Приобрести книгу СЛАВА РОССИИ в нашем магазине:

https://vk.com/market-128219689?w=product-128219689_4862174

***
В больших Казармах на окраине Екатеринбурга было собрано больше тысячи пленных красноармейцев, выразивших желание служить в Белой армии. Треща и фыркая, старый автомобиль подвез Каппеля к воротам казарменного двора. Молодой генерал быстро вышел из машины. Сквозь открытые ворота, во дворе виднелась толпа его будущих солдат, но перед воротами стояло двое часовых и к нему, держа руку у головного убора, подошел с рапортом поручик, караульный начальник. Приняв рапорт, Владимир Оскарович хмуро спросил:
- Скажите, поручик, к чему приставлен ваш караул?
- К пленным красноармейцам, Ваше Превосходительство!
- К пленным красноармейцам? Каким? - еще строже спросил генерал.
- К тем, которые во дворе и в казарме - вот к этим, Ваше Превосходительство.
Владимир Оскарович побледнел и отчеканил:
- К моим солдатам я не разрешал ставить караул никому. Я приказываю вам, поручик, немедленно снять своих часовых с их постов. Здесь сейчас начальник - я, и оскорблять моих солдат я не позволю никому. Поняли?
Пройдя мимо окаменевшего поручика, он быстро вошел во двор к замершей толпе, слышавшей весь этот разговор, и, приложив руку к папахе, крикнул звучным голосом:
- Здравствуйте, русские солдаты!
Дикий рев не знавшей уставного ответа толпы огласил двор. Каппель улыбнулся. Красноармейцы, сами понимающие нелепость своего ответа генералу, также сконфуженно заулыбались, переминаясь с ноги на ногу.
- Ничего, научитесь, - вздохнул Каппель. - Не в этом главное - важнее Москву взять - об этом и будет сейчас речь. – А затем громыхнул по-уставному: - Встать, смирно!
И недавно бесформенная толпа вытянулась по струнке… Из этой толпы предстояло Каппелю воспитывать солдат. Русских солдат. Белых солдат… Владимир Оскарович давно понял, что гражданская война не может быть выиграна на фронте, победа в ней должна быть одержана в сознании, в психологии простого человека. Гражданская война - это не то, что война с внешним врагом. В гражданской войне не все приемы и методы, о которых говорят военные учебники, хороши... Эту войну нужно вести особенно осторожно, ибо один ошибочный шаг если не погубит, то сильно повредит делу. Особенно осторожно нужно относиться к населению, ибо все население России активно или пассивно, но участвует в войне. В гражданской войне победит тот, на чьей стороне будут симпатии населения... И легче победить тому, кто поймет, как революция отразилась на народной психологии. Если это будет понято, то будет и победа. А для того, чтобы обрести это спасительное понимание, нужно забыть всякую партийность, всякое разделение. Будучи убеждённым монархистом, Каппель, однако же понимал, что теперь рано говорить о цвете наряда тяжело больной Родины, нужно сперва облегчить её страдания.
Проникновение в психологию простых людей помогало Владимиру Оскаровичу с его горсткой добровольцев успешно громить большевистские полчища. Его называли теперь «волжским Наполеоном». Вот уж Господь свидетель, никогда не прельщали Каппеля лавры великого корсиканца. И на фронте Великой войны он, хотя и сражался отважно и доблестно, но не стяжал себе какой-либо выдающейся, отличной от многих других храбрых офицеров славы. Когда же ввергнута оказалась Россия в жуткое полымя гражданской войны, то менее всего стремился Каппель в «вожди», с большой охотой он уступил бы эту роль более достойным и опытным. Но…
В начале июня 1918-го года в Самаре состоялось собрание офицеров генерального штаба, на котором обсуждался вопрос о том, кто же возглавит срочно создаваемые для борьбы с большевиками добровольческие части. Поднявшие в мае восстание чешские части освободили Самару от красного владычества, и вскоре по всем улицам города было расклеено воззвание о вступлении в народную антибольшевистскую армию. Здание женской гимназии, где производилась запись, было забито молодыми добровольцами. Эту зеленую, в большинстве необученную военному делу молодежь нужно было кому-то возглавить… Собравшиеся офицеры смущенно молчали, покашиваясь друг на друга и явно надеясь лишь на одно: что найдётся сумасшедший самоубийца, и их «чаша сия» минет. Кто-то робко предложил бросить жребий. Наблюдая эту сцену, Владимир Оскарович готов был провалиться от стыда. Старшие офицеры! Краса и гордость генерального штаба! И такая беспомощная трусость! Студенты, гимназисты собирались в добровольческом штабе и рвались защищать Родину, а эти господа, неведомо зачем носящие погоны, думали лишь о том, как бы отсидеться в стороне! Стыдно было перед юными патриотами за подобное поведение тех, кто должен был бы являть им пример отваги и жертвенности. Спасти офицерскую честь можно было лишь одним способом…
- Раз нет желающих, то временно, пока не найдется старший, разрешите мне повести части против большевиков…
Само собой, офицерское собрание с радостью разрешило безвестному полковнику, недавно приехавшему в город, «временно» возглавить добровольческие части. И с этого дня для Владимира Оскаровича началась новая жизнь – головокружительно стремительная, как летящая птица-тройка…
В распоряжении Каппеля оказалось всего 350 человек. Бросить такой отряд против красных, превосходящих его числом во много раз, казалось безумием. Но приказ о выступлении на Сызрань был отдан и… погрузив свой отряд в вагоны, Владимир Оскарович освободил прежде оставленную под натиском красных чехами Сызрань. Хорошее начало требовало достойного развития. Из простых теплушек был немедленно составлен броневик, бросившийся преследовать отступающих большевиков. В итоге при потере всего четырёх человек противник был разгромлен, а его военные склады стали первым трофеем добровольцев.
Спустя сутки армия Каппеля уже спешила на пароходе к Ставрополю. И эта цитадель сдалась кавалерийскому натиску. В результате блестяще проведённой операции вся артиллерия красных, все пулеметы и пять пароходов, стоявших на Волге, были захвачены добровольцами. В те дни Владимир Оскарович практически не спал и не ел – не было времени. При столь малом числе войска требовалось с ювелирной точностью разрабатывать детали проводимых операций…
Следом за Ставрополем был освобождён Симбирск, жители которого восторженно встречали добровольцев, гордо именовавшихся «каппелевцами». Победа эта была так велика, что на фронт явился сам Бронштейн-Троцкий, объявивший революцию в опасности. За голову Каппеля большевицкий штаб назначил денежную премию - пятьдесят тысяч рублей! Дешево оценил товарищ военмор… И напрасно! Уже совсем скоро пришлось Льву Давидовичу удирать от каппелевцев, как зайцу, под Свияжском. Чуть-чуть не поймали тогда мерзавца, по сей день язвило душу это упущение!
В ту пору добровольцы только что триумфальным маршем прошли по ликующим улицам освобождённой Казани. Суворовские «быстрота и натиск» делали своё дело! Однако, и здесь, в Казани, столкнулся Каппель с тою же бедой, что в Самаре. Его призыв к офицерству стать на защиту Родины остался почти безответным. Одни предпочитали отсиживаться в стороне, другие уезжали в Омск, не желая подчиняться безвестному полковнику… В Казани среди прочих трофеев добровольцами был взят золотой запас, насчитывавший 650 миллионов рублей в золотой валюте, 100 миллионов рублей кредитными билетами, запасы платины и другие ценности. Эту несметную казну Каппель переправил в Омск, к Колчаку…
Не имея достаточных пополнений, Владимир Оскарович не мог удерживать всё более расширявшийся фронт. Он ещё успел вновь отбить Симбирск, разгромив красного командарма Тухачевского, но горстка добровольцев не могла бесконечно метаться по всему фронту, затыкая собой каждый прорыв…
Адмирал Колчак произвёл Каппеля в генералы, но это не обрадовало Владимира Оскаровича. Лучше бы Омск прислал на подмогу хотя бы один батальон пехоты! Может быть, не пришлось бы тогда оставлять врагу освобождённые территории с несчастными людьми, так радовавшимися своему освобождению. Но Омск не отвечал на все прошения о помощи замёрзшим и измученным каппелевским частям, бывших «чужими» для жирных крыс штаба Верховного Правителя, видевших в «волжском Наполеоне» угрозу себе.
На пути к Уфе «каппелевцам» приходилось сражаться и с большевиками, наседавшими со всех сторон, и с морозами, чувствительными для не имевшей достаточного обмундирования армии. А ещё приходилось учиться главному – умению говорить с населением. Как русские с русскими…
Горные рабочие Южного Урала отнеслись к Волжанам враждебно. На митинге рабочие Аша-Балашовского завода постановили чинить белым частям всяческие препятствия, а определенной группе рабочих было поручено провести покушение на самого Каппеля. Получив донесение об этом, Владимир Оскарович, ничего не сказав своим офицерам, в одиночку отправился на завод. В шахте N2, где шёл очередной митинг, никто не обратил внимания на скромно вошедшего человека в шведской куртке. В полумраке витийствовали ораторы, призывавшие к мести, уничтожению, борьбе, кричали обычные митинговые лозунги, полные звонких слов, лжи и злобы, которые встречали аплодисментами и криками:
- Верно! Правильно!
- Товарищи! - крикнул председатель, обращаясь к двум или трем красноармейцам, стоявшим около трибуны: - Вы были захвачены белогвардейцами, но удачно спаслись. Расскажите товарищам, что вы видели у Каппеля, о его зверствах, расстрелах и порках!
Красноармейцы смущенно переглянулись.
- Не стесняйтесь, товарищи! – подбодрил их председатель: - Говорите прямо обо всем, что у них делается, как вы спаслись из кровавых рук царского генерала!
- Да как спаслись? - пожал плечами один из солдат. - Взяли у нас винтовки, а нас отпустили. Каппель, говорят, никого из нас не расстреливает, а отпускает, кто куда хочет...
Владимир Оскарович чуть улыбнулся. Простые честные русские парни, сказали, как было, не будучи научены митинговому вранью. Каппель, действительно, всегда щадил пленных солдат, расстреливая лишь бывших офицеров, ставших красными командирами, и комиссаров. Эти, последние, ведали, что творили, и соблазняли «малых сих» - тех самых солдат с неискушёнными детскими душами. С них и спрос…
Смущенное молчание тем временем повисло в шахте.
- Это, товарищи, только ловкий трюк! - объявил председатель: - Мозги нам запудривает. А вам, товарищи красноармейцы, даже довольно таки стыдно говорить так на митинге!
На трибуну вскочил какой-то молодой человек и срывающимся голосом, перекрикивая шум, стал читать популярные тогда стихи какого-то красного поэта:
- Мы смелы и дерзки, мы юностью пьяны,
Мы местью, мы верой горим.
Мы Волги сыны, мы ее партизаны,
Мы новую эру творим.
Пощады от вас мы не просим, тираны -
Ведь сами мы вас не щадим!
- Не щадим... Нет пощады... Смерть белобандитам! Смерть Каппелю! – раздался гром голосов.
Под эти яростные крики Владимир Оскарович спокойно подошёл к президиуму и попросил слова.
- Товарищи! - закричал председатель, - слово принадлежит очередному оратору!
«Очередной оратор» быстро и легко вспрыгнул на трибуну. Никто ещё ничего не понял, и лишь у красноармейцев вдруг побледнели и вытянулись лица. Владимир Оскарович спокойно стоял на трибуне и ждал тишины. Наконец, она настала. Тогда громким и уверенным голосом он начал свою речь:
- Я - генерал Каппель, я один и без всякой охраны и оружия. Вы решили убить меня. Я вас слушал, теперь выслушайте меня вы.
Присутствующие замерли, а некоторые стали осторожно пробираться к дверям.
- Останьтесь все! - резко и повелительно бросил Каппель. - Ведь я здесь один, а одного бояться нечего!
Мертвая тишина повисла в шахте. Владимир Оскарович говорил просто и ясно. Он рассказал, что несет с собой большевизм, обрисовал ярко и правдиво ту пропасть, в которую катится Россия, он сказал, за что он борется.
- Я хочу, чтобы Россия процветала наравне с другими передовыми странами. Я хочу, чтобы все фабрики и заводы работали и рабочие имели вполне приличное существование, - закончил он.
Ещё мгновение длилось молчание, и вдруг толпа, ещё считанные минуты назад алкавшая его крови, стала рукоплескать ему. И те, что перед этим кричали «Смерть!» теперь сталь же громко грянули «Ура!» После этого шахтёры подхватили Каппеля на руки и понесли к штабу, где уже царила тревога из-за внезапного исчезновения командующего, ушедшего «на прогулку» перед ужином. На утро делегация шахтеров явилась в штаб и передала, что они не только не будут чинить препятствий, но всем, чем могут, будут помогать… Бедные русские люди… Обманутые, темные, такие часто жестокие, но русские…
К концу сумасшедшего 18-го года Владимир Оскарович добрался до Омска. Его части были расквартированы в Кургане для отдыха и пополнения. Впрочем, ни пополнения, ни снаряжения штаб Верховного посылать не спешил…
Тем временем 27-летний генерал Пепеляев взял Пермь. Однако, победа эта не принесла Каппелю ожидаемого счастья. Его ненаглядную Оленьку увёз в Москву в качестве заложницы комиссар Мрачковский. Слава Богу, не тронули детей и стариков Строльманов, сразу по освобождении Перми перебравшихся к родне в Екатеринбург… Теперь Владимир Оскарович приехал забрать семью в Курган. Поприветствовав своих будущих солдат, молодой генерал поспешил на квартиру, где проживали его родные.
Он ещё только поднимался по лестнице, когда навстречу ему с радостным криком выбежала 9-летняя Танюша:
- Папочка!
Каппель подхватил дочь на руки, расцеловал сияющее личико:
- Ну, здравствуй, здравствуй, красавица! Здравствуй, моя маленькая кавалеристка!
- Мы так ждали тебя! Так соскучились по тебе!
Скрипнула половица. В дверях квартиры показалась заметно постаревшая Елена Александровна, державшая на руках внука Кирюшу. Владимир Оскарович выпустил из объятий дочь и шагнул навстречу тёще и сыну. Малыш смотрел на отца со смесью любопытства и удивления, а отец не сразу решился взять его на руки. Танюша родилась в первый год их с Ольгой брака, и после этого у них не было детей. Появление на свет Кирюши, в сентябре рокового 17-го года, стало настоящим чудом. Каппель даже не успел толком насмотреться на сына. Когда Кирюша родился, он был на фронте, а затем началась гражданская война… Из революционного Петрограда Ольга с детьми уехала в Пермь к родителям. Там в последний раз удалось семье собраться вместе – на перепутье двух войн… С той поры и не виделись, лишь редкие весточки получали друг о друге.
- Володя, вы не можете представить себе, как мы рады вас видеть! Как мы ждали вас! Сколько пережили… - по впалым щекам Елены Александровны потекли слёзы. – Слава Богу, вы живы! Слава Богу…
Когда-то явившихся с повинной «молодых» Строльманы не пустили на порог, не простив им своевольства. Елена Александровна втайне от мужа переписывалась с дочерью, но сам старик Строльман твердил, что дочери у него больше нет. Зато мать Владимира Оскаровича приняла невестку с распростёртыми объятиями, и та поселилась у неё. Строльманы же «держали оборону» ровно год – пока не убедились в «добропорядочности» зятя-похитителя, поступившего в Академию Генштаба, и не обрели любимую внучку.
Сергей Алексеевич приветствовал Каппеля не столь сердечно, как его жена, но также тепло. Старый горнозаводчик вообще относился к числу людей, считающих дурным тоном излишнее проявление эмоций. Всегда сдержанный, строгий, педантичный, он был немного «человеком в футляре» и предпочитал хранить свои чувства глубоко в себе. Вот, и теперь тоном самым ровным, не выдающим изводящую сердце муку, полюбопытствовал, когда жена с внуками прошла на кухню:
- А нет ли у вас, Володя, каких-нибудь вестей о нашей Оленьке?..
- К сожалению, никаких, - покачал головой Каппель. – Знаю лишь, что она в Москве…
- И в тюрьме… - добавил тесть. – Значит, надо теперь Москву взять, чтобы освободить мою дочь?
Владимир Оскарович не ответил. Только полыхнуло сердце бессильной яростью. Он бы взял Москву! Взял бы, как Симбирск и Казань! Если бы только ему позволили, если бы дали хотя бы минимум людей и оружия, если бы… Но ничего не желали давать тыловые крысы! И даже партизанские рейды по тылам противника делать воспрещали!  
- Помилуйте, что же мы можем вам дать? – равнодушно разводил руками начштаба Лебедев на требования Каппеля прислать обещанные пополнения и снаряжение. – Ведь вы не один. Пепеляев просит, Гайда…
Ничто не пробивало этого человека. Холодно-бесчувственно смотрели рыбьи глаза. Зачем он вообще оказался в Белой армии? Почему не остался сидеть в каком-нибудь затхлом углу, как пристало крысе? И какая сила, зачем и почему вынесла это ничтожество на пост начальника штаба всей сибирской армии?! Не для того же в самом деле, чтобы безвозвратно погубить эту армию, и рыцаря долга адмирала Колчака, который, как и Каппель, не своей волей, но одним только долгом вознесён был в Верховные правители гибнущий России, и всё дело русское?..
- Кажется, наши войска действуют успешно? – спрашивал тесть уже за обедом. – Глядишь, и впрямь скоро Москва будет освобождена, и весь этот ужас закончится…
- Как вы думаете, Володенька, долго ли ещё продлиться это безумие, эта война? – спрашивала и тёща.
Оба они читали газеты, и по газетам дела выглядели неплохо. Но не рассказывать же, в самом деле, старикам о полках без сапог, глядящих оборванцами героях, над которыми измывается Лебедев и его интенданты! О том, что оружие и лошадей для своего формируемого Волжского корпуса он, Каппель, вынужден закупать в окрестных деревнях за любые деньги, потому что Ставка не даёт ничего! И о том, с каким камнем на сердце, приехал он теперь в Екатеринбург, не говорить же и без того удрученным бедой людям…
На все требования пополнений Ставка не нашла ничего лучшего, как пополнить формируемый в Кургане корпус пленными красноармейцами. Такое пополнение не могло усилить корпус, а лишь ослабить его, так как непроверенная, непрофильтрованная масса новобранцев непременно должна была поглотить старые кадры, и в момент боевой работы от нее можно было ожидать всего, что угодно… И всё же нужно было принимать их, работать с ними. Завоёвывать их. На самом сложном фронте под названием мировоззрение. Но для того, чтобы выиграть это сражение, мало избрать верную стратегию и тактику. Нужно ещё время. А гражданская война, обратившая в театр военных действий всю Россию, не оставляет этого времени.
- Папа, а когда вернётся мама? – при этом вопросе Танюши на глазах Елены Александровны выступили слёзы, и, резко поднявшись, она стала хлопотать о чае.
Заёрзал на своём стуле и Сергей Алексеевич, затеребил папиросу, отвёл глаза в сторону.
Владимир Оскарович усадил дочь на колени, ответил ласково:
- Скоро, мой ангел, скоро. Она обязательно вернётся.
- Когда ты победишь большевиков?
Генерал грустно улыбнулся:
- Да, детка, когда мы победим большевиков.
- Тогда победи их побыстрее и спаси маму. Мы очень скучаем без неё…
Ком подкатил к горлу от этой наивной детской просьбы и от своего бессилия – не перед большевиками, нет! Перед собственным командованием…
В преддверье отъезда семья легла спать рано. Но Владимиру Оскаровичу не спалось. Разбередила встреча с родными рану не ко времени. Нужно было всецело сосредоточиться на работе с опасным пополнением, а перед глазами Ольга стояла. Румяная, весёлая девочка-гимназистка с восторженными глазами в облаке серебрящейся снежной пыли… Смелая молодая женщина, регулярно приезжающая на фронт навестить любимого мужа – она так стремилась всегда быть рядом с ним! Стремилась и сейчас… А он – впервые в жизни! – не успел к ней! Не успел вырвать её из большевистских тисков. Он, стремительным вихрем врывавшийся в волжские города и покорявший их, не успел. Так роково и непоправимо… Холодела душа от мыслей, каким мукам могут подвергнуть красные жену человека, едва не захватившего в плен самого Троцкого! Может, и прав был тесть, что запрещал любимой дочери связывать свою судьбу с «вертопрахом»? Послушайся она его, и жизнь её могла бы сложиться куда счастливее…
Робкий стук в дверь отвлёк Каппеля от тяжёлых мыслей. Погасив папиросу и отодвинув прочь графин с водкой (правду говорят: горе вином не зальёшь! лучше и не пытаться), Владимир Оскарович поспешил открыть, дабы стук не разбудил его родных. На пороге стоял его адъютант поручик Кириллов.
- Ваше Превосходительство, прошу простить за столь позднее вторжение…
- Говорите короче, что стряслось?
- Из большевистского плена вернулся один человек. Точнее они сами отпустили его, чтобы он передал вам что-то о вашей жене. Я решил, что не стоит ждать утра…
- Вы правильно решили, поручик, - кивнул Каппель. – Где он? В штабе?
- Так точно.
- Я сейчас буду.
С трудом сдерживая волнение, генерал быстро оделся и спустился к автомобилю, в котором ожидал его Кириллов. Четверть часа спустя они были уже в штабе, где глазам Владимира Оскаровича предстал сильно истощённый и заметно испуганный человек лет сорока.
- Кто вы? – спросил его генерал.
- Я врач… Моя фамилия Никифоров. Андрей Максимович…
- Вы были в плену у большевиков?
- Д-да… Когда они оставляли Пермь, то в последние дни многих арестовывали. Обвиняли в участии в подполье, а то и просто так. Ну, вот, взяли и меня.
- А вы в подполье не участвовали?
- Н-нет… - мотнул головой врач. – Я только лечил…
- Почему именно вас решили послать ко мне?
- Я не знаю…
Большевистский посланник выглядел жалко, но это было недостаточным поводом для того, чтобы верить его словам.
- Кто именно вас освободил и послал ко мне?
- Комиссар Мрачковский.
Владимир Оскарович хрустнул пальцами при звуке ненавистной фамилии.   
- И что же товарищ Мрачковский велел передать мне? – спросил резко.
- Он сказал, чтобы вы не спешили возвращаться на фронт. Что если вы больше не будете сражаться против них, то они пощадят вашу жену, не убьют. И освободят со временем…
Кровь бросилась Каппелю в голову. Эти мерзавцы смели шантажировать его жизнью Ольги! Смели считать, что он откажется от борьбы и поверит их лживым обещаниям!
- Это всё? – глухо спросил генерал.
- Всё, Ваше Превосходительство.
- Увести, - сделал знак Владимир Оскарович и добавил тихо: – Дальше пусть контрразведка определяет, отпущенный ли это пленник или лазутчик…
Когда большевистского посыльного увели, Каппель тяжело опустился за стол, закурил и сумрачно посмотрел на стоявшего перед ним навытяжку в ожидании приказаний адъютанта. За окном светало. Нужно было ехать в Казармы, а затем – вместе с пополнением – на вокзал. А он даже не пожелал доброго утра Танюше… И ни на минуту не сомкнул глаз…
- Какие будут распоряжения, Владимир Оскарович? – осторожно спросил Кириллов.
- Надо отправить ответ товарищам, - отозвался генерал.
- Каким образом?
- Таким же, как и они изволили ко мне обратиться. Отправьте к ним кого-нибудь из пленных. Нет… Даже трёх! Именно так! Вышлите трёх пленных и скажите им передать товарищу Мрачковскому, Дзержинскому, Троцкому, всей этой сволочи, что генерал Каппель Родиной не торгует. И я их буду бить так же, как бил прежде! Пусть расстреливают жену, ибо она, как и я, считает для себя величайшей наградой на земле от Бога - это умереть за Родину!
- Так и передать? – уточнил адъютант, не смея выражать сочувствия грозно смотревшему на него генералу.
- Да, слово в слово! Хорошо ли вы запомнили мои слова, поручик?
- Так точно, Ваше Превосходительство!
- Хорошо. Тогда ступайте, выполняйте. А когда выполните… - Владимир Оскарович закашлялся, пересохло от волнения в горле. – Когда выполните, поезжайте к моим. Проводите их на вокзал и проследите, чтобы они благополучно сели в поезд. Сам я буду занят нашими… - генерал горько усмехнулся, - новобранцами и вряд ли поспею исполнить долг отца и зятя.
Отдав честь, Кириллов быстро покинул кабинет. Каппель стиснул ладонями голову и некоторое время сидел неподвижно. В ушах словно эхом звучал собственный голос – «пусть расстреливают жену!» Расстреливают… Его Оленьку… Мать его детей… Неужели смог он этот приговор произнести? Смог…
Прости, родная, единственная, незабвенная… Ты знаешь, что иной ответ был невозможен. Ты сама бы устыдилась мужа, который сделался бы предателем, поставил чувства выше долга. Ты всё поймёшь, всё простишь… Только как жить с этой страшной ношей на сердце? Как смотреть в глаза Танюше, ждущей, что папа освободит маму?
Слёзы беззвучно текли по щекам. В этот миг их никто не мог увидеть, и можно было не таить «слабости». За окном, между тем, окончательно расцвело. Докурив последнюю папиросу, Каппель глубоко вздохнул и, приняв вид решительный и неколебимый, привычный для всех его подчинённых, отправился в Казармы...
Долго и неуклюже строились красноармейцы для отправления на вокзал. Они и не солдаты ещё были, в сущности. В основном мобилизованные, толком необученные… Впрочем, оно и лучше, что так. Больше надежды, что большевистская пропаганда лишь поверхностно замутила их умы, не проникнув глубоко, не угнездившись в душах.
- Ну и пополненьице досталось нам, Владимир Оскарович! - сокрушённо качал головой полковник Топорков. – И что делать с ними?    
- Всех поделить между частями… - почти машинально отозвался Каппель, немигающим взглядом смотря на проходивших мимо солдат, вглядываясь в их лица, пытаясь уже теперь проникнуть в их мысли, души. - Усилить до отказа занятия, собрать все силы, всю волю - перевоспитать, сделать нашими - каждый час, каждую минуту думать только об этом. Передать им, внушить нашу веру, заразить нашим порывом, привить любовь к настоящей России, душу свою им передать, если потребуется, но зато их души перестроить! – постепенно воодушевляясь, генерал продолжал: - Их можно, их нужно, их должно сделать такими как мы. Они тоже русские, только одурманенные, обманутые. Они должны, слушая наши слова, заражаясь нашим примером, воскресить в своей душе забытую ими любовь к настоящей родине, за которую боремся мы! Рассказать этому пополнению о том, какая Россия была, что ожидало ее в случае победы над Германией, напомнить какая Россия сейчас. Рассказать о наших делах на Волге, объяснить, что эти победы добывала горсточка людей, любящих Россию и за нее жертвовавших своими, в большинстве молодыми, жизнями, напомнить, как мы отпускали пленных красноармейцев и карали коммунистов. Вдунуть в их души пафос победы над теми, кто сейчас губит Россию, обманывая их. Самыми простыми словами разъяснить нелепость и нежизненность коммунизма, несущего рабство, при котором рабом станет весь русский народ, а хозяевами - власть под красной звездой. Мы должны свои души, свою веру, свой порыв втиснуть в них, чтобы все ценное и главное для нас стало таким же и для них. И при этом ни одного слова, ни одного упрека за их прошлое, ни одного намека на вражду, даже в прошлом. Основное - все мы русские и Россия принадлежит нам, а там в Кремле не русский, чужой интернационал! Если нам это удастся, то, когда туман из их душ и голов исчезнет, они первые будут кричать "ура" будущему царю и плакать при царском гимне...
На перроне екатеринбургского вокзала Владимир Оскарович тотчас увидел Танюшу и Сергея Алексеевича. Елена Александровна с Кирюшей уже устроились в генеральском вагоне, а девочка ждала отца под приглядом деда.
- Она очень ждала вас, Володя, - сказал старик, ласково погладив по голове внучку. – И очень боится вновь с вами разлучиться. Она боялась, что мы уедем без вас…
- Почему ты этого боялась, радость моя? – спросил Каппель весело, присев на корточки и взяв дочь за руки.
- Потому что ты всегда уезжаешь, а мы остаёмся, - ответила девочка. – И не знаем, где ты… Я сказала, что никуда не поеду без тебя!
- И не поехала бы?
Танюша замотала головой.
- Я осталась бы на перроне и ждала тебя.
Взрослее, девочка всё больше напоминала мать. И слова её отозвались в душе Владимира Оскаровича жгучей болью. Из далёкого безоблачного эхо родного голоса послышалось: «Я на край света пойду, если потребуется!» Ничего не ответил генерал дочери, лишь прижал крепко к груди и понёс в вагон, к бабушке и брату. Поезд издал прощальный посвист и, тяжело громыхнув колёсами, взял курс на Курган.

***
Первые воспоминания детства для Кирюши были связаны с поездами. Протяжные гудки, грохот колёс, сутолока перронов, промельк городов и весей за мёрзлыми окнами, мерное, убаюкивающее покачивание вагона… Он был слишком мал, чтобы помнить переезд из Перми в Екатеринбург, а из Екатеринбурга в Курган. Чуть лучше припоминался путь в Иркутск, куда отец спешно отправил семью, когда армия стала терпеть неудачи. Он сделал это вовремя, иначе семье пришлось бы разделить кромешный ужас общего отступления, когда множество беженцев просто замёрзли насмерть в замерших на путях поездах, у которых безжалостные чехи, думавшие лишь о своём спасении, отняли паровозы…
С Иркутском были связаны первые сознательные воспоминания мальчика. Страшные воспоминания! Не от того, что сам он мог уже понимать ужас положения, в котором оказались они с сестрой и бабушкой с дедом, но от ужаса, который он видел в глазах бабушки, от её слёз и страха. Страх! – вот, главное слово, определявшее в то время жизнь.
Белая армия отступала стремительно. Преданный «союзниками» адмирал Колчак был отдан на расправу большевикам. Его привезли туда же, в Иркутск, сперва держали в тюрьме, затем – расстреляли… Мимо той тюрьмы Кирюша не раз проходил с сестрой и дедом. Старик всякий раз крестился, молясь о спасении Верховного Правителя. Молитва услышана не была…
Смутно помнил Кирюша, как взволновались дед и бабушка, когда пронёсся слух, что «каппелевцы» идут на Иркутск! Затрепетала и Танюша.
- Скоро папа придёт за нами и увезёт нас! – надеялась сестра, вслушиваясь в гул орудий на подступах к городу.
Вся семья вслушивалась тогда в тот гул с отчаянной надеждой. И сколькие ещё в полонённом Иркутске! «Каппелевцы» - это слово звучало магически! Оно было синонимом победы… Чаще бились сердца при его звучании.
Но в этот раз «каппелевцы» отступили… Потом уже узналось, что отца к тому времени уже не было в живых. Когда войска оставили свою столицу, Омск, адмирал Колчак призвал, как последнюю надежду, Каппеля и назначил его главнокомандующим гибнущей армии. Отец принял этот крест и сделал всё, чтобы спасти её. Тайга, лютый мороз, тиф, красные части, наступающие по пятам, красные банды, орудующие окрест – и неоткуда было ждать помощи в этом беспримерном ледяном походе! Отступало разгромленное войско, увозившее с собой беженцев и раненых, по хрупкому льду таёжной реки Кан. Отец шёл впереди, пролагая путь… Точно также, как прежде шёл в атаку – впереди своих войск, как ходили средневековые рыцари. Он и был таким рыцарем. Без страха и упрёка… Таёжная речушка оказалось коварной, отец провалился в полынью и обморозил ноги. Ступни в какой-то попутной избе отрезали ему простым раскалённым на огне ножом – иных инструментов у врача не было. Обезноженный, задыхающийся от пневмонии, отец всё равно потребовал посадить себя на коня – чтобы войско видело, что вождь с ним. Он знал, как важно это для его людей! В этом был весь отец… Сколько мог, уже в полубреду от жара, он ещё продолжал путь, поддерживаемый офицерами. Но, не доходя до Иркутска, слёг. «Боже, спаси армию!» - были его последние слова.
Всё это рассказал старикам Строльманам и их внукам бывший каппелевский офицер, по ранению не могший продолжать борьбу и по подложным документам отважившийся вернуться в большевистскую Россию – здесь у него оставалась семья, и он, во что бы то ни стало, хотел найти её. Кирюша хорошо запомнил измождённого, небритого человека, мучимого нехорошим кашлем, его лихорадочно блестевшие глаза… Он прожил у Строльманов два или три дня. Бабушка хлопотала вокруг него, уговаривала остаться, подлечиться. Но офицер отказался:
- Надо идти… Искать своих… И опасно вам, чтобы я у вас задерживался.
Он был сильно болен, этот осколок некогда победоносной армии. И будто бы напоследок хотел выговориться. И всё рассказывал, рассказывал, не мигая застывшими глазами, об эшелонах насмерть замёрзших людей, о стаях волков, нападавших на отбившихся от армейско-беженского каравана несчастных, об ослабевших воинах, молча умиравших в снегу, о страшной своим безучастием тайге, о зверствах красных партизан… И – об отце. О «нашем генерале», при упоминании которого сероватое лицо вдруг освещалось, и в сломленном болезнью и лишениями человеке вновь виделся – «каппелевец»! Он говорил безумолчно, а ещё курил, беспощадно выхаркивая остатки лёгких. А бабушка слушала и плакала. А с нею и Танюша…
Убедившись, что зятя уже нет в живых, старики засобирались уезжать из чужого города, где семья буквально голодала. Последний долгий путь из Иркутска в Пермь Кирюша помнил уже отчётливо. Тесная, смрадная теплушка, многочасовые стояния у перронов, толпы солдат и гражданских – как один оборванных, грязных, нищих… Бабушка что-то выменивала у мешочников, чтобы хоть как-то напитать прозрачных от голода внуков. Полугнилая картошка и кипяток – «пир» времён разрухи!
В Перми дед устроился на службу по своей профессии инженера. Новой власти нужны были специалисты, и она предпочла закрыть глаза на послужной список царского горнозаводчика и его родственные связи. Старик целыми днями проводил на работе, а бабушка хлопотала по хозяйству, растила внуков. Танюша пошла учиться, но тяжко же было ей, дочери своего отца, учиться в советской школе! Об отце нельзя было вспоминать теперь… Отныне Таня и Кирилл писались не Каппелями, а Строльманами. Хорошо помнил Кирюша ужасом исказившееся лицо бабушки, когда на вопрос зашедшего по случаю коллеги деда:
- А тебя как зовут, малыш? – он с гордостью несмышлёныша ответствовал:
- Кирилл Каппель!
Коллега чуть побледнел, потрепал мальчика по голове, многозначительно взглянул на бабушку и ничего не сказал.
Больше Кирюша фамилию отца не произносил. Зато часто-часто думал о нём, пытаясь вспомнить… Вот и теперь, примостившись на заборе, неподалёку от дома, и подставив жаркому солнцу и без того загоревшее лицо, он, зажмурившись, представлял себе – отца. Не фотографию, которую тайком показывал ему сестра, как самую драгоценную реликвию, а живого отца. Но как ни напрягал Кирюша память, ничего не выходило. Ему не было у двух лет, когда отец в последний раз поцеловал и благословил его, отправляя в Иркутск. Что уж тут можно вспомнить?
- Мальчик! – женский голос заставил Кирюшу открыть глаза. Перед ним стояла худощавая женщина средних лет, державшая в руках небольшой дорожный чемодан. Её лицо сразу показалось мальчику очень знакомым. Он вопросительно взглянул на женщину.
- Не знаешь ли ты, здесь ли проживает семья Строльманов? – прозвучал вопрос.
Кирюша вздрогнул и не спрыгнул, но почти свалился с забора, очутившись прямо у ног нежданной гостьи. Она смотрела на него усталыми, печальными глазами и, конечно, не узнавала… Зато он узнал её! Нет, он не мог помнить её вживе, он был младенцем, когда её отняли у него, но фотографии, над которыми подолгу сидела, целуя их, бабушка! Конечно, на них она была молодой и весёлой, но всё же не узнать её было нельзя! Сколько раз он любовался на это лицо, сидя рядом с бабушкой! Сколько раз мечтал обнять её и завидовал сестре: для той слово «мама» носило не общий характер, а излучало тепло живого, любимого человека. И как же хотел Кирюша сказать это слово не фотографии, а живой, любимой матери, сказать и броситься ей на шею!..
- Мама! – воскликнул Кирюша. – Мамочка! Наконец-то ты вернулась!
Пальцы женщины разжались, чемодан с грохотом стукнулся о мостовую, губы её задрожали, на расширившихся глазах выступили слёзы…
- Сынок… Кирюша…
В следующий миг мальчик впервые очутился в материнских объятиях и зарыдал, не стесняясь слёз. Дед учил, что мужчина не должен плакать. Пусть так! Не должен плакать от боли, от обиды, от горя, потому что обязан быть сильным. Но от счастья можно плакать и мужчине! Тем более, если он впервые смог обнять свою мать, о которой пять лет неведомо было, жива ли она ещё или соединилась в ином мире с отцом, которого так горячо любила.
- Мама… Мама… - повторял Кирюша, и, казалось, что нет и не может быть слова более прекрасного, тёплого и дорогого, чем это. И не может быть мига счастливее, нежели миг обретения матери.

_________________
     
Ольга Сергеевна Строльман, её брат Константин и сын Кирилл были арестованы в 1937 году по обвинению в шпионаже в пользу Японии. Сергея Алексеевича Строльмана арестовать не успели. Чекисты застали старика уже на смертном одре.
Константин Строльман был расстрелян в 1938 году. Ольга Сергеевна после пыток и угроз детям и старухе-матери дала признательные показания, от которых позже отказалась, и была приговорена к 5 годам лагерей. В 1942 году срок был продлён. Кирилл Строльман был освобождён после следствия, своей вины он не признал. Сын генерала Каппеля прошёл всю войну, работал строителем, стал отцом троих сыновей.
Судьба его сестры сложилась трагично. Трое её сыновей погибли на фронте, а вскоре по возвращении с войны умер и муж. После возвращения из заключения матери Татьяна Владимировна жила с ней. Ольга Строльман ещё при жизни добилась своей реабилитации и скончалась в 1960 году.
Прах генерала Каппеля, вывезенный белым воинством в Китай, в 2010 году был возвращён в Россию и захоронен в некрополе Донского монастыря. При вскрытии гроба тело генерала было найдено практически нетленным.