Настала ночь... Спать я не могла, лишь временами находилась в забытье. Наступило утро, лучше бы его не было... Безысходная тоска... Не нахожу себе места... Вдруг тихий стук в дверь. Кто бы это мог быть так рано, чуть свет? Оказалось, что это — офицер Шмит из канцелярии штаба большевиков, которому они не особенно доверяли. Не будучи большевиком, он играл роль сочувствующего, являясь, как я его поняла, в действительности агентом «белых». Шмит симпатизировал нам, и однажды, когда я уходила из штаба, поцеловал мне на прощание руку и обещал, что пока он в штабе, муж мой будет цел.

Увидев у своей двери бледного и встревоженного Шмита, я поняла: случилось плохое. Прерывающимся голосом он просил прощения за то, что не смог сдержать своего обещания — мужа расстреляли прошедшей ночью. По словам Шмита, большевики, раскрыв его план, услали его по выдуманным делам, а когда он вернулся — генерала уже увезли из штаба. Шмит очень спешил и быстро ушел. Вскоре большевики его раскрыли, пытали и хотели убить, но ему удалось бежать.

Я никак не могла опомниться от известия, хотя мы всё знали и ждали этого. Стояла ошеломленная, не имея силы двинуться с места. Да, в душе человека всегда живет надежда на чудо, мало ли их было в моей жизни, но на этот раз чуда не произошло. Все кончено — мужа больше нет. Все-таки я решила пойти в штаб и все проверить. Знала, что на этот раз могу не вернуться оттуда домой, погибнуть вслед за мужем, но мне было все равно. Устала жить, устала страдать, осталась одна без мужа, без защитника и опоры в жизни. Все-все гибло и не хотелось жить.

В штаб я пошла вместе с Татьяной. Она осталась ждать меня возле него на углу. Мы договорились, если я долго не буду выходить, то она пойдет к дяде Е.И. Крассану и скажет, где меня искать. Ведь он мог подумать, что я от горя сама на себя наложила руки. Пусть знает правду, где я погибла. Я шла на верную смерть, решив прямо в глаза высказать большевикам всю правду, которую они не любили. Когда человек не дорожит собой, своей жизнью, он делается отважным и храбрым.

Уже по тому, как солдатики открыли мне двери в штаб, по их взглядам и нежному обращению со мной я поняла, что мужа нет в живых, и я уже не жена ему, а его вдова. Я видела, что эти простые, сердечные люди жалеют меня и генерала, но страх перед «начальством» закрыл их уста, и у них нет сил сказать мне правду. Все ясно и понятно без слов... Пошла дальше, никто меня не остановил и ничего не спросил. Дошла до места, где обычно сидел генерал... Там никого не было... Спросила, где генерал, в ответ — гробовое молчание. Эти дети природы не могли меня обманывать.

Слезы застилали мне глаза. Переходила из комнаты в комнату, но мужа нигде не было. Силой воли остановила слезы, взяла себя в руки, чтобы не упасть. Не хотела никому показать своего горя, хотела скрыть его в своей душе... Потребовала, чтобы меня немедленно принял Канунников.

Меня сразу же ввели в его комнату. Очевидно, мое появление было ему неприятно. Я спросила, где мой муж. Комиссар, не глядя на меня, совесть, вероятно, не позволяла ему смотреть мне прямо в глаза, ответил, что генерала отправили в Москву. Это была условная фраза — большевики говорили об убитых ими, что они «отправлены в Москву», так как и Москва, и могила начинаются на букву М. Об этом я и сказала Канунникову. Он все отрицал, уверял меня, что генерал действительно увезен в Москву, так как приближаются немцы, которые могут его освободить.

Тогда я потребовала визу в Москву, поскольку должна быть там, где мой муж, но Канунников отказывался. Я сказала, что этот отказ подтверждает его ложь, и мне известно о расстреле мужа; просила отдать его тело для погребения. Добавила, что, скрывая факт казни моего мужа, они сознаются в собственной неправоте, и вообще, у них не было никаких прав на его жизнь. Назвала их самозванцами, самочинниками и насильниками-убийцами, прячущими свои гадкие дела.

«Почему вы боитесь сказать правду мне - беззащитной женщине, у которой отняли и убили мужа? — спросила я. — Я в вашем штабе одна, чего же вам стесняться?! Нет, нет, тысячу раз вы неправы даже в своих собственных глазах. Правда, и царское правительство осуждало и расстреливало, но не скрывало этого, не делало тайн из своих действий, т.к. считало, что по закону вправе так поступать. У вас же этого права нет!»

Желая выйти из неприятного положения, Канунников дал записочку со своей подписью, чтобы мне в канцелярии выдали визу в Москву. Конечно, он хотел показать, что не лжет, и мой генерал действительно в Москве. Я видела, что вокруг собираются комиссары, и меня могут сейчас же схватить и убить на месте за мои слова, но, движимая какой-то силой, которая была сильнее меня, громко и четко сказала свое пророчество.

Предсказала им Божью кару: немцы и за ними белые скоро войдут в город и будут расстреливать большевиков так же, как те расстреливали беззащитных, находившихся в их руках. Так они поступят с «начальством», а всех остальных — «мелкую сошку» — тех, кого насильно завербовали в большевики, оторвав от земли и деревень, будут расстреливать не за что, выстроив и убивая каждого десятого в ряду. «Эти несчастные погибнут безвинно. Их я жалею, вас — нет. Вы достойны этой участи», — сказала я большевикам. Бог говорит: «взявший меч, погибнет мечом».

Большевики растерянно молчали, огорошенные речью неожиданно смелого оратора. Вероятно, и вид у меня был, как у раненой львицы. Смелость всегда импонировала большевикам. Более всех был поражен Канунников, ожидавший благодарностей за визу, и вдруг такой поразительный для него оборот. Я не стала ждать, когда они придут в себя. Быстро повернулась и ушла, как победитель. У выхода из штаба собрались солдаты и о чем-то шептались, очевидно, о приближении к Таганрогу немцев... Они боялись их даже больше, чем большевиков, которым были нужны. Я остановилась и, желая предупредить солдат об опасности (не могла молчать при виде их растерянности), сказа[ла], что начальство заберет все ценности и убежит — для этого в порту уже приготовлены пароходы и лодки, а их — несчастных бросит на произвол германца. Немцы, которые вот- вот нагрянут, за дела начальства расстреляют каждого десятого из них.

Пророчество мое сбылось в свое время: большинство из большевистского начальства убежало, исчезло с награбленными ценностями, обеспечив этим себя, а остальных — «мелкую сошку» бросило на произвол немцев. Их за городом, действительно, расстреливали не жалея, косили пулеметом, как спелую рожь. Делалось это для устрашения большевиков, немцы все-таки побаивались их. Они опасались восстания, так как многие большевики прятались в городе и могли преподнести немало сюрпризов. Немцы же устали от войны и не хотели больше воевать. Они пришли к нам на юг, в богатую житницу, чтобы вывезти хлеб и все съедобное в голодавшую Германию.

Опять какая-то сила, думаю, Рука Господа, повлекла меня за разрешением на въезд в Москву. Покинув штаб, я сразу же пошла за визой. Зачем я это делала — не знаю, ведь мне было совершенно ясно, что муж убит, и ехать в Москву бессмысленно. Несмотря на нелогичность своих действий, я все-таки полупила визу и, о счастье, это спасло мне жизнь! О, благодарная Рука Божия, как чудесно вел меня Господь, на которого я уповала и о котором не раз говорила большевикам, не страшась их силы и мести. Да будет благословенно Имя Господа по всей земле, созданной Им, да познают все Своего Творца и воздадут Ему славу...

Продолжение следует.

https://vk.com/wall-54521580_64855