Приобрести книгу СЛАВА РОССИИ в нашем магазине:

https://vk.com/market-128219689?w=product-128219689_4862174

Свет тусклой лампы время от времени дрожал, будто бы само электричество боялось этого кабинета и его хозяев. За массивным письменным столом, сгорбясь, сидел человек в чёрной кожанке. Когда-то такие куртки носили лётчики, но новые владетели России, разграбив склады, нашли им другое применение. Как и шлемовидным шапкам, придуманным Васнецовым для победного парада Императорской армии в Берлине. В изуродованных красными звёздами шеломах красноармейцы сражались теперь не с врагами Отечества, а с русскими людьми, сохранившими этому Отечеству верность. В чёрных кожанках вурдалаки в человеческом обличии убивали русских людей уже не в бою. Убивали безоружных. Убивали стариков, женщин, даже детей. Убивали за случайное слово, за «неправильное происхождение», за найденную при обыске запрещённую книгу или портрет, за то, что одеты не по-пролетарски, за… Просто так. Потому что попали под железную метлу в общей массе других. Масса! Никогда ещё во всей истории России расправы не носили столь массового и бессудного характера. И добро бы они лишь убивали, расстреливали… Но им этого было мало. И несчастных жертв перед смертью жестоко мучили, глумились над ними. Праведного архиепископа Пермского Андроника живым закопали в землю за то, что смел он взывать:
- Предметом позора и поругания сделались мы для всех народов мира. От нас все отстраняются как от зачумленных и крайне опасных, а между собою уже уговариваются — как поделить нашу землю родную, пока мы деремся да ссоримся между собою из-за нее. Дорогие мои, от Господа данные духовные чада! Всех, кто верует в Бога, в свою душу и в вечную жизнь, всех, кто любит Родину святую, всех таких зову и молю — встаньте и воодушевитесь на защиту веры и земли родной. Удалившись от Бога, народ одичал и озлобился, а враг ослепил всех и подустил восстать друг на друга. Помогите всем прийти в рассудок и опомниться: ведь мы теперь не только на краю погибели, но уже погибаем...
А скольких, скольких, кроме него, истязали и убили! Топили баржами, жгли, рубили… Отца-священника расстреляли, сыновья посмели заклеймить убийц, и всех троих мальчиков, ещё студентов, убили. Застрелили разрывными пулями… И мать хоронила всех четверых…
Отчего они не расстреляли и её, Ольгу? Отчего, всякую ночь выводя «в расход» невинных, упрямо оставляют её жить? Она знала ответ. Они хотят использовать её для давления на мужа, которого так беспредельно ненавидят и боятся. Она слишком ценный заложник, чтобы убить её…
- Гражданка Каппель, признаёте ли вы себя виновной в том, что специально внедрились в Красную армию для шпионажа в пользу наших врагов? – длинный птичий нос вздёрнулся от бумаг, и маленькие злые глазки впились в лицо Ольги.
- Нет, не признаю. В Красную армию я не внедрялась, но устроилась на службу, чтобы иметь паёк для моих двух детей и престарелых родителей.
Она не спала уже несколько суток. Ночь за ночью мытарили её одними и теми же вопросами и слышали в ответ те же ответы.
- Вы утверждаете, что не поддерживали связь со своим мужем?
Ах, если бы она могла поддержать её! Для того и устроилась она на службу машинисткой в одно из красноармейских учреждений, чтобы при первом же случае перейти линию фронта и соединиться со своим Володей, чьи части храбровали на Волжском фронте. Но связи не было… А учреждение перебросили на другой фронт – против генерала Гайды. Правда, Володя каким-то образом узнал об этом и сумел передать весточку с доверенным человеком. Предупредил, чтобы постаралась задержаться на месте хотя бы до нового года. Ольга не сомневалась, что, если бы ей это удалось, муж нашёл бы способ вызволить её, похитить, если потребуется.  Но не сбылось! Штаб 3-й армии перебросили в Глазов, а с ним и машинистку Ольгу Сергеевну Каппель. Там-то в Глазове и задан ей был вопрос, которого она так боялась:
- Вы – жена генерала Каппеля?
В сущности, могли бы догадаться и раньше. Не столь уж распространённую фамилию носила Ольга… Из штаба её немедленно уволили, а затем арестовали и этапировали в Москву, в Бутырскую тюрьму.
- Нет, с моим бывшим мужем связи я не поддерживала.
- Так уж и бывшим? – кривятся в усмешке сплюснутые, как два блина, губы.
- Да, бывшим. Мой муж, Владимир Оскарович, бросил меня два года назад.
- Ай-ай-ай! Бросить такую красивую жену! Отчего же вы не развелись с ним?
- Вы знаете, что прежде это было непросто, так как подобного рода дела были в компетенции Церкви. К тому же у нас с Владимиром Оскаровичем двое детей, и каковы бы ни были наши отношения, я надеялась, что если не муж, то отец образумится и вернётся в семью.
- Теперь другие времена, и согласие попов, чтобы покончить с ненужными узами не требуется. Что же, готовы ли вы оформить свой развод с вашим мужем официально? Вы же понимаете, что носить фамилию врага советской власти опасно и для вас, и для ваших детей.
- Я с удовольствием оформлю развод с моим бывшим мужем. У него другая жизнь и другие привязанности, и ни я, ни мои дети не желаем отвечать за него!
Прости, Володя… Прости за ложь о тебе, самом благородном человеке из всех, единственном навсегда любимом. Ты знаешь, что ложь эта – только ради детей и стариков-родителей. Что станет с ними, если её, Ольгу, расстреляют? А развод… Что значит «официальный» развод по большевистским законам? Ничего. Ибо то, что соединил Бог, люди не расторгнут. Они могут написать, что угодно в своих бумажках, могут впредь именовать Ольгу девичьей фамилией, но что это изменит? Она навсегда останется женой своего мужа – перед Богом, перед самой собой, перед своими детьми. Иного человека в её судьбе не будет, - это Ольга знала с того самого первого дня, когда на балу в Пермском дворянском собрании её, 17-летнюю гимназистку, пригласил на танец синеглазый витязь со светло-русыми, немного вьющимися волосами и весёлой, не без толики озорства, улыбкой. Поручик 17-го Новомиргородского полка, адъютантские аксельбанты, безукоризненная выправка… Заразительный смех и несомненный талант к танцам. Должно быть, по этому предмету у молодого офицера в пору его учёбы были все 12 баллов!
Закружил в тот вечер Ольгу молодой поручик так, что ни о ком ином не могла она думать после, так и стояло перед мысленным взором лицо синеглазого витязя, слышался голос его и смех. И продолжала девушка с ним, уже воображаемым, прерванный концом бала разговор. Мать всю дорогу домой подозрительно косилась на сияющую восторгом дочь: женское сердце безошибочно угадывало стремительно пробуждающееся чувство.
На другой день Ольга с подругой Таней возвращалась домой из гимназии. День был морозный и солнечный. На полпути от дома девушки повернули за угол и остановились, как вкопанные. Прямо навстречу им шагнул синеглазый поручик с букетом бережно обернутых бумагой роз… Таня игриво заулыбалась и, чмокнув подругу в щёку, соврала, будто бы совсем забыла, что ей ещё нужно забежать к Ксюше Миловановой, чтобы помочь ей с математикой… Раскрасневшаяся Ольга не находилась, что сказать, как вести себя. За ней никто и никогда ещё не ухаживал всерьёз, и девушка растерялась. А поручик смотрел на неё весело и беззаботно.
- Ольга Сергеевна, поедемте кататься! – прозвучал, как в тумане, глубокий, красивый баритон.
- Что?.. – не поняла Ольга.
- Кататься!
- Господь с вами, Владимир Оскарович! Да ведь меня дома ждут!
- А мы совсем чуть-чуть! Зато с ветерком! – и не дожидаясь согласия, уже останавливал поручик извозчика. – Держи, борода, - с гусарской щедростью давал ему «беленькую», - да только чтобы вихрем прокатил нас с барышней!
- Это мы запросто! – готовно басил в ответ извозчик.
И сама не понимала Ольга, как оказалась в санях. Не было ни страха, ни смущения у неё в тот миг. Все чувства вытеснило одно – упоение неведомым доселе счастьем. Вся она обратилась точно бы в хрустальный сосуд для этого драгоценного содержимого, счастья, переливисто звеневшего конскими бубенчиками, сиявшего ослепительным отражением солнца в белоснежном снегу… Сани не мчались, а летели по улице, но стремительно быстро завершился этот удивительный полёт – совсем недалеко от дома Ольги. Поручик соскочил на землю, подал своей спутнице руку:
- Я помню, что вас ждут дома, Ольга Сергеевна, и не смею задерживать вас дольше и причинять волнения вашим родителям. Скажите лишь одно: могу ли я надеяться быть вашим гостем?
- О, мы всегда будем рады вам! И я… буду очень вам рада!
Эти слова не выражали и сотой доли того, что чувствовала тогда Ольга. Рада! Счастлива! Всё не то, всё не годится, чтобы описать ту небесную музыку, что пела в душе девушки. Однако, её взгляд, видимо, выражал куда больше, нежели слова, потому что лицо Владимира Оскаровича ответно засветилось, и он с чувством пожал кончики её пальцев.
- До встречи, Ольга Сергеевна! До очень скорой встречи!
Первый визит в гости был не менее оригинален, чем вторая встреча. Синеглазый поручик просто перепрыгнул через забор дома Строльманов, когда Ольга была в саду. Ещё один букет был преподнесён ей с церемонным поклоном. На этот раз девушка рассмеялась:
- Владимир Оскарович, голубчик, да что же я буду делать с этими розами? Я ведь даже домой не смогу их отнести.
- Отчего же, Оленька?
- А как я объясню родителям их происхождение? ПапА не понравится, что к его дочери кавалеры лазают через забор, словно тати.
- Виноват, - улыбнулся поручик. – Знаете ли, мы, военные люди, привыкли брать крепости штурмом, а не входить в распахнутые двери! Но, видимо, вы правы, и стоит поменять тактику!
В тот вечер Владимир Оскарович впервые переступил порог дома Строльманов, и был приглашён к чаю. А ещё через две недели бравый кавалерист попросил руки Ольги. Однако, ответ отца был категоричен:
- Мою дочь, господин поручик, я вам не отдам.
- Но почему? Мне кажется, имя моё ничем не запятнано.
- Пятна на имени – дело наживное. Мне не нужен зять-вертопрах.
- Не слишком ли вы мало знаете меня, чтобы давать столь нелицеприятную оценку?
- Именно так. Именно так! Делать предложение, будучи знакомым с избранницей меньше месяца, и рассчитывать, что родители дадут согласие на подобный скороспелый брак, может лишь человек безосновательный. Оставьте кавалерийские наскоки для сражений, а семья – дело совсем иного рода.
Отец был человеком строгих правил. Действительный статский советник, инженер, начальник крупнейшего на Урале металлургического предприятия – Пермских пушечных заводов, Сергей Алексеевич Строльман был человеком знаний и труда. Как и дед – инженер и геолог, исследователь Кузнецкого Алатау и Горного Саяна, руководитель крупнейших горных заводов и горнопромышленных округов Сибири и Урала. Сергей Алексеевич дни напролёт проводил в работе. Его стараниями Пермские заводы вдвое увеличили производство: отец установил на них мартеновские печи, запустил электростанцию и литейные фабрики… При этом он заботился о положении рабочих и их семей. Рабочие в свою очередь отвечали ему безусловным уважением. Когда в страшные дни бунта 1905 года орудовавшие в Мотовилихе революционные боевики сражались с правительственными войсками на территории завода, и рабочие по сути оказались заложниками в этом столкновении, то именно к Сергею Алексеевичу обратились они, чтобы он спас их. Отец послал на завод своих инженеров, и те, рискуя собой, вывели рабочих в безопасное место.
Мог ли такой человек увидеть желанную партию для горячо любимой дочери в молодом кавалеристе, ничем не отличившемся по службе и имевшем весьма скромный доход в виде офицерского жалования?
- Папочка, но ведь я люблю его, и он меня любит! – пыталась Ольга переубедить отца.
- Милая, оставь эту блажь. Военные люди созданы для войны, а не для семьи!
- Как ты можешь так говорить? – возмутилась девушка. – А как же мама? Она дочь военного! А ты – внук героя Бородина!
- Твой воздыхатель покамест не герой Бородина, - усмехнулся отец. – Нынешние герои то надерутся пьяны, то городового изобьют. Вон, только недавно однополчане его отличились таким образом! Позор!
- Почему Володя должен отвечать за проступок какого-то своего однополчанина?
- Потому что у твоего Володи такой же ветер в голове, как и у него! Этот лошадник самым образцовым галопом прокутит и твоё приданное, и тебя саму!
- Ты не должен так говорить о нём! Это несправедливо! – Ольга не могла сдержать слёз, но отца они не трогали.
- Мала ещё отцу указывать! – вспылил Сергей Алексеевич. – Ты ещё ребёнок, ни людей, ни жизни не знаешь! Я понимаю, красивая форма, шарканье шпор, кавалерийский натиск и прочее гусарство – на это вы, романтические барышни, все падки! Но, слава Богу, есть родительское разумение, чтобы отваживать таких женихов. Я запрещаю тебя, Оля, встречаться впредь с этим человеком! Слышишь ли ты меня? А если пойдёшь против отцовской воли, то перестанешь быть мне дочерью!
Что могла ответить на это Ольга? Лишь залиться слезами и убежать в свою комнату. Рыдала она в тот вечер долго и самозабвенно – как и положено едва встретившей своё восемнадцатилетие влюблённой барышне, которую пытаются разлучить с тем, без кого жизнь уже не мила и бессмысленна. Из царства слёз и отчаяния её вывел осторожный стук в окно…
Была глубокая ночь, когда на подоконнике девичьего окна явился сперва заботливо укутанный плотной бумагой букет, а затем показалось разрумяненное морозом озорно улыбающееся лицо…
Ольга спрыгнула с постели и настежь растворила окно:
- Ты?!
Ночной гость буквально висел на подоконнике второго этажа:
- Позволите войти, сударыня? Снаружи нынче зябко… Да и вы простудитесь!
В следующее мгновение Володя уже стоял посреди её комнаты, отряхивая с себя снег.
- Помилуй Бог, неужто я попал в покои царевны Несмеяны? – рассмеялся он, ласково обнимая заплаканную девушку. Ольга спрятала опухшее от слёз лицо, уткнувшись в его плечо. Ей стало неловко, что он видит её такой – неприбранной, с красными глазами и носом…
- Как ты можешь смеяться теперь? Отец запретил мне даже видеться с тобой!
- И что же? Ты собираешься последовать его приказу?
- О! Конечно же, нет! – всколыхнулась Ольга.
- И прекрасно! Моё начальство ведь тоже не разрешает мне жениться. Нашему брату не положено сочетаться браком до 30 лет и без надлежащего обеспечения совместной жизни…
- И как же ваш брат выходит из этого положения?
- В некоторых случаях добивается благословения от полкового отца-командира. А в большинстве – просто венчаются со своими избранницы безо всякого разрешения. В конце концов, хотя я и не революционер, но это, ей-Богу, какое-то крепостничество, чтобы взрослые люди не имели права распоряжаться своей личной жизнью по своему усмотрению, а не по полковому уставу.
- И что же, наказывают вас за такое своеволие?
- Должны наказывать, но… Милая Оленька, отцы-командиры не звери. Они предпочитают делать вид, что не знают о «противоуставном» семейном положении отдельных молодых офицеров. А со временем провинившиеся могут покаяться. Перед начальством и даже перед Царём-батюшкой. И те, как положено строгим, но любящим отцам, разумеется, покаяние принимают и даруют ослушникам прощение. Всё, как в обычных семьях.
- Ты думаешь, мой отец простит нас, если мы нарушим его волю? – задумчиво спросила Ольга, слёзы которой окончательно высохли.
- По крайней мере, если я докажу ему, что он ошибается во мне, должен. Ведь он любит тебя, не так ли?
- А ты докажешь? – лукаво прищурилась Ольга.
- Ты сомневаешься? – Володя улыбнулся своей чудной, открытой улыбкой. – Нет, конечно, мне всегда было далеко до первого ученика… Моя матушка, растившая нас с братом одна после смерти отца, определила нас в военное училище лишь от того, что, будучи офицерскими детьми, потерявшими кормильца, мы имели право обучаться за казённый счёт. И, признаюсь, особого рвения мы не проявляли. Но теперь иное дело! – глаза поручика заблестели, и он крепко сжал ладони девушки. – Теперь у меня есть цель! Ты! Твоё счастье! Благополучие наших будущих детей! Вот увидишь, в будущем году я смогу поступить в Академию! И тогда уж твой отец не назовёт меня вертопрахом!
- Я люблю тебя, - тихо сказала Ольга, целуя склонённую к её рукам голову. – И не сомневаюсь, что ты добьёшься всего, чего захочешь. И непременно станешь генералом!
- Конечно же, стану! – рассмеялся Володя. – Плох тот поручик, который не мечтает стать генералом! Ну, а ты, ангел мой? Готова ли сделать первой шаг на пути к званию генеральши?
- Какой именно шаг?
- Бежать со мной, - просто ответил будущий генерал.
- Бежать?!
- Ну, конечно! Дело не оригинальное. Деревенька недалеко от города, священник – сердобольная душа, готовая соединять любящие сердца, дабы уберечь их от греха в глазах Божиих и человеческих, пара свидетелей… Помнишь ли товарища моего, Сверчкова? Он нам охотно услужит в этом качестве. А потом и я ему – он ведь тоже собирается жениться в нарушение устава!
- Это прямо, как у Пушкина… - вымолвила Ольга.
- Похоже, да, - согласился Володя. – Но у нас с тобой будет одно большое отличие. Я в отличие от пушкинского ротозея-жениха не позволю, чтобы моя невеста добиралась до церкви одна, а доставлю её к алтарю самолично!
Девушка рассмеялась:
- Очередной кавалерийский наскок?
- По-иному не умею! Так ты согласна или нет?
Ольга недолго помолчала, стараясь справиться с чувствами. Страшно было в одночасье переменить всю свою жизнь, решить судьбу, страшно – навлечь гнев отца и, может быть, даже матери… Но если иначе нельзя?.. Отец сам учил её, что, дабы принять правильное решение, нужно всегда отбросить всё второстепенное, оставив главное, точно определить цель и идти к ней. Что было главным для Ольги Строльман? Синеглазый витязь, смотревший на неё полным обожания взглядом. Без него жизнь её теряла всякий смысл. Какова был цель её? Быть со своим ненаглядным Володей, любить его, заботиться о нём, дарить ему счастье, рожать ему детей и воспитывать их. Стать мадам Каппель… Прочее, сколь бы важно не было, вторично. А, значит, решение может быть только одно.
- Милый мой, неужели ты сомневаешься в ответе? Я же в сердце своём, в мыслях своих – уже твоя жена. Я на край света пойду, если потребуется!
- Тогда будь готова встречать новый год уже госпожой Каппель!
Стремительность кавалерийской атаки – в этом был весь Володя. Ему потребовалось лишь несколько дней, чтобы всё организовать…
Сразу по Рождестве отец уехал по делам службы в Петербург, строго-настрого наказав матери блюсти дочь. Ольга изо всех сил старалась играть роль скорбной жертвы родительского деспотизма, лишённой возлюбленного жениха, скрывая лихорадочное возбуждение от готовящегося побега. Тягостным было то Рождество… Последнее Рождество в родительском доме… Тягостна атмосфера распри, превращавшая всегда радостный праздник в принуждённое соблюдение ритуала. Тягостна ложь, особенно предосудительная в такой светлый день. Нестерпимо тяжело было Ольге обманывать родителей, и она мысленно торопила решительный час – после него, что бы ни случилось, но лгать больше не придётся! И она от всего сердца попросит прощения у отца и матери за то, как дурно обошлась с ними!
Накануне намеченного побега, Ольга тайком уложила свой саквояж. Володя должен был приехать за ней ночью, и девушка, притворившись спящей, ожидала в своей комнате условленного знака. Вот, ударил снежок в окно… А за ним – ещё один… Ольга вспорхнула с кровати и выглянула на улицу: на углу её дома стояла великолепная тройка, а подле неё – Володя, тотчас при виде невесты снявший фуражку и пославший ей воздушный поцелуй.
«Карета» была подана, судьба решилась. Ольга покрыла голову пуховым платком, надела шубку и шапочку и, подхватив саквояж, вышла на лестницу. Она уже почти спустилась вниз, когда почувствовала, что кто-то смотрит ей вслед. Девушка обернулась. Наверху, держа в руках свечу, стояла мать. Она была в домашнем платье, какое было надето на ней за ужином, и это свидетельствовало о том, что Елена Александровна этой ночью не ложилась спать. Сердце Ольги упало. Она хотела было выбежать из дома, но уважение к матери не позволило сделать этого. Некоторое время женщины молча смотрели друг на друга.
- Ты уверена в том, что делаешь? – прозвучал ровный голос Елены Александровны.
- Да, мама. Я люблю его и хочу быть его женой. Я всё решила. Прости меня и не останавливай, прошу.
Мать тяжело вздохнула и, ничего не ответив, скрылась в своей комнате.
Утерев выступившие слёзы, Ольга выбежала на улицу и тотчас очутилась в объятиях своего синеглазого витязя.
- Не передумала ли ты, радость моя?
- А ты? Не передумал?
Володя подхватил её на руки, усадил в сани и сам сел подле неё, скомандовав вознице:
- А теперь гони так, чтобы только ветер свистел! Так, как если бы за нами враги гнались! Шибче гони!
Громко заржали застоявшиеся кони. Смахнув слёзы, Ольга в последний раз взглянула на отчий дом и вдруг увидела в одном из окон блеск свечи… Мама! Она стояла у окна и провожала свою своевольную дочь. Ольга не могла в темноте разглядеть лица матери, но была уверена, что та плачет. Слёз увидеть было невозможно, зато с благодарным трепетом разглядела девушка, как поднялась и благословила её материнская рука.
- Н-но, залётные!
Сорвалась птица-тройка с места и полетела по-над землёй, точно не обычные кони, а крылатые пегасы запряжены были в сани. И только ночь непроглядная вокруг, и холодное сияние звёзд, и синие, мерцающие снега, и свист ветра в ушах… И при этом окутывающее всё тело тепло, даже жар – не от покрывала медвежьего, а от нежных объятий того, кто через какой-нибудь час должен был сделаться её венчанным мужем перед Богом и людьми. И снова обратилась Ольга в сосуд для единственного волшебно-прекрасного содержимого под названием счастье…