Вооруженные Силы Украины… никогда не будут
бить по жилым кварталам.
Украинские солдаты…
будут рисковать собственными жизнями, чтобы только
не подвергать угрозам женщин, детей, пожилых мужчин.
Такова вечная рыцарская природа украинского
воинства.
Речь П. Порошенко 1июля 2014 года.
В трамвае слышал разговор старух.
— Антихристы они. Обстрелы и бомбёжки всегда затевают на большие православные праздники. На Пасху, на Троицу…
— И на Преображение Господне. Ещё по субботам и воскресеньям их черти мордуют. И по ночам.
В субботу, 23 августа, в 6 утра взрыв над головой сорвал меня с постели и бросил сонного в ванную. Опять свист, треск и тарахтенье по крыше. Снова свист, трест как салют только раз в сто громче и трах-тара-рах по крыше. Словно глупый баловник раз за разом взрывает огромную хлопушку у меня над головой и бросает на крышу дома пригоршнями гальку. Стёкла ещё не выбил. Потолок не пробил. Вновь стремительно приближающийся свист, треск, стук. И так раз десять. Воздух в квартире, стены и пол с каждым взрывом опасно вздрагивают, но держатся. Наконец-то, всё затихло. Озираясь, выхожу из ванной. Из-под дивана, озираясь, вылазит кошка. Смотрим друг на друга. Улыбаюсь.
После нападения украинской армии на Донбасс я по-новому увидел свою квартиру и город. Они стали большими. Иногда огромными. Оказалось, что квартира моя прекрасно простреливается. Окон в ней очень много и они почти на всю стену. Мне бы бойницы вместо окон! Донецкие же расстояния, которые я в мирное время проходил не глядя, не замечая, теперь растянулись. Особенно опасны стали площади, широкие улицы, остановки. На них я, как и у окна, чувствую себя мишенью. Обычная поездка в городском транспорте может в любую секунду стать экстремальным видом спорта.
Осторожно выхожу из дому. У соседнего дома стоит Витя. Он курит. Лицо потное, уставшее, испуганное.
— Что это было?
— На работу шёл… Возле школы услышал свист… он замедлился и взрыв впереди меня… Отшатнулся назад… Опять свист и взрыв… Упал под стену поликлиники, закрыл голову руками… Ещё пять или шесть взрывов где-то впереди… Полежал, пока всё стихло и бегом домой. Я так и в молодости не бегал, хотя весил в два раза меньше, — улыбнулся он и тяжело вздохнул.
Идёт Вова.
— Что это?
— Да, чёрт его знает? Я думал, что осколочные снаряды над нами рвутся, а Витя говорит, что мины на повороте трамвая.
— А мне показалось, что у меня под окном шарахнуло.
— Нет, это возле Меркурия или на Очаковской. Там в шесть шахтёры на Засядько собираются. Я на работу шёл.
Выходит сухой, узкоплечий Толик, за ним выкатывается круглый Стас. Толик уверенно говорит, что это был миномётный обстрел.
— А по крыше, что стучало?
— Осколки.
— Так до Очаковской с полкилометра.
— Они и на километр разлетаются.
— Нормальный точечный удар! — усмехаюсь я, вспоминая речь Порошенко. – Параша говорит, что они бьют по террористам точечно. Интересно, сколько террористов они убили в этот раз.
— Ни одного, уверяю тебя.
Быстрым шагом со стороны трамвайной остановки идёт Никита. Лицо потное, пузо колышется в такт ходьбы. Витя зовёт его. Никита говорит, что на остановке двух шахтёров убило, Федота ранило в грудь.
— А эти, твари, стоят и смеются, — кивает головой в сторону и быстро уходит.
— Кого он тварями назвал?
— Не знаю, — недоумевает Витя.
— Может, ополченцев? – предполагает Вова.
— Да, нет. Они, наоборот, приезжают раньше всех и помогают, — говорит Толик и зло добавляет, — не нравится, когда укропы по тебе стреляют, иди в ополчение и сам стреляй по ним. Или заткнись и терпи молча, пока другие с ними разберутся. Ему никто ничем не обязан.
— Ладно, мужики, пошёл я спать, — зевает Стас.
Мы расходимся. Я поел и неожиданно для себя заснул в тишине. Проснулся в одиннадцать. Пошёл платить за интернет, который вырубился во время обстрела и посмотреть дом знакомых. Они уже знают, что наш участок обстреляли и хотели бы знать, что их дом цел.
Возле дома знакомых встретил старика с потухшим взглядом и со скомканным страхом лицом.
— Когда всё это кончится? — безнадёжно спрашивает он.
Смотрит мимо меня. Не ждёт ответа. Не спрашивает, а стонет вопросом. Во всём облике страдание и отчаяние беспомощной старости.
— Скоро, — бодро отвечаю я.
На Очаковской лужа крови, под ногами сбитые ветки, листья. Ветви деревьев висят как сломанные руки. Ветер покачивает их. Сорванная с остановки крыша валяется, искорёженная, под забором, а пластиковые стены зияют десятком разнокалиберных, рваных дыр.Перед остановкой на проезжей части дорожка лунок из свежевырванных кусков асфальта. Метров десять от них лежит поперёк дороги, срубленное осколками дерево в пол обхвата. Мужчина режет его бензопилой. Неглубокая воронка возле рельса.
Чуть дальше хозяин и работники смотрят растеряно на развалины магазина «Крымские вина». Мужчина выносит уцелевшую бутылку. Работники потеют при мысли о том, что мина могла бы попасть в магазин в их смену. Хозяин не может понять, кто и за что его ограбил.
Пишут, что президент Украины является гарантом Конституции и соблюдения прав и свобод человека. Якобы, «человек, его жизнь и здоровье» и прочие тыры-пыры «признаются в Украине наивысшей социальной ценностью». Брешут! Магазинчик-то тю-тю. И не только украинский гарант, но и мировые — тупо смотрят в сторону! Типа: я — не я и хата — не моя. Нет магазина, нет стёкол в домах. Чуть дальше — нет дома и квартиры в доме. Вместо неё – огромная дыра в стене с грудой битого кирпича под ней. В дыру видна пыльная люстра с разбитым плафоном. Нет двух шахтёров и женщины, ждавшей трамвая. Они убиты, порваны осколками мины по пути на работу. Почему украинского гаранта не судят? Он не обеспечил погибшим то, что по должности обязан был им обеспечить? Почему не судят тех, кто создал такую ситуацию на Украине? Кто раздавал биты на Майдане и кричал про «кулю в лоб»? Кто послал украинскую армию на Донбасс? До её прихода мирные жители Донбасса не гибли, а дома их, заводы, школы, детские сады не разрушались. Те, кого Киев сейчас называет «террористами» захватывали ОГА, СБУ, прокуратуру, милицию. При этих захватах старики и дети не гибли…
Звонок донецкого знакомого вернул в реальность. Он всё видел, знает и уверен, что террористы обстреливают наш город, из которого они с женой удрали три месяца назад. Украина «подарила» им внешне пристойную, но воровскую, безбедную жизнь. Последние 10-15 лет они «катались как сыр в масле». Сейчас они «катаются», но уже не по миру, а в Крыму. Домой приезжать боятся. Знакомый считает, что террористы из одного района Донецка обстреливают другой. Потом меняют дислокацию и снова обстреливают. Параллельно они бьют по украинской армии, которая в ответ бьёт по мобильным группам террористов. Точность украинской армии оставляет желать лучшего и поэтому по Донецку бьют обе стороны конфликта. Одни — с террористической целью, другие – с освободительной.
— В чём же выгода террористов? Деньги на вооружение, боеприпасы тратят, а преступные сверхприбыли с чего?
Выгод он не называет, но многословно приплетает Россию, не замечая, что ссылкой на участие в конфликте России басню о террористах разрушает.
— А волю населения Донбасса и Крыма ты не учитываешь?
Этот вопрос, видимо,раздражает не только его, но и украинского оператора. Он не перезванивает. Я тоже.
28 августа. Успение Пресвятой Богородицы. Утро. Иду на работу. Трамваи уже неделю не ходят. Возле магазина стоит разрисованный в защитные цвета микроавтобус с надписью «ДНР» на боку.
— До Артёма подвезёте?
— Садись.
Сел. Между сиденьями автомат дулом вниз. Водила стоит, рассматривает колесо, не обращая на меня внимания.
«Классные у нас террористы, – думаю я, — подготовленные. Донецк просто центр международного терроризма!»
Садится водила. Настроение у него хреновое.
— Документы показать?
— Не надо. Я сам вчера вечером без документов с девушкой гулял. Задержал меня их хвалёный «Беркут». Человек десять сбежалось. Стволами тычут, придурки.
Слово «придурки» сказал смачно, выразив интонацией весь опущенный матерный текст.
— Откуда по нам стреляют? Из аэропорта?
— Оттуда. Да, ещё диверсов поймать не можем. Под строителей канают. С Гладковки стреляли, сволочи.
На Артёма вышел. Не арестованный. Не избитый. Басня о засланной в Донецк труппе МХАТа, которая разыгрывает перед нами роли спасателей, а, отъехав, подло стреляет в нас – почему-то кажется идиотской.
Этот же день, 3 часа пополудни. Всё тот же Донецк. Всё тот же Киевский район. Мы еле добежали до подъезда. Та мина, от которой весь наш двор дёрнул врассыпную, выла 2-3 секунды. За это время надо было успеть забежать в укрытие, либо упасть в канаву. За воем последовал взрыв, фонтан чугунных осколков и дождь из них.
Мы в подъезде. Не знаю, как у меня, но у Толика лицо испуганное и бледное. Мины рвутся где-то рядом. Выстрел. Пару секунд воя. Взрыв и стук осколков. Толика зовёт жена. В голосе паника. Она одна в квартире на втором этаже. Пошёл успокаивать. Я сел на нижнюю ступеньку лестницы первого этажа. Вышел из квартиры сосед. Мужчина лет 25-ти. Сел под стену на корточки.
— Что это?
— Мины.
Считаю взрывы. Сосед кланяется каждому. После восьмого взрыва в подъезд вбегает полная женщина лет 30-ти. Пальцы и голова дрожат.
— Садитесь, — говорю.
Она стоит и трясётся. На обращённую речь не реагирует. Ещё взрыв. На этот раз очень близко. Резко тяну её за руку вниз. Она плюхается на ступеньку возле меня слишком грузно, чтобы не больно.
— Нельзя стоять, — извиняюсь я и поясняю, — лучше сидеть или лежать.
Она смотрит перед собой остекленевшими глазами, молчит и трясётся. Дрожь крупноразмашистая. Боюсь, что начнёт рыдать и выбежит под обстрел. Десятый взрыв. Одиннадцатый.
— Вы в безопасности. Стены дома толстые и нам ничего не грозит, — вру ей.
Двенадцатый. То ближе, так, что мысли о завершении профессиональной и жизненной карьеры становятся актуальными, то дальше. Пятнадцатый. Женщина начинает реагировать на мой спокойный тон и простенькие бытовые вопросы. Она курит, но сейчас боится, что сердце не выдержит. Живёт на Червоногвардейке. Торгует в киоске. У них так не бьют. Это её первый обстрел. Она хочет домой. К мужу. Но такси не вызовешь.
— Надо переждать обстрел. Через полчаса, час после обстрела всё опять будет работать, и вы поедете домой. Туда, где не стреляют. К мужу.
В паузу после пятнадцатого взрыва мы перебежали в подвал. Там безопаснее, чем в подъезде. В подвальной темноте уже сидят соседи. Мы снимаем лицами не снятую ими паутину. Обстрел сдвинулся в сторону. Лупят уже не по нам. Женщина достаёт сигарету, но огня нет. Она начинает говорить с молодым человеком, который уже не ныряет после каждого взрыва. Он обзванивает знакомых и собирается ночевать в другом месте. С него хватит. Она пытается вызвать такси.
Наконец-то, выстрелы и взрывы кончились. Мы вылазим на свет божий, к счастью, целыми. За нашим домом – чёрный дым. Иду в сторону дыма, хотя соседи говорят, что это опасно. Люди уже высыпали на улицу. В четырёхэтажном доме стёкол нет. Шифер на крыше побит и разбросан. Асфальт усыпан стёклами, ветками, листьями, сбитыми грецкими орехами. Раненый воробей ещё дёргается под бордюром. Перья на спине окрашены кровью. Заборы сломаны. Двое мужчин бегают с вёдрами и льют воду в разбитые окна горящего частного дома. Ополченец вызывает пожарную машину. Чуть дальше дыра в стене трёхэтажного дома. Рядом двухэтажный дом с разбитой крышей и развороченной стеной. Быстрым шагом проходят ополченцы с нашивками «Новороссия» на плече и автоматами. Они ищут пострадавших. В этом доме нет. В соседнем — пострадала женщина.
— Отвези её, — говорит один другому.
— Не могу.
— Почему?
— У меня вся машина в крови. Только что тётку с Киевского в Травму отвёз. У неё жопу оторвало и пол спины. Кровь так и хлещет. Димон пусть отвезёт.
Иду дальше. Стального цвета Авешка прошита осколками. В левом боку входящие, в правом – остролистые тюльпаны выходящих. Заднее стекло в сетке трещин вывалилось и лежит на багажнике. Два ополченца осматривают машину. Боятся, чтоб не взорвалась.
За очередным домом без стёкол 70-летний старик просит ополченца увезти его отсюда за любые деньги. Тот отвечает, что увезёт, но не сейчас и не за деньги, а просто так.
Появились донецкие журналисты с камерой на треноге. Украинских журналистов нет. Они и так знают, что Донецк в очередной раз обстреляли российские террористы. Что-то скажут они, когда армия Новороссии отгонит укропов от Донецка и обстрелы прекратятся?
Иван Донецкий | 
