Подобное, как известно, тянется к подобному. Илью Ефимовича всю жизнь тянуло к «чугуевцам». Эту его слабость подметил в свое время наблюдательный В.В. Розанов:
«Портрет Репина – Короленко (в “Н[овом] вр[емени]”).
Это – еврей.
То, что у живого Короленко не кидалось в глаза, изумительный гений художника вывел к свету.

Илья Репин. Портрет А.Г. Короленко. 1912 г. Третьяковская галерея.
Он наклонен. Слушает. Вглядывается. Нет, не это; есть что-то неуловимое, почему, взглянув, мы говорим, что, конечно, из тысяч хохлов и миллиона русских мы не видали никогда “Короленко”, и из 10-100 евреев пожилого возраста, солидных и либеральных, конечно, 1 непременно “Короленко”.
Он говорит, что отец у него был русский чиновник, а мать “полька”. Конечно, он не договорил или недоузнал, что она – польская еврейка.

Эвелина Иосифовна Короленко (1833-1903), урожденная Скуревич.
Сын же – в мать. И К[ороленко] просто – еврей.
“Честный еврей передового направления”. Так вот откуда “кристально чистая душа” (пресса) и страшная связь с Горнфельдом» [1].

Аркадий Георгиевич Горнфельд (1867–1941) – сотрудник журнала В.Г. Короленко «Русское богатство» с 1904-го и до закрытия в 1918-м.
Но еще раньше, обучаясь в Академии художеств, Илья Репин потянулся к Мордехаю Антокольскому. «Нас все больше тянуло друг к другу», – писал Илья Ефимович. Закончилось это переездом Репина в комнату Антокольского «для совместной жизни» [2]. При этом важно даже не то, что Репин этого захотел, а то, что Антокольский согласился. Принял за своего…
«Я едва понимал его ломаный язык, – писал позднее племяннице скульптора Репин, – и едва мог сдерживать улыбку от коверкаемых им слов. […] …Я спросил о нем у товарищей – кто этот иностранец?
Они переглянулись с улыбкой.
– Иностранец? Это еврей из Вильны. […]
– И неужели некрещеный еврей? – удивился я.
– Перекрестится, конечно. Ведь их и вера даже не позволяет заниматься скульптурой, неужели же ему бросать искусство. […]
– А как вы смотрите на религиозное отношение евреев к пластическим искусствам? – спросил я однажды его.
– Я надеюсь, что это нисколько не помешает мне заниматься моим искусством, и даже служить я могу им для блага моего народа. – Он принял гордую осанку и с большою решительностью во взгляде продолжал: – Я еврей и останусь им навсегда.

Илья Репин. Карандашный портрет Марка Антокольского. 1866 г.
– Как же это, вы только что рассказывали, как работали над Распятием Христа. Разве это вяжется с еврейством? – заметил я.
– Как все христиане, вы забываете происхождение вашего Христа: наполовину Его учение содержится в нашем талмуде. Должен признаться, что я боготворю Его не меньше вашего. Ведь Он же был еврей. И может ли быть что-нибудь выше Его любви к человечеству. – Его энергичные глаза блеснули слезами. – У меня намечен целый ряд сюжетов из Его жизни, – сказал он несколько таинственно. – У меня это будет чередоваться с сюжетами из еврейской жизни. Теперь я изучаю историю евреев в Испании, времена инквизиции и преследование евреев» [3].

Горельеф Марка Антокольского «Еврей-портной», за который в 1864 г. ему была присуждена серебряная медаль Академии Второй степени.
Приведенный нами отрывок весьма содержателен. Вопреки многочисленным утверждениям, в Петербурге в Императорской Академии художеств, во главе которой стояла Сестра Царя, совершенно спокойно учится с трудом говорящий по-русски не просто еврей, а еврей, вполне открыто, даже с некоторым вызовом окружающим, исповедующий талмудический иудаизм. Он не только отказывается принимать христианство (опять-таки вопреки «авторитетным» заявлениям знатоков вопроса, что, только крестившись, и можно было учиться в русской столице), но и собирается пропагандировать в скульптуре историю еврейства и его повсеместного угнетения. И делать он будет это вполне открыто. Более того, под Высочайшим покровительством. Достаточно вспомнить, что именно на стипендию Его Величества Антокольский завершил свое образование в Берлинской академии. Мало того, он планирует лепить и Христа, и русских Царей, и Великих Князей, в том числе и святых…

Горельеф Марка Антокольского из слоновой кости и дерева «Еврей-скупой», за который в 1866 г. ему была присуждена серебряная медаль Академии Первой степени
Остается прибавить, что в столицу Империи Антокольский прибыл с рекомендательным письмом Виленского генерал-губернатора В.И. Назимова и его супруги, урожденной баронессы Раден, к сестре Государя Великой Княгине Марии Николаевне. Благодаря этой протекции выпускника талмудического хедера приняли в Академию художеств без экзаменов. Прямо как представителя союзной республики в СССР.
Первым плодом изучения М. Антокольским истории евреев в Испании, о чем он говорил Репину, стал горельеф «Нападение инквизиции на евреев во время тайного празднования ими пасхи». Он был вылеплен скульптором сначала в воске (1868), затем в глине (1869), позднее отлит в гипсе и металле. Выставленная в залах Академии художеств в декабре 1868 г., эта работа была удостоена третьей премии и денежного вознаграждения.
Стасов, называя горельеф «великолепным, гениальным», неоднократно подталкивал Антокольского вернуться к этой работе. «Из всего созданного Антокольским в продолжение всей его жизни, – подчеркивал Стасов, – не было у него никогда задачи более великой, сильной и обширной – здесь шла речь об угнетении, о несчастной участи целого затоптанного и мучимого племени» [4].

Марк Антокольский «Нападение испанской инквизиции на евреев во время тайного празднования ими Пасхи»
Следует подчеркнуть, что гонение инквизиции на евреев был сквозным сюжетом почти всех иудеев, учившихся в Академии художеств.
Среди тех, кто оказывал Антокольскому особую поддержку, первое место, безусловно, занимали В.В. Стасов, перед которым, по словам близко знавших их людей, скульптор благоговел «как перед отцом духовным», а также супруга композитора А.Н. Серова Валентина Семеновна (так же как и ее муж, происходившая из выкрестов).
«Антокольского нельзя ставить на одну доску с прочими нашими художниками… – поучал Стасов послушное Панургово стадо русской интеллигенции. – Надо помнить, что он – еврей, и значит, раньше, чем достигнуть чего-нибудь, должен был столько намучиться и настрадаться, сколько не приходится намучиться и настрадаться у нас художнику никакого другого племени… Постыдные предрассудки, недоверие, антипатия, насмешки – вот среди какой обстановки надо было начинать Антокольскому в шестидесятых годах. Да еще начинать первым из всех евреев» [5].
Вскоре Антокольский понял (или это ему подсказали?), что на еврейском коньке (характерны в этом смысле сюжеты ранних его работ: «Натан Мудрый», «Моисей», «Шейлок», «Самсон», «Дебора», «Иеремия», «Спиноза») далеко не уедешь, и скульптор совершает резкий поворот.

Марк Антокольский «Натан Мудрый»
Одной и первых его работ, обозначивших новый этап творчества, была статуя «Иван Грозный». Потом последовали: «Петр I», «Ярослав Мудрый», «Дмитрий Донской», «Иоанн Третий». Некоторые из них предназначались для установки в городе [6].
Затем... бюсты Императорской Семьи. Традиция не была нарушена и в последнее Царствование.
При этом Антокольский ни на минуту не забывал о своем происхождении. Чего стоят одни его настойчивые обращения к И.С. Тургеневу (воспользовавшись единственным посещением писателя мастерской и печатными похвалами «Ивану Грозному») о выступлении того в печати в пользу угнетаемых-де и гонимых евреев! К чести не в меру либерального Ивана Сергеевича следует сказать, что от такой сомнительной славы он стоически, в течение всей долговременной осады его прилипчивым скульптором, решительно отказывался [7].
Итак, в начале 1870 г. Антокольский предложил для конкурсной работы на золотую медаль тему: Иоанн Грозный.
Скульптор специально ездил в Москву. С 10 ноября и вплоть до 1 января 1871 г. он работал в Оружейной Палате Московского Кремля. Особенно тщательно срисовывал детали подлинного Царского Трона Иоанна Васильевича. В гардеробной Большого театра ему выдали во временное пользование «костюм Царя». Полностью он завершил работу 9 февраля 1871 г. [8]

Трон Царя Ивана Грозного. («Костяной стул» / «кресло»). Оружейная Палата Московского Кремля.
Вице-президент Академии художеств кн. Г.Г. Гагарин посетил мастерскую. Статуя ему понравилась. Тем временем Антокольский обратился к своей Покровительнице – Вел. Княгине Марии Николаевне, сестре Императора Александра II, в то время являвшейся президентом Академии художеств. О том, что Великую Княгиню привлекало не одно лишь мастерство подопечного, свидетельствует заказ Ею эскиза известной работы Антокольского «Нападение Инквизиции на евреев». Наряду с этой работой Августейшей покровительнице нравились и его другие работы: «Спор о талмуде», «Поцелуй Иуды Искариота». Именно Вел. Кн. Мария Николаевна уговорила своего Царственного Брата посетить мастерскую М. Антокольского.

Марк Антокольский «Спор о талмуде». Открытка 1902 г.
Репин, рассказам которого вообще-то особо доверять не приходится, писал про то, как Государь Александр Николаевич однажды «посетил мастерскую Антокольского, где был “Иван Грозный”. Пришел, взглянул на минуту, спросил:
– Какого вероисповедания?
– Еврей.
– Откуда?
– Из Вильны, Ваше Величество.
– По месту и кличка [9].
И вышел из комнаты. Больше ни звука» [10].
Как говорили, статуя произвела большое впечатление на Государя. Он решил приобрести ее для Эрмитажа. Через четыре дня Совет Академии художеств присудил за «Ивана Грозного» Антокольскому высшую награду: звание академика. В возрасте неполных 28 лет… Сделано это было в обход всех установленных правил: обычно это звание присваивалось после четырех серебряных и двух золотых медалей, а также после шестилетнего заграничного пенсионерства [11].
В марте 1871 г. статуя была выставлена на всеобщее обозрение в зале Академии художеств; в следующем году – на I Передвижной выставке в Москве. В 1872 г. по Высочайшему заказу статуя была отлита в бронзе для Музея Императора Александра III; в 1875 г. для Третьяковской галереи был создан мраморный вариант. После Международной выставки в Лондоне в 1872 г. гипсовый слепок с нее был заказан для Кенсингтонского музея [12].

И все-таки мнения о статуе были противоречивы.
«По силе замысла, – отметил И.С. Тургенев, посетивший мастерскую скульптора, – по мастерству и красоте исполнения, по глубокому проникновению в историческое значение и самую душу лица, избранного художником, – статуя эта решительно превосходит все, что являлось у нас до сих пор в этом роде» [13].
Некоторые указывали на несомненное подражание Антокольского работе французского скульптора Ж.-А. Гудона «Вольтер».
А вот с каким настроением И.Е. Репин осматривал эту последнюю скульптуру еще на подходах к своему знаменитому полотну: «Этот мерзавец Иван IV сидит неподвижно, придавленный призраками своих кровавых жертв…» [14]
Но каково в действительности было содержание скульптуры?
Для того, чтобы понять это, лучше всего прислушаться к словам самого Антокольского, благо что они сохранились: «Я давно задумал создать “Ивана Грозного”. Образ его сразу врезался в мое воображение. […] В нем дух могучий, сила больного человека, сила, перед которой вся русская земля трепетала. Он был грозный, от одного движения его пальца падали тысячи голов. […] День он проводил, смотря на пытки и казни, а по ночам, когда усталая душа и тело требовали покоя, когда все кругом спало, у него пробуждалась совесть, сознание и воображение; они терзали его, и эти терзания были страшнее пытки. […] Тени убитых им подступают; они наполняют весь покой – ему страшно, душно, он хватается за псалтырь, падает ниц, бьет себя в грудь, кается и падает в изнеможении. […] Назавтра он весь разбит, нервно потрясен, раздражителен. […] Он старается найти себе оправдание и находит его в поступках людей, его окружающих. Подозрения превращаются в обвинения, и сегодняшний день становится похожим на вчерашний. […] Он мучил и сам страдал. Таков “Иван Грозный”» [15].
Так что Репин знал, что говорил…
Кстати говоря, по свидетельству современного еврейского исследователя, «взаимовлияние Антокольского и Репина, без сомнения, было очень значительным. Репин стал интересоваться еврейством, что в связи с его “туманным” происхождением представляется весьма симптоматичным» [16].
Репин даже выговаривал своему учителю В.В. Стасову, когда тот посмел непочтительно отозваться о творчестве М. Антокольского: «Мне кажется, напрасно писали Вы Антоколию такое убийственное для него мнение [о его скульптуре “Спиноза”. – С.Ф.]. И Вы даже ошибаетесь, думая, что он изменил будто бы прежним своим наклонностям к драме активной, но всегда был таким, его всегда глубже всего поражало в жизни человечества это трагическое положение лучших и высочайших субъектов: за свои великие откровения мiру они гибли, не понятые невежественной грубой животной силой большинства. […] Приходилось волей-неволей прощать во имя любви к человечеству, во имя светлой веры в лучшее будущее – и гибнуть. Эту же черту я вижу и в еврее, оставшемся неподвижным при приближении инквизиции…» [17] Из этих строк совершенно ясна полная солидарность Репина с еврейским мифом, созданным «вечно гонимыми» для внешнего употребления.

Марк Антокольский «Спиноза». 1882 г. Мрамор.
Очень характерна также вот эта позднейшая (1893 г.) гневная отповедь И.Е. Репина А.С. Суворину, которому художник был весьма обязан поддержкой, но с которым все же он не был так близок, как с В.В. Стасовым. В своей обычной крайне развязной манере живописец писал: «Как Вы могли допустить в Вашей газете такой бред сумасшедшего, как статья “Жителя” против Антокольского?! […] Эта взбесившаяся шавка, выпачканная вся в собственной гадкой пене, бросается на колоссальную статую Ермака и на бронзовые изваяния Христа, в поту, во прахе прыгает эта куцая гадина на вековечные изваяния, в кровь разбивает себе бешеную пасть и корчится от злости; визжит от безсилия укусить несокрушимое, вечное…» [18]

Примечания
[1] Розанов В.В. Сахарна. М. 1998. С. 71.
[2] Репин И.Е. Избранные письма в двух томах. Т. 1. С. 305.
[3] Там же. С. 304-305.
[4] Кузнецова Э.В. М.М. Антокольский. Жизнь и творчество. М. 1969. С. 47.
[5] Кандель Ф. Книга времен и событий. Т. 2. С. 640.
[6] Кузнецова Э.В. М.М. Антокольский. Жизнь и творчество. С. 172.
[7] Дудаков С. Этюды любви и ненависти. С. 88-104.
[8] Кузнецова Э.В. М.М. Антокольский. Жизнь и творчество. С. 63.
[9] Антоколь – предместье Вильны. – С.Ф.
[10] Чуковский К.И. Дневник 1901-1969. Т. 1. С. 46.
[11] Кузнецова Э.В. М.М. Антокольский. Жизнь и творчество. С. 69-70.
[12] Там же. С. 70.
[13] Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем. Письма. Т. XIV. М.-Л. 1968. С. 246.
[14] Репин И.Е. Избранные письма в двух томах. Т. 1. С. 264.
[15] Кузнецова Э.В. М.М. Антокольский. Жизнь и творчество. С. 58, 60.
[16] Дудаков С. Этюды любви и ненависти. С. 82.
[17] Репин И.Е. Избранные письма в двух томах. Т. 1. С. 264.
[18] Репин И.Е. Письма к писателям и литературным деятелям 1880-1929. М. 1950. С. 97-98.

Но тема Христа, о которой Антокольский заявил в самом начале своего поприща, не задалась. Во всяком случае, ни о какой программе не могло быть и речи. Так… несколько работ, в основном резко отрицательно принятых публикой.
Даже И.Н. Крамской в письме И.Е. Репину не удержался от замечания по поводу «Христа перед судом народа» (1874). «Сразу видно, – писал он, – что статуя эта, несомненно, принадлежит жиду, прибавив при этом, что готов даже с этим и согласиться, если ему представят доказательства, что такой нос может принадлежать человеку высоконравственному» [19].

Портрет М.М. Антокольского кисти И.Н. Крамского. 1871 г. Национальный художественный музей Республики Беларусь
Возглавлявшая в то время Императорскую Академию художеств Великая Княгиня Мария Николаевна заказала Своему протеже Распятие, надеясь при этом, что Ей все же удастся обратить скульптора в христианскую веру. Увы, всё было напрасно: Мордехай ваял Христа с ярко выраженными еврейскими чертами, получал щедрую плату (еще И.Н. Крамской особо отмечал его «племенную особенность» – любовь к деньгам [20]), но креститься – ни-ни. Более того, он в частных письмах позволял себе иронизировать над высокопоставленными миссионерками, вышучивая их вполне наивный вопрос: «Ах, скажите, неужели вы до сих пор еврей?» [21]
Сохранилось свидетельство о том, с какими кощунственными чувствами Антокольский ваял Господа: «…Уже несколько недель работаю “Христа”, или, как я называю, “Великого Исайю”. Мне кажется, что одно название может доказать, что я совершенно желаю отказаться от первого моего “мистического” Христа. Я хочу изваять Его как реформатора, который восстал против фарисеев и саддукеев из-за аристократической несправедливости. Он встал за народ, за братство и за свободу, за тот слепой народ, который с таким бешенством и незнанием кричал: “Распни, распни Его!!” …Он стоит перед судом того народа, за которого Он пал жертвою. Я выбрал этот момент, во-первых, потому, что здесь и связался узел драмы. Его душевное движение в эту минуту является необыкновенно грандиозным. Действительно, только в эту минуту Он мог сказать (и только Он): “Я им прощаю, потому что они не ведают, что творят”. Во-вторых, под судом народа я подразумеваю и теперешний суд. Я убежден, что если бы Христос или Мудрый Исайя воскрес теперь и увидел бы, до чего эксплуатировали Его, до чего доведены Его идеи отцами инквизиции и другими, то, наверное, Он восстал бы против христианства так же, как восстал против фарисеев, и еще десять раз бы дал Себя распять за правду» [22].
Дерзнуть прикоснуться ко Христу подталкивала Антокольского не только поддержка Великой Княгини и передовой русской интеллигенции, но и обстановка в черте оседлости, из которой он вышел. «В Западном крае, – сообщали русские газеты конца XIX в., – ощущается большой недостаток в православных иконописцах, и потому евреи не только пишут иконы для продажи, но даже занимаются реставрацией иконостасов в церквах» [23]. Так что какие уж там скульптуры…
Однако, когда 1893 г. М. Антокольский выставил свои работы в Петербурге, русская общественность не выдержала, решительно разоблачив в печати этот еврейский маскарад под лжерусскими и псевдохристианскими личинами. Особенно досталось скульптору за извращенный образ Господа, какой только и мог родиться у талмудиста. (Именно по этому поводу и негодовал И.Е. Репин в приведенном нами уже письме А.С. Суворину.)

Марк Антокольский «Христос перед судом народа».
Разоблаченный ваятель понял, что оставаться далее в России ему нет никакого смысла. На прощание он всё же решил напомнить всем этим критикам, кто он такой, опубликовав на страницах либеральной прессы прощальное письмо: «Многие годы уже люди известного лагеря издеваются над моими работами, глумятся надо мною, над моим племенем, клевещут и обвиняют меня при всяком удобном и неудобном случае в разных небылицах: “нахал”, “трус”, “пролаза”, “гордец”, “рекламист”, получаю награды благодаря жидовским банкирам и т.д., и т.д. И при этом не замечают, что, обвиняя меня, обвиняют шесть академий разных стран, членом которых я имею честь состоять…» [24]
Антокольский уехал за границу, где и скончался, оставив не завершенным роман «Бен-Иегуда – хроника из еврейской жизни», над которым работал в последние годы жизни.
Похоронили Антокольского в Петербурге. При выносе тела скульптора из большой питерской синагоги 6 июля 1902 г. Илья Ефимович был в первых рядах. Так это и запечатлено на дошедших до нас фотографиях.

Антокольский умер, но дело его было продолжено.
В 1870–1880 гг. в Академии художеств учился уроженец Витебской губернии Исаак Львович Аскназий (1856–1902), происходивший из хасидской семьи. Он также демонстративно подчеркивал свою приверженность талмудизму, подав прошение отдыхать не в воскресенье, как все, а в субботу и другие еврейские праздники. И, представьте, разрешили. Писал он почти исключительно на еврейские темы: «Авраам изгоняет Агарь и Исмаила», «Моисей в пустыне», «Екклесиаст», «Смерть Иуды Галеви», «Еврейская свадьба», «Канун субботы». Получил он и стипендию для четырехлетнего обучения за границей; был в Германии, Австрии, Италии, а в 1885 г. его избрали академиком. Наиболее известным произведением Аскназия стало полотно «Потопление евреев в Полоцке при Иоанне Грозном в 1563 году» [25]. Да, Полоцк они помнят. Крепко помнят… Символично, что в дореволюционной «Еврейской энциклопедии» статьи о Грозном Царе и святителе Иоанне Златоусте, написанные огненным языком ненависти, соседствуют, что является своего рода напоминанием читателям, что борьба с этими люто ненавидимыми талмудическим жидовством личностями еще не завершена…

Василий Савинский Портрет Исаака Лейбовича Аскназия 1885 г. Научно-исследовательский музей Российской Академии художеств.
С 1878 по 1886 гг. в стенах Академии художеств пребывал будущий скульптор Элиас (Илья) Гинцбург (1859–1939). В 1871 г. его из черты оседлости в Петербург вывез Антокольский, которому он помогал в работе над скульптурой Царя Иоанна Грозного. Окончил он Академию с золотой медалью за скульптуру «Плач Иеремии». Далее на средства барона Г.О. Гинцбурга, неофициального главы евреев России, стажировался в течение года в Париже и Риме. (Его племянник Александр Сигизмундович Волковысский (1883–1961), также скульптор, член террористической эсеровской организации Б. Савинкова, жил на квартире своего дяди.)

Илья Гинцбург. Этюд И.Е. Репина для картины «Воскрешение дочери Иаира». 1871 г. Третьяковская галерея.
Преемственно покровительствовал «Элиасику» всё тот же В.В. Стасов, на могиле которого благодарный протеже установил впоследствии скульптуру (1910) [26]. Годом раньше он соорудил надгробие и на могиле другого своего благодетеля – Антокольского: в центре огромный магендавид, увенчанный менорой (семисвечником).

Первоначальный вид могилы М. Антокольского.
Памятник был столь характерен, что фотографию его поместил С.А. Нилус в известной последней своей книге [27], сожженной по личному приказу Керенского. Были у Элиасика и собственные заслуги перед революционным движением. Известно, например, что он предоставлял свою мастерскую для нелегальных собраний, которые проводила бунтарски настроенная дочь В.В. Стасова. Нелегальную литературу он прятал в гипсовых бюстах Толстого, Менделеева, Вл. Соловьева [28].

Памятник на могиле Марка Антокольского на Преображенской еврейском кладбище в Петербурге.
В 1880–1887 гг. в той же Академии проходил обучение выпускник хедера Моисей Львович (Мойше Лейбович) Маймон (1860–1924), получивший золотую медаль за дипломную работу «Смерть Иоанна Грозного». Известны последующие его работы: «Александр I у Серафима Саровского» (1904), «Иван Грозный» (1911).

М.Л. Маймон.
Эти полотна были данью обстоятельствам, о которых он сам писал в 1901 г.: «…Разве просвещенный интеллигент повесит у себя еврейского пахаря в ермолке, в талесе котон и развевающихся по ветру цицес […]? Ведь это, Боже сохрани, не только перед гостьми, но даже перед прислугою стыдно станет, если увидят на стене такой позор; ведь, избавь Боже, могут подумать, что он имеет какое-то отношение к этому пейсатому пахарю» [29].

Моисей Маймон «Митрополит совершает посвящение в схиму Иоанна Грозного перед смертью». 1888 г.
Однако знаменит Маймон был все же, прежде всего, своими работами еврейской тематики, повествующими о «героизме» еврейских солдат в русско-японской войне и, конечно же, о погромах. В 1893 г. Музей Императора Александра III чуть было не приобрел картину Маймона «Нападение инквизиции на марранов за пасхальной трапезой».

Моисей Маймон «Марраны» или «Тайный седер в Испании во времена инквизиции)» 1893 г.
Решение отменили из-за протеста профессоров Академии художеств, характеризовавших полотно как произведение антихристианское. Картина эта, персонажами которой были марраны (от староиспанского marrano – ‘свинья’) – иудеи, притворно принявшие в XIV-XV вв. христианство в Испании и Португалии, в 1904 г. перекочевала в США. Изготовленные с нее многочисленные гравюры были едва ли не в каждом еврейском доме [30]. Небезынтересная подробность: «…Натурой для главного образа картины, старика-маррана, послужил старый русский генерал, признавшийся Маймону по окончании работы, что и он еврей, крещеный в кантонистах» [31]. «Я потому сразу согласился вам помочь, – заявил генерал от артиллерии И.К. Арнольди, – что вы угадали во мне еврейскую душу, которую я ношу уже восьмой десяток, хотя вместе с крестом на шее» [32]. Поразительно, но именно за эту картину в 1893 г. художник получил звание академика.
В 1880–1884 гг. одновременно с Маймоном занятия в Академии художеств посещал уроженец Виленской губернии Мордехай Мане Цви (1859–1886) – физический уродец без искры таланта, но тоже впоследствии получивший известность как портретист [33].

Мордехай Мане Цви.
Все эти сведения мы приводим для того, чтобы стала понятной атмосфера в Академии художеств в годы учебы там Репина, а также степень справедливости причитаний об угнетении и притеснении в России представителей гонимого племени.

Примечания
[19] Крамской И.Н. Письма. Статьи. Т. I. М. 1965. С. 127.
[20] То же. Т. II. М. 1966. С. 389.
[21] М.М. Антокольский. Его жизнь, творения, письма и статьи. СПб.-М. 1905. С. 11.
[22] Там же. С. 70.
[23] Кандель Ф. Книга времен и событий. Т. 2. С. 650.
[24] Там же. С. 641.
[25] Краткая еврейская энциклопедия. Т. 1. Иерусалим. 1976. Стб. 230-231; Бейзер М. Евреи в Петербурге. Иерусалим. 1989. С. 102.
[26] Краткая еврейская энциклопедия. Т. 2. Иерусалим. 1982. Стб. 135.
[27] Нилус С.А. «Близ есть, при дверех». О том, чему не желают верить и что так близко. Сергиев Посад. 1917. С. 253.
[28] Рабинович Я.И. В поисках судьбы. Еврейский народ в круговороте истории. Кн. 1. М. 2001. С. 541.
[29] Там же. С. 543.
[30] Краткая еврейская энциклопедия. Т. 5. Иерусалим. 1990. Стб. 34.
[31] Кандель Ф. Книга времен и событий. Т. 2. С. 641-642.
[32] Бейзер М. Евреи в Петербурге. С. 25.
[33] Краткая еврейская энциклопедия. Т. 5. Иерусалим. 1990. Стб. 82.

https://sergey-v-fomin.livejournal.com/880739.html