Приобрести книгу в нашей лавке:
https://vk.com/market-128219689?screen=group
Поездка в Оренбург к Дутову. Первый приезд в Новочеркасск. Ген. Эрдели, атаман Каледин, ген. Алексеев.
В первый день по сдаче училища пришли ко мне офицеры, переодетые солдатами, из второй автомобильной роты и два юнкера. Принесли бумагу, в которой значилось, что сегодня же надо вывезти из Москвы 32 офицеров и несколько юнкеров. Я обещала сделат все, чтобы офицеры могли бежать. Выдав находившиеся при мне 300 рублей и удостоверения из комитета, я попросила всех уезжающих собраться сегодня вечером в Деловом Дворе, а сама проехала в комитет, так как хотела удостовериться в настроении солдат, которых предстояло ознакомит с планом моей работы. Солдаты моему приходу были рады, мы целых два дня не виделись. Я обедала в комитете, а в 4 часа устроено было заседание, во время котораго один за другим приходили офицеры и юнкера, переодевалис в солдатскую одежду и получали документы пленных. Многие оставалис после непрерывных восьмидневных боев поспат и поесть.
На заседании я заявила солдатам:
— Дорогие мои, хочу быт вполне откровенной. Вед у меня была с вами одна цел — помощь оставшимся в плену. Вам известно, что с первого дня войны, — мне было восемнадцать лет, — я уехала на фронт и служила вам. Многие из вас знают, сколько из-за вас я выстрадала в плену и как на вас же продолжала работать, освободившись из плена. Вы помните, что я застала в комитете, и видите — что оставляю, уходя из него. А уйти необходимо. С болью покидаю вас, но теперь мой долг — помочь несчастным офицерам и их семьям.
Когда я кончила, долго молчали солдаты, лица у них вытянулись. Первый заговорил Крылов:
— Марья Антоновна, неужели же вы считаете нас такими же подлецами, как тех, что с красным бантом ходят? Неужели мы не заслуживаем вашего доверия и тех офицеров, с которыми дрались против большевиков? Неужели не понимаем? Рассчитывайте на нас, — все сделаем, что вы скажете, и пойдем, куда скажете.
Другого ответа я и не ждала... Но нельзя было терять времени. Офицеров приходило все больше и больше. Крылов подписывал удостоверения, их требовалось более двухсот, так как каждому офицеру надо было запастись двумя. Офицеры, приходившие ко мне утром, тоже явились.
Поезд отправлялся в сторону Новочеркасска вечером. Всякий, кто не имел денег, получил от меня по 100 рублей.
Так, первая партия в 142 человека уехала в рассыпную с разных вокзалов. Чтобы не возбуждать подозрений, я порекомендовала Крылову сообщит совету, что комитет решил распустит на родину солдатскую команду, находившуюся тогда в Москве. Крылов поехал в совет, где большевики обрадовались такому решению и тут же позвонили во все комендантские управления на вокзалах, прося оказывать помощь бежавшим из плена.
Этой хитростью мы обошли большевиков, они сами же помогли нам при отправке офицеров на Дон и в Сибирь!
Мы проводили первую партию героев. Семьи многих из них были тоже на вокзале. Подошла ко мне какая-то старушка и тихо проговорила: «Пуст вас Господ благословит, вы спасли мне сына, а внукам отца». Многие еще подходили, просто говоря шепотом — «спасибо».
Дома мы застали двух оренбургских казаков, бежавших из плена и теперь возвращавшихся в Оренбург. Я предложила комитету написать атаману Дутову письмо. Оренбургские казаки согласились доставит его по назначению. В бумаге, написанной атаману, указывалось, что комитет бежавших безусловно против большевиков и просит атамана всегда на комитет рассчитывать. Казакам поручили передать на словах атаману, что я сама скоро буду.
Было решено, что завтра-же я и поеду с партией офицеров и юнкеров (всего 70 человек) в Оренбург. Нужны были деньги... Я направилась к А. А. Понизовкину. Выслушав меня, он спросил: «Сколько?» Я запнулась, никак не предполагала я в то время, что придется отправит такое количество офицеров. Думала, откровенно говоря, человек 200-300. Я попросила Понизовкина 20. 000 рублей. Около 2.000 у меня имелось. Мне казалось, что хватит. К тому же я рассчитывала еще на Второвых.
К ним и наведалась, но никого из мужчин не застала дома. Приняла меня любезно Софья Ильинична и сказала, что может пока дат 2.500 рублей. Вскоре вернулся сам Втором и обещал еще 100.000 руб. Десятую част он дал мне тут же для начала.
От Второвых я вернулась в комитет, где творилось что-то неописуемое. Толпилось столько переодетых офицеров, что пришлось их отправит в нашу команду на Цветной бульвар, где было безопасней. Я предложила Крылову просит в совете о продовольствовании прибывающих членов союза в 201 п. п. Крылов так и сделал. Его просьбам вняли, но потребовали, чтобы прибывающих он срочно отсылал по домам. Крылову сообщили также, что на вокзалах будут усилены патрули; из Москвы, мол, бежит много белогвардейцев. Нас это не касалось. Все складывалось куда удачнее, чем можно было предполагать. В тот же вечер мы заготовили нужные бумаги. Мой отъезд был решен на 4 Ноября. Было поздно, когда я вернулась домой готовиться в путь.
В день отъезда я была в комитете около 4 ч. дня, поезд уходил в 7 час. вечера. Чтобы убедиться, нет ли на наш счет подозрений в совете, Крылов и Андриенко со мною туда поехали. Нас принял член совета, у которого я попросила о выдаче удостоверения мне и Андриенко в том, что мы едем в качестве сопровождающих команду. Если не получу та кой бумаги, заявила я, — не поеду.
— Вы правы, — ответил большевик, — можете где-нибудь застрять с командой.
Не прошло и 15 минут, как бумага была написана. Я не верила глазам. Крылов рассмеялся:
— Удивительное дело. Эта сволочь пляшет по вашей дудке!
Нужно было спешить. Времени оставалось в обрез. В комитете дым коромыслом. Одному офицеру не хватило сапог, — Крылов, не долго думая, отдал свои. На прощание офицеры целовались с солдатами. Трогательные были сцены. Один из уезжающих сказал:
— Пока ест в России такие солдаты — не погибнет Россия.
Собрались все офицеры, выстроились возле комитета и зашагали на вокзал. Там было много красноармейцев, которые разговорились с ними, не подозревая обмана. Да и я очень мило беседовала с красноармейцами, называл их «ребятами». Андриенко пошел к начальнику станции требовать вагона. Мы немедленно получили его.
Офицеры рассказывали о моем плену в Германии. Когда мы погрузились, красноармейцы кричали: «Ура, бежавшие! Ура, сестра Нестерович!» Под эти крики мы укатили из Москвы. Долго еще доносилось «ура».
Итак — спасены! Я отвернулась, чтобы никто не заметил моих слез... На первой же остановке к нам пробовали ворваться какие то солдаты (мест в поезде не было). Они с руганью требовали, чтобы впустили, но когда узнали кто мы такие, тотчас прекратили атаку вагона. Все же я предложила впустит некоторых. Они разместились в коридорах и на ступеньках вагонов. Многие ехали в Самару, нам было по пути. Офицеры звали Андриенко «начальником», а ехавшие с нами большевики, среди которых немало матросов, всю дорогу нас угощали; один даже подарил офицеру 500 рублей...
До Оренбурга добрались благополучно, не встретив во всю дорогу ни одного интеллигентного лица. Сплошная волна нижних чинов, бежавших с фронта матросов и вооруженных рабочих. Эти свирепые ватаги, забиравшиеся на крыши и буфер, мало походили на людей.
До Оренбурга мы ехали около трех суток. Прибыли только 7 Ноября, в два часа ночи. Попросили поставит наш вагон на запасной путь. Обрадовались нам, уехавшие днем раньше нас, оренбургские казаки, они дежурили на вокзале и сообщили, что атаман Дутов прочел наше письмо и ждет нас не дождется к себе. Советовали сейчас же позвонит в штаб войскового атамана. Меня смущало позднее время: было три часа ночи. Но пришлось подчиниться. Атамана в штабе не было, говорил его адъютант. Я просила передать атаману о моем приезде с офицерской командой. На вокзале попадалось много азиатских типов, с любопытством нас осматривали. Все мы так радостно были настроены, что лечь отдохнут никто и не подумал,
Около пяти час. утра приехал казачий офицер от атамана и сообщил, что атаман может принят меня хот сейчас. Я назначила 8 час. утра. Отправилась в штаб в сопровождении Андриенко и двух казаков. Город произвел на меня убогое впечатление: дома все маленькие, жители по большей части азиаты.
С вокзала до штаба ехали довольно долго. Я спрашивала у казаков, ест ли у них большевики.
— Где их нет! Вестимо есть, элемент пришлый, забились в щели, как мыши, боятся атамана, он долго разговаривать не станет, живо распорядится по закону, — ответил казак.
Пришлось ждать минут двадцать. Атаман был занят. В штабе находилось много арестованных большевиков-комиссаров.
— Ценная добыча, — ухмыльнулся казак.
Тут встретили нас офицеры, отосланные нами из Москвы в первый день... Вскоре адъютант повел нас к атаману. Кабинет его можно было бы назвать музеем, все говорило здесь о древности Оренбурга и казачьих традициях. Встав из за письменного стола, Дутов сделал несколько шагов навстречу и сердечно поздоровался:
— Ждал, сестра, каждый день. Много говорили о вас казаки, бывшие в альтдамском плену. Рад познакомиться. Разрешите принят при вас двух офицеров с докладом из Самары?
Доклад длился недолго, помню касался он того, как отбит золотой запас Государственного Банка в Самаре.
— Как доехали? Кого привезли с собой?
— Доехали благополучно, а привезли 120 офицеров.
— Не может быть, — откинувшись на кресло, удивился атаман. — Но как вам удалось?
Андриенко протянул атаману бумаги, по которым мы доставили офицеров, и рассказал подробно о нашем комитете. Я передала комитетское письмо, атаман прочел его два раза и отложил в сторону.
— К сожалению, офицерские отряды не у меня, а у атамана Каледина на Дону. Но это не помешает мне принят офицеров, прибывших с вами, тем более, что скоро я двинус на Самару отбиват золотой запас. Вижу, что ваша организация крепка и хорошо поставлена. Ко мне тоже едут отовсюду переодетые офицеры. Эту силу надо использовать. Но нельзя оборванных и измученных сразу посылат в бой, сначала — отдых. А для этого необходимы деньги и деньги. У меня в войске их вовсе нет. Созвал я наших милых купчиков, просил дат денег, не помогло, хот и клянутся: «Душу отдадим за спасение России». Я име: «Оставьте душу себе, мне деньги нужны». Не тутъ-то было. Пришлось наложить контрибуцию — в миллион рублей. Дал сроку 24 часа, завтра утром должны быт доставлены. Все рабочие большевики грозились забастовкой, Иак что одно оставалось — занят войсками городския учреждения, расстреляв предварительно зачинщиков. Рабочие комитеты я засадил в тюрьмы, как заложников. Думаю, что голубчики призадумаются; знают — не шучу. Пробовали присылать делегации с требованием освободить арестованных. Несколько раз дал маху: принял. Но когда уже очен обнаглели, — даже террором стали мне грозить и казакам, — перестал с ними церемониться. Теперь, когда приходит делегация, попросту зову казаков и они делегацию забирают. Что с ней потом делают — меня мало интересует. Сейчас Россия в таком состоянии, что разговариват не время... Ну и прекратились делегации. Слава Богу, все в порядке. Получил я приказ от Ленина сдат власт совету казачьих депутатов, Что же? Я ответил: «Мерзавцев и бандитов властью назват не могу». Имею сведения, что мой ответ дошел по адресу. Под Ташкентом вырезали много казаков, начальник еле спасся, переодевщись сартом... Но ежели удастся спасти золотой запас из Самары, тогда ничего не страшно. А доколе денег нет, что поделаешь? Знаете наших купцов: пока раскачаются, с Россией Бог вест что стрясется. Ни я, ни Каледин, ни Алексеев без денег ничего не сделаем. Вот и ваша организация. Хот крепка, а денег верно тоже нет?.. В Новочеркасске теперь Всероссийский казачий съезд. Отправляйтейсь-ка немедля на Дон к Каледину с моим письмом и разскажите все подробно о себе и то, что я говорил, а вашу комитетскую бумагу я перешлю через вас съезду.
На нашей бумаге атаман сделал надпись, советуя съезду обратить серьезное внимание на комитет бежавших и вступит в переговоры с сестрой милосердия М. А. Нестерович и подпрапорщиком Андриенко.
Атаман сказал еще, что в Оренбурге вся городская управа — сплошь большевики, но он прикажет ей выдать мне удостоверение в том, что «команда бежавших прибыла в распоряжение Оренбургской Городской Управы и будет разослана по местным фабрикамъ».
Это удостоверение имело цену в глазах московского совета. Мы простились с офицерами, приехавшими из Москвы, они отправились на какую-то станцию. Дутов просил поддерживать связь с ним, не доверяя казакам, среди которых шла энергичная большевицкая агитация. У Дутова мы пробыли часа четыре, а затем — в городскую Управу, где все было исполнено по приказу атамана. Тогда я вспомнила, что без бумаг никак нельзя в Новочеркасск ни мне, ни Андриенко, — хот в Москву возвращайся! Но и тут поспела помощь. Я получила удостоверение об отправке Оренбургской Управой 30 человек в Ростов на Дону. Таким образом, все устраивалос великолепно.
7 Ноября вечером мы выехали в Новочеркасск. Билеты были официально выданы до Ростова на Дону. Сели в вагон III-го класса. Предстоял длинный и опасный путь. Настроение среди оренбургских казаков было отличное, дружно возмущалис расстрелами офицеров. В вагон заходили казаки, караулившие на станции. Говорили о большевиках, негодовали, рассказывая о задержке вагона с бомбами и оружием по дороге из Ташкента в Самару.
Подошел поезд, прицепили к нему наш вагон и в 10 ч. вечера мы тронулись — через Пензу.
Какое путешествие! Всюду расстрелы, всюду трупы офицеров и простых обывателей, даже женщин, детей. На вокзалах буйствовали революционные комитеты, члены их были пьяны и стреляли в вагоны на страх буржуям. Чуть остановка, пьяная озверелая толпа бросалась на поезд, ища офицеров.
В Пензе наши офицеры отправились с матросами на базар, будто за водкой, а на самом деле — искать офицеров, чтобы спасти. Нелюбовский подлинно смахивал на большевика и дурачил матросов, почтительно слушавшихся его. Он привел с собой босого офицера, оказавшегося поручиком Трофимовым, бежавшим из Ташкента, — совсем полусумасшедшего вида. Его уложили в нашем вагоне, снабдив нужными бумагами. Было и страшно, и смешно, когда вдруг вернулся Нелюбовский с тремя пьяными солдатами; мы вообразили, что он арестован, но солдаты стали угощать меня шоколадом, поминали мою работу в плену и жалели, что все деньги и награбленные золотые вещи выменяли на водку, — а то бы мне отдали.
Нас окружила буйная толпа. К счастью подоспел поезд, в который надлежало перейти: вагон наш выбыл из строя. Поезд был сплошь переполнен пьяной солдатней; многие сидели, высунув ноги в окна. Тут помог местный революционный комитет,. приказавший очистит для нас три купэ второго класса. Погрузились.
В одном из купэ лежал какой-то босяк. Нам заявили, что это больной солдат. Только тронулся поезд, больной очнулся и стал молча нас оглядывать. Нелюбовский с ним заговорил. Больной недоумевал, куда девались спутники. Ему ответили, что вышли в Пензе. На вопрос, куда сам едет, он ответит не мог. Я почувствовала, что это тоже офицер и тотчас успокоила его — свои, дескать, и попросила ничего не скрывать от нас. Действительно, мнимый солдат рассказал, что дрался под Ташкентом и что избитого и голого его взяла с собой партия дезертиров. Рассказывая, он не выдержал — расплакался. Фамилия его была Губарев. Андриенко тотчас же выдал ему соответствующее удостоверение. Так, в Пензе нам удалось спасти еще двух офицеров.
Дорога делалась все тяжелее. В вагоне было холодно. Наконец, остановились в Лисках — на перроне валялись трупы расстрелянных офицеров. Все ездившие на Дон хорошо помнят эту станцию. Пока мы стояли на ней, произведен был строжайший обыск. Мы не имели оснований бояться — все у нас было в полном порядке. И все-таки насторожились: лишь бы доехать до Черткова, границы донских казаков!
Все прошло благополучно. Добрались и до Черткова. Полная перемена. Тишина, порядок. Вышел офицер проверят бумаги. Я сказала, что едем в Новочеркасск, показала бумагу Дутова.
10 Ноября утром — в Новочеркасске. На станции порядок, нас обступили, распрашивая, как и откуда и что в Москве. Отправили на Барочную Nо 36, где находился штаб зарождавшейся армии.
Кто был тогда в Новочеркасске, тот должен хорошо помнит это здание — колыбель добровольчества. Меня удивило, что так свободно было войти. Внизу даже часового невидно. Мы поднялись во второй этаж, встретив много офицеров, кадет и гимназистов. Юные воины засуетились: «Приехали, приехали!» Всюду эти дети, дети, — подумала я. Ко мне подходили здороваться даже незнакомые офицеры. Оказалось — все приехали сюда по нашим комитетским документам. С Андриенко многие лобызались. Вдруг офицеры встали. Вошедший генерал обратился ко мне с приветствием от имени гонимаго офицерства. Он расцеловался с Андриенко и провел нас в кабинет ген. Эрдели (команд. армией во время мировой войны).
Рабочий кабинет был обставлен весьма скромно, стол завален бумагами. Ген. Эрдели говорил спокойно и тихо. В дверь постучали, вошли два полковника. Генерал представил их: командир Георгиевскаго полка полковник Кириенко и полковник Святополк-Мирский, того же полка.
Как я обрадовалась, когда за ними вошел и полковник Дорофеев. У дверей толпилис офицеры, разглядывали нас. Заметив это, генерал Эрдели заявил, что мне нужен отдых после чуть-ли не кругосветнаго путешествия. Генерал распорядился о квартире для меня и Андриенко и приставил ко мне, в качестве личной моей охраны, двух офицеров. Генерал попросил остальных выйти, а потом, узнав, что мы намерены возвращаться еще сегодня, отпустит нас не согласился: вед генерал Алексеев получил от нас деньги, первые, присланные для армии, он непременно захочет нас лично поблагодарить!
Говорил ген. Эрдели о моей работе, о которой тогда складывалис легенды, особенно об освобождении офицеров из «Дрездена» в первую ночь. Я передала письмо атамана Дутова и все бывщия со мной бумаги. Генерал удивлялся, как удается мне так гладко перевозит офицеров, и откуда берутся средства. Я рассказала об обещании Второва дат 100.000 рублей, но генерал возразил, что это обещание вернее всего обещанием и останется. Тут же попросил при вывозе из Москвы отдават предпочтение юнкерам и кадетам — офицеры, обладающие боевым опытом, сами скорее сумеют бежать...
Было решено доложит ген. Алексееву о нашей работе и использоват документы комитета. Ген. Эрдели заинтересовался и работой атамана Дутова и настроением оренбургских казаков. Я подробно рассказала о мерах, принимаемых Дутовым против большевиков. Генерал выслушал и признался, что сам сторонник крутых мер, что Дутов в зтом отношении полная противоположност Каледину. Генерал предложил идти тотчас к Алексееву, но я попросила отложит визит, — мне оставалос еще передат письмо Каледину.
Когда я вышла из кабинета, меня обступили офицеры, приглашая к себе. Я обещала зайти вечером. Еле вырвалас с Барочной...
У Каледина в штабе мы застали его помощника М. П. Богаевскаго. Я просила доложить. Богаевский немедленно принял нас в зале.
Взглянув на мои бумаги и письмо атамана Дутова, он придал им такое значение что не захотел лично говорит со мной, а пошел звонить по телефону Каледину. Вышел. Жутко стало мне одной с Андриенко в этом зале с пустыми золотыми рамами по стенам (из них вынуты были царские портреты)... Богаевский вернулся, мы отправилис во дворец к Каледину.
Ласково поздоровавшись, Каледин прежде всего осведомился, отбил ли Дутов золотой запас в Самаре. Письмо Дутова он прочел внимательно, также и бумаги, переданные мною, подчеркнув многия места красным карандашом. Затем попросил все рассказат про Дутова и его войска. Когда я начала говорить, он попросил Богаевскаго записыват для представления на Всероссийский казачий съезд.
Когда, в заключение, я сказала, что Дутов рчен интересуется настроением донских казаков, Каледин махнул рукой: только старики надежны, молодеж — сплош болыневики. Я заметила, что во время нашего разговора он все время отделял казаков от добровольческой армии — точно не одна цел у них, не спасение родины! Я просила Каледина объяснит мне это разделение, Он ответил, что, мол, казаки хозяева на Дону, а добровольцы — гости. И потому организоваться должны сами, донцы помощи не дадут, в войске денег нет. Затем посоветовал разъяснить патриотам в Москве, что нужны деньги и деньги...
— Пропащая страна Россия! Что натворили в Москве? Отдали на растерзание своих детей, а сами попрятались. Кто у вас дрался?
Говоря это, Каледин взволнованно шагал по комнате. Богаевский сидел, закрывши руками голову.
— Передайте им, что если не дадут во время денег — пропала Россия. Пока воскреснет, много прольется крови. «А вам я напишу». И сев к столу, Каледин написал на бланке войска донского: «Сестра Нестерович и Андриенко едут в Москву и передадут на словах все, что следует и кому следует. Прошу оказать широкую помощь, Атаман Каледин».
Говорил еще Каледин о возмущении казаков поведением Родзянко: думают его, Родзянко, и еще кое-кого попросит покинут территорию Войска Донского.
— Генерал Алексеев, тот совсем другой, — закончил он.
Я не совсем поняла это замечание...
Атаман простился с нами, мы пошли отдохнуть в Московскую гостиницу.
Я была измучена, еле двигалась. Но в гостинице меня ждал, вместе с офицерами моей «охраны», другой офицер с письмом от Эрдели. Генерал просил меня придти на Барочную. Я ответила, что только вернулась от атамана, не обедала, и потому явлюсь не ранее 7 часов.
Но отдохнуть так и не удалось. Приходили офицеры с разными просьбами и письмами к родным. Всех писем набралось несколько сот в разные концы России, их предстояло опустить в московские ящики.
Зашли Кириенко и Святополк-Мирский, и рассказали о вопиющей нужде среди офицеров. Они шли в бой босые и раздетые: один снимал сапоги, чтобы другому стоят в карауле. Я обещала зайти в канцелярию полка сегодня же вечером, после визита к ген. Эрдели.
Мы спустились обедать в ресторан. Когда входили в зал, где было много офицеров, все встали. Я подумала, что это в честь Кириенко и Мирского, но оказалось, что меня привествуют...
Пообедав, мы направились к Эрдели. В кабинете сидел полковник Дорофеев. Я передала все, что говорил Каледин. Генерал и Дорофеев внимательно выслушали и согласились с тем, что Каледин действительно хозяин, а они только гости. Потом мы прошли к ген. Алексееву. Я попросила у полковника Дорофеева список оставшихся семей офицеров и обещала высылать им пособие каждый месяц.
— Ах, это было бы отлично, Марья Антоновна, — сказали в один голос Эрдели и Дорофеев. Какой ужас для офицеров — думать о семьях, брошенных без всяких средств!
Раньше, чем пойти к ген. Алексееву, мы встретили внизу у входа капитана Алексеева, начальника контр-разведки. Он попросил ген. Эрдели наверх, где происходил важный доклад. Ген. Эрдели препоручил меня какому-то офицеру для сопровождения к генералу. Мы очутились в неболыпом доме, во втором этаже. Ни караула, ни часовых у входа. Вестовой провел в маленькую комнатку. Ген. Алексеев был в мундире (по городу он ходил в партикулярном платье). Он отпустил сопровождавшаго меня офицера в штаб. Мы сели возле письменнаго стола. Генерал надел очки, пристально посмотрел мне в глаза и попросил рассказать все по порядку. Опят пришлос повествоват с начала, чуть ли не с выступления большевиков в Москве. Генерал слушал чутко, делая какие-то заметки на бумаге. Кончив, я передала ему все мои бумаги. Он просмотрел и сказал:
— Да, я считаю что выброшено за борт около 30.000 офицеров. Если им удастся прорваться сюда, это будет большим счастьем. Но самое важное сейчасъ—деньги. Важнее снарядов. Радуют меня крутые меры атамана Дутова. Что касается вашей организации, никаких указаний дат не могу, считаю, что все на правильной дороге, организовано отлично. Результаты налицо. Одно могу посоветовать, это — чтобы к вам присоединились однородные организации. Благодарю за присланные 3.000 рублей. Очен пригодились, это первые деньги, полученные мною. Знаете, дорога ложка к обеду...
Генерал очень внимательно отнесся к моему разговору с Калединым, все записывал, сам говорил мало. Когда я договорила, он опять внимательно и пристально, через очки, посмотрел на меня. Я смутилась.
— Сколько вам лет? — просил, не спуская с меня глаз.
— Двадцат один.
— Да, потому много и делаете, что еще так молоды. Отчета себе не отдаете, как опасна ваша деятельность. Благодарю вас от имени несчастнаго офицерства. Вы русская?
— Нет, полька.
— Полька? — переспросил генерал, — тем похвальнее. — И он подробно записал, где я родилась и в какой семье.
— Я напишу письмо в военнопромышленный комитет в Москве, постарайтесь увидеть Оловянишникова.
Помню, что генерал писал о деньгах, нужных для сформирования армии. Он дал мне следующее удостоверение: «Генерал Михаил Васильевич Алексеев знает лично сестру милосердия М. А. Нестерович, бывшую на Дону и оказывающую большия услуги вновь формирующейся армии».
— Бумаги атаману Каледину я отошлю завтра, — закончил он. — Вам желаю сил и неутомимой энергии на благо России, которая сумеет оценить ваши заслуги. Когда уезжаете?
— Завтра.
Мы простились. Было 10 час. вечера. Я направилась в главную квартиру. Внизу ждали офицеры моей «свиты». Ген. Эрдели приказал им сопровождат меня. «Так безопаснее», — согласился капитан Карамазов.
Офицеры окружили нас, разспрашивая, что говорил Каледин, была ли я у Алексеева и т. д. Генерал Эрдели вышел, увидел, что я в толпе офицеров, разсмеявшись увел меня к себе в кабинет. Он казался довольным, что я была у Алексеева и во все его посвятила. Заговорили о Корнилове. Сначала генерал отмалчивался, но потом, понизив голос, сообщил:
— Его здес нет еще, но к следующему вашему приезду — будет, сейчас он в дороге. Как раз вчера ему послали немного денег.
Я обратилась к генералу с просьбой распорядиться о том, чтобы, когда будут прибывать офицеры по нашим бумагам, дежурный офицер их отбирал, а я в свои приезды смогу контролировать, сколько прибыло на Дон (чтобы знать, все-ли из тех, что получили от меня деньги, уезжают из Москвы). Генерал обещал. Наконец, простившись с ним, я ушла с Андриенко в гостиницу. Было около часу ночи. Но тут ждала меня группа офицеров, просивших выслушать их, — нельзя же было отказать?.. То, что я услышала, было поистине ужасом. Все говорили одно и то же, умоляя помоч брошенным семьям. Я пообещала сделать все, что смогу.
— А теперь, — продолжала я — давайте поговорим о вас самих, господа офицеры. Вы тоже в тяжелом положении; ведь здесь жалованья пока не платят. Много не могу, но вот возьмите до поры до времени... по 150 рублей.
Наконец, мы остались одни с Андриенко. Он заметил:
— Если так будете работать, вас надолго не хватит.
В те дни готовились сражения под Ростовым, где новая армия должна была получить первое боевое крещение. Мы рано проснулись и уже около 8 час. утра отправились на Барочную. Ген. Эрдели еще не приходил. Меня встретили полк. Кириенко и СвятополкъМирский и мы вместе прошли к офицерам. Андриенко записывал безчисленные поручения в Москву. Выслушивала и я много просьб, но звучало в них все одно и то же: помощь семьям, помощь! В это время пришел офицер и заявил, что можно за 250 рублей купить десять пудов сахару. (В то время в Новочеркасске сахару не было). Полковник Дорофеев запротестовал:
— Тут сапог нет, все босые, а вы о сахаре хлопочете.
Затем ген. Эрдели попросил меня к себе:
— Вы наша благодетельница, — так мы вас и будем впред называть. Так вот, я написал письмо вашему комитету. Кроме того у меня и личная просьба к вам — это доверенност в Московски й международны й банк, у меня там процентных бумаг на 5. 000 рублей. Привезите! Бог знает что еще может быть.
Принес полковник Дорофеев списки офицерских семейств, набралос всего 320 фамилий. Многие оказались в караулах. Дорофеев имел вид взволнованный:
— Ах, все казаки — большевики! Что думает Каледин, не знаю. Вырежут нас в один прекрасный день, вот и конец.
Вошел воспитател 3го Кадетскаго корпуса полк. Матвеев. Он бежал сюда по комитетским бумагам прямиком из Алексанровскаго училища. Эрдели нас познакомил, затем поручил передат письмо Н. И Гучкову в Москве, а другое — своей семье. Генерал сообщил мне, что оба приставленные ко мне офицера желали бы, для охраны, сопровождать меня в поездках. Но я категорически отказалась. Надо было спешить, поезд из Ростова прибывал в 12 ч. дня. Простившись с ген. Эрдели, мы еще раз прошли в комнату Георгиевскаго полка. Опят обратились ко мне офицеры с благодарностями и пожеланиями благополучнаго возвращения.
Прощаясь с полковником Кириенко, я дала ему на нужды полка 6.000 рублей и обещала более щедрую помощь в следующий приезд. Провожать нас собралось много офицеров. На перрон, никто не вышел: так было условлено, в поезде могли оказаться большевики. Мы уселись в вагон второго класса, и в 4 ч. 40 м. 11 ноября поезд тронулся — на Лиски. Дорога была ужасающая. Кроме вооруженных солдат, матросов и рабочих нигде никого; не встретилось ни одной женщины.
| 
