 После мучительно долгой сталинской лютой стужи, намертво сковавшей и парализовавшей жизнь на российской земле, наступала хрущёвская оттепель: преодолевая мыслимые и немыслимые рукотворные препятствия, названные позднее железным занавесом, стали пробиваться робкие ростки гласности, первый из которых появился не на почве народной, политой слезами и переполненной горем людским, а на земле кремлёвской, когда был сделан смелый решительный и в то же время показательный шаг к свободе слова, – с высокой партийной трибуны были оглашены для всего народа ратные «подвиги» Сталина-Джугашвили, и сразу же вынесли его истлевающие останки из мавзолея и снесли немедля многочисленные памятники-истуканы «отцу всех народов», большие и малые, бронзовые и железобетонные, возведённые при его жизни везде и всюду: на главных площадях, в парках и скверах каждого города (при их установке иногда дело доходило до грубого надругательства над народными святынями – один из подобных истуканов во весь рост был поставлен в алтаре православного храма, Покровского собора, что на Большой Ордынке в Москве). Немедленно убрали памятники «гениальному вождю», стоявшие возле зданий райисполкомов, сельсоветов, школ и в центре каждого даже самого отдалённого захолустного рабочего посёлка, до которого разве что на крыльях можно долететь. И так же немедля и долго не раздумывая, носившим не одно десятилетие «славное» имя Сталина многим населённым пунктам, городским площадям и улицам, предприятиям, колхозам и учебным заведениям вернули прежние названия.
Сталинская истребляющая стужа, растянувшаяся на многие десятилетия, неистово свирепствовала на бескрайних российских просторах вопреки самой природе не только холодной зимой с жестокими морозами, когда птицы замерзают на лету, но и жарким летом, когда и в тени нет желанной прохлады и нет спасения всякому человеку от невыносимой духоты. В такую сталинскую лютую стужу в репрессивные губительные ловушки, широко расставленные везде и всюду, вне зависимости от времени года, и морозной зимой, и знойным летом, и ранней цветущей весной, и поздней увядающей осенью попадали десятки миллионов безвинных жертв, которых, вылавливая, арестовывали, а затем расстреливали без суда и следствия, оставшихся же в живых ссылали либо загоняли в тюрьмы и лагеря с колючей проволокой, где, используя дармовую рабочую силу, полуголодных и полураздетых узников заставляли работать до потери сознания. Сосланным же труженикам-крестьянам и многим другим «врагам народа» из родных мест проживания в северные необжитые края предстояла медленная мучительная смерть от изнурительного голода и невыносимого холода.
С наступлением хрущёвской весенней оттепели, которую с нетерпением ждали многие исстрадавшиеся люди, истерзанные сталинской стужей, и которую ждала сама природа, в средине пятидесятых годов прошлого века из многочисленных тюрем и лагерей стали возвращаться лишь немногие «контрреволюционеры», «враги народа» и дети «врагов народа». Измождённые неволей и непосильным тяжёлым трудом вчерашние узники, потерявшие последнюю силу и загубившие здоровье, вскоре после возвращения домой умирали в муках и страданиях от неизлечимых тяжёлых болезней. Освободившихся же трудоспособных, не надорвавших окончательно здоровье на сталинской каторге, ждала другая страшная напасть – их нигде не принимали на работу, и они не по своей воле оказывались якобы свободными, но безработными, никому не нужными и чужими на родной земле. А это означает, что ограничение свободы не снималось с них полностью, и позорное клеймо «враг народа», оставалось с ними навсегда вплоть до гробовой доски и ещё долго отзывалось печальным эхом на их ближайших родственниках и потомках.
Однако далеко не всем заключённым, лишённым свободы и оказавшимся за тюремной решёткой, суждено было вернуться в родной дом. Не дождалось своего срока освобождения множество заключённых, которые, не выдержав сталинской «перековки», умирали с киркой или лопатой в руках, выдавая злосчастные кубометры мёрзлого, как камень, грунта при прокладке грудью Беломорканала, либо выдавая в жгучие лютые морозы кубометры леса на лесоповале, утопая по пояс, а иногда и по шею в снегу. Умирали от изнурительной непосильной работы и от переохлаждения организма полуголодные заключённые в насквозь промокшей, рваной тюремной одежде, носившие в фартуках тяжёлую, едва подъёмную торфяную жижу, чтобы проложить дорогу через непроходимые болотистые топи в суровом северном крае – дорогу к собственной смерти. Трупы этих и многих других «ударных строителей социализма» зарывали в землю без гробов прямо на откосах каналов и на обочинах неисчислимых дорог, ведущих в «светлое будущее» и оказавшихся сплошь усеянными костями народными. Подобная трагическая судьба постигла великое множество заключённых и на всех других гигантских «стройках социализма» в эпоху форсированной индустриализации и принудительной сплошной коллективизации в отдельно взятой стране.
Не вернулись домой крепкие труженики-крестьяне, которых, арестовав, расстреливали, загоняли в тюрьмы и ссылали в далёкие холодные края. Многие из них умирали прямо в дороге с голоду и от приобретённых тяжёлых болезней. И такая скорбная дорога навстречу смерти под открытым небом, под дождём и снегом в невыносимом холоде оказалось последней в их жизни на пути в «светлое будущее». Загнанные же в тюрьмы умирали не сразу, а медленно от скверного полуголодного питания и тяжёлой изнурительной работы. Лишь немногим, сосланным на Крайний Север или в далёкую Сибирь, удавалось выжить в необжитых местах с суровым климатом. А обратный путь на родину для них был заказан навсегда. Да и ехать было некуда – из родного дома их выгнали, а хозяина либо расстреляли, либо посадили в тюрьму.
Спустя десятилетие от начала бандитского раскулачивания и принудительной сплошной коллективизации началась вторая волна массового оттока крестьян, преимущественно мужского населения, из деревень, сёл и станиц после объявления войны 1941 года, когда в армию призывали и отправляли на фронт всех взрослых мужиков, способных держать винтовку в руках. В первые же месяцы сражений из-за непродуманной военной стратегии боевых действий, когда по партийной отмашке сверху приказывали взять грудью хорошо укреплённые объекты противника, наша армия понесла огромные потери – сотни тысяч солдат и офицеров, погибших на фронте, не вернулись в родные хаты и дома. Всего же жертв Великой Отечественной войны – десятки миллионов наших соотечественников. На российской земле не было ни одной семьи, в которую не вернулся бы отец, сын или брат. Нередки были случаи, когда в одну и ту же семью не вернулись отец и два или три сына.
Несмотря на то, что в каждую хату и в каждый дом на российской земле регулярно приходили печальные скорбные вести «погиб на фронте» либо «пропал без вести», подавленные горем матери с горькими слезами на глазах ежедневно и ежечасно вспоминали о своих сыновьях, ушедших на фронт, и, продолжая верить и во время войны, и после неё вплоть до своей смерти, что они живы, надеялись, что произойдёт чудо и они не сегодня, так завтра вернутся домой. Верили и надеялись и несчастные жёны, что их любимые мужья обязательно вернутся в родной дом. Однако такие радужные надежды почти никогда не оправдывались, за исключением очень редких случаев, когда солдаты или офицеры, объявленные погибшими либо пропавшими без вести, все-таки возвращались домой чаще всего инвалидами.
Покинувших родной дом не по своей воле и не оставшихся в живых, было многие десятки миллионов. Сиротели многие семьи, сиротели деревни и сёла, которые лишались здоровой мужицкой силы. В некоторых семьях появились круглые сироты – их родители погибли во время войны либо умерли, работая в тылу, от недоедания и непосильного труда. Оставались выживать несчастные вдовы, подавленные горем, согбенные старики и старухи преклонного возраста и несовершеннолетние дети. И все они в деревнях и сёлах вынуждены были выполнять наряду с женской тяжёлую мужицкую работу: пахать, сеять, косить и содержать домашнее хозяйство. К тому же не было в достатке рабочих лошадей, которые нужны для вспашки земли.
Многие крестьянские семьи остались без крова над головой – их хаты разрушили снаряды или сожгли немцы. Не хватало мужицких рук, чтобы построить хаты. Поэтому строили жильё всем миром как могли и с чего могли: часто перестраивали амбары и бани в небольшие хатки с одним окном, в каждой из которых едва вмещалась крестьянская дощатая кровать с соломенным матрасом и русская печь. Такие хатки, крытые соломой, больше походили на избушку на курьих ножках, чем на добротный крестьянский дом с просторной большой комнатой и с четырьмя окнами на улицу. Да и с пропитанием в деревнях и сёлах не всё было в порядке: во многих многодетных семьях не хватало хлеба до нового урожая. Крестьяне, добывавшие своими мозолистыми руками хлеб, понимали: чтобы не умереть с голоду, как это было не раз на российской земле после октябрьского переворота 1917 года, когда в деревнях и сёлах умирали голодной смертью миллионы людей, надо, во что бы то ни стало, пахать и сеять. А как пахать и сеять, когда не было мужицкой здоровой силы, да и не хватало рабочих лошадей. А железные кони, вожделенные трактора, в которых «вместо сердца пламенный мотор» и которыми партийные горлопаны везде и всюду заманивали крестьян вступать в колхозы, были большой редкостью, и ещё долго они не появлялись на многих широких колхозных полях, хотя и проходили десятилетия после обретения неограниченной власти самозваными большевицкими вожаками. При нехватке мужицких рук и рабочих лошадей измождённые обездоленные бабы вынуждены были впрягаться в плуг вместо коня, чтобы вспахать поле, чтобы засеянное поле не пустовало и чтобы, потом собрав новый урожай, спасти от голодной смерти и себя, и свои многодетные семьи, и множество нахлебников, которые не пахали и не сеяли и не стояли у станки, а ели от пуза. В таком плачевном состоянии оказались крестьяне во многих деревнях, сёлах и станицах на российской земле в послевоенное время.
В немыслимо тяжёлых условиях возрождалась российская деревня, которая, не успев оправиться после бандитского раскулачивания и принудительной сплошной коллективизации, сама не доедая, продолжала растить и поставлять хлеб насущный. Постепенно, шаг за шагом налаживалась жизнь в осиротевших крестьянских семьях.
В средине пятидесятых годов хрущёвскую оттепель сразу же ощутили в каждой крестьянской семье по мере ослабления налогового бремени. У тружеников-крестьян появилась некая надежда, что партийные служаки не отнимут всё заработанное честным трудом вплоть до последнего зерна, как это было совсем недавно, и что останется хоть что-то, хоть какая-то малость для пропитания своих многодетных семей после выплаты грабительских налогов, которые взимались за всё, что было в совсем небогатом крестьянском хозяйстве, включая каждую яблоню и каждую вишню. Налоговые поборы, денежные и натуральные, не редко превышавшие годовые доходы крестьян, совсем не отменили, но они стали заметно меньшими.
В нелёгких условиях возрождались из руин разрушенные войной города и посёлки. С большим трудом становились на ноги заводы и фабрики. В то же время продолжали строиться различные промышленные гиганты и гидроэлектростанции. И на многочисленных «стройках социализма», как и в деревнях и сёлах, не хватало рабочей силы и продовольствия. Не хватало и строительной техники, и материалов. Тем не менее благодаря самоотверженному труду строителей и каждого труженика на своём рабочем месте уже через несколько лет основные восстановительные работы были завершены, а широкомасштабное строительство продолжалось.
Библиографические ссылки
Карпенков С.Х. Незабытое прошлое. М.: Директ-Медиа, 2015. – 483 с.
Карпенков С.Х. Воробьёвы кручи. М.: Директ-Медиа, 2015. – 443 с.
Карпенков С.Х. Экология. М.: Директ-Медиа, 2015. – 662 с.
Карпенков Степан Харланович |
