 Венчание на царство (коронация) Государя Николая II состоялось 14 мая 1896 г., согласно традиции – не в Санкт-Петербурге, а в Москве – столице Третьего Рима. Желая в связи с этим торжеством проявить отеческое внимание к подданным, Государь поручил московским властям организовать гуляния с раздачей памятных подарков народу.
Московские чиновники избрали для гуляний Ходынское поле, которое было достаточно большим (около 1кв. км), однако рядом с полем проходил овраг, а на самом поле было много промоин и ям от демонтированных сооружений. Служившее ранее учебным плацем для войск московского гарнизона, поле это ранее не использовалось для народных гуляний, а его должное оборудование не было проведено. По периметру поля были лишь построены временные театры, подмостки, балаганы, лавки, в том числе – 20 деревянных бараков для безплатной раздачи водки и пива и 150 ларьков для раздачи памятных подарочных кульков, в которых было угощение и фаянсовые кружки с портретом Царя. Помимо этого, устроители гуляний предполагали разбрасывать в толпе мелкие монеты с памятной надписью.
Начало гулянья было назначено на 10 часов утра 18 мая, но уже с вечера накануне на поле стали прибывать приезжие из окрестностей люди, привлеченные слухами о подарках. К 5 часов утра 18 мая на поле уже собралось около полумиллиона человек. На такое количество народа организаторы гуляний не рассчитывали, как и на алчное сумбурное поведение толпы, все больше сгущавшейся, несмотря на попытки полиции и казаков ее увещевать и обратить вспять.
Когда около шести утра по толпе прокатился слух, что подарков на всех не хватит, буфетчики уже раздают подарки среди "своих", народ словно обезумел и ринулся к временным деревянным строениям. 1800 полицейских, специально отряженных для соблюдения порядка во время празднеств не смогли сдержать натиск людской массы. Раздатчики, опасаясь, что народ может снести их лавки и ларьки, стали бросать подарочные кульки прямо в толпу, что лишь усилило давку. Приведем описание трагедии ее современником, известным бытописателем Москвы В.А. Гиляровским:
«... Десятки буфетов соединены одной крышей, имея между собой полторааршинный суживающийся в середине проход, так как предполагалось пропускать народ на гулянье со стороны Москвы именно через эти проходы, вручив каждому из гуляющих узелок с угощением. Параллельно буфетам, со стороны Москвы, т. е. откуда ожидался народ, тянется сначала от шоссе глубокая, с обрывистыми краями и аршинным валом, канава, переходящая против первых буфетов в широкий, сажен до 30, ров... Он тянется на протяжении более полуверсты, как раз вдоль буфетов, и перед буфетами имеет во всё свое протяжение площадку шириной от 20 до 30 шагов. На ней-то и предполагалось, по-видимому, установить народ для вручения ему узелков и для пропуска вовнутрь поля.
... Раздачу предполагали производить с 10 часов утра 18 мая, а народ начал собираться еще накануне, 17-го, чуть не с полудня, ночью же потянул отовсюду, из Москвы, с фабрик и из деревень, положительно запруживая улицы, прилегающие к заставам Тверской, Пресненской и Бутырской. К полуночи громадная площадь, во многих местах изрытая ямами, начиная от буфетов, на всем их протяжении, до здания водокачки и уцелевшего выставочного павильона, представляла из себя не то бивуак, не то ярмарку. На более гладких местах, подальше от гулянья, стояли телеги приехавших из деревень и телеги торговцев с закусками и квасом. Кое-где были разложены костры. С рассветом бивуак начал оживать, двигаться. Народные толпы все прибывали массами. Все старались занять места поближе к буфетам. Немногие успели занять узкую гладкую полосу около самих буфетных палаток, а остальные переполнили громадный 30-саженный ров, представлявшийся живым, колыхавшимся морем, а также ближайший к Москве берег рва и высокий вал.
К трем часам все стояли на занятых ими местах, всё более и более стесняемые наплывавшими народными массами. К пяти часам сборище народа достигло крайней степени, — полагаю, что не менее нескольких сотен тысяч людей. Масса сковалась. Нельзя было пошевелить рукой, нельзя было двинуться. Прижатые во рве к обоим высоким берегам не имели возможности пошевелиться. Ров был набит битком, и головы народа, слившиеся в сплошную массу, не представляли ровной поверхности, а углублялись и возвышались, сообразно дну рва, усеянного ямами. Давка была страшная. Со многими делалось дурно, некоторые теряли сознание, не имея возможности выбраться или даже упасть: лишенные чувств, с закрытыми глазами, сжатые, как в тисках, они колыхались вместе с массой. Так продолжалось около часа. Слышались крики о помощи, стоны сдавленных. Детей-подростков толпа кое-как высаживала кверху и по головам позволяла им ползти в ту или другую сторону, и некоторым удалось выбраться на простор, хотя не всегда невредимо...
После пяти часов уже очень многие в толпе лишились чувств, сдавленные со всех сторон. А над миллионной толпой начал подниматься пар, похожий на болотный туман. Это шло испарение от этой массы, и скоро белой дымкой окутало толпу, особенно внизу во рву, настолько сильно, что сверху, с вала, местами была видна только эта дымка, скрывающая людей. Около 6 часов в толпе чаще и чаще стали раздаваться стоны и крики о спасении.
Наконец, около нескольких средних палаток стало заметно волнение. Это толпа требовала у заведовавших буфетами артельщиков выдачи угощений. В двух-трех средних балаганах артельщики действительно стали раздавать узлы, между тем как в остальных раздача не производилась. У первых палаток крикнули "раздают", и огромная толпа хлынула влево, к тем буфетам, где раздавали. Страшные, душу раздирающие стоны и вопли огласили воздух... Напершая сзади толпа обрушила тысячи людей в ров, стоявшие в ямах были затоптаны... Несколько десятков казаков и часовые, охранявшие буфеты, были смяты и оттиснуты в поле, а пробравшиеся ранее в поле с противоположной стороны лезли за узлами, не пропуская входивших снаружи, и напиравшая толпа прижимала людей к буфетам и давила. Это продолжалось не более десяти мучительных минут...
Толпа быстро отхлынула назад, а с шести часов большинство уже шло к домам, и от Ходынского поля, запруживая улицы Москвы, целый день двигался народ. На самом гуляньи не осталось и одной пятой доли того, что было утром. Многие, впрочем, возвращались, чтобы разыскать погибших родных.
Явились власти. Груды тел начали разбирать, отделяя мертвых от живых. Более 500 раненых отвезли в больницы и приемные покои; трупы были вынуты из ям и разложены кругом палаток на громадном пространстве. Изуродованные, посиневшие, в платье разорванном и промокшем насквозь, они были ужасны. Стоны и причитания родственников, разыскавших своих, не поддавались описанию... По русскому обычаю народ бросал на грудь умерших деньги на погребение... А тем временем всё подъезжали военные и пожарные фуры и отвозили десятками трупы в город. Приемные покои и больницы переполнились ранеными. Часовни при полицейских домах и больницах и сараи – трупами... Всю ночь на воскресенье возили тела отовсюду на Ваганьковское кладбище. Более тысячи лежало там, на лугу, в шестом разряде кладбища. Я был там около 6 часов утра. Навстречу, по шоссе, везли белые гробы с покойниками. Это тела, отпущенные родственникам для погребения. На самом кладбище масса народа».
По официальным данным, на Ходынском поле погибло 1389 человек, 1500 были ранены. Были наказаны главные виновники – обер-полицмейстер Москвы и его помощник были сняты с занимаемых должностей. Противники власти во всем винили Московского генерал-губернатора Великого Князя Сергея Александровича, придумав ему прозвище "Князь Ходынский" (хотя он не имел отношения к организации гуляний), а Государю Николаю II – "Кровавый". Была устроена (в ноябре) студенческая демонстрация, призванная выразить «протест против существующего строя, допускающего возможность подобных печальных фактов». Участников демонстрации не пропустили на Ваганьково кладбище, после чего они прошли по улицам города. В Императорском Санкт-Петербургском университете три дня проводились сходки. В общей сложности за подстрекательство к бунту тогда было задержано 711 человек.
В обличительном ключе эта трагедия злорадно муссировалась и в советской историографии. Часто в литературе подчеркивается мистический характер этой трагедии как недоброго предзнаменования для царствования Николая II. Однако в ней сказалась не только вина недальновидных чиновников, но и вина собравшегося народа, который повел себя неподобающим образом для православных русских людей. Трудно себе представить, какие меры предосторожности могли тогда остановить обезумевшую полумиллионную толпу, жаждавшую безплатных подарков. Скорее в этой катастрофе можно видеть прообраз большевицкой революции, соблазнившей на самоубийственную погибель таких же безумцев миражом безплатной земли и прочего земного рая.
Хулители Царя постоянно указывают, что несмотря на трагедию не были отменены праздничный обед в Петровском дворце, а вечером прием у французского посла. Однако размеров катастрофы днем Государь еще не знал, число жертв было подсчитано позже. Что касается приема – сам Царь стал заложником дипломатического протокола, учитывая множество приглашенных на торжества и прибывших иностранных послов. После 18 мая все торжественные мероприятия были отменены или сокращены. На каждую семью погибшего выделили по 1000 рублей, сирот определи в приюты, похороны провели за счет казны. На Ваганьковском кладбище воздвигли памятник жертвам Ходынской трагедии, с обозначенной на нем датой трагедии: "18-го мая 1896".
Император вместе с Государыней Александрой Феодоровной посещал раненых в московских больницах. Посещала их и вдовствующая Императрица Мария Феодоровна. Вот ее письмо сыну Георгию, написанное в те дни:
«Я была очень расстроена, увидев всех этих несчастных раненых, наполовину раздавленных, в госпитале, и почти каждый из них потерял кого-нибудь из своих близких. Это было душераздирающе. Но в то же время они были такие значимые и возвышенные в своей простоте, что они просто вызывали желание встать перед ними на колени. Они были такими трогательными, не обвиняя никого, кроме их самих. Они говорили, что виноваты сами и очень сожалеют, что расстроили этим Царя! Они как всегда были возвышенными, и можно было гордиться от сознания, что ты принадлежишь к такому великому и прекрасному народу. Другие классы должны бы были брать с них пример, а не пожирать друг друга, и главным образом, своей жестокостью возбуждать умы до такого состояния, которого я еще никогда не видела за 30 лет моего пребывания в России».
Возбуждение умов революционерами, либералами и еврейской печатью далее будет только нарастать. На Царя выльют еще много клеветнических обличений и в связи с Ленским расстрелом (1912), и в связи с "Кровавым воскресеньем" (1905), после которого кличку "Кровавый" сделали хрестоматийной. Но эта кличка для нас имеет другое значение: своей мученической кровью св. Царь и его Семья засвидетельствовали перед Богом и нами, потомками, свою готовность к христоподражательной искупительной жертве за народ – для его опамятования.
Постоянный адрес данной страницы: http://rusidea.org/?a=25053106 |
