Памяти прадеда Ивана Савельевича Чернова
Мой прадед усталый
За старым столом
Рассказывал правнуку
Сны о былом…
О войнах, расстрелах,
О красных и белых…
И пахли рассказы
То ль крымским вином,
То ль кровью и тленом,
То ль морем, то ль гарью,
То ль ветром, то ль дымом…
Он пел под гитару
Старинные песни…
И мёртвое солнце
Вставало над Крымом,
А правнук внимал
И сердечко стучало,
Хотя и не всё
В восемь лет понимало…
Запомнило всё.
Мой старенький прадед
За старым столом…
Бутылка с массандровским
Белым вином…
Мне песни его,
Как святые дары…
В них что-то от зимней,
Свирепой боры…
От шума и шепота
Горных лесов,
От рёва прибоя
И гриновских снов…
Мой прадед усталый
От прожитых лет и вина.
Он видел, что видел,
И мне рассказал, как сумел.
Меж нами почти что полвека
Лежит тишина…
Почти что полвека
Он мне своих песен не пел.
Ах, если б назад
Побежали часы…
И вновь улыбаясь
В седые усы,
Мой пьяненький прадед
Поёт, как живой…
И зимнее море
Шумит за стеной.
Я многое помню,
А что и забыл – пустяки.
Усталость, тоска…
От вина и от прожитых лет…
Мой прадед наверное пел
От такой же тоски,
Чтоб правнук позднее
Додумал последний куплет.
Ну, что ж, я додумал,
Допел за двоих.
Не будь его песен –
Не стало б моих…
Кирпичная печка,
Гуденье огня…
Мой старенький прадед
Поёт для меня!
3 ноября 2005 года
***
…И нет конца, и нет начала…
И привкус яда у стила…
А где-то скрипка зарыдала,
А где-то вьюга замела
Пределы белые России,
Поля и веси, и леса…
И умер призрак ностальгии
У придорожного креста…
И ты с покорностью холопьей
Вновь поклоняешься кнуту…
А за окошком валят хлопья
На вековую пустоту,
На все бунтарские набаты,
На весь державный перезвон…
Ни правых нет, ни виноватых…
Ни императорских корон…
Произносящий: Жребий брошен! –
Я вижу жребия тщету:
Не хватит крови скоморошьей,
Чтобы заполнить пустоту!
Встает над миром тень Прокруста…
И остаются только: снег,
Богам подвластное искусство
И несвободный человек!
30 октября 2003
***
Посмертных масок карнавал ночной.
И я один, пока еще живой,
Смотрю на белый лист закрыв глаза,
И слышу чьи-то вздохи, голоса,
И чьи-то крики, чей-то плач и смех…
Сегодня смерть - уравнивает всех.
На миг равны слуга и господин
Под стук ножей работы гильотин.
Под факелы, горящие в ночи
Работают привычно палачи,
Где стук голов и кровь – всего лишь сон.
Не правда ли, скажите, мэтр Сансон?
Что головы, что кровь? Что фонари,
Где будут нынче вешать до зари
Под «Карманьолы» хлёсткие слова?
Что значат шея или голова?
Тем более (в глаза их загляни!) –
Они в твоих руках, но не твои!
Посмертных масок карнавал ночной.
Свистит норд-ост и в скалы бьёт прибой,
И выстрелы гремят в ночных горах…
А звёзды знают, что такое страх?
Наверно, нет. Что им до наших дней,
И до ушедших в море кораблей,
Покинувших, отныне Красный Крым?
Не повезло оставшимся… Живым.
Что скажете, товарищ Пятаков?
А вы, товарищ Бела? Ваш улов
Удачен и переполняет сеть…
Приказ один: всей белой контре – смерть!
Всем прикурить дадим на свой манер!
Эх, не дожил товарищ Робеспьер!
Патронов хватит, жаловаться грех!
И снова – смерть уравнивает всех.
Очередями бьёт в упор «Максим».
Что нам до архаичных гильотин?
Здесь сразу сотни, тысячи – в расход!
Тяжелый нож, корзина, всякий сброд
Суду мешает, ходит, как на бал…
В затылок пуля контре! Я сказал!
А этих – с мола! Камни тяжелей:
Пусть кормят лобанов и луфарей!
Париж, Россия «Яблочко», «Са йра!» -
Нелепая кровавая игра.
Сто тридцать лет без малого прошло,
А палачи при деле: ремесло!
Посмертных масок карнавал ночной.
Бароны, графы… прапорщик простой…
Король и царь… убийцы, палачи…
Какие революции мечи!
Какие революции суды?
К Духонину! Туды их растуды!
Во Франции нашелся Наполеон,
А здесь лежит кровавый фараон…
Поэта слово, словно в сердце – штык:
Он и сейчас - живее всех живых!
Посмертных масок карнавал ночной.
Средь мертвецов лишь он еще живой!
Закрыв глаза, смотрю как он «живёт»,
И всё вокруг до сей поры гниёт!
Живой упырь… без крови… вот те на!
Не бойсь! Своей напились мы до дна!
Свои свою! По-братски, так сказать!
За столько лет – никак не расхлебать!
Мы до сих пор живём в кошмарном сне,
Где жизнь и смерть в одной, браток, цене.
И есть ли кровь на мне - иль нет её –
Я вижу, как кружится вороньё
Над городами, весями, стернёй,
Над всей Россией – мёртвой и живой…
Мой белый лист от крови красным стал.
Посмертных масок кружит карнавал.
6 октября 2005 года
Памяти юнкеров
Я не забыл. Пусть кровь ушла в песок.
Но прошлое по-прежнему ранимо.
И пробил час, как щелкнувший курок,
И лгать себе уже невыносимо.
И болевой порог не одолеть:
Вновь мерно шаг чеканят батальоны,
Гремят оркестры, вспыхивает медь,
Но мне известен жребий побежденных.
Дрожат штыки, безусы юнкера,
Что за Царя, за Родину, за Веру
На фронт уходят через плац-парад,
Чтоб никогда не выйти в офицеры.
И мне с высот грядущего видны
Могилы их без имени и даты.
Они летами были так бедны!
Зато солдатской доблестью богаты.
Я не забыл... но с тех закатных дней
Мне душу рвут оркестры полковые,
И с каждым годом жжет меня сильней
Осколок старой взорванной России!
Когда ж косая мне кивнет: «Пора!» –
Дай Бог, уйти мне с искрой той же веры,
С какою шли в атаку юнкера,
Чтоб никогда не выйти в офицеры.
1990
***
Вы помните: осень, Исход, Севастополь в двадцатом,
Закат задымлённый и плач эскадронной трубы...
А здесь, облака дождевые, как серая вата,
И снег в ноябре, словно глупая шутка судьбы.
В ночи фиолетовой плещут Большие бульвары
Букетами запахов кофе, вина и духов...
Под Новым мостом завернулись в газеты клошары –
От прошлого – сны, впереди – ни весны, ни долгов.
Нам тоже долгов не отдать, не вернуть, но ответьте:
Куда нас виденья ночные уносят в бреду?
Вопрос риторичен. В Россию, полковник, за смертью,
Где мы умереть не сумели в двадцатом году.
Мы живы сегодняшним днем да снежком прошлогодним,
Что падал в тот вечер из горних, нездешних высот
И в жидкую грязь, превращался на стонущих сходнях...
А за Инкерманом дроздовский стучал пулемёт.
Не мне уповать на Европы брезгливую жалость:
Вчера офицер, я сегодня – крупье иль тапёр...
Отечества дымом настолько душа пропиталась,
Что кажется - ненависть с кровью сочатся из пор!
Ни песней, ни водкой мне с осени той не согреться,
Всё слышатся в сумерках такты далёкой стрельбы...
И падает снег, прожигая шинели до сердца,
Качаются сходни под плач эскадронной трубы.
1992
Тщетно прячу голову под крыло забытого
В пыль дорог проселочных, в колокольный звон.
Из чужого прошлого кровушкой умытого,
Мне блеснут полоски золотых погон.
1988
Мы вернемся... когда-то...
И наступил героев-нищих
Голгофский путь и торжество.
Непримиримость все простивших,
Не позабывших ничего.
Георгий Иванов
Мы вернемся… Когда-то… не знаю, когда…
Чайки к берегу – жди непогоды…
А пока только мерно качает вода
Уносящие нас пароходы.
Мы в боях вознесли на кровавый алтарь
Наши жизни и вечные души…
А пока только неба осенняя хмарь
Над чужой, неприветливой сушей…
Нас чужие возьмут в оборот города.
«Мы не мертвые. И не живые».
В каждом сердце осколок горящего льда
И Россия, Россия, Россия!
Кто мы здесь? Перекатная русская голь,
За бутылок звенящею грудой
Мы пытаемся спрятать и память и боль…
«И летим – в никуда, ниоткуда».
Все могло быть иначе… рассеялся дым…
А теперь – нам не надо другого.
Мы лежим под Парижем, мы в Праге лежим
И не слышим последнего слова.
Мы лежим под Каховкой, в Сибири, в Крыму…
Под распаханной временем пашней…
Наши кости истлели, мы канули в тьму
Не причислены к доблестно павшим.
Мы уходим в суглинок чужой и пески
Белой армии горней солдаты…
В небесах пополняя собою полки,
И встречая погибших в двадцатых…
… Черноморская плещет за бортом вода,
А в Москве заседают Советы…
Мы вернемся в Россию… Не знаю, когда.
Даже если вернемся посмертно.
5 июня 2003
В самоповерженной России...
«Я, конечно, не первый,
и последний – не я!
А.Дольский
В самоповерженной России
В эпоху пирровых побед
Мои часы остановились
На бездорожье скорбных лет.
Что легче – в пропасть духа прыгнуть
Или историю забыть?
Коль первому дано – погибнуть,
Дано последнему – простить.
Не мне судить грехи России,
Не мне лечить ее тоску, -
Здесь испокон: или в святые,
Или дубиной по виску!
Куда нас тащит цепь событий,
И на кого потом пенять?
Коль первому дано – погибнуть,
Дано последнему – понять...
Или забыть: во смуты годы
Блажен, чья память подведёт...
Коль первый – горний прах исхода,
Последний – платит за исход!
... Я – не последний и не первый,
Но сопричастностью вины
Мне ближе нёсший Символ Веры
Сквозь безысходность той войны.
1994
Памяти И.Талькова
«Вы хотели кромешного ада?
Вот он — Ад, положите на полку».
Вадим Терёхин
Я из Времени выброшен. Ноль. Меня нет.
Как и многого, впрочем, — от книг до ракет...
Не хватило таланта? Умения «жить»,
Иль Россию кроить на уделы?
Все ж, эпоха, меня не спеши хоронить —
Нет опасней поэта, чем мёртвый поэт, —
Видно, память твоя оскудела...
Пусть ты будешь не та,
И паяцы твои отсмеются,
Отворует ворьё, станут внешне людьми паханы —
И не снятый с Креста
Я найду в себе силы вернуться
Головнёю горящей в больной муравейник страны.
Скажешь — много взвалил? По себе не суди!
Это дети твои – от корыта в вожди!
Сапожище на темя, под ребра кулак,
Пуля в лоб (ещё раньше — в затылок!)...
Это ты породила Совдеп и Гулаг...
Но со мною — промашка! ... Поэтому — жди! —
Я достану тебя из могилы! ...
Не Христос, не Пилат —
Я всего лишь один из осколков
Монументов разбитых толпами извечных слепцов...
Ах, Россия! Свой Ад
Ты сама разложила по полкам,
Приучив сыновей отрекаться в свой час от отцов!
Не слуга сатане и не Господу шут,
Я из Времени — вычеркнут, вышвырнут...
Но чего б не хватило – локтей ли, души,
Пустословья, ума или силы —
Ты, Россия, меня хоронить не спеши! —
Мои строки с зубами дракона взойдут,
И достанут тебя из могилы!
9-10 марта 1999
Россия
Идеи зарождаются в руинах,
На пепелищах в черной наготе,
Когда в душе нет ни Отца, ни Сына…
Лишь Божий Дух летает в пустоте.
Покуда Он летает одиноко,
На землю, где смертям потерян счет,
Слезинками всевидящего Бога,
Надежда, словно дождик упадёт…
Но видел я, с душой опустошенной:
Вновь Русь ломала собственный хребет,
Бросая в грязь народы и знамена,
Как дом, что разделился сам в себе…
В теченье века рвать державу дважды –
Что век, по счету Бога на земле?
Всего лишь год, а может день вчерашний…
Налей стакан, забудь и не жалей!
А я жалел, глотая слёзы злые
И заливая водкой пустоту -
Одну Тысячелетнюю Россию,
И Третий Рим – великую мечту,
Где было всё – предательства и войны…
История - не тема для икон!
Пусть на погостах предки спят спокойно,
А мы за них досмотрим страшный сон.
Ведь мы - его живые персонажи.
Под солнцем места мало? Пустяки:
За всё сполна заплатит день вчерашний…
Вчерашний день – вчерашние грехи!
И пусть руины выглядят неплохо,
И власть скрывает грязное бельё –
Что значит день иль век по счету Бога!
Россия есть? Иль больше нет ее?
Пусть – не блажен, подобно духом нищим,
Но вижу я сквозь беспросветность дней,
Как Божий Дух летит над пепелищем,
И плачет Бог над Родиной моей.
И дай, Господь, понять, увидев в небе
Убогого на паперти глаза,
Как сладок вкус последней корки хлеба…
И, как страшна Господняя слеза!
5 августа 2006
Опубликовано в
Литературно-общественный журнал "Голос Эпохи", выпуск 3, 2016 г. | 
