...В год решающих побед советской власти ему, как и Троцкому, исполнился сорок один. Сталин, этот великий знаток разных способов и вообще приспособлений по части дематериализации людей, очень скоро докажет, что такое малоприметная техническая работа по расстановке кадров в партии, особливо на местах. Роль и значение будущей партийной бюрократии он осознал сразу, когда никто об этом и думать не думал – надеялись, что покончено со всякой бюрократией еще в семнадцатом; жизни для чего клали, по новому будет строить государство народ. А Сталин углядел: при таком завороте дел эта самая бюрократия неизбежна – а коли так, пусть прорастает из его людей, ему преданных, не какой то там революции и вождям, а ему, Сталину.
Бажанов близко наблюдал всю эту «механику».
«Чтобы быть у власти, надо было иметь свое большинство в Центральном Комитете. Но Центральный Комитет избирается съездом партии. Чтобы избрать свой Центральный Комитет, надо было иметь свое большинство на съезде. А для этого надо было иметь за собой большинство делегаций на съезд от губернских, областных и краевых партийных организаций. Между тем эти делегации не столько выбираются, сколько подбираются руководителями местного партийного аппарата… Подобрать и рассадить своих людей в секретари и основные работники губкомов, и таким образом будет ваше большинство на съезде…»
Вот и вся воля партии, воля народа. Голая игра, интрига. Передвижение пешек.
Уже в 1928 г. бывший слушатель Института красной профессуры и преподаватель философии в Академии коммунистического воспитания им. Н. К. Крупской М. Б. Митин представит на обсуждение кафедры философии работу под необычным тогда названием: «Ленин и Сталин как продолжатели философского учения Маркса и Энгельса».
Руководитель кафедры А. М. Деборин, профессора Луппол и Карев забракуют работу и высмеют Митина: ни Ленин, ни Сталин философами не были. Книги Ленина по философии «Философские тетради», «Материализм и эмпириокритицизм» не философские трактаты, а популярные критические заметки, а Сталин вообще не писал на философские темы.
Другого мнения окажется секретарь партячейки философского отделения слушатель П. Ф. Юдин (будущий сталинский «философ», член ЦК партии, посол в Китае, цепной пес Сталина) – он решительно выступит против своих профессоров и доведет дело до ЦК.
В том же, 1928 г. (28 мая) Сталин впервые изложит план коллективизации сельского хозяйства на объединенном собрании преподавателей и студентов партийных вузов. Тем самым будет объявлен окончательный приговор нэпу и всесоюзному крестьянству.
Не заставит себя ждать вождь и с другим программным заявлением:
«Мировая революция может питаться только советским хлебом».
Этим будут как бы очерчены общие контуры знаменитого сталинского плана советизации мира.
История возвышения Сталина однозначно связана с Лениным. Сталин поднялся в большую партийную политику как несомненный протеже Ленина (Ленин пишет о нем в одном из писем: «…здесь у нас есть один чудный грузин»). Главный Октябрьский Вождь искал «твердую руку». Для насильственно убойного внедрения всей системы социалистического режима нужны были партийцы, готовые на все. Ленин это углядел в Сталине. «Чудный грузин» даже среди волков вождей той эпохи гляделся обнадеживающе необычно.
И Ленин не ошибся. Русь тысячелетиями будет помнить и Ленина, и его прозорливость, а уж затем Сталина.
С октября 1917 г. Сталин является наркомом по делам национальностей, с марта 1919 го – наркомом Госконтроля и Рабоче Крестьянской Инспекции; имея в партии репутацию первого знатока национального вопроса, он, несомненно, отражал в понимании этого вопроса и понимание самого Ленина. Не на пустом месте вырос подход Сталина к будущему многонациональной России и всему тому, что столь сокрушительно кроваво взорвало многонациональный союз народов спустя 70 лет. Такое истолкование природы национальной политики вполне отвечало воззрениям самого Ленина, иначе он непременно добился бы других решений.
Именно Сталин весной 1921 г. выступил на съезде партии с докладом «Очередные задачи партии в национальном вопросе». И именно в этом вопросе приложит столь излюбленное Лениным насилие («диктатуру пролетариата»). Вскоре целые народы придется сдвигать по Союзу. Считай, это уже чисто инженерная задача.
В Сталине Ленин видел «твердую руку», а это и было его, Ленина, понимание диктатуры пролетариата – решительное подавление любого несогласия. Нуждался Ильич в таком вот человеческом механизме, невосприимчивом к крови и слезам. А если не выпускать из памяти его слова о том, что политика начинается не там, где тысячи или сотни тысяч людей, а миллионы, то сама по себе вырисовывается, так сказать, зона действия этой «твердой руки». Она нужна была против народа. В социалистический рай народ следовало гнать штыками, пулей, прикладом, концлагерями и страхом.
Именно так: Сталин – это «твердая рука» Ленина.
В ближайшем будущем от руки такой твердости не поздоровится и самому Ильичу, но это, как говорится, их домашние дела.
Именно партийная система, выкованная Лениным, открыла всесоюзный престол сначала Сталину, а после и столь убогой личности, как Брежнев, со всей его серой и алчной шайкой секретарей любых калибров.
А если с другого конца взглянуть на подобное явление, как Сталин, то надо признать такой факт: Чижиков – по нутру России, он понятен и близок ей.
Размен Ленина (ленинизма) на Сталина (сталинизм) – это прежде всего отказ глубинных масс народа от Ленина в пользу Чижикова.
Ничто другое не способно вмешаться в ход истории и изменить его, кроме того что уже заложено в ней, что в ней содержится. Наше настоящее обусловлено нашим прошлым – именно так. 
А тогда, в 1920 м, Сталину предстояли горькие испытания на посту члена РВС Юго Западного (польского) фронта. Победоносный поход на Варшаву («Помнят польские паны, помнят псы атаманы…» – так пела страна о том походе) обернется катастрофой – и какой! Целая армия этого красного фронта окажется отрезанной и будет позорно интернирована в Восточной Пруссии. Остатки еще вчера столь грозного фронта польские войска под командованием Пилсудского погонят на исходные рубежи.
Эта катастрофа 1920 г. жесточайшим образом аукнется в черном Катынском деле, которое явится, по существу, местью уязвленной гордости Сталина. Здесь сверкнет торопливой поспешностью его садизм. И кровь из под топора мясника вождя брызнет на одежды русского народа и пристанет несмываемым пятном…
Откуда было знать генеральному секретарю, что ждет его и страну в 1941 и 1942 гг. Недаром всякое упоминание о первых 13 месяцах войны окажется под фактическим запретом во все послевоенное житие Сталина.
Даст он объяснения в своей скромной работе «О Великой Отечественной войне советского народа» – и всякий разговор о том прекратит. Страну завалили брошюрами этой работы. Школьников и студентов заставляли ее учить наизусть и спрашивали на экзаменах – ведь в ней четкий, исчерпывающий анализ событий!
Ни тебе героической обороны Брестской крепости (народ слыхом не слыхивал тогда о такой) или там Киева, Таллинна, «белорусского Мадрида» Могилева… – да вообще ничего не было! Ни гигантских кровавых котлов под Киевом, Вязьмой, Харьковом – слов даже таких нельзя было произнести, ибо любые слова тут шли в хулу генералиссимуса (в лучшем случае навешивали лет десять лагерей). Упаси Боже, не было ни этих событий, ни городов в осаде, ни миллионов пленных. Вспомните, при Николае Втором в первую мировую войну Россия пленными потеряла 3 млн. 911 тыс. 100 человек – так это при царе! А мы? Мы то еще поболе! Неувязка и есть.
Просматривались лишь согласно начертаниям вождя вероломное нападение гитлеровской Германии и обдуманная активная оборона на изматывание врага – и все. Никаких церемоний по круглым датам или там фильмов, памятников – ничего этого не было, кроме праздника Девятого мая, сухого, деловитого, без фанфар и речей. Станется с людишек и того, что перемогли злодея.
Потому что не мог терпеть алмазный вождь даже касательного упоминания событий первых тринадцати месяцев войны.
Да какой же войны?.. Мясорубки!
Он то не заблуждался в своих запретах и тягучем молчании: это его позор, и падение, и великая, несмываемая вина перед Россией – сколько ни суждено ей стоять.
И стыла молчанием официальная власть – в единое повязана со своим алмазным повелителем. Стыла молчанием до середины 50 х годов, покуда еретичный генсек Хрущев не всколыхнул память о тех огненных месяцах.
И сразу прорвало: и очевидцы, и участники, и прочие свидетели на экранах телевизоров, и фильмы, и книги, и мемуары, и, наконец, эти самые памятники…
Благодарная Россия…
Вряд ли будет преувеличением предположить, что из 20 млн. погибших на совести Сталина не просто немалая часть, а почти все, то есть загублены они, эти люди, не столько хищническим напором немцев, сколько из за глупости, преступности в подготовке и ведении войны – значит, Сталиным. Ибо он определял каждый шаг и каждое слово подневольных ему граждан огромной страны.
Даже о ленинградской блокаде поминали после войны редко и скупо. Сознавал алмазный вождь: вовсе не доблестно и не обязательно было допускать врага к Ленинграду и морить горожан голодом.
Фашистское изуверство – это изуверство, но и своего вложено сверх всякой меры. Поэтому в Ленинграде блокадном пиши симфонии, сочиняй стихи, буди, зови народ, а вот после войны… После войны уж, действительно, кто старое помянет – тому око вон… если бы только око…
И не обязательны были сверхгероические усилия аж на Волге, под Ленинградом и на Кавказе. Все последующее кровопролитие оказалось следствием колоссальных ошибок в подготовке страны к войне и ее первых тринадцати месяцев.
Именно ошибки алмазного вождя привели к уничтожению или перемещению основных промышленных узлов, гибели кадровой армии и вклиниванию врага на немыслимые расстояния.
Германии удалось оккупировать 1,8 млн. кв. км нашей земли. До войны здесь проживало 88 млн. человек (45 % населения страны) и производилось 33 % валовой продукции промышленности, а также находилось 47 % всех посевных площадей. Свыше 60 млн. человек, то есть более трети довоенного населения страны, вынуждены были остаться на оккупированных землях – каждый третий оказался под фашистским сапогом. Уже в первый год войны германские войска на Восточном фронте снабжались сельскохозяйственной продукцией с захваченных земель: хлебом – на 80 %, мясом – на 83, жирами – на 77 и картофелем – на 70 %.
На Украине оказались уничтожены 4 млн. мирных граждан и военнопленных (по другим данным – 5 млн.). В захваченных областях РСФСР погибли 1,7 млн. граждан, в Белоруссии – свыше 2 млн., каждый четвертый житель республики. Всего на захваченных землях фашисты уничтожили и замучили 6 млн. мирных граждан и около 4 млн. военнопленных.
Вся последующая война явилась надрывным устранением преступных ошибок в подготовке к ней и в первые месяцы ее ведения.
Однако людей не надо было уговаривать или гнать на фронт. Народ в массе своей самоотверженно защищал родную землю. Вождю было где и в чем добывать себе алмазное достоинство (учиться воевать и доказывать свои таланты) – на спинах и гробах десятков миллионов загубленных жизней. А Россия как стояла, так и продолжала цепенеть перед ним – на коленях.
Захватнические, истребительно людоедские цели войны заявил Гитлер в обращении к немецкой нации в день начала войны – 22 июня 1941 г. Обращение можно назвать Манифестом уничтожения России и русского народа. В данном документе ни слова о русском народе или освобождении его от ига большевизма – зато все слова о жизненном пространстве, нужном для германской нации на Востоке.
И куча секретных инструкций по истреблению славянства. Беспощадные, звериные параграфы – Россия захлебнулась кровью.
Когда через три с половиной года Красная Армия ворвалась в Германию, солдатам и офицерам жгли грудь одни и те же слова:

На черной земле душегубов
Свершится наш праведный суд!

Два раза за 27 лет они приходили к нам, чтобы отнять нашу землю, а нас истребить. Поклон тебе, российский солдат!
Сталин потому подверг свирепым гонениям бывших пленных (особенно первых месяцев войны – какой войны? Бойни!), что они могли поведать правду о нем, великом вожде и полководце: как подготовил страну к войне, как уложил лучшие кадровые армии в могилу – молодец к молодцу весь мужской цвет огромной страны. Предательство Родины, в котором после обвиняли этих людей, тут совершенно ни при чем. Вождь предал веру и надежду народа. И больше всего он (и партийно чекистская верхушка страны) страшился, что люди это могут прознать, а прознав, уразуметь еще очень многое. Самой первой заботой Сталина и чекистов было умерщвление мысли – даже ничтожно слабого критического отношения к действительности, в которой все расставляло верховное божество – великий Сталин. Это являлось и первейшей задачей советского искусства, поставленного на нужные рельсы самим Лениным. Производить кастрацию памяти, чувств – дабы держать народ в неведении о собственной истории и каждом настоящем дне; заставлять нести на своих плечах партийно советскую касту – пусть хоть вся земля в могилах и ручьях слез. И народ нес, нес – и пел гимны во славу своих палачей, святил каждый день «под водительством Сталина и мудрой партии». Три имени были святы и не доступны какому бы то ни было суждению – Ленин, Сталин и Партия. Партия являлась муляжом воли и преданности народа идеям вождей, а решали только они (вожди), всегда и непременно генеральные (первые) секретари коммунистической партии. Правда, были, и совсем немало, идеалисты. Шли, умирали за идею…
«…В заключение поднял рюмку И. В. Сталин, – вспоминал генерал армии Штеменко, – и, стоя, обратился ко всем присутствующим:
– Товарищи, разрешите мне поднять еще один, последний тост. Я хотел бы поднять тост (тост поднять нельзя, можно поднять рюмку, бокал; тост предлагают или произносят. – Ю. В.)  за здоровье нашего советского народа, и прежде всего за здоровье русского народа.
Зал откликнулся на это криками «ура» и бурной овацией.
– Я пью, – продолжал Сталин, – прежде всего за здоровье русского народа потому, что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза.
Я поднимаю тост за здоровье русского народа потому, что он заслужил в этой войне общее признание как руководящая сила Советского Союза среди всех народов нашей страны.
Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он – руководящий народ, но и потому, что у него имеются ясный ум, стойкий характер и терпение…»
Терпение, слов нет, – это самое важное. Имеется оно, это самое терпение; в достатке имеется, даже в избытке. Даже алмазного вождя проняла кровавая дань, взятая с русского народа за неполные двадцать восемь лет, ведя отсчет с ноября семнадцатого.
Вообще, сцена банкета – эпическая, в державно екатерининском духе.
И по прошествии десятилетий после смерти великого продолжателя дела Ленина (так писали при жизни Сталина) сталинисты будут искажать события прошлого, силой и ложью вбивать это искажение в сознание народа. О Сталине сочиняются небылицы в духе: «Рука Всевышнего Отечество спасла…»
Уже в ходе войны страны антигитлеровской коалиции обратили внимание на исключительное бессердечие, равнодушие, жестокорасточительную трату людей сталинским руководством.
В III томе своей монументальной работы «Вторая мировая война» (глава «Наш советский союзник») Уинстон Черчилль, лидер английского народа в те годы, пишет:
«Русские армии понесли ужасающие потери. Несмотря на… деспотическое военное руководство, полное пренебрежение к человеческой жизни…»
Черчилль высветил самое «сокровенное» в советском отношении к человеку – беспредельно беспощадное расходование жизней. Подвиг народа из 30 млн. убитых.
Кровавые преступления Сталина и его партийных лакеев (в первую очередь Молотова и, конечно же, Берии) пытаются оправдать победой Советского Союза. Не было бы железного руководства вождя и партии – народ и не выстоял бы под натиском гитлеровской Германии.
Довод серьезный, он заставляет смолкнуть и смолкать многих критиков сталинизма и коммунистов вообще.
Обойдем вопросы руководства войной. Остановимся на самом факте победы, который коммунисты целиком относят на свой счет: не они – и не было б победы. Исторически это не выдерживает критики. Такая постановка вопроса равнозначна другому: не будь большевизма – не стоять России. Но при этом забывается, что она стояла до Ленина и коммунистов уже тысячу лет, становясь с каждым столетием все более могущественным государством, которое к началу XX века вступило в полосу кризисов, требующих решительных реформ, не более. Этим и занялся Столыпин, но…
Чрезвычайно благоприятным обстоятельством для большевизма явилась мировая война, без которой, по словам Ленина, была бы невозможна и сама Октябрьская революция. Главный Октябрьский Вождь своей проповедью классовой нетерпимости, проклятиями всяким войнам с обещаниями рая в ближайшем будущем довел градус ненависти в народе до одного жгуче слепого чувства и жажды кровавых расправ. Народ взметнул над головой топор…
Что до войн, Россия вела их великое множество, Отечественная война 1941–1945 гг. – лишь один из эпизодов ее военной истории, один из самых кровавых, но все же только эпизод.
Большевизм не существовал и в зародыше, когда россияне скинули татарское иго, когда лишили силы польские и литовские домогательства на русский престол и земли. Россия без большевиков, с царями, разгромила Карла XII с его победоносной армией, Наполеона с его всеевропейской армией, свела на нет могущество Оттоманской империи, терзавшей юго восток Европы. Об этом можно рассказывать очень много.
В Отечественную же войну большевизм сделал все для усложнения борьбы с врагом, величайшего утяжеления кровавой натуги народа – и только. Победил народ. Только он, а все прочие лишь приумножали кровавую дань народа и возводили в заслугу свое раз рушительство народной жизни.
Чрезвычайно яркое представление об этом дает публикация в «Известиях» (№ 148, 22 июня 1991 г.).
«…Сержант Капустин погиб в первый день (войны – Ю. В.)  под Граево. Захлебываясь кровью, зная, что умирает, – у него были прострелены легкие – Володя пытался оправдаться, что не смог сделать больше того, что сделал. Его последние слова: „Не мы проиграли, не рядовые…“»
Не мы, рядовые, проиграли тот бой на границе…
В словах этого сержанта – ответ на главный вопрос, кем оказались для народа партия и ее руководство.
Уступая родную землю, солдаты говорили нам, в наше будущее, через десятилетия и века: «Не мы проиграли, не рядовые…»
Положив рядом с сержантом Капустиным еще три десятка миллионов трупов, Сталин повернул вспять ход войны. Враг просто захлебнулся кровью, но не своей, а нашей, которая рекой лилась из завалов трупов. На этом выросло и взматерело полководческое искусство Чижикова. А партия только послушно выполняла все его указания. Казнить – казним, высылать – вышлем, умирать – умрут… Вождь знает.
Светлана Аллилуева в книге «Двадцать писем к другу» пишет об отце:
«…он любил Россию, он полюбил Сибирь, с ее суровыми красотами и молчаливыми грубыми людьми… Он вспомнил Грузию, лишь когда постарел…
Отец полюбил Россию очень сильно и глубоко, на всю жизнь. Я не знаю ни одного грузина, который настолько бы забыл свои национальные черты и настолько сильно полюбил бы все русское…»
И продолжает рассказ об отце – неистовом истребителе людей (в первую очередь русских) и упорном строителе партийной России:
«Рядом с ним было трудно, затрачивалось огромное количество нервной энергии».
Бросаются в глаза и строки:
«Он не боялся народа – никогда… Он был предельно ожесточен против всего мира. Он всюду видел врагов. Это было уже патологией… от опустошения, от одиночества».
Одиночество. Как бы ни был велик или громаден властью человек, а жить в заточении только своих мыслей, только своей души, только своего быта не в состоянии. Жизнь, сосредоточенная только на себя, разрушает. Угрюмое одиночество вождя даже ему, поставившему на колени великий народ, не под силу. Недаром он так уговаривал главного маршала авиации Голованова построить дачу рядом. Уместны слова Маяковского:

Душа не хочет немая идти,
а сказать кому?

«Отец, по видимому, с возрастом стал томиться одиночеством, – не без сочувствия пишет Светлана Иосифовна. – Он был уже так изолирован от всех, так вознесен, что вокруг него образовался вакуум – не с кем было молвить слово…»
С расстояния лет нам это напоминает одиночество людоеда. Пожрал всё и всех окрест себя и томится отсутствием дружбы и участия.
И что значит «сталинисты»?
Это не политика сталинистов, а политика государства, ибо им управляли и управляют сталинисты, других у государственного руля нет.
Страх ответственности, боязнь утраты власти и материальных льгот обратят слова последователей Сталина в ядовитые и лживые. Свои преступления перед народом они обернут в добродетель и заслугу. Еще бы, это им обязан народ, это они, мудрые провидцы и бессребреники, спасли его.
С утра каждое слово клеймом в душу – никто не отвертится. Попробуй не услышать и не прочесть. Этот конвейер лжи книгами, картинками, наукой, учением разжижает волю, сознание.
В этом государстве уже трудно, почти невозможно отделить несталинистов от сталинистов. Есть партийные бюрократы, определяющие жизнь каждого, и есть подневольные партийной машины, наученные выражать волю и чувства по команде, – это весь народ.
27 млн. человек не окончательная цифра потерь в войне. Ведь при Сталине ее официально определяли в 7,5 млн., хотя отлично знали настоящую цифру. Слов нет, попривыкли ни во что не ставить людей, наловчились прописывать по заказу любые цифры, извращать любые факты. Ведь даже результаты переписи населения накануне войны с Гитлером были произвольно искажены Сталиным. Надлежало спрятать чудовищную убыль народа из за непрерывных массовых убийств и надрывного существования. Ну, а тех, кто проводил перепись или отвечал за нее, – на плаху или в лагеря. Следует правильно понимать железную логику истории!
Разумеется, во всем этом присутствовал страх обнажить подноготную: вот, доуправлялись – 30, а то и 40 млн. грохнули к стопам врага. И то правда, ведь Германия на всех фронтах потеряла около 6 млн. А мы?! Ну да, естественно: мы ведь страна мирная…
Когда Хрущев распорядился сообщить новую цифру потерь, прежде тщательно скрытую, замурованную, как урна в Кремлевской стене, – 20 млн. человек, – упорно бытовало вот это самое мнение: данная цифра тоже основательно пригорблена. Убоялись народа и решили ограничиться 20 млн. Отныне – 20!
Аж земля покачнулась! Не стон, а набат пошел по России. Смотрели друг другу в глаза и произносили эту цифру: и ужас, скорбь! В немом крике содрогнулась земля. Еще раз страна прильнула к убитым, простилась, теперь уже навеки…
Словом, по государственному отнеслись к новой цифре потерь. Кого утешит «объективистская» правда? Щадить, щадить народные чувства…
И потом, как без учета международного момента? Не радовать же бывших врагов, а заодно и новых – атлантических, всех ненавистников первого в мире государства социализма.
Да, намертво застопорили тогда на 20 млн.
И то верно: воевали не числом, а умением. Каждую победу заваливали трупами, по сталински вели счет жизням. Опустела Россия после войны. Многие годы непривычно малолюдели города и деревни.
Никто никогда не говорит правду в советской России. Сколько существует эта самая ленинская власть, столько и под обманом народ. Да и то долго взвешивают, тужатся, а стоит ли в том или ином случае сказать полуправду или… подождать, вообще смолчать. Сколько уже обходилось, к чему народ попусту баламутить…
Спокон веку факты и сведения обрезаны, передернуты, поднапи таны ложью, ибо только Непогрешимый и его последователи могли и могут знать правду, а для всех прочих газета «Правда» – памятник выдающейся лживости и подлогов. За то и оттиснуто рядом с названием столько орденов.
После смерти Главного Октябрьского Вождя Сталин мог с полным основанием сказать: «Ныне Ленин принадлежит истории, а народ – мне».
За Сталиным это мог повторять и каждый последующий генсек, ибо власть от Ленина сработана так, что народ не имеет к ней никакого касательства.
Но все это еще впереди, в нераспечатанных листах истории, а тогда первый из сонма генеральных секретарей ЦК РКП(б) – ЦК КПСС, еще вовсе не алмазный и не богоподобный, возьмется упорно продвигать на ключевые посты в аппарате ЦК, губкомах и армии лично ему преданных работников. Разумеется, тут не без демагогии о революции, интересах народа и подлинных ленинцах.
Посев даст ошеломляющие всходы. В считанные годы Сталин вознесется в «гениальные вожди» народа и всего трудового человечества. Жестокий убийца и гонитель свободы станет кумиром и божеством, потеснит в сознании образы Христа и родителей. Но сначала Сталин перешагнет через Троцкого вместе с Каменевым, Зиновьевым и всеми остальными (не позабыв о смертельной операции для товарища Фрунзе), после – через Бухарина и Рыкова, попутно примется и за всех остальных: никто не должен быть одного роста с вождем и вообще маячить по соседству. Вне гениального вождя все не может не выглядеть ненастоящим, незаурядным, а люди должны представать недоумками – так, головешки, которые вождь палил для освещения пути. «Женевскую» чудо машину и впрягли в почтенную работу: ей, стерве, без разницы. Стремительно «возвышался» интеллект вождя, и серел, тускнел народ. Россия погружалась в трясину убийств, насилий, доносов, культурного вырождения и всяческих извращений. Захлебываясь кровью," она благодарно складывала гимны палачу и мучителю. Марксизм обнажал свой «человеколюбивый» смысл. Что с ним поделать, если он – вековая мечта человечества…
Из беседы писателя Александра Бека с личным секретарем Ленина Л. А. Фотиевой 25 марта 1967 г.:
– …Вы должны понять: Сталин был для нас авторитет: Мы Сталина любили. Это большой человек. Он же не раз говорил: я только ученик Ленина. Он был генеральный секретарь. Кто же мог помочь, если не он. И шли к нему. А мы: гений, гений. Двадцатый съезд был для нас душевной катастрофой (на XX съезде КПСС впервые заговорили о культе личности Сталина и его преступлениях. – Ю. В.).  И теперь в сердце у меня борются два чувства: возмущение им и любовь к нему. Но сейчас (в 1967 г. – А.  Б.) опять изменяется отношение к Сталину. Изменяется к лучшему. В этом году выйдет новое издание моей книги, дополненное («Из жизни В. И. Ленина». – Ю. В.).  Вообще, самое полное издание было в 1964 году. Вы его достаньте. А теперь я по сравнению с тем изданием по другому пишу о Сталине. Редакция от меня потребовала других слов. Это и вы должны иметь в виду, если будете писать о Сталине (с устранением Хрущева от власти в октябре 1964 г. началась реабилитация сталинизма; Брежнев и КПСС наново ставили страну на колени, с которых она попыталась было подняться. – Ю. В.)… 
Фотиева Лидия Александровна родилась в семье служащего в 1881 г., коммунистка с 1904 г. – тогда же в Женеве стала помогать Ленину вести переписку. После арестовывалась в России, что никак не помешало «товарищу Фотиевой» закончить Московскую консерваторию. В 1918–1924 гг. – личный секретарь Ленина, особо доверенная. Затем служила в различных советских учреждениях.
Столько была с Лениным – и с такой легкостью предала! Поистине люди клеймены предательством!
Фотиева отошла в мир иной весной 1975 г., осилив почти 94 года жизни (именно «осилив» – на какое же время выпали эти годы!). Опытная, осторожная партийно канцелярская служка. Вместо души – партийный билет, вместо своего мнения – указания партии, ее сиюминутная «линия». Бессердечные люди догматики, превращающие мир вокруг в суховей и засуху.
Стасова, Фотиева, Володичева, Землячка…
Сталин никого не предавал, если говорить об убеждениях. Он усвоил самое важное из марксизма и ленинизма – насилие как основное средство созидания революции. И распространил это насилие на жизнь государства вообще.
Но это не являлось порождением его порочной натуры. Все и прежде было насилием. Он, Сталин, лишь усвоил, принял его в обращение. Именно принцип насилия явился смыслом действия партии (и теории и практики) – конечным продуктом переработки, критического усвоения и освоения опыта предшествующих революций и вообще соответствующих направлений мировой культуры. Большевизм принял от Ленина культ насилия, возвел его в божество. А все прочее, что присутствовало в большевистской (коммунистической) партии, – только грызня между волчищами разной величины, то бишь разной свирепости и ненасытности.
«Сталин – это Ленин сегодня» – этот лозунг красовался едва ли не в любом присутственном месте в последнее десятилетие жизни Иосифа Виссарионовича. И ничего самозваного в том не было.
Да, Сталин – невежда рядом с Лениным. Но в одном ему не откажешь: он точно уловил, что дух ленинизма – диктатура (уж какого там класса – партийной верхушки; диктатура над классом и прежде всего – здравым смыслом)! И положил в основу любых своих действий террор.
Не терпя людей более высокого умственного и культурного склада, Сталин снизил уровень знаний и культуры не только своего непосредственного окружения, но и всей страны.
30 лет тиран гнул народ до степени своего восприятия мира – и тогда речь его и дела стали мниться едва ли не откровением.
А тогда, в 1920 м, Сталину оставалось два года до самоназначения в генеральные секретари ЦК РКП(б) (кстати, пост, которого не вводил и не занимал даже партийный первосвященник Ленин) и пять лет – до величия вознесением Царицына в Сталинград. Уже штормовой ветер оголтелого террора бодрил Россию, хотя сам террор и не затихал с 1918 г. Ведь революция и связанные с ней преобразования – это прежде всего массовое избиение людей, и далеко не только так называемых классово чуждых. Вместе с классово чуждыми уничтожаются все, кто не подходит для хомута или, что еще опаснее, преступлений, мешает другим, сознательно или несознательно, множить холопов и доносчиков. Ибо народ уже давно не делится на москвичей, волжан, вятичей, а только на доносчиков (разумеется, по убеждению) и жертв, но те и другие – подневольные партийной машины.

Плюнем в лицо
той белой слякоти,
сюсюкающей
о зверствах Чека!

Конечно же, это был поэт, силища!