ПРИОБРЕСТИ КНИГУ В НАШЕЙ ЛАВКЕ
https://vk.com/market-128219689?screen=group
Когда осатаневший от злобы, большевизм, с глазами налитыми кровью и с клубами пены на губах, как дикий зверь, впился в горло ослабевшей России и, рыча от радости, стал ломать и рушить ее вековое тело, вся сознательная часть русского народа и в частности вся интеллигенция не хотели верить в его устойчивость и думали, что он через несколько недель, много через несколько месяцев, загремит в тартарары, исчезнет, как дурной сон, провалится в тот темный и зловещий люк, из которого он вышел.
Все видели ужасную действительность государства, захваченного бандитами, но никто не хотел верить, что может долго существовать государство, управляемое бандитами.
Никто не решался думать всерьез, что в семье культурных государств, где все дышит воздухом закона и свободы, может жить этот безумный красный урод, питающийся кровью и развороченными мозгами, не знающий ни суда, ни закона, убивающий людей по капризу и оставляющий им жизнь по капризу.
Русская интеллигенция, разбросанная кучками по всей России, в своей малочисленности была безсильна остановить вооруженной рукой этого зверя, вышедшего из бездны и горевшего человеконенавистническим учением Карла Маркса, перековерканным на пугачевские лозунги «бей буржуев» и «грабь награбленное».
Но совесть запрещала интеллигенции, даже и слабой, принять безропотно совершившийся ужас, и потому она выбрала единственную форму протеста, какая ей оставалась — саботаж.
Отойти от убийц, не работать для убийц, не помогать убийцам. Если нет сил помещать им делать свое темное дело, то по крайности не мараться об ту кровь, которая с них течет!
Все знают, как дружно выполнили мы в первое время этот саботаж. Все опустело, все остановилось, перестали работать все безчисленные учреждения, без которых при всяком режиме не может жить страна, и там, где раньше кипела стройная и налаженная работа, только безтолково и злобно метались «товарищи», думавшие в первый момент, что можно обойтись и без образованных людей, посадив на их место и на их дело бывших дворников и прачек и поставив над ними за начальство разных тюремных Иванов Каинов — убийц, воров и карманников, первыми примкнувших к красной власти.
Однако жизнь показала, что так длиться не может. Дворники и прачки были безсильны выполнить желания своих красных хозяев, а каторжное их начальство, невежественное само, не могло им ничего указать.
Тогда коммунисты поняли, что без интеллигенции им не прожить, и, скрипя зубами от внутреннего безсилия, заставили интеллигенцию, приставив ей ноган к виску, вернуться на работу.
С другой стороны и интеллигенция не могла саботировать бесконечно.
В условиях советской действительности не служить значило не получать пайка, а не получать пайка для ограбленных людей значило обречь на голодную смерть себя и свои семьи.
Люди держались, сколько могли, люди голодали и холодали, люди перебивались надеждами на скорую победу белых, но белые фронты рушились один за другим, не поддержанные еще не раскусившим большевизм народом, и с ними таяли надежды на скорое освобождение.
И вот интеллигенция, тоже скрипя зубами от скрытого гнева, пошла, понурив голову, служить злейшим врагам своей родины и, выполняя под палкой дикие мечты красных вождей об устройстве «нового мира», сделала все, чтобы в тисках этого сумасшедшего бреда наладить, через коммунизм и несмотря на коммунизм, хоть какую-нибудь возможность разумной работы. Ей и никому другому Россия обязана тем, что не вымерла сразу. Об этом можно сказать только одно: если б случилась такая немыслимая нелепость, что интеллигенция искренно примкнула бы к красным и, зараженная их безумием, искренно стала бы осуществлять их фантазии, то на том месте, где теперь Россия, хотя и оборванная, хотя и помирающая с голоду, была бы давно дикая пустыня, где бродили бы одни волки.
Если б интеллигенция не вложила в красное безумие, вопреки ему, хотя единую тень здравого смысла, то России, конечно, давно бы пришел конец.
Итак, русской интеллигенции, под угрозой голода, расстрелов и при полной безвыходности положения, пришлось работать в ненавистных кандалах красной власти.
Значит ли это, однако, что она приняла красную власть и отреклась совершенно от надежды на торжество справедливости и свободы?
Конечно, нет! Интеллигенции пришлось сдаться временно, ей пришлось с горечью отказаться от надежд на скорое освобождение, но веры своей она не утратила и только затаила ее глубже в себе.
Каждый из нас думал: пускай так, пускай русская свобода и русская жизнь придавлены грязным и тяжелым сапогом разбойников, пускай Россией правит не своя русская власть, хорошая или плохая, но хищные шакалы Третьего Интернационала, пусть для них Россия только завоеванная страна, только захваченная крепость, куда бандиты всего мира слетелись готовить без помехи преступный налет на еще неограбленные страны.
Пусть все это так! Но мы верим, что русский народ проснется, что он некогда прогонит и накажет тех, кто из цветущей страны сделал развалину, кто измазал кровавой грязью славную историю великого государства, кто обратил мощную и гордую, державу в предмет брезгливого сожаления и в посмешище для всей вселенной.
Каждый из нас верил: есть Бог на небе, и будет день, когда должная и заслуженная кара тяжелым мечом опустился на головы преступников, погубивших Россию. Не может же страшное злодеяние, которому нет равного во всей истории человечества, остаться неотомщенным. День праведного возмездия придет, и ради этого сияющего дня стоить жить, терпеть и тянуть тусклую лямку серых и нудных дней под красным игом.
Эта глубокая, скрытая на дне души вера, и только она одна, давала всем честным и сознательным русским людям силы переносить то собачье и ничем не озаренное житье, то прозябание, то перебивание из кулька в рогожку, каким является жизнь каждого не потерявшего совесть гражданина некоммуниста в красной России…
Так длились годы.
Огромная, часть свободолюбивой интеллигенции русской, связав свою судьбу с отступающими освободительными белыми армиями, ушла от нас из России и унесла с собою вольную русскую мысль, горячую любовь к страждущей родине и непримиримую ненависть к ее поработителям — коммунистам.
Там, заграницей, в лишениях и трудах, она работает, чтобы парализовать идущую из Москвы красную отраву, раскрыть перед всем миром истинную цену большевиков и приблизить час русской свободы.
Но еще большая часть интеллигенции, связанная тысячью житейских затруднений, осталась в России, — и мы, эти оставшиеся, только и жили хранимой в нашей душевной глубине, далеко от красных глаз, тайной верой в конечное избавление России.
Этой верой, мы все, оставшаяся на местах интеллигенция в своем целом, живы и посейчас.
Но долгие годы Вавилонского плена духовного мало-помалу делают свое, и среди некоторых из нас приходится с печалью и горечью отметить сдвиг в худшую сторону.
Он не в том, чтобы честные и сознательные русские люди сделались коммунистами и вдруг уверовали в спасительный смысл красных опытов.
Этого, конечно, нет! Для этого слишком уж близко перед нашими глазами стоить вся наглая ложь и все бездарное убожество так называемого «коммунистического творчества жизни». Слишком в упор видна нам вся грязная и подлая подоплека красной власти.
Европе издали красные могут сколько угодно кричать о своем безкорыстном и идейном стремлении к «социалистическому раю», но вблизи нам виден до жути ясно истинный смысл красного режима: под видом «рабоче-крестьянского» правления заставить народ работать, как чернокожих рабов, чтобы кормить коммунистических бездельников и давать им возможность жить в чужих захваченных особняках, осыпать своих жен и любовниц краденым золотом, одевать их в краденые шелка, раскатывать в краденых автомобилях, пускать пыль в глаза на заграничных курортах безумными тратами и, прикарманивая краденые драгоценности, сорванные с чужих ушей и с церковных икон, спекулировать на них в России да копить крупные вклады в иноземных банках на всякий пожарный случай.
Все это слишком хорошо видно всякому в России и слишком беззастенчиво лезет в глаза, чтоб этого можно было не видеть.
Поэтому и сдвиг среди части русской интеллигенции произошел не в сторону оправдания или внутреннего приятия коммунизма, но совсем в другом направлении.
Здесь я не имею в виду тех сравнительно немногочисленных русских интеллигентов, которые, наступив на крест и на совесть, вполне присоединились к коммунистам, продались им вплотную и без остатка, грабят народ с ними вместе, дуванят краденое добро, пируют на красном пиру и, устроившись так, как им никогда не снилось раньше, совершенно в открытую связали свою судьбу с судьбой коммунистов и от всей души желают красному режиму держаться, как можно дольше.
То, о чем я хочу говорить, не есть самопродажа, а воистину сдвиг, который произошел среди части интеллигенции, по-прежнему в основе отрицающей большевизм.
Вот что с ними случилось.
Долгие годы честные люди жили и живут бок о бок с бандитами. Придавленные террором и безвыходностью, они вынуждены, скрывая свои чувства, служить у бандитов, говорить с ними, обращаться к ним с неизбежными просьбами, встречаться с ними, иметь с ними дела, жать их политые кровью руки, обитать с ними под одной кровлей, — словом, соприкасаться с ними на каждом шагу.
И вот у многих людей мало-помалу начинают к бандитам протягиваться какие-то бытовые примирительные нити, — не признания, не приятия, не прощения, но просто личной привычки.
Так раб привыкает к цепям, которые носит. Так домашняя кошка в доме кошкодера спокойно мурлычит у печки, глядя, как ее хозяин, вернувшись домой, моет руки, запачканный кровью дюжины ее подруг.
И люди, часто видя перед собой убийцу, который их не режет и как будто не собирается резать, начинают смотреть на него привычным, спокойным и даже добродушным глазом. Ничего. Этот волк — знакомый, нас он не тронет.
И вот начинаются обывательские разговоры. …Каменев-Розенфельд, он, конечно, большевик, бандит и подлец, и притом обкрадывает голодных, к нему из Продкома каждый день воза с продовольствием возят. Но, знаете, вне этого, персонально, он — вполне обходительный человек, а жена его, право, очень милая, даже стихи любит. Ей сам Вячеслав Иванов стихи посвящает…
...Вот тоже Подвойский или Склянский,— жулье, конечно, и взятки берут, и темные миллиарды в карты проигрывают, с большевиков чего и взять. Но лично — широкие натуры, обратись в добрый час, всегда выручат и помогут.
... Такой-то, — он, знаете, следователь в Чека, — душегуб, конечно, и работа гнусная, — но зато дети у него — прямо ангельчики. И дома, говорят, о политике даже разговаривать запрещается. Вчера пришлось встретиться с ним у одних знакомых — в винт играет прямо божественно.
...А вот мадам Красина! Какие она чудесные шляпы из Парижа привезла!..
А вот сестра Крыленки одолжила Анне Петровне модные журналы, привезенные ею из поездки в Геную. Ах, у нее такое манто, такое манто… Да и сам Крыленко совсем не страшный…
И так далее и так далее.
Жужжать и перепархивают благодушные «разговорчики», и запутываются в грязной паутине человеческие души, и когда дамы спорят о журналах, любезно одолженных Еленой Крыленко, и об ее шикарном манто, из-за грациозных складок крыленковского манто не встает перед ними суровый и бледный облик последнего русского Верховного Главнокомандующего Великой Войны, Генерала Духонина, забитого прикладами и штыками по приказу мерзавца Крыленки, — Генерала Духонина, кому, умирающему, в присутствии Крыленки, тяжелые солдатские каблуки топтали окровавленное лицо и в чей разорванный и тяжко хрипящий рот тут же мочились пьяные матросы.
Он зарыт, он истлел, его скорбная тень не мешает вам, милые дамы, восхищаться Крыленковским манто, как не тревожит ваших мужей, по делам или службе пожимающих руки народным комиссарам, величавый призрак Генерала Корнилова, народного героя, патриота и республиканца, в которого когда-то мы все верили с замиранием сердца и чей холодный труп, вырытый из могилы, красная чернь волочила в грязи и пыли по улицам города Екатеринодара, чтоб повесить, наконец, на площадном фонаре.
Странная душа у русских людей. Ее называют «отходчивой». Но не думаете ли вы, что тут творится нечто похуже отходчивости?
Большой соблазн побеждаем, от малого погибаем.
Русская душа такова, что, вознеси ее на гору Сатана, как вознес некогда Христа, и покажи ей сразу все царства земные в награду за прямое отречение от Бога и прямое поклонение Дьяволу, — она найдет силы отвергнуть с негодованием этот великий соблазн. Но напусти на нее тысячу мелких бесов, тысячу каждодневных малых соблазнов, и она, плавно, ходко и не задерживаясь, катятся полегоньку да помаленьку, со ступеньки да на ступеньку, прямо к черту в лапы, на самое дно.
И вот этот ужас, это страшное подчинение малому бесу, малым соблазнам начинает забирать в руки более слабых из нас, более неустойчивую часть русской интеллигенции, еще не отрекшуюся от любви к родине, еще не поддавшуюся большевизму, но уже начавшую запутываться в его бытовой, будничной, паутинной, красной сети.
Надо ли напоминать, куда это ведет? Коготок увяз, всей птичке пропасть.
И первый признак такого душевного оскопления, такой утери нравственной брезгливости, — это маленькая, слюнявая, покладистая, примиренческая идеология.
Сколько раз приходилось и приходится слышать от таких людей:
«Господа! Не будем волноваться. Большевизм, конечно, гнусность, большевизм, конечно, нелепость, большевизм, конечно, пройдет. Но он пройдет сам собой, не надо на него восставать, это его только укрепляет, надо ему просто дать постепенно выдохнуться. Он мало-помалу посмирнеет, станет ручным, обуржуазится, обрастет мохом».
«Комиссарам и чекистам надоест убивать, им захочется спокойной жизни, они отдадут детей в гимназии, станут основывать (и уже основывают) акционерные общества, засядут на директорские места, будут получать дивиденды и, наконец, совсем облагообразятся и будут жить, как самые разбуржуазные буржуи, почище любого «вампира-капиталиста». Они соединят свои акционерные общества в солидные тресты (и уже соединяют), а «пролетарии всех стран соединяйтесь» оставить лишь в виде мирной никому не страшной надписи на казенных зданиях, как «Братство, равенство, свобода», наследие Великой Французской Революции, на фасадах государственных учреждений современной Франции».
«И тогда все будет по-хорошему, как и у всех стран, изменится только правящий класс. Поверьте, если б все эти Троцкие, Красины и компания завтра получили уверенность, что с ними примирятся и оставят их, как правящий класс, в качестве директоров и министров, они завтра же послали бы ко всем чертям весь коммунизм и объявили бы себя хоть октябристами. А в конце концов почему бы и не оставить их, как правящий класс, раз они бросят глупости и исправятся. Народ они, ей Богу, ловкий, пронырливый и энергичный».
Эти разговорчики — самое страшное.
Я, как и всякий наблюдательный и мыслящий русский человек, отлично понимаю, что верхам Компартии, за малым исключением нескольких сумасшедших, теперь столько же дела до коммунизма, сколько до прошлогоднего снега. Им нужна была власть, к этой власти они могли дорваться только через коммунизм. И к этому коммунизму оказались теперь плотно прикованными, как каторжник к тачке. Я отлично понимаю, что они были бы счастливы отречься от коммунизма, если б все их искренно приняли, как правителей, без коммунизма.
Но те, кто стоит за них теперь, поддерживают их только во имя и ради коммунизма, а те, кто ненавидит их, т.е. вся масса русского народа, не принимает их искренно ни с коммунизмом, ни без коммунизма.
Отказавшись от коммунизма, они теперешних защитников потеряют, а новых не получат. Потому формально им от коммунизма попятиться некуда. Между тем жизнь своею незримою силой тянет их назад и заставляет бросать одну за другой коммунистические позиции и цепляться только, чтоб не потерять власть, за голые коммунистические вывески без коммунистического содержания.
В этом смысле эти новые буржуазно-примиренческие мысли, которые зарождаются в некоторой (к счастью, еще малой) части русской интеллигенции, для комиссаров есть самый ценный и самый желанный сдвиг.
Нас, интеллигенцию, в коммунизм не загонишь, для них это ясно. Но, может быть, удастся сдвинуть ее с непримиримой точки и сойтись на середине: мы де бросим на деле коммунизм, а вы бросите тайную непримиримость. Мы примем вас, как драгоценных слуг, а вы примете нас, как буржуазных правителей. Забудем старое, ударим по рукам, побратаемся, покумимся и заживем по-хорошему.
Вот тайная мысль и тайная надежда верхов коммунизма. К этому они клонят, к этому они стараются склонить интеллигенцию, к этому идет оплачиваемое ими «сменовеховство», презираемое ими лишь за грубость приемов и слишком развязную лакейскую услужливость.
К этому ведет вся красная паутина обывательских маленьких любезностей, в которую они пытаются постепенно затягивать интеллигенцию, ничуть не забывая попутно избавляться от тех из ее видных представителей, в которых при видимой сдержанности ярче горит огонь внутренней непримиримости.
Прежде они таких просто расстреливали. Теперь предпочитают высылать, как недавно было с несколькими сотнями ярких носителей интеллигентской мысли, которых они выслали в Германию.
Это, конечно, не результат гуманности. Какая к черту гуманность может быть у людей, чьи руки по плечи в крови и которые еще недавно расстреляли кротчайшего Митрополита Вениамина! Это результат нового расчета.
Надо торопиться успокоить интеллигенцию, надо задобрить ее, чтобы попытаться поладить с ней перед отказом от коммунизма.
Кто поярче, тех уберем. Кто поспокойней, тех обработаем и постепенно замирим.
Вот скрытый план красных верхов, вот почему им дорого примиренческое течение внутри интеллигенции, на чем бы оно у отдельных люден ни покоилось, — на привычке, безнадежности,. усталости или расчете.
И против этого примиренчества, против этого червя презренного приспособления, презренной привычки к красным пора нам поднять свой голос.
Крупный бес большевизма, со своими свирепыми декретами, где каждая буква налита кровью, иступил об закаменевшее застывшим гневом русское наше сердце свои красные рога. Теперь приходит малый бес, юркий и любезный, крутящий хвостом, последним соблазном искушающий русскую интеллигенцию.
Этот соблазн — самый страшный.
Я, пишущий эти строки, мирно служащий на приличном месте в одном из безчисленных. советских учреждений Москвы, сам, каждый день, вращаясь поневоле среди каторжников и убийц, испытываю на себе его тягучую силу.
Братья! Дадим, во имя родины нашей, клятву — не поддаться этому бесу.
Да будет борьба с ним самым главным и настоятельным нашим делом.
Она не требует ни манифестаций, ни публичных доказательств. Она вся внутри нас, она вся — в душе нашей, подобно борьбе пустынника в своей келье против демонов, искушающих его соблазнительными образами.
В этой нашей борьбе свидетелями только Бог да наша совесть.
Внешне многим трудно измениться, внешне мы не можем по нужде не пожимать кровавые руки.
Но внутренно сохраним до конца и пронесем в душе незаплеванным факел священного нашего отрицания, факел священной нашей ненависти к убийцам милой родины нашей.
Жизнь под их вечными ножами требует от нас видимой покорности! Пронесем под видимой покорностью, под этим рабским ликом нашу внутреннюю чистоту незапятнанной до светлых дней будущей русской свободы.
Самую маску раба будем носить с холодной сдержанностью, без недостойных улыбочек и забегательств, свято храня в себе внутренний наш огонь и подавляя в себе низменные поползновения подлого беса примиренчества.
Пусть древние образы Гармодия и Аристогитона, Брута и Кассия, тираноубийц, носит в душе каждый из нас, мужчин! Пусть озаряют мечты наших жен и дочерей, под похотливыми взорами красных комиссаров, благородные тени женщин, послуживших свободе: — Юдифи, убившей свирепого Олоферна. германской царевны, задушившей своей косою на ложе страсти дикое чудовище Атиллу, скромной и нежной Шарлотты Корде, поразившей своей детской рукой лютого урода, палача Марата!
Под маскою внешнего подчинения, под проклятой личиной рабской покорности не забудем того единственного, что некогда оправдает нас в глазах истории и грядущих поколений, — святой непримиримости нашей, святого внутреннего нет, которые мы каждый миг должны в душе говорить большевизму.
И в рабьем нашем виде будем все время, где в силах и где можем, готовить гибель нашим врагам и врагам России, сея, пробуждая и поддерживая в народе сопротивление красному гнету.
У каждого из нас две жизни должно быть и две работы: одна — явная, перед глазами убийц, для надобностей дня, другая — тайная, перед глазами совести, для спасения России.
Если мы не в силах восстать, то одно мы можем и для одного мы в силах: это создать незримою нашею волей, незримой нашей единодушной тоскою, тот отравленный воздух ненависти и одиночества вокруг большевиков, в котором они будут задыхаться и хиреть все больше и больше.
Искушающему же нас каждый день мелкому мы бросим в безстыжее его лицо:
Отойди прочь! Будь мы прокляты, если забудем!
Нам ли забыть, мозгу и духу русской земли, ее интеллигенции, кто и как разрушил, обезкровил, осквернил и сделал нищею нашу великую державу, трудами долгих поколений сложенную и светло сиявшую на земле на изумление народам.
Нам ли забыть, по чьей вине тянулись долгие годы человекоубийственной гражданской войны, где руками обманутых младших братьев наших, русских рабочих и русских крестьян, подавлялись запачканные красной клеветой и отравленные красной провокацией порывы русской свободы.
Или это было только затем, чтобы армии вместо русских Царей делали смотры Бронштейны-Троцкие, а в банках и акционерных обществах вместо Рябушинских и Прохоровых, сидели Каменевы-Розенфельды, Радеки-Собельсоны, Зиновьевы-Апфельбаумы, а в судах всякие Стучки!
Нам ли забыть миллионы безкрестных могил, разбросанных по всей необъятной России, где полегли честные бойцы за русскую родину и где зарыты груды изуродованных тел неповинных жертв бешеных псов из Чрезвычайки.
Там спят наши братья, отцы и сыновья, наши, опозоренные жены и дочери. Но тревожен их сон, ибо не оправдана еще их гибель и они ждут законного суда и возмездия для убийц. И если б мы позабыли их и сели за стол с их убийцами, то сонмы мертвых призрачных рук каждую ночь тянулись бы из земли к нашему изголовью, чтобы проклясть нас.
Братья! Выдержим искус! Отобьем самый страшный и последний штурм внутри себя и пребудем непреклонными, чтобы в светлый час, когда воссияет над русской землей солнце правды, не опустить, стыдясь, головы, но смело поднять к нему очи и протянуть ему руки навстречу.
Проклятие нам, если забудем!
Москва, 15 января 1923 года. |
