1150-летию Смоленска посвящается.
В современной России – много памятников, старых и новых. Старые напоминают о славной истории Отечества, о событиях, знакомых со школьной скамьи. Новые – о… школьных приколах. Например, памятник Мыши. Памятник Огурцу, Валенку и даже памятник Водке. И если первые еще могут выдавить на губах слабую улыбку, то последний ничего кроме горечи в душе не вызывает.
Много «приколов» теперь в России, если судить по газетам, телевидению и интернету. Не на шутку раздухарилась страна. Что ни передача по телевидению – всё пошлейшие приколы да юмор ниже пояса. Даже такую «прикольную» страну придумали: «Наша Раша». Хотелось бы спросить авторов: «“Наша” – это вы о себе? В таком случае, где ваша родина, и какие чувства вы к ней испытываете?»
Всё-то ищут и журналисты, и местное начальство, чем бы таким развлечь хмурый наш народ, чем бы и своих позабавить, и туристов зазвать. Где музей самоваров организуют, где утюгов, а то и музей мыши или валенка откроют. Оригинально! Смешно!..
Может быть, для страны без истории, типа США, это и нужно, но России-то зачем? Разве мало у нас было исторических событий? Или недостаток в подвигах обнаружили наши предки и современники? В Смоленске с его насыщенной и даже перенасыщенной историей в этом уж точно нет недостатка, как нет недостатка и в памятниках, посвященных разным векам и эпохам.
Осматривая город и изучая его героическую судьбу, я вспомнил один рассказ из детской книжки о войне 1812 года, а потом неожиданно, словно узнавая знакомое лицо на старой фотографии, обнаружил его первоисточник.
Академик Е.В. Тарле пишет: русские бились под Смоленском так, что вызывали удивление и восхищение даже у врагов. Русский арьергард под командованием генерала П.П. Коновницына и полковника К.Ф. Толя продолжал сдерживать неприятеля весь день 6 августа. Это был день праздника Преображения Господня. Охваченный всепожирающим огнем город оставили все его жители и русская армия. Солдаты уносили с собой Смоленский образ Божией Матери.
Когда Петербургское предместье Смоленска на правом берегу Днепра уже давно пылало ярким огнем, а в горящий город вступали французские войска, русские стрелки рассыпались по садам и в одиночку били в наступающую густую цепь французов и прислугу их артиллерии.
«К вечеру весь форштат (предместье. – В.Н.) был объят пламенем; наши солдаты укрывались в садах, но и там жар усилился до того, что фрукты на деревьях были совершенно испечены. Солдаты, лакомясь ими, говорили между собою: “Не поверят нам дома, что в Смоленске мы снимали с деревьев печеные яблоки”», – приводит слова участников тех событий историк М.И. Богданович.
Наполеоновские офицеры свидетельствуют: «Среди вражеских стрелков, засевших в садах на правом берегу Днепра, один в особенности выделялся своей отвагой и стойкостью. Поместившийся как раз против нас, на самом берегу за ивами, и которого мы не могли заставить молчать ни сосредоточенным против него ружейным огнем, ни даже действием одного специально против него назначенного орудия, разбившего все деревья, из-за которых он действовал; он всё не унимался и замолчал только к ночи. А когда на другой день по переходе на правый берег мы заглянули из любопытства на эту достопамятную позицию русского стрелка, то в груде искалеченных и расщепленных деревьев увидали распростертого ниц и убитого ядром нашего противника – унтер-офицера егерского полка, мужественно павшего здесь на своем посту»[1].
Артиллерийский офицер наполеоновской армии вюртембергский немец Фабер дю Фор был художником-любителем и оставил для истории свои рисунки о войне 1812 года. Есть среди них и тот, на котором он запечатлел поразившего его русского стрелка. Приведенные выше слова – подпись Ф. Кауслера к рисунку своего сослуживца Фабера.
В 1812 году русский человек жил подвигом – подвигом долга, чести и любви… И за это стяжал славу. Земную – от людей: однополчан, военачальников, соотечественников, государя императора… Иногда бывал незаслуженно забытым, обойденным в наградах или недолжным образом оцененным, как это водится на грешной земле. И потому как добрый христианин на полное воздаяние надеялся лишь в мире ином. Не случайно император Александр I в своем манифесте 1814 года, выражая благодарность всем сословиям за ратную службу в годы войны и даруя «разные льготы и милости» крестьянству, «в самое грозное время самолютейшей войны» показавшему «дух Православия, верности и мужества», начинает свое обращение к ним словами: «Крестьяне, верный наш народ, да получат мзду свою от Бога». Ибо от Творца человек получает славу, которая не чета здешней, – истинную, непреходящую, усыновляющую Небесному Отцу, дающую вечную жизнь со Христом в Боге и вводящую в Его вечное Царство, которому не будет конца.
В нынешний информационный век – век всевластья СМИ и всепроникающего интернета – «одного прикола ради» стать известным и даже прославиться слишком легко. Правда, слава эта часто самого сомнительного качества и порой сродни геростратовой, но и ради нее человеческое тщеславие частенько пускается во все тяжкие, не щадя ни себя, ни близких своих, ни дальних…
Мы, наверное, никогда не узнаем, была ли у того солдата, погибшего за Смоленск, своя семья. Может, не было у него ни супруги, ни детей, если забрали его в рекруты лет в двадцать да на петровские четверть века. Не знаем мы, откуда он был родом, кто были его родители, были ли у него братья, где довелось ему служить и с кем воевать за Россию-матушку… Ничего мы о нем не знаем, кроме разве того, что, должно быть, за отличия в службе произвели его когда-то в унтер-офицеры (по-нынешнему – в сержанты).
Но почему-то же решил он для себя, что здесь, в Смоленске, на берегу Днепра, который французы называли на греческий манер Борисфеном, будет последний рубеж его обороны и с него он никуда не уйдет. Что дальше отступать он не будет, хотя бы вся армия ушла за Москву (как потом и случилось). Никто ему приказа «умереть, но не сойти с этого места» не давал, потому что в организованном порядке отступала вся армия и арьергарды пусть последними, но тоже отходили (как шла потом в арьергарде до самого Бородина дивизия П.П. Коновницына). И потому навсегда остаться на этом рубеже решил он сам – «стоять и умирать», но не пускать врага дальше грабить и осквернять русскую землю.
А ведь рассуждая по-современному, что хорошего видел русский солдат в «этой» стране, как называют Россию наши «как бы соотечественники»? Чем был обязан «этому» государству потомственный крепостной крестьянин, «забритый» в солдаты и почти всю жизнь тянувший свою тяжелую и горькую от пота лямку в армии с ее палочной дисциплиной? За что ему было любить и защищать своих господ офицеров («помещиков-кровопийц» в военной форме, как еще недавно учили нас советские учебники) с их зуботычинами и грубостью? За что ему любить «эту» землю, на которой он равно бесправный – крепостной или солдат? Где нет демократии и прав человека, но есть социальное неравенство, произвол чиновников, кнут и шпицрутены? Где (страшно сказать) он даже лишен избирательных прав?! Где он ничего, кроме солдатской муштры, шагистики, смотров и походов, не видел и вкуснее солдатских щей, каши и сухарей не едал?
И что плохого лично ему сделал какой-нибудь француз, испанец, итальянец или немец из наполеоновской армии? Чего ради ему в одиночку биться с ними целый день и добровольно обрекать себя на неминуемую гибель в личной войне одного против всех?
На все эти сложные вопросы ответ, мне кажется, прост, хотя и не для всех очевиден. Во-первых, родину, как и родителей, не выбирают, и у русского человека она одна. И любят ее такую, какая она есть, и за то, что она есть, как родную мать. Во-вторых, Промыслом Божиим предназначено было ему родиться именно в русском народе и на русской земле и именно здесь c Божией помощью уготовлять себя для неба. В-третьих, земля эта дана Богом его народу, чтобы трудиться на ней, защищать ее и устроять в град, в который в конце веков войдет Христос.
А ничего не сделавший лично ему француз, немец или голландец Великой армии пришел незваным гостем с оружием в руках на его родную землю грабить, насиловать, убивать и осквернять святыни и потому стал для него не личным врагом, которого по евангельской заповеди должно прощать, а врагом Отечества и врагом Божиим. И потому заслуживает одного – смерти. И потому он действовал по правилу: «сколько раз увидишь его, столько раз и убей». И сколько он видел вражеских солдат, столько и стрелял в них, пока была сила в руках и душа в теле.
Может быть, теперь всё это непонятно нашим полусогражданам с запасной родиной в паспорте и прикупленной недвижимостью в Лондоне или Майами, но тогда было совершенно ясно даже простому русскому солдату, у которого ни гроша за душой, а документов отродясь никаких не было. Ничего – кроме веры, долга и совести в душе и любви в сердце. И для меня нет вопроса, кто из них богаче и счастливее.
Удивительно, но у наших предков жертвенная любовь к родине была одинаково естественным чувством не только для бедного крестьянина-солдата, которому в жизни, кроме тяжелой служебной лямки, и терять-то нечего, но и для богатого аристократа-офицера. Участник той войны Федор Глинка, у которого у самого в Смоленской губернии было имение родителей, писал 15 августа (на праздник Успения Богородицы) в письме из армии, шедшей от Смоленска к Москве: «Странствую по сгорающей земле, под небом, не внемлющим жалобам смертных. Всякий день вижу уменьшение Отечества нашего и расширение власти врагов. Каждая ночь освещается заревами пожарищ… Нередко хожу я и с гренадерами, которых ведет граф Строганов. Смотря на сего вождя, не подумал ли какой-либо себялюбец: имея неисчислимые способы к жизни, имея чины, заслуги, почести и дома у себя имея рай, зачем ему бросаться в бури, которыми дышит сам ад в дни наши; зачем наряду с простым солдатом, терпя потому труд и голод, стремиться в опасности, на раны и смерть? Вот что значит любовь к Отечеству!.. Потомки не уступают предкам. О, чувство благородное, чувство священное! Обладай вечно сердцами россиян!..»[2].
Это священное чувство делало русского солдата непобедимым. И потому на Смоленской дороге, по которой наполеоновская армия прошла (как и другие!) в два конца, остались лежать на веки многие недруги России. И сбылись над ними известные слова: «Не в силе Бог, а в правде. Кто с мечом к нам придет, тот от меча и погибнет». И лучше всех эту истину запомнили выжившие солдаты и офицеры «Великой армии», усеявшей своими костями путь от Немана до Москвы и обратно. Видимо, именно эта хорошо усвоенная истина заставила государственного адвоката Христиана Вильгельма Фабер дю Фора, в 1809 году добровольно вступившего в полк вюртембергского короля, а в 1812-м служившего в резервном парке 25-й пехотной дивизии Великой армии, сберечь свои зарисовки в жесточайших условиях отступления. Не только сберечь, но и в назидание потомкам издать их в 1831 году под названием «Листы из моего портфеля, зарисованные на месте во время кампании в России 1812 года»[3].
Да, в той кампании потомки не уступали своим русским предкам, и чувство любви к Отечеству священным огнем горело в их сердцах. А что теперь? Как нам хотя бы почтить их память? Как отдать должное русскому солдату, подвиг которого так запал в память наполеоновскому артиллеристу, что он запечатлел его на своем рисунке в напоминание своим согражданам и всему их потомству?
Может быть, надо было поставить в Смоленске еще один памятник – «Одинокому герою»? Или нет, лучше: «Памятник русскому солдату», который и один в поле воин. Так будет справедливее, ибо, как правильно замечено, честь, воздаваемая русскому солдату, есть слава и всему русскому народу.
Владимир Немыченков
(Смоленск–Москва)
3 июня 2013 г.
Рейтинг: 8 Оценка: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
|
