Я погибну в бою на усеянном трупами поле,
На газах у солдат, отбивающих вражеский вал,
И уйду навсегда с этой многострадальной юдоли
Так, как должно герою, как с детства об этом мечтал.

За мгновенье до смерти подняв опалённое знамя,
Приободрив бойцов, я рванусь безоглядно вперёд…
И опустится мгла, и разверзнется небо над нами,
И Господь всемогущий к ответу меня призовёт.

Уцелеть суждено иль погибнуть - на всё Божья воля.
И уж точно не нами придуманы эти бои.
И солдаты меня попытаются вынести с поля,
Но погибнут от бомбы, попавшей в носилки мои.

И на том самом месте, где высились груды убитых,
Где пропитана кровью солдатской густая трава,
Безутешно скорбящим воздвигнет святую обитель
В память горькой утраты моя молодая вдова.

Брат мой Павел ещё под Смоленском проявит отвагу:
Будет ранен в бою рукопашном клинком и штыком.
Даже сам Бонапарт в восхищенье вернёт ему шпагу,
Удостоив почётного пленника гордым кивком.

Сколько раз приходилось зубами скрипеть от бессилья,
Подставляя бока под врага ненавистную плеть!
Но когда вдруг поймёшь - у тебя за спиною Россия, -
В мире нет супостата, способного нас одолеть!

Перед мощью врага мы не дрогнули, не отвернули!
Мы вцепились друг в друга, а там – как Всевышний решит.
Вот и брат Николай будет ранен французскою пулей.
И покинет сей мир, и на  Небо ко мне поспешит.

Покидая защитников Багратионовых флешей,
Я уйду с твёрдой верой в победу и с пулей в груди.
И смотритель у Райских Ворот спросит: «Камо грядеши?»
И узнает меня, и устало кивнёт: «Проходи».