История лишь раз открывает подобные возможности: страна ослаблена войной, расстроена революцией, война с каждым часом обостряет противоречия в обществе, бедствия народа чудовищны, при всем том – Февральская революция не решает основного вопроса – земельного (того самого, который должен отгрызть голову «думской змее»).
Все сцепляется в один дьявольский, казалось бы, неразрешимый клубок вопросов, но он, Владимир Ульянов Ленин, знает, как его разрубить.
Именно так: разрушить старый мир и все старые отношения, основанные на угнетении человека человеком, несправедливости, жестокости, бессмысленных войнах. Для этого класс рабочих должен взять власть и осуществлять беспощадную диктатуру: истребить всех, кто что то значит в этой жизни, то есть смести прежде всего имущие классы.
Пожалуй, нигде с такой исчерпывающей сжатостью и откровенностью не выражена суть доктрины Маркса и Ленина (больше, пожалуй, Ленина), как в эпитафии Подтелкову и Кривошлыкову.
На съезде казаков фронтовиков Федора Григорьевича Подтелкова избрали председателем Военно Революционного комитета, а Михаила Васильевича Кривошлыкова – секретарем.
Спустя пять месяцев, а точнее, 10 мая 1918 г., отряд казаков фронтовиков и красногвардейцев окружен и вынужден к сдаче в плен. Белоказаки пустили в расход подтелковцев, а Подтелкова и Кривошлыкова повесили.
Эпитафия на старом кирпичном памятнике (теперь установлен новый, мраморный) предельно коротка:
Вы убили личность, мы убьем классы.
Четко и ясно изложена ленинская программа вколотить в землю целые классы – миллионы и миллионы людей.
О Ленине и ленинизме можно сказать: чтобы мы могли жить, многие должны умереть. И к чему было мозолить глаза в библиотеках? Все просто, ясно. Зачем какие то научные слова, ссылки, философские трактаты, социологические исследования и бесконечные сводки статистических данных? Жить вы не будете, вместо вас и на вашем месте будем жить мы – вот и вся премудрость. Но и то правда, при большом проникновении в суть явления его можно выразить предельно простыми словами. Этот предмет – убийство целых классов – занимал Ленина всю жизнь. Наверное, с того дня, когда пришло известие о казни старшего брата Александра.
Истребление было организовано если не по плану, то согласно доктрине. Миллионы раз будет перезалита кровь подтелковцев, все в соответствии с дульно штыковыми параграфами учения.
В итоге эта мясорубка (великая революция) обернулась против любой формы инакомыслия, будь то интеллектуальной, религиозной, или даже просто независимого поведения.
От уничтожения целых классов, неослабной опоры на диктатуру (и насилие) прямым образом прослеживается связь с отрицанием любого несогласия, уже не говоря об инакомыслии. Этот запрет на инакомыслие утверждается на костях уничтоженных классов и вообще замученных по несоответствию параграфам учения. Это, разумеется, от клокочущей любви к человеку, столь развитой в Ленине.
Победа революции возвела Ленина и его учение в нечто божественное, а это обернулось окостенением мысли, запретом на любые мысли и мнения вне доктрины, извращением духовной жизни целого народа.
Дух народа, закованный в объятия скелета…
Революция незаметно и непрерывно соскальзывала к своей противоположности – крайней реакции, пока не запала в эту форму окончательно.
«…Неужели я двадцать два года старался, чтобы все было лучше, и двадцать два года ошибался?..»
Ни из одного генсека, несмотря не то что на ошибки, а на преступления (они, эти преступления, обходились новой натугой народа, новой нуждой, дополнительными смертями, огромными материальными издержками), нельзя было вырвать такого рода признание. Они по своему вознесению к всеобщей и безграничной власти непогрешимы и неприкосновенны. Их благословили Маркс, Ленин и покорность замиренного народа – один несъемный намордник на всех днях и годах жизни народа…
А ежели, случись невероятное, высеклось бы из недр генеральносекретарского сознания нечто подобное, то ЦК КПСС, а точнее, бюрократический аппарат партии, запрятанный под вывеской ЦК КПСС, не пропустил бы крамолу, пусть даже коммуниста № 1. Он, этот аппарат ЦК, как фильтр между верховной партийной властью и всем прочим миром. С этой высоты неразличимы лица – лишь одни хребты согнутых спин, никто не смеет разогнуться. Теми, у кого есть лицо, занималось и занимается ВЧК КГБ, а доносчиков на Руси, как палой листвы по осени.
Именно сия жреческая каста бюрократов определяет, что – истинно божественное, от эманации партийного духа. И уже никому другому не дано судить о правомерности любых других государственных и общественных явлений.
Из речи Зиновьева на заседании Петроградского Совета 6 сентября 1918 г.:
«Замечательна та критика, которой подверг Ленин известную книгу П. Струве «Критические заметки». Струве долгое время числился соц. – демократом. Он издал очень нашумевшую книгу «Критические заметки», направленную против Михайловского (т. е. народничества. – Ю. В.).
Я чувствую и знаю, говорил Ленин, что через год, через два Струве уйдет от рабочего класса и предаст нас буржуазии.
Книга Струве кончалась словами: «Признаем свою некультурность и пойдем на выучку к капитализму» (Господи, пророческие слова! – Ю. В.).
Над этими словами надо призадуматься, говорил Ленин. Как бы не кончилось тем, что сей Струве пойдет на выучку не к капитализму, а к капиталистам.
И хотя Струве был товарищем Ленина и оказывал неоценимые услуги как товарищу Ленину, так и тогдашней соц. – демократии, Владимир Ильич со свойственной ему твердостью и последовательностью, как только подслушал фальшивую нотку в словах Струве, забил тревогу. Он стал бороться против Струве».
Петр Бернгардович Струве оправдал надежды Ленина. В 1918 г. им были произнесены вещие слова:
«Но если всероссийский погром 1917 года угодно называть русской революцией, то я скажу прямо: главным преступлением старой власти является именно то, что она подготовила революцию и сделала ее неизбежной. Справедливость, однако, требует прибавить: в этом преступлении соучаствовала вся прогрессивная русская интеллигенция тем безразборчивым и безрассудным характером, который она придавала своей борьбе… в частности, после событий 1905 года.
Все это объясняет, почему в революции, в самом ее ядре, гнездилась зараза контрреволюции, которая до последнего своего издыхания будет кичиться наименованием революции…»
И вещие слова, и приговор.
Керенский уже в эмиграции, отвечая на обвинения в том, что он и революционеры сыграли в руку немцам, подчеркивал (и, безусловно, с немалой долей истины):
«Революцию сделали не мы, а генералы. Мы же только постарались ее направить в должное русло».
Правда, сам Керенский определенно скромничает. Без существенной натяжки можно утверждать, что основной действующей силой Февральской революции явились кадеты, точнее, верхушка этой партии вкупе с октябристами, главным образом Гучковым. Но генералы тут тоже не оплошали. Длинно и решительно шагнули к республике. И оступились… в могилу…
Ленинская демократия – безусловно, знаменательное достижение. Все ведь обретает смысл в сравнении. Скажем, Петр Первый в Кенигсберге (ныне Калининград) был заинтригован описанием принятой здесь смертной казни. Любознательность переполняла молодого реформатора. Очень он хотел поглазеть на казнь, но вот осужденных в то время не было. Петр пришел в большое нетерпение и выразился в том смысле, что он непременно хочет увидеть казнь, а что до осужденного… ну пусть воспользуются любым из его свиты. Как говорится, да за ради Бога…
Конечно же, социалистическая демократия тут на недосягаемой высоте. Если уж она и карает, то по своим инструкциям, которые так дополняют закон, и это очень радует и каждого из граждан обнадеживает…
А традиция, как прослеживается традиция!..
Но пока Владимир Ильич томится в Цюрихе. Его пронизывает понимание того, что должно случиться в грядущие месяцы. Для этого он не должен – он обязан находиться в России! Он даже в мечтах не смел предположить, что все, во имя чего он жил, окажется столь реально. И в самых смелых мечтах он вряд ли представлял себе такое.
Преступно терять любой день вне России! Именно теперь, в грядущие месяцы, обстановка в высшей степени станет соответствовать задачам новой революции. Да, да, нужна новая революция – качественно другая, такой еще не знал мир, – социалистическая. И он, Владимир Ульянов Ленин, рассечет ею живую плоть России.
И первой должна пасть, то есть перестать существовать, русская армия – тогда иссякнет ответная сила старого общества.
Антивоенная пропаганда понятна любому, бессмысленность братоубийственной войны не нуждается в доказательствах, ею надо перешибить хребет так называемому патриотизму, ибо патриотизм – прежде всего понятие классовое. Надо говорить об этом, неустанно напоминать, разъедать правдой все издревле установившиеся представления о Родине, долге, внешнем враге… Пусть это истлевшим тряпьем сползет с тела народа…
И Ленин формулирует основополагающий большевистский постулат:
«Окончание войны, мир между народами, прекращение грабежей и насилий – именно наш идеал».
Вот так: неограниченным насилием (а это, согласно учению, диктатура пролетариата) будем кончать с насилием империализма. Логика ослепительная, а главное – безупречная.
Антивоенная пропаганда обуздает мировую бойню, во всяком случае, вырвет из нее Россию, но с одним неизбежным следствием: армии уже не будет, – и это поистине золотой венец антивоенной пропаганды, наполнение классовым смыслом всех представлений, нагроможденных эксплуататорским строем.
Под напором антивоенной пропаганды, выпадения России из войны армия перестанет существовать – это неизбежно. И ему, Ленину, это ясно со всей очевидностью. Именно это позволит взять власть. И это будет тот звездный миг истории – власть рухнет, ей не на что будет опереться. И мы, большевики, придем на смену старому миру.
Во всех прежних революциях старое общество прибегало к силе – у него всегда была под рукой армия. Теперь ее не будет. Мы станем диктовать свои условия всем и каждому. Сила контрреволюционного противодействия будет затуплена, если вовсе не исключена.
Долой братоубийственную войну!
Мир народам!
Скоро, ох скоро выдохнет Русь с радостью навстречу лозунгам своего вождя:
«Грабь награбленное!», «Кулаком – в морду, коленом – в грудь!»…
Разложение – обратная сторона процесса соединения людей. Это Ленин понимает лучше других. Разлагать, дабы повернуть к себе, – и сплотить. Кто не готов сплотиться – отсечь! Не поддается вразумлению – отсечь! Но для этого раскачать стихию толпы, пробудить инстинкты разрушения, ненависти. Эта стихия, сокрушая все, и даст власть. Другой возможности обрести власть нет, не существует. До предела расковать устои старой жизни, смешать с грязью святыни, попрать все нормы – и тогда рухнет тысячелетнее государство. Тогда только большевики в святых, только их слово – закон!
Революция тем и сокрушительна, что заряжена волей множества людей. Коллективная сила – основа революционного сдвига. В октябре семнадцатого большевики получат предельное соединение людей в единой воле…
Надо немедленно включаться в политическую жизнь России. Промедление подобно поражению. Все решает время – отныне оно работает на большевизм.
Надо использовать и то состояние, в котором находится Россия после Февральской революции. Общественная жизнь не сорганизовалась, все в брожении, неустойчивости. Власть не успела создать опору. Старый режим – режим тысячелетия – сметен, новый, буржуазно демократический, – не успел окрепнуть. Именно так: новое еще не стало крепостью нового государства. И конечно же, делает свое разрушительное дело война. Она многолика. Она созидает сверхбольшую вооруженную силу народа. Она и разлагает народ. Кровь, страдания, нужда начинают разлагать народ прежде всего с армии.
Более выгодные условия для подготовки социалистической революции история вряд ли еще представит.
И не получить более выгодных условий для восстановления, укрепления партии и завоевания ею ведущих позиций: нет сыска, нет запретов… Раскачать живое море России! Довести недовольство трудового народа до степени шквала – тогда никто уже не сможет помешать. Они, большевики, окажутся единственной реальной силой. Народ пойдет только за теми, кто не станет обещать, а даст все сразу.
«Грабь награбленное!» Этот фантастический по невероятию лозунг бросит Ленин. Горячей волной понимания отзовется он в сердце народа…
Любой ценой выбраться из Швейцарии! Все испробовать и найти решение. Он, Ленин, должен находиться в Петрограде, у пульса страны. Он должен произвести вливание своих идей и воли в ее плоть и кровь. Россия!.. Наконец он может это сделать, она открыта перед ним. Рухнули стены старого режима. Никто не угрожает.
Уехать! Решение должно быть найдено, оно есть, нужно лишь суметь разглядеть его. А там, в России, он знает, как поступать.
Только бы выбраться из Швейцарии… Он вольет в мозг и волю России весь запас выстраданных идей и мыслей. Она готова для этого, но прежде надо, чтобы она услышала его – устами тысяч ораторов, тысячами газет, листовок…
Экспроприация экспроприаторов! Земля! Мир!
Грабь награбленное!
Завтра все будут равны и счастливы! Завтра светлое царство социализма.
Будущий беспощадный и несгибаемый диктатор от свободы брался осчастливить граждан самой демократичной и самой справедливой властью на земле. Ярче тысячи солнц разгорались и пылали в сознании людей ленинские обещания.
Изобилие, какое только мыслимо, и самая большая, воистину необъятная свобода светили народам России.
Не будет ни власти денег, ни лживых слов, ни жестокости насилия…
И люди взялись разрушать старый мир – разрушать, резать друг друга и слагать гимны в честь творцов новой жизни.
Лик Ленина смещался в иконный оклад. Но прежде оклады следовало опустошить, освободить место – и церковь пала, поруганная. Никто не смеет стоять рядом с Непогрешимым и Непогрешимыми.
Не будет ни власти денег, ни лживых слов, ни жестокости насилия…
После декретов о мире и земле, которые дадут неоспоримую силу большевизму, Локкарт поставит ему в плюс еще и своего рода единственность: «…в России не было силы, способной заменить и их… какими бы слабыми ни были большевики, их деморализованные противники в России были еще слабей…»
|
