4

Вопросы истинного просвещения, его качественного наполнения и самобытного содержания занимали едва ли не первостепенное место в умах современников николаевской эпохи (о чем весьма мало говорится в исторической и исследовательской литературе). И это неудивительно, поскольку именно образование в сочетании с соответствующим воспитанием в духе православных традиций способно показать оборотную сторону тех или иных заимствованных "мечтаний" и стать естественным рычагом не революционных, а эволюционных преобразований в рамках существующей государственной системы. Неслучайно в том же манифесте родители призывались обратить все их внимание "на нравственное воспитание детей: не просвещению, но праздности ума, более вредной, нежели праздность телесных сил, недостатку твердых познаний должно приписать сие своевольство мысли, источник буйных страстей,.." В рескрипте Николая I от 13 сентября 1846 года повторена та же мысль применительно к более узкой, армейской, области: "Мне особенно приятно видеть, что главная цель военного воспитания обращена к развитию в юношах чистых правил нравственности и чувства чести".

Весьма показателен для характеристики Николая I выбор им на роль воспитанника будущего наследника трона поэта В. А. Жуковского, в представлении которого воспитание и образование составляли неразрывное единство и который пользовался высочайшим моральным авторитетом в обществе. Как царь и Н. М. Карамзин, поэт считал монархию единственно возможной формой правления в России, в которой очень многое зависит от личности, системы взглядов, нравственных убеждений и исторических знаний самодержца, вырабатывающих у него понимание связи времен и священных задач правления. "Я хочу воспитать в моем сыне человека, прежде чем сделать из него государя",- заявлял император. "Человек во всяком сане есть главное",- как бы откликался на его пожелание поэт в письме к своему воспитаннику, стремясь внушить ему мысль об "уважении к человечеству", столь необходимому "во всякой жизни, особенно в жизни близ трона и на троне".

С душой на все прекрасное готовой, 
Наставленный достойным счастья быть, 
Великое с величием сносить, 
Не трепетать, встречая век суровый... 
Жить для веков в величии народном, 
Для блага ВСЕХ - СВОЕ позабывать, 
Лишь в голосе отечества свободном, 
С смирением дела свои читать! 
Вот правила детей великих внуку. 
С тобой еще начать сию науку...

Любовь царя к народу, "самоотвержение власти", неукоснительное соблюдение религиозно-нравственных устоев, способность соединить их с необходимыми преобразованиями изменяющегося времени и "отделять то, что оно уже умертвило, питать то, в чем уже таится зародыш мысли",- таковы важные начала воспитательно-образовательной программы Жуковского, находившей живой отклик в душе Николая I, что свидетельствовало и о его собственных устремлениях. Знаменателен тот факт, что для обучения своего сына, будущего инициатора "великих реформ", император привлек лучших специалистов России, отличавшихся к тому же несомненным внутренним достоинством. Так, географию и статистику преподавал К. И. Арсеньев, словесность - П. А. Плетнев, право - М. М. Сперанский. "Всякое право,- убеждал цесаревича последний,- а следовательно, и право самодержавия, потому есть право, что оно основано на правде. Там, где кончается правда и начинается неправда, кончается право и начинается самовластие". Сам Николай I, глубоко разделяя подобные мысли и чувства, исходил в планах и действиях из представления о божественном происхождении своей верховной власти и воспринимал ее как высший долг и самоотверженное служение, для адекватного понимания которого и нужны были новые акценты в умственной деятельности общества.

О соединении интеллектуального образования, нравственного просвещения и вытекающего из такого синтеза правильного направления деятельности размышлял и Пушкин в составленной в 1826 г. по просьбе Николая I записке "О народном воспитании". По его убеждению, именно активное воспитание вместе со знанием мировой и отечественной истории, "образа мыслей и чувствований", "образа правления и веры", "особенной физиономии своего народа" не позволит юношам (намек на недавнее восстание) увлекаться "чужеродным идеологизмом" и республиканскими идеями, сняв с них прелесть новизны. Подобные рассуждения поэта не были каким-то предательством по отношению к декабристам. Как признался он царю после приезда в Москву, ему пришлось бы примкнуть к бунтовщикам на Сенатской площади, случись тогда оказаться среди них. Поступить иначе ему не позволяли представления о товарищеской чести. Но теперь он полагал несбыточной надеждой устранить невежество, жестокость, неустройство жизни с помощью смены социально-политической системы. Шоры прекраснодушных мечтаний о "заре пленительного счастья" исчезали при понимании глубокого несовершенства человеческой природы, неодинаково распределяющей среди своих детей таланты, физическую силу и многие другие способности, таящей в себе темные желания и гибельные страсти, которые необходимо опознать и преодолеть, а уж затем приниматься за активное переустройство жизни.

Официальная идеология соединения образования и воспитания на основе православных и национальных традиций была сформулирована в 70-х годах одним из самых просвещенных людей николаевской эпохи, признанным знатоком классических древностей и европейской культуры, министром народного просвещения С. С. Уваровым. Он ставил целью, "при оживлении всех государственных сил, охранять их течение в границах безопасного благоустройства", намеревался "изгладить противоборство так называемого европейского образования с потребностями нашими: исцелить новейшее поколение от слепого, необдуманного пристрастия к поверхностному и иноземному, распространяя в юных умах радушное уважение к отечественному и полное убеждение, что только приноровление общего, всемирного просвещения к нашему народному быту, к нашему народному духу может принести истинные плоды всем и каждому".

В отчете о десятилетии работы своего министерства Уваров так оценивал поставленную в 1833 г. задачу: "Посреди быстрого падения религиозных и гражданских учреждений в Европе, при повсеместном распространении разрушительных понятий, в виду печальных явлений, окружающих нас со всех сторон, надлежало укрепить отечество на твердых основаниях, на коих зиждется благоденствие, сила и жизнь народная; найти начала, составляющие отличительный характер и ей исключительно принадлежащие; собрать в одно целое священные остатки ее народности и на них укрепить якорь нашего спасения. К счастью, Россия сохранила теплую веру в спасительные начала, без коих она не может благоденствовать, усиливаться, жить".

Такими спасительными началами были провозглашены православие ("Исконно и глубоко привязанный к церкви отцов своих, русский искони взирал на нее как на залог счастья общественного и семейственного. Без любви к вере предков народ, как и частный человек, должен погибнуть"), самодержавие ("Самодержавие составляет главное условие политического существования России. Русский колосс упирается на нем, как на краеугольном камне своего величия... Спасительное убеждение, что Россия живет и охраняется духом самодержавия сильного, человеколюбивого, просвещенного, должно проникать в народное сознание и с ним развиваться") и народность ("Вопрос о народности не имеет того единства, как предыдущие... Относительно народности все затруднение заключалось в соглашении древних и новых понятий; но народность не заставляет идти назад или останавливаться; она не требует неподвижности в идеях... Довольно, если мы сохраним неприкосновенным святилище наших народных понятий; если примем их за основную мысль правительства, особенно в отношении к отечественному воспитанию").

Единство веры, государства и народа предполагало в идеале такое развитие всех сторон социальной, экономической и политической жизни, при котором разные слои общества не утрачивали бы ее духовного измерения, свободно и добровольно умеряли бы эгоистические страсти и корыстные интересы в свете совестного правосознания и устремления к общему благу, органически сохраняли бы живые формулы человеческого достоинства: "быть, а не казаться", "служить, а не прислуживаться", "честь, а не почести", "в правоте моя победа". Следует подчеркнуть, что именно свободное и добровольное движение "вперед", осознанная солидарность и активность граждан, сочетание элементов внешнего прогресса с лучшими традициями и человеческими качествами цементируют монархию как высшую форму государственного правления, которой отдавали дань и выдающиеся представители русской культуры (Пушкин, Жуковский, Гоголь, Тютчев, Достоевский и др.). В противном случае, как отмечает И. А. Ильин, монархия таит в себе опасности властного произвола, чрезмерной опеки чиновничества над народом, погашения личностной самодеятельности и творческого почина, необходимых для преодоления вечно подстерегающего застоя и расцвета плодотворной жизнедеятельности.

Подобных опасностей не удалось избежать и Николаю I, хотя в своих намерениях и планах он исходил из идеальных представлений о синтезе православия, самодержавия и народности и решимости укреплять Россию так же, как и высокочтимый им Петр I. Недаром Пушкин в 1826 г. надеялся, что молодой император пойдет по пути "пращура", будет "как он, неутомим и тверд". Славянским Людовиком XIV воспринимал его уже упоминавшийся мемуарист А. де Кюстин, отмечавший слова самодержца о том, что тот продолжает дело Петра Великого. "Петр Великий,- писал де Кюстин,- гораздо ближе к императору Николаю, чем его брат Александр, и потому Петр еще и теперь в большой моде".

На самом деле, не только в целях и задачах, но и в личности и характере Николая I проявлялось нечто, сближавшее его (при наличии и весьма существенных отличий) с великим предшественником. Стремясь поднять внутреннее благосостояние страны и упрочить ее внешнее значение, сменивший Александра I царь полностью подчинялся взятым на себя обязательствам, ничем не жертвовал для удовольствия и всем ради долга. "Странная моя судьба,- признавался он в одном из писем,- мне говорят, что я - один из самых могущественных государей в мире, и надо бы сказать, что все, т. е. все, что позволительно, должно бы быть для меня возможным, что я, стало быть, мог бы по усмотрению быть там, где и делать то, что мне хочется. На деле, однако, именно для меня справедливо обратное. А если меня спросят о причине этой аномалии, есть только один ответ: долг! Да, это не пустое слово для того, кто с юности приучен понимать его так, как я. Это слово имеет священный смысл, перед которым отступает всякое личное побуждение, все должно умолкнуть перед этим одним чувством и уступать ему, пока не исчезнешь в могиле. Таков мой лозунг. Он жесткий, признаюсь, мне под ним мучительнее, чем могу выразить, но я создан, чтобы мучиться".

5

Эпоха Николая I - это не время перестройки государственной и общественной жизни по отвлеченным идеологическим схемам, а период неустанного труда в самых разных областях. Вставая на рассвете, сам император иногда проводил за рабочим столом по восемнадцать часов в сутки, назначал аудиенции на восемь, а то и на семь часов утра и старался лично вникать во все дела. Получив недостаточное гуманитарное образование и испытывая равнодушие к умозрительному знанию, он тем не менее имел природную склонность к прикладным и военным наукам, строительному и инженерному искусству, обладал практическим складом ума и трезвой оценкой происходящего. Если Петр I воспринимался порою как плотник на троне, то его потомок любил говорить: "мы - инженеры".

Действительно, еще будучи в должности генерал-инспектора по инженерной части, великий князь Николай Павлович вкладывал всю присущую ему энергию в формирование русского инженерного корпуса, почти ежедневно посещал подведомственные учреждения, подолгу просиживал на лекциях офицерских и кондукторских классов Главного инженерного училища, изучал черчение, архитектуру и другие предметы, чтобы до деталей понять суть утверждаемых им проектов. И впоследствии, уже на царском троне, он стремился тщательно вникать не только в военные или строительные проблемы, но и в вопросы технического оборудования, полезного предпринимательства, финансовой и экономической политики и многие другие, пытался "все видеть своими глазами, все слышать своими ушами". Вахтпарады, смотры флота, маневры, испытательные стрельбы разрывными снарядами, работа комиссий по крестьянскому вопросу или строительству железных дорог - все это и многое другое не обходилось без прямого участия государя. Обычными стали его частые поездки по различным областям империи, осмотры больниц, тюрем, казенных складов, посещения присутственных мест, учебных заведений, вновь возводимых сооружений. Дальность расстояния, бездорожье, ненастье, телесное недомогание или душевная усталость не могли удержать царя от исполнения намеченных планов. Если он был убежден в полезности и справедливости какого-либо дела, то проявлял при его практической реализации непреклонную волю и твердую решимость. Достаточно взглянуть лишь на некоторые резолюции самодержца: "Мы все на службе не за тем. чтобы гулять, а чтобы дело делать"... "Должно держаться неотступно данных приказаний и впредь не сметь от них отступать"... "Я уже не раз приказывал с предложениями, противными закону, не сметь входить... когда закон есть, должно его соблюдать без изыскания предлогов к неисполнению".

Многие современники отмечали и рыцарские качества Николая I, который строго придерживался кодекса чести, верности данному слову, с "крайним омерзением" относился к хитроумной фальши, закулисным интригам, подкупам оппонентов и прочим нелегальным уловкам, часто допускаемым так называемыми цивилизованными государствами. Даже явный недоброжелатель А. де Кюстин писал, что ум царя "самый практичный и ясный, какой только бывает на свете. Не думаю, чтобы сыскался сегодня второй государь, который бы так ненавидел ложь и так редко лгал, как этот император". Император признавался этому мемуаристу, что слишком нуждается в прямом и откровенном высказывании своих мыслей и что скорее отступит до Китая, нежели согласится на продажный и мошеннический способ правления, отличавший, по его мнению, конституционные монархии.

К рыцарским достоинствам Николая I, отличавшим его как "сильную, благородную и весьма идеальную натуру" (К. Н. Леонтьев), добавлялось и несомненное мужество, среди ярких проявлений которого выделяется поведение царя во время холерной эпидемии. Двигаясь из глубины Азии и усеивая свой путь тысячами трупов, заразная болезнь быстро распространялась вверх по Волге и в сентябре 1830 г. достигла Москвы. "С сердечным соболезнованием получил я ваше печальное известие,- писал император московскому генерал-губернатору Д. В. Голицыну. - Уведомляйте меня эстафетами о ходе болезни. От ваших известий будет зависеть мой отъезд. Я приеду делить с вами опасности и труды..."

Очевидцы свидетельствуют об удивлении и радости москвичей, узнавших, что "царь в Москве". Рано утром 29 сентября огромные толпы народа шли к Кремлю, где у входа в Успенский собор митрополит Филарет говорил: "С крестом сретаем тебя, Государь. Да идет с тобою воскресение и жизнь". В гуще народа раздавались голоса: "Ты - наш отец, мы знаем, что ты к нам будешь... Где беда, там и ты, наш родной". Приложившись к иконе Божьей Матери в Иверской часовне, император начал свое десятидневное пребывание в древней столице, наполненное беспрерывной деятельностью. Презирая опасность, он посещал холерные палаты в госпиталях, приказывал устраивать в разных частях города новые больницы и создавать приюты для лишившихся родителей детей, отдавал распоряжения о денежном вспомоществовании и продовольственной помощи беднякам, постоянно появлялся на улицах, дабы поднять упавший дух жителей. Ободренные москвичи стали охотнее соблюдать санитарные меры и соревноваться в пожертвованиях. Между тем женщина, находившаяся в одном дворце с Государем, заразилась и умерла, несмотря на немедленно оказанное ей лечение. Постоянно общавшийся с ним слуга также скоропостижно скончался. По словам А. Х. Бенкендорфа, самого царя "тошнило, трясла лихорадка, и открылись все первые симптомы болезни. К счастию, сильная испарина и данные вовремя лекарства скоро ему пособили, и не далее как на другой день все наше беспокойство миновалось". Выполнив свою миссию, император отправился обратно в Санкт-Петербург и выдержал в Твери, как и полагалось по закону, установленный карантинный срок. Его решительное и мужественное поведение вдохновило Пушкина на стихотворение "Герой", где рассказывается о смелости и милосердии Наполеона, будто бы посетившего чумный госпиталь в Яффе, и намекается на приезд царя в Москву. "Каков государь,- писал поэт П. А. Вяземскому,- молодец! того гляди, что наших каторжников простит - дай Бог ему здоровья".

По наблюдениям современников, Николай I, подобно Петру I, но на свой лад в быту был весьма непритязателен, предпочитал обходиться простыми кушаниями вроде щей и гречневой каши, вел достаточно спартанский образ жизни, старался даже в заграничных путешествиях не изменять своим привычкам и спать по-походному на холщовом мешке с соломой вместо матраса. Один из иностранцев восклицал, что и самый бедный французский землепашец вряд ли бы стал спать на таком жестком ложе. Царь и умер, как писала А. Ф. Тютчева, в маленьком кабинете на первом этаже Зимнего дворца "лежа поперек комнаты на очень простой железной кровати... Голова покоилась на зеленой кожаной подушке, а вместо одеяла на нем лежала солдатская шинель. Казалось, что смерть настигла его среди лишений военного лагеря, а не в роскоши пышного дворца. Все, что окружало его, дышало самой строгой простотой, начиная от обстановки и кончая дырявыми туфлями у подножия кровати".

Характеризуя Николая I, следует также заметить, что любовь ко всему военному, армейской организации и простоте не мешала ему владеть иностранными языками, обладать художественным вкусом, увлекаться театром, сочинять музыку, любить церковное пение и нередко самому в нем участвовать.

Отмеченные черты личности царя во многом способствовали движению страны к тем целям, о которых можно судить по его словам, начертанным в 1850 г. на отчете министра иностранных дел К. В. Нессельроде и адресованным сыну: "Дай Бог, чтобы удалось мне сдать тебе Россию такою, какою стремился я ее поставить: сильной, самостоятельной и добродающей - нам добро,- никому зло".

6

Если общие задачи государственного строительства по-своему продолжали петровские преобразования, то конкретные методы и пути их осуществления принимали порою прямо противоположный характер. Петр I хотел добиться успехов во внешнем прогрессе и могуществе через слом национальных традиций и вековых установлений и их замену принципиально новыми предписаниями, законами, учреждениями, что усиливало разрыв между самобытной жизнью и заимствованным просвещением, увеличивало существовавшее отделение высших слоев общества от народа, приводило к забвению духовной сущности родной земли и ее истории. А. де Кюстин удивлялся, как мощно одарена от природы русская нация, сумевшая сохранить свое неповторимое лицо в условиях, когда власть предержащие и знать беспрерывно "клянчили идеи и искали образцов для подражания во всех обществах Европы".

В идеологии и политике Николая I наблюдается вполне отчетливая и последовательная устремленность к преодолению отрицательных последствий безоглядных заимствований, восстановлению нарушенной связи времен, активизации плодотворных начал собственной истории. "Во мне поднимается волна почтения к этому человеку,- восхищался А. де Кюстин. - Всю силу своей воли он направляет на потаенную борьбу с тем, что создано гением Петра Великого; он боготворит сего великого реформатора, но возвращает к естественному состоянию нацию, которая более столетия назад была сбита с истинного своего пути и призвана к рабскому подражательству... чтобы народ смог произвести все то, на что способен, нужно не заставлять его копировать иностранцев, а развивать его национальный дух во всей его самобытности". Сам царь признавался мемуаристу, что хочет быть достойным доброго русского народа и в невзгодах времени старается искать убежища в глубине России, забывая о западных странах.

Действительно, Николая I можно считать самым национальным из всех монархов, занимавших до него престол Петра I. Он верил в мировое призвание Святой Руси и по мере сил и понимания пытался самоотверженно служить ей на всех направлениях своей деятельности. Так, большое значение царь придавал укреплению Православия и мерам против распространения сектантства и невнятного мистицизма, свойственного предшествовавшему правлению. Он был озабочен и положением сельского духовенства, находя в нем опору народной нравственности, а также многое сделал для воссоединения в 1839 г. греко-униатской церкви с православной. Когда в 1832 г. был канонизирован епископ Митрофан, он прислал золотой покров на раку святителя и приехал в Воронеж для поклонения святому.

Если по отношению к революционным идеям император вел изоляционистскую политику, то материальные изобретения Запада привлекали его пристальное внимание. Господство самодержавного строя совсем не мешало развитию хозяйственной жизни и новых экономических связей. На период правления Николая I приходится строительство половины всей сети шоссейных дорог, проектировавшихся в России до 1917 г., а также железнодорожного сообщения от Петербурга до Царского Села и до Москвы. На Волге и Балтике появились первые пароходы, мануфактуры стали заменяться фабриками с современным оборудованием. В результате объем промышленного производства удвоился, а сбалансированная финансовая политика привела к укреплению рубля на мировом рынке, хотя устарелые крепостнические формы требовали соответствующего реформирования. Любопытно наблюдение известного французского экономиста середины прошлого века Моро-Кристофа, отметившего в своем фундаментальном исследовании пауперизма, что дело предупреждения нищеты при наименьших затратах казны поставлено в России лучше, чем на Западе (отношение количества неимущих к общему числу населения колебалось в европейских странах от 3 до 20%, а в европейской России не превышало 1%).

Большое внимание в правление Николая I уделялось развитию естествознания. В данном царем уставе Академии наук писалось, что "она старается расширить пределы всякого рода полезных человечеству знаний... имеет попечение о распределении просвещения. Она обращает труды свои непосредственно в пользу России, распространяя познания о естественных произведениях империи". По высочайшему повелению были оборудованы обсерватории в Казани и Киеве, приведена в порядок устаревшая обсерватория в Москве, а также выстроена новая близ северной столицы. В указе императора говорилось о том, что "желая споспешествовать успехам Астрономии в Империи Нашей, повелели Мы соорудить в окрестностях Санкт-Петербурга, на Пулковской горе, Главную Астрономическую Обсерваторию и снабдить ее полным прибором совершеннейших инструментов". Академик Ф. А. Бредихин, создавший классификацию кометных форм, а также теорию распада комет и образования метеорных потоков, видел в увлечении самодержца астрономией "какое-то внутреннее расположение к ней. Стройный порядок системы, строгое соподчинение частей целому, твердость и доказательность перехода от известного к неизвестному - и не в отвлеченной области мышления, а в приложении к конкретному, имеющемуся пред очами и необъятному пространством организму вселенной - все это находило, по-видимому, сочувственные фибры в возвышенной душе Монарха, который в громадной империи своей стремился упрочить законность, стройный порядок и спокойное развитие на стезе правды и добра".

Ход жизни требовал грамотных чиновников, инженеров, агрономов, врачей, учителей, и правительство Николая I откликалось на эти насущные требования, развивая широкую сеть начальных, средних и высших учебных заведений. Количество гимназий в эти годы значительно увеличилось, а число учащихся в них почти утроилось. В Петербурге был восстановлен Главный педагогический институт, открыто Высшее училище правоведения для подготовки юристов, а Технологический институт выпускал инженеров. Начали работу Строительный институт, Земледельческий институт, Межевой институт в Москве и др.

В николаевское царствование заметное развитие получили и научные общества - Российское общество естественных наук, Географическое общество в Петербурге, Одесское общество истории и древностей, различные археографические комиссии для изучения памятников старины, разбора и издания древних актов и т. п. Царь поддерживал научные издания, заботился о их направлении и регулярно знакомился с соответствующими отчетами. Так, при прочтении одного из подобных отчетов монаршее внимание было обращено на "тот утешительный факт, что большинство одобренных произведений относилось к отечественной истории, к разработке нашего родного языка и к изучению юридического и общественного быта России". Действительно, Академия наук осуществляла масштабную исследовательскую программу в области русской истории и языковедения.

С особой выразительностью ориентация Николая I на национальные традиции и допетровские ценности проявилась в его художественно-архитектурной политике. Уже в конце 1826 - начале 1827 гг. генерал-губернаторы и обер-прокурор Синода получили царские указания:

"Государь император высочайше повелеть изволил собрать немедленно сведения по всем губерниям:

1. В каких городах есть остатки древних замков и крепостей или других остатков древности.

2. В каком они положении ныне находятся.

Воля Его Величества в то же время есть, чтобы строжайше было запрещено таковые здания разрушать, что и должно оставаться на ответственности начальства городского и местных полиций...

Буде есть возможность снять с таковых зданий планы и фасады в нынешнем их положении, то сие Его Величеству весьма желательно... поскольку среди древних зданий много церквей и монастырей, то считаю нелишним послать и в Синод циркуляр, посланный губернаторам".

Своеобразным продолжением внимания царя к отечественному зодчеству стали его личные инициативы по реставрации храмов. Например, пребывая в 1834 г. во Владимире, он повелел восстановить Дмитриевский собор "в первобытном его виде". В том же 1834 г. К. Тон получил указание приступить к работам в Ипатьевском монастыре Костромы и "придать оному более наружного величия и благолепия... вместе с тем сохраняя все уцелевшие доселе остатки архитектуры и вкуса того времени, применяясь к ним в новой отделке монастыря".

Что же касается строительства новых храмов, то и здесь правительственным циркуляром впервые предписывалось создавать образцовые проекты по канонам древнерусского зодчества, "дабы удобнее в тех губерниях, где еще не имеется сведущих архитекторов и опытных, ввести строение церквей правильное, издать и разослать по епархиям для руководства собрание планов и фасадов церквей, составленных по наилучшим и преимущественно древним образцам". Интересен тот факт, что и избы, школы, волостные управления, постоялые дворы и т. д. проектировались, по желанию императора, в чисто русском вкусе и стиле.

Показательным примером воплощения принципов православия, самодержавия и народности в архитектуре может служить строительство Большого Кремлевского дворца, который должен был находиться в духовном и эстетическом единстве с храмом Христа Спасителя, и также с историческими воспоминаниями и национальными преданиями. В Высочайшем Рескрипте, отправленном Николаем I министру Императорского двора и опубликованном в газете "Московские ведомости", провозглашалось: "Сие изящное произведение зодчества будет новым достойным украшением любезной моей древней столицы, тем более, что оно вполне соответствует окружающим его зданиям, священным для Нас и по соединенным с ними воспоминаниями веков минувших и великих событий отечественной истории. Следуя мысли Моей, во всех частях оного и в самих вновь устроенных, искусство умело сохранить отличительный характер прежней истинно русской архитектуры, приспособив их вместе к настоящим потребностям, к усовершенствованию и вкусу нашего времени... В идее и проекте дворца разрешалось, кроме задачи невиданного доселе великолепия и колоссальности, та же задача народности, как и в Храме Спасителя: как в первом художник думал о том, чтобы, воздвигая храм, согласить его с общим оригинальным характером нашей древней столицы, характером ее сорока сороков церквей, так и в проекте дворца та же мысль напутствовала его относительно характера уцелевших царских теремов, понятий и верований народных, понятий и приличий, неразлучных с историей Москвы, даже линий видов и очерков в отношении пейзажном и чисто архитектоническом".

В правление Николая I получило значительное развитие живописное, театральное и музыкальное искусство, появилось много выдающихся имен и блестящих талантов. Именно тогда русская литература достигла таких вершин, которые позволили назвать это время ее "золотым веком". Сам царь старался не только морально и материально поддерживать художников (например, П. А. Федотова), артистов (например, П. А. Каратыгина) или писателей (например, Гоголя), но и сделать их союзниками в деле укрепления могущества России. Характерны его взаимоотношения с Пушкиным, истинный масштаб личности которого он едва ли не первым среди современников сумел по достоинству оценить ("умнейший человек"). Философ Г. Шпет замечал по этому поводу: "Верный инстинкт подсказал Николаю Павловичу обратиться к Пушкину. Карамзин, Жуковский, Пушкин, кн. Вяземский и все пушкинское были единственною возможностью для нас положительной, не нигилистической культуры".