”.

Столыпинская аграрная реформа 1906 года о единоличной крестьянской собственности с выходом из общины, дала огромный толчок к созданию крепких крестьян хозяев-хуторян и тем самым и развитию сельского хозяйства. Английский писатель Морис Бэринг, проведший несколько лет в России и хорошо ее знавший, так писал в своей книге “Основы России” (1914 г.): “Не было, пожалуй, еще никогда такого периода, когда Россия более процветала бы материально, чем в настоящий момент, или когда огромное большинство народа имело, казалось бы, меньше оснований для недовольства”. Бэринг, наблюдавший оппозиционные настроения в обществе, замечал: “У случайного наблюдателя могло бы явиться искушение воскликнуть: да чего же большего еще может желать русский народ? Подробно изложив точку зрения интелли­гентских кругов, Бэринг отмечает, что недовольство распро­странено, гл. обр., в высших классах, тогда как “широкие массы, крестьянство, в лучшем экономическом положении, чем когда-либо. То, что верно в отношении крестьян, верно в известной мере в отношении остальных слоев населения. Оно в настоящий момент процветает”.

Хозяйственная самодеятельность широких народных масс выразилась в беспримерно быстром развитии кооперации. Для открытия потребительских обществ было достаточно раз­решение местных властей. Уже к 1 января 1912 года число потребительских обществ приближалось к семи тысячам, при­чем сельские кооперативы составляли две трети общего количества. Отдельные кооперативы (напр., Об-во Забайкальских железнодоржных служащих) имели обороты по несколько миллионов рублей. Развитию кооперации весьма способство­вала финансовая помощь Государства. Ссуды Госуд. Банка органам мелкого кредита достигали сотен миллионов рублей.

Но еще более существенным был сдвиг и стихийный рост народного образования. Государственная власть широко шла навстречу Гос. Думе, земствам и городам ежегодно увеличивая кредиты в деле осуществления всеобщего образования.

Пришла война. Россия встала на защиту родственной, православной славянской страны — Сербии. Огромный подъем патриотических чувств, любви к Родине и преданности Пре­столу пронесся по всей земле Российской.

Германия торопилась с войной, так как знала, что к 1920 году Россия закончит свою большую военную и морскую программу и тогда мечтам о проникновении на восток и заво­еваниям славянских земель придет конец. Вооруженная до зубов Германия, со своими союзниками Австро-Венгрией и Турцией, надеялась сокрушить Россию в короткий срок, но просчиталась, встретив жестокий отпор и принимая сокрушительные удары русских армий.

Прошло 2 года войны, были крупные победы, были тяжкие испытания, нервы страны напрягались; казалось, что войне не будет конца. К началу 3-го года войны в России почувствовался недостаток и нехватка многих предметов обихода, так как в первую очередь удовлетворялись нужды многомиллионной армии. Население сочувствовало лозунгу “Все для войны”, но не в достаточной мере сознавало, что это сулит суровые ограничения для тыла; стали ощущаться тяготы вой­ны — Россия не привыкла к товарному голоду и продовольственным ограничениям. Наиболее активная политическая среда, особенно марксистского и либерального направления, воспользовалась затруднениями и неудержимо полилась критика Правительства, раздувались недочеты, твердилось о “темных силах”. В Гос. Думе говорилось о назревшем ограничении царской власти, высказывались требования о “министерстве доверия”. Постепенно и с большим успехом создавалась атмосфера неприязни, недоверия и враждебности к царской власти. В народе уже не было единой мысли и единой воли к борьбе с внешним врагом; произошла утрата сознательного отношения к переживаемому тягчайшему моменту в жизни Государства.

Все воюющие стороны в разной степени переживали усталость от войны, но железная дисциплина военного времени в союзных и враждебных странах и строгая цензура в корне пресекали возникавшее недовольство. В России же борьба с открытым и скрытым недовольством велась амнистиями и ослаблением цензуры. Франция, к своему счастью, имела Клемансо, России же не хватало Столыпина.

Конец 1916 года. Только что закончился победоносный прорыв армиями ген. Брусилова долговременной, сильно укрепленной австрийской позиции. Взяты тысячи пленных, тысячи орудий. Дух войск был выше всякой похвалы, и войска только ждали приказа, чтобы перейти в общее наступление по всему фронту. Русская огромная военная сила была снабжена всеми видами артиллерии и огнеприпасами, укомплектована и ни в чем не нуждалась. Россия гордилась, радовалась, всюду царило полное спокойствие и ничто не предвещало бури. В селах, станицах, хуторах, где ощущался недостаток рабочих рук, шла интенсивная работа и за свой труд крестьяне получали хорошее вознаграждение. Рабочие

на фабриках, получавшие громадные ставки и освобожденные от воинской повинности, работали у своих станков и не помышляли о каких-либо революциях.

И только в столице, либералы всех оттенков плели сплетни, распространяли море клеветы, занимались революционной пропагандой в рабочей и студенческой среде; на столичных заводах преобладающим влиянием пользовалась партия с.-д. большевиков. Солдатская масса, около 200-от тысяч новобранцев в запасных батальонах гвардейских полков — жила столичными слухами, общалась с рабочими настроенными пораженчески. В газетах солдаты читали речи и резолюции против правительства.

Измена бродила вблизи Престола, оправдывая себя патриотическими соображениями. В Гос. Думе шли дебаты, говорилось о необходимости “ответственного министерства”; соц.-революционер Керенский призывал перейти к открытой борьбе с властью.

В конце 1916 года, русское столичное общество, в своей наиболее политически активной среде, было охвачено желанием добиться перемены самодержавного строя. В разгар тяжелой, изнурительной войны, потрясшей все основы государства, близоруким критикам перемена фундамента русской государственности казалась чем-то легким, простым, безболезненным.

ОТРЕЧЕНИЕ

22 февраля (1917) Государь уехал в Ставку, а 23 февраля начались уличные демонстрации, так как из-за снежных заносов замедлилось движение поездов и ощутился недостаток муки в пекарнях. Этот кратковременный недостаток был устранен выдачей муки из интендантских складов, но повод был найден и комитет с.-д партии большевиков Выборгской стороны столицы постановил использовать недовольство для организации всеобщей забастовки; забастовало 90,000 рабочих. 25 февраля волнения распространились на весь город. Шли митинги, произносились революционные речи с лозунгом “долой войну”, всюду появились красные флаги.

В эти первые дни смуты, вместо того чтобы применить строгий закон военного времени и в корне, круто, сурово прекратить возникшие беспорядки, принявшие политический характер, — к демонстрантам было снисходительное отно­шение. Совет Министров не придавал демонстрациям особого значения и был занят конфликтом с Госуд. Думой. Думские настроения казались министрам более серьезными, чем уличные беспорядки и бесчинства.

И это недальновидное, лишен­ное здравого смысла отношение властей к событиям, — дало толчок к дальнейшему развитию бунта. Крайние левые, ненавистники царской власти, пользовались случаем для произнесения зажигательных речей на всех перекрестках; по заводам распространялся лозунг “Вся власть Совету Рабочих Депутатов”.

26 февраля произошло столкновение толпы демонстрантов с полицией, казаками и вызванными им на помощь учебными командами некоторых полков; имелись убитые и раненые. Вечером того дня, председатель Думы Родзянко отправил генералу Алексееву телеграмму, прося доложить Государю, что причина волнений “полное недоверие к власти”, и настаивал на образовании “правительства, пользующегося доверием всего населения”.

27 февраля восстал запасный батальон Волынского полка, был убит начальник учебной команды и солдаты высыпали толпой на улицу. К ним присоединились солдаты Павловского и Литовского полков. К середине дня восставшие овладели большей частью города. Был занят Таврический дворец, в котором обычно заседала Госуд. Дума. Там был образован “Временный Комитет” из представителей умеренных и левых депутатов.

В тот же день и в том же здании Гос. Думы депутаты-социалисты и представители крайне левых партий образовали “Исполнительный Комитет Совета Рабочих Депутатов”. По всем заводам были разосланы “верные люди” и рабочим предлагалось немедленно произвести выборы в Совет. Вечером того же дня состоялось первое собрание этого Совета Рабочих Депутатов.

Председателем Совета был избран Чхеидзе, соц.-дем. Один за другим на трибуну выходили представители восставших полков и обещали “защищать революцию”. Был выбран “Исполнительный Комитет” Совета, где руководителями стали левый С.-р. Александрович, Суханов (Гиммер) и Стеклов (Нахамкес) большевик.

В этот день, 27 февраля, Государственная Дума перестала существовать как реальная величина, но ее имя оказалось весьма сильным орудием в руках революционных сил. От имени Временного Комитета Думы по всей стране рассыла­лись телеграммы, изображавшие положение в совершенно ис­каженном виде. В то время, когда грузовики с красными флагами, переполненные солдатами и вооруженными рабочими, носились по столице; когда группы солдат бродили по улицам, стреляли в воздух и кричали “довольно, повоевали”, — Временный Комитет занялся пропагандой. Был выпущен, од­новременно с “Известиями Совета”, листок в котором давалась версия событий: все, будто бы, началось с “указа” о “роспуске” Думы; Дума не подчинилась, “народ” ее поддержал, полки присоединились к народу и предоставили себя в распоряжение Думы. Это писалось в то время, когда Дума, вообще, уже не могла собраться, когда в ее помещении уже заседал другой, самочинный “парламент” — Совет Рабочих Депутатов, а от имени Родзянко, председателя Думы, объявлялось, что Гос. Дума взяла в руки создание новой власти.

При первом известии о военном бунте, Государь решил отправить в Петроград генерала Н. И. Иванова, популярного в армии, с чрезвычайными полномочиями для восстановления порядка. Он распорядился, чтобы одновременно с трех фронтов было отправлено по две кавалерийских дивизии, по два пехотных полка из самых надежных, и пулеметные команды.

Отдав все распоряжения об отправке войск на Петроград, Государь решил сам выехать в Царское Село, чтобы быть в центре событий на случай необходимости быстрых решений. Этот отъезд из Ставки оказался роковым.

28 февраля в столице царила анархия, в Кронштадте восставшие матросы убили адм. Вирена и многих офицеров, остальных заточили в подземные казематы. Единственной фактической властью был Совет Рабочих Депутатов. Но кто-то сообщил в Ставку совершенно иные данные, которым ген. Алексеев, очевидно, поверил, а именно: “28 февраля в Петрограде наступило полное спокойствие, войска примкнули к Временному Правительству под председательством Родзянко”.

Эти явно ложные сведения, сообщенные кем-то в Ставку, сыграли огромную роль в дальнейшем ходе событий. Сообщения со ссылкой на “достоверные источники” были приняты без проверки, что граничило с легкомыслием. Сведения о “благополучном” течении событий были переданы из Ставки всем командующим фронтами, причем в телеграмме ген. Руз­скому добавлялось чтобы доложить Государю убеждение, что “дело можно привести мирно к хорошему концу, который укрепит Россию”.

Государь провел 28 февраля в дороге, не получая новых известий. В ночь с 28 февраля на 1 марта в 150 верстах от Петрограда, на ст. Малая Вишера, царские поезда были ос­тановлены, так как на следующей большой станции, Любань, были “революционные войска”. Охрана поезда была сочтена недостаточной для вступления в вооруженную борьбу. Царские поезда были направлены в Псков, в ставку командующего северным фронтом ген. Рузского, куда Государь прибыл ве­чером 1-го марта, после 4 часов, проведенных в пути.

В Петрограде за это время революционные элементы уже успели организоваться. В название Совета Рабочих Депутатов было вставлено “и Солдатских”. Фактическая власть при­надлежала крайне левым: Стеклов (Нахамкес) был могущест­веннее чем Родзянко. Совет Рабочих Депутатов, на заседании 1-го марта, постановил принять меры для обеспечения интере­сов “революционных солдат”. Была составлена резолюция под названием “Приказ № I”. Этот “приказ” состоял из семи пунктов. Солдатам предписывалось:

1) Избирать полковые, батальонные и ротные комитеты;

2) Выбирать депутатов в Совет Рабочих и Солдатских Де­путатов;

3) В политических делах слушаться только Совета и своих комитетов;

4) Думские приказы исполнять только, когда они не про­тиворечат решениям Совета.

5) Держать оружие в распоряжении комитетов и “ни в коем случае не выдавать его офицерам даже по их требованию”.

Последними двумя пунктами объявлялось “равноправие” солдат с офицерами вне строя, отмена отдания чести, титулования и т. д.

Этот приказ, немедленно проведенный в жизнь в Петроградском гарнизоне, — был издан 1-го марта, и на следующий день появился в “Известиях Совета”. В это время между Исполнительным Комитетом Совета и Думским Комитетом происходили переговоры о составлении Временного Правительства. Фактически партия социалистов овладела Петроградским гарнизоном и по этой причине сделалась хозяйкой положения, что однако не помешало Родзянко телеграфировать 1-го марта генералу Рузскому и сообщить, что “прави­тельственная власть перешла в настоящее время к Временному Комитету Госуд. Думы”. Сам Совет всячески поощрял это заявление, так как стремился использовать авторитет Думы в качестве прикрытия и опасался военного движения на Петроград. Совет Рабочих и Солдатских Депутатов предлагал Думскому Комитету взять власть в свои руки, — т. е. открыто поощрял порвать с законностью.

Отряд ген. Иванова достиг вечером 1-го марта Царского Села. По пути железнодорожники пытались задержать поезд, но угроза полевым судом оказалась достаточной.

Положение в Петрограде не оставляло сомнений в том, что никакие политические меры, никакие уступки не могли прекратить анархический солдатский бунт против войны. Только подавление этого бунта могло еще остановить начавшийся развал и дать России шанс продолжать войну. Верные войска еще имелись на фронте: от командующего 3-м конным корпусом ген. графа Келлера и от гвардейской кавалерии посланы были Государю в эти дни выражения готовности за Него умереть; офицеры л.-гв. Преображенского полка в Могилеве заявили, что солдаты держали себя твердо и охотно грузи­лись в вагоны, когда 1-я гвардейская дивизия получила приказ идти в Петроград для подавления беспорядков. Были, конечно, и другие части, верные долгу.

В лагере восставших царила тревога. Свидетели отмечают, что достаточно было одной дисциплинированной дивизии с фронта, чтобы восстание было подавлено. Его можно было усмирить простым перерывом ж.-д. движения с Петроградом, ибо голод через три дня заставил бы Петроград сдаться. Но победить анархию мог только Государь во главе верных ему войск, а не “Ответственный кабинет” из Думских деятелей, находившихся во власти Совета Рабочих и Солдатских Депутатов. Вообще, всякое правительство, образованное в вос­ставшем Петрограде, было бы пленником солдатской массы.

Между тем, руководители армии, — как ген. Алексеев, так и ген. Рузский, — имели совершенно ложное представление о происшедшем. Они верили, что в Петрограде правительство Гос. Думы, опирающееся на дисциплинированные полки. Они не знали, что все движение происходит под красным флагом. Ради возможности продолжать внешнюю войну, они хотели, прежде всего, избежать междуусобия. Они верили, что в Пе­трограде есть с кем сговориться.

В тот самый час, когда отряд ген. Иванова подходил к Царскому Селу, а совет Рабочих Депутатов принимал “приказ № I”, — Царский поезд прибыл на Псковский вокзал. Командующий северным фронтом, ген. Рузский, доверяя сведениям полученным из Ставки, считал, что в Петрограде порядок, что там уже действует монархическое Временное Пра­вительство во главе с Родзянко.

В тот же вечер, 1-го марта, Государь имел с ген. Рузским разговор, продолжавшийся несколько часов. Ген. Рузский до­казывал необходимость ответственного министерства; Государь возражал, говоря: “Я ответственен перед Богом и Россией за все, что случилось и случится, будут ли ответственны министры перед Думой и Государственным Советом, — безразлично. Я никогда не буду в состоянии, видя, что делается министрами не ко благу России, с ними соглашаться, утешаясь мыслью, что это не моих рук дело”. Государь выска­зывал свое убеждение, что общественные деятели, которые, несомненно, составят первый же кабинет, все люди неопытные в деле управления и, получив бремя власти, не сумеют справиться со своей задачей.

Неизвестно какими доводами ген. Рузский добился согласия Государя на “ответственное министерство”. Известно одно: еще во время этого разговора, от имени Государя (в 12 ч. 2 мин. ночи с 1 на 2 марта) была 'послана ген. Иванову телеграмма: “Прошу до моего приезда и доклада мне никаких мер не предпринимать”. В то же время ген. Рузский своей властью распорядился прекратить отправку войск в подкрепление ген. Иванову и вернуть обратно уже отправленные эшелоны. То же распоряжение было отправлено в отношении частей предназначенных к отправке с Западного и Юго-Западного фронтов. В Ставку было сообщено, что Государь соглашается поручить Родзянко составление кабинета “из лиц, пользующихся доверием всей России”.

Сам Родзянко в это время находился под бдительным над­зором представителей Совета Раб. и Солд. Депутатов. Он хотел выехать к Государю, но ему отказали предоставить поезд. Революционеры боялись, что Родзянко перейдет на сторону “врага”. Их тревожило и беспокоило движение войск с фронта.

Наконец, в 3 часа 3 мин. утра 2-го марта, Родзянко пустили на телеграф. Ген. Рузский сообщил ему, что результат достигнут: Государь поручает председателю Думы составить министерство доверия. Но в тот момент это сообщение уже звучало иронией для Родзянко и он передал ген. Рузскому, что необходимо немедленно прекратить отправку войск с фронта, иначе нельзя сдержать войска гарнизона, не слушающие своих офицеров и что раздаются грозные требования отречения в пользу Наследника при регентстве Михаила Александровича.

Тогда только ген. Рузский понял, насколько он заблуждался относительно положения в Петрограде, не будучи точно осведомленным об истинной обстановке. Ошеломленный заявлением Родзянко о необходимости отречения Государя от престола, он предупредил Родзянко, что такое решение может вызвать потрясение в армии и нарушить все усилия к активным действиям весной, кроме того, что всякий насильственный переворот не может пройти бесследно и анархия перекинется в армию. Родзянко стал заверять, что “при исполнении требования народа, все пойдет отлично” и что “народ хочет довести войну до победного конца” и что “армия не будет ни в чем нуждаться”, что “переворот может быть добровольный и вполне безболезненный для всех”.

Ген. Рузский тотчас сообщил об этом разговоре ген. Алексееву, а тот, со своей стороны, разослал (в 10 час. 15 мин. утра 2-го марта) командующим фронтами циркулярную телеграмму, передавая слова Родзянко о необходимости отречения Государя. “Необходимо спасти действующую армию от развала;

продолжать до конца борьбу с внешним врагом; спасти не­зависимость России и судьбу династии”. Начальник штаба Государя предлагал командующим фронтами, если они с ним согласны, немедленно телеграфировать об этом Государю в Псков.

Вел. Кн. Николай Николаевич писал, что необходимы “сверхмеры” и что он, как верноподданный, коленопрекло­ненно молит Его Величество “спасти Россию и Вашего На­следника... Осенив себя крестным знамением, передайте ему Ваше наследие. Другого выхода нет”.

Ген. Брусилов просил доложить Государю, что единственный исход — “без чего Россия пропадет” — это отречение. Ген. Эверт указывал, что “на армию в настоящем ее составе при подавлении внутренних беспорядков расчитывать нельзя;

поэтому он, верноподданный, умоляет принять решение “един­ственно, видимо, способное прекратить революцию и спасти Россию от ужасов анархии”.

Ген. Сахаров, начав телеграмму с резких слов по адресу Думы (разбойная кучка людей... которая воспользовалась удобной минутой), кончал: “рыдая, вынужден сказать, что решение пойти навстречу этим условиям наиболее безболезненный выход”. Ген. Алексеев присоединился к этим просьбам и умолял Государя “безотлагательно принять решение из любви к Родине, ради ее целости, независимости, ради достижения победы”.

Заблуждения генералов Алексеева и Рузского относительно истинного положения в Петрограде были искренними и не вызывали сомнений. Но уже 3 марта рано утром ген. Алексеев сказал, что никогда не простит себе, что поверил в искренность некоторых людей, послушался их и послал телеграмму командующим фронтами по вопросу об отречении Государя от Престола.

Ген. Рузский очень скоро потерял веру в новое правитель­ство и почувствовал, что в своей длительной беседе с Государем вечером 1-го марта поколебал устои Трона, желая их укрепить. Глубоко страдал нравственно до конца своей жизни и не мог, без волнения, говорить о трагических днях 1 и 2 марта. (Генерал был расстрелян большевиками в октябре 1918 года).

Дав согласие на передачу власти другим — тем, кто по Его убеждению, не сумели бы справиться — Государь уже не стал колебаться, когда ген. Рузский сообщил Ему телеграммы командующих фронтами по вопросу об отречении. В 2 часа 30 мин. дня телеграммы были отправлены из Ставки;

в 3 часа дня уже Государь ответил согласием. “Во имя блага, спокойствия и спасения горячо любимой России я готов отречься от Престола в пользу моего сына. Прошу всех служить ему верно и нелицемерно” — ответил он ген. Алексееву. В телеграмме на имя Родзянко говорилось: “Нет той жертвы, которую Я не принес бы во имя действительного блага и для спасения России”.

С прибывшими представителями Думского Комитета Государь не стал вступать в разговор, а лишь спокойно объявил им свое решение и вручил им текст манифеста, помеченный 2-м марта 3 часа дня. Манифест начинался словами: “В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года поработить нашу Родину, Господу Богу угодно было ниспослать России новое тяжелое испытание. Начавшиеся внутренние волнения грозят бедственно отразиться на дальнейшем ведении упорной войны. Судьба России, честь геройской нашей армии, благо народа, все будущее нашего Отечества требуют доведения войны, во что бы то ни стало, до победного конца... В эти решительные дни в жизни России почли Мы долгом совести облегчить народу Нашему тесное

единение и сплочение всех сил народных для скорейшего до­стижения победы и, в согласии с Государственной Думой, признали Мы за благо отречься от Престола Государства Российского и сложить с Себя Верховную Власть. Не желая расстаться с любимым Сыном Нашим, Мы передаем наследие Наше Брату Нашему, Великому Князю Михаилу Александровичу и благословляем Его на вступление на Престол Государства Российского. Заповедуем Брату Нашему править делами государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях, принеся в том ненарушимую присягу. Во имя горячо любимой Родины призываем всех верных сынов Отечества к исполнению своего святого долга перед Ним, повиновением Царю в тяжелую минуту всенародных испытаний, и помочь Ему, вместе с представителями народа, вывести Государство Российское на путь победы, благоденствия и славы. Да поможет Господь Бог России”.

Представители Думы не могли ни возражать, ни спорить, хотя передача власти Вел. Кн. Михаилу Александровичу была для них неожиданной... Был двенадцатый час ночи; но манифест был помечен “З часа дня” — час, когда Государь принял решение отречься. Сына своего Государь не пожелал доверить новому правительству: Он знал, что малолетний монарх отречься не может, и что для Его устранения могут быть применены иные способы.

3-го марта последовал отказ Вел. Кн. Михаила Александровича от принятия Верховной власти и призыв его подчиниться Временному Правительству, возникшему из депутатов Государственной Думы.

Так нелепо, так бессмысленно и неожиданно прервалось многовековое историческое и традиционное течение русской жизни. Авторитетом царской власти Россия не раз находила спасение и выходила из тяжелых испытаний. Но, в феврале 1917 года высший авторитет Царя был уничтожен обществом Его окружавшим и Русский народ, в веках преклонявшийся перед величием царской власти, — отверг Царя. Промысел Божий уготовил России тяжкие испытания, бедствия и страдания.

От трагических событий 1917 года прошло уже 68 лет, — срок небольшой в свете исторических мировых событий, но очень значительный в жизни каждого человека. Живых свидетелей тех дней осталось считанное число и скоро голоса их заглохнут навеки. Новые поколения в России не знают правды о событиях, безобразно искаженных в выгодном для узурпаторов свете; лишь заграницей еще существует мемуарная литература, да и то не всегда доступная. Мне довелось быть живым свидетелем тех дней, будучи учеником 6-го класса гимназии, и, в дальнейшем, скромным участником наступивших событий, маленькой песчинкой в Российской песчаной буре.

КЕРЕНЩИНА

Временное Правительство, оказавшись у призрака власти, пошло по пути непристойных уступок черни и требованиям Совета Рабочих и Солдатских Депутатов. Руководителями Совета были социалисты (но не рабочие и не солдаты). Число большевиков еще было незначительно, но вот 16 апреля, на Пасху, с большим почетом приехал отброс нации — Ленин со своими 28 приспешниками и на Финляндском вокзале в Петрограде был встречен военным оркестром, почетным караулом и главой Совета Чхеидзе, соц. дем. Приезд Ленина в Россию был организован немецким правительством, снабжавшим этого предателя и его большевистскую пропаганду большими средствами еще с 1915 года. Весь путь его из Цюриха шел через Германию и проходил в специальном вагоне и не смел подвергаться никакому осмотру, а затем через Швейцарию и Финляндию. Приезд этого ядовитого ренегата, или, как выразился Винстон Черчил — “бациллы чумы из Швейцарии”, — имел пагубное влияние на развитие дальнейшего разложения армии и флота. Уже на вокзале, Ленин обратился к толпе со словами: “Товарищи солдаты, матросы, рабочие — вы авангард мировой пролетарской революции... война должна быть немедленно окончена”... Этого, как раз, и нужно было немцам; наймит старался не за страх, а за совесть.

Вслед за первой партией с Лениным, прибыли через Германию другие разрушители России в числе 159 человек — соц.-демократы, соц.-революционеры, члены еврейского Бунда и др. эмигранты. В числе их был и Войков — будущий участник убийства Царской семьи в 1919 году.

Большевики, получив свободный доступ к войскам, слали на фронт опытных агитаторов от имени Совета Рабочих и Солдатских Депутатов. Кто такие большевики и почему они так называются, никто на фронте не знал, но потому что они были посланы от солдат и рабочих и одеты в рабочие блузы, к ним в окопах и комитетах было доверие. Еще большую смуту вносили на фронте газеты и листовки. Пачками их перебрасывали немцы в наши тылы, и кипами доставляли боль­шевики; в полном единомыслии шла германо-советская пропаганда о немедленном окончании войны, о разделе помещичьих земель, о выгоде войны для буржуев и капиталистов, о недоверии к офицерам, которые стоят за царя и старый режим и прочий вздор, клевету, подстрекательство. Так пони­малась свобода слова вождями революции.

У солдат стала быстро нарастать недоверчивость и вражда к офицерам. Строго налаженный воинский уклад жизни был нарушен и разрушен. Свободу толковали как освобождение от всяких обязательств и отождествляли ее со своеволием и полным произволом. Офицеры бороться со всеми проступками были уже бессильны: они были лишены всякой дисциплинарной власти, перешедшей к комитетам и “самоуправлению”. Наступило безначалие; но было полное затишье и фронт держался еще по инерции. Боеспособность, еще недавно грозных, доблестных воинских частей, была сведена почти к нулю. Развал прогрессировал, но уже зародились первые признаки борьбы за спасение России.

Офицеры ясно видели, что солдаты отравлены пропагандой и в восстановление боевой мощи армии уже никто не верил. Но, во многих частях возникла мысль, что только личный жертвенный пример может увлечь за собой солдат. Такие офицеры, по своей инициативе, стали собирать около себя боевых солдат, которые явно не сочувствовали развалу армии. Сформированные отряды носили разные названия: “ударные части”, “дружины смерти”, “революц. батальоны” и т. д. Так зародились первые ростки добровольческого движения. В боях, ударники без колебания, бросались в атаку, но, без поддержки погибали перед вражескими окопами. Только на Юго-Западном фронте сохранился такой отряд, сформированный капитаном Ген. Шт. Неженцевым. Разрешение а формирование он получил от ген. Корнилова, в то время командующего 8-ой армией.

Неженцев сколачивал свою часть набирая отовсюду добро­вольцев; к офицерскому составу он привлек своих единомыш­ленников и неукоснительно требовал быть всегда для солдат примером долга и порядка. К июню отряд уже насчитывал около трех тысяч штыков, три пулеметные команды и сотню Донских казаков. На смотру ген. Корнилов вручил кап. Неженцеву знамя красно-черное полотнище, на котором белели слова: “1-ый ударный отряд”. Генерал обратился к ударникам с краткой речью, говорил об Отечестве, о воинском долге и так задушевно и просто, что полонил души ударников. С тех пор они стали называть себя “Корниловцами”.

В отличие от социалистов “пораженцев” типа Ленина, стоявших за немедленный мир с Германией, — социалисты “оборонцы”, как и русская общественность стояли за верность союзникам Англии и Франции и продолжение войны до победного конца. Одного только “соц. оборонцы” не хотели понять и признать, что развращенная ими армия не является и тенью царской армии, и воевать неспособна. Несмотря на оппозицию командующих армиями, Керенский приказал 8-ой армии перейти в наступление в июне месяце, будучи уверен, что “самая демократическая армия в мире” одержит победу. Назначенный к нанесению удара 12-ый корпус, по постановлению солдатского комитета, отказался идти в атаку, пока не будет уничтожена группа тяжелых орудий, обстреливающих наши окопы. Комитетчики, не без злорадства, добавили: “пусть Корниловцы возьмут эти орудия”.

Атака Корниловцев началась под вечер и с такой стремительностью, что в короткое время неприятель был выбит изо всех окопов; в плен сдалось около тысячи австрийцев, захвачены 4 тяжелых орудия и 2 легких. Тогда в прорыв двинулся 12-ый корпус, а Корниловцы отведены в ближайшую лощину, в резерв корпуса, где и подкрепились из захваченными ими австрийских кухонь. Но отдохнуть им не пришлось, так как неприятель двинул в контр-атаку отборную немецкую дивизию и “самые свободные в мире солдаты” обратились в бегство. Навстречу цепям немцев бросились Корниловцы и восстановили положение. При преследовании немцев, были за­хвачены пленные и пулеметы. Сами Корниловцы потеряли около трехсот ударников, из коих сто были заколоты штыками. Ген. Корнилов прислал Корниловцам благодарственную телеграмму, а 29 июня, перед развернутым фронтом Отряда объявил, что военный министр Керенский приказал раздать по пяти Георгиевских Крестов на роту. Но, Неженцев, уже в чине полковника, отрапортовал, что Корниловцы отказываются от крестов, так как выделить отличившихся нет никакой возможности. “Я так и думал” — ответил ген. Корнилов.

После победоносно начатого Корниловцами наступления, 8-ая армия прорвала на 80-ти верстном протяжении фронт австро-венгерцев. Было взято до 10 тысяч пленных, 100 ору­дий. На помощь своим союзникам немцы подвезли подкрепления и предприняли контр-удар. И вот в те дни, когда тыл ликовал по случаю победы, противник 18 июля, ночью под самое утро, обрушился всей силой своей артиллерии на позиции 6-ой Сибирской дивизии и на соседний Млыновский полк, а при утреннем ветерке пустил газ. Наша артиллерия в свою очередь осыпала немцев газовыми снарядами. Были надеты маски и по всему фронту, с обеих сторон, запылали костры. Сибиряки точно вросли в землю и крепко держались, но революционные солдаты Млыновского полка не выдержали и бросили окопы. В образовавшийся прорыв, вдоль реки Серета, хлынули немцы, выходя в тыл 11-ой армии. Обойден­ные войска дрогнули, у них сразу надломилась всякая сопротивляемость и при малейшем нажиме противника они оставляли свои позиции, бросали оружие и беспорядочной толпой устремлялись в глубокий тыл. Все попытки задержать противника были тщетны и из Тарнополя была спешно вызвана бригада Великого Петра. Целую ночь под проливным дождем шла бригада к деревне Мшаны. Под утро, когда Преображенцы утомленные переходом, спали крепчайшим сном, — сторожевое охранение забило тревогу: немцы продвигались к деревне. К командующему полком бежал офицер, крича на ходу: “немцы в деревне”... “в ружье”. Полковник Кутепов был уже на ногах и отдаавл краткие распоряжения. Немцы уже проникали в северную окраину деревни, где был распо­ложен 3-ий батальон. Оттуда донеслись сигналы атаки. Штаб-горнист 2-го батальона подбежал к полк. Кутепову, который немедленно отдал приказ заиграть атаку для 2-го батальона.

Быстро близился встречный бой Первого полка Российской Императорской армии с 8-м гренадерским Имп. Александра 1-го Баварским полком. Вот как описал и засвидетельствовал эту встречу М. Критский:

Исполняя приказ полк. Кутепова на середину улицы выбежали горно-флейтисты. Вспыхнули медным отливом поднятые горны и затрубили — “слушайте все”. В утреннем воздухе где-то за бугром отдало эхом — слушайте все... На мгновение все замерло. С последней умирающей вдали нотой снова сверкнула медь, и могучие звуки 12-ти горнов уже властно звали гвардейцев в контр-атаку.

Раздались отрывистые команды. Затопали сотни ног. Че­рез заборы, плетни, из боковых проходов устремились Преображенцы навстречу германцам. В воздухе задрожало ура... Победный крик подхватили роты, стоявшие в резерве, и без команды ринулись туда же. Германские цели дрогнули не выдержали и порвались.

Немцы были отброшены на 2-2.5 версты от деревни. Но, снова с большими силами переходят в атаку. На помощь Преображенцам двинулся 2-ой батальон Семеновцев. Упорный бой снова разгорелся перед деревней. Наконец, к полудню командир бригады отдал приказ — всему полку: подбирая раненых, отходить за деревню и переправиться по гати через болото. 1-ый батальон должен был прикрывать отход и принять на себя всю тяжесть боя. От наседающего противника он отбивался ручными гранатами, штыками, прикладами. Опрокинуть его немцам не удалось.

Впереди Преображенцев несли тела пяти офицеров, погибших в бою. Около самой церкви немецкой шрапнелью была перебита часть солдат, несших эти тела. Их успели внести в церковь и положить на грудь каждому записку. На ней — фамилия, чин и какого полка, добавлено — пал за Родину.

Преображенцы под артиллерийским обстрелом все-таки успели перейти гать. Подошедших немцев отогнали пулеметами. У Преображенцев за этот бой выбыло из строя 1300 солдат и 15 офицеров, тела пяти остались в церкви.

Боем у Мшаны было выиграно 48 часов. Местечко Езерно, где хранились интендантские склады и снаряды для всего ЮгоЗападного фронта, успели минировать и взорвать. 8-ая армия была оттянута на новые позиции, тяжелая артиллерия отведена в тыл. 7-го июля 1917 г. Ставка сообщала: “...на юго-западном фронте при малейшем артиллерийском обстреле наши войска, забыв долг и присягу перед Родиной, покидают свои позиции. На всем фронте только в районе Тарно­поля полки Преображенский, Семеновский исполняют свой долг”.

Это была последняя яркая вспышка воинской доблести Российской Армии.

Во время событий, разразившихся на Юго-Западном фронты, весь остальной фронт был недвижим. Все попытки двинуть войска в наступление были тщетны, несмотря на огромный перевес в силах. Солдаты, уже распропагандированные и недисциплинированные, твердо держались своего выбора: больше не воевать. Войска в тылу быстро превращались в шайки вооруженных грабителей и насильников. Убийства, насилия, грабежи и пожары сопровождали нашествие дезертиров.