Вячеслав Михайлович Лебедев (10 октября 1896, Воронеж — 6 июня 1969, Прага) — русский поэт, эссеист, литературный критик и переводчик «первой волны» эмиграции, участник ряда литературных объединений Праги.
Окончил гимназию в Воронеже, учился в Петроградском институте инженеров путей сообщения. В 1916 г. студентом был призван в армию, воевал на румынском фронте до 1918 г. Имел ранение в ногу.После демобилизации уехал в Киев. С конца 1918 г. участвует в гражданской войне (в том числе в составе Добровольческой армии), в 1920 г., после тяжёлого ранения, эвакуируется в Болгарию. С 1922 г. живёт в Чехословакии, где пытается продолжить техническое образование в Праге и одновременно принимает активное участие в литературной жизни Праги. Входит в литературные объединения «Далиборка» и «Скит», а также в Союз русских писателей и журналистов в ЧСР. В 1932 г. получил диплом инженера и до 1955 г. работал (с перерывами) чертёжником.
Стихи писал с детства, первая публикация — в 1913 г. в Воронеже, в дальнейшем активно печатался в русскоязычной периодике Болгарии, Чехословакии, Франции, Германии и др., выступая как со стихами, так и с рассказами и критическими статьями. Первый сборник стихов «Звездный крен» (Прага, 1929) привлёк внимание критики и был высоко оценен зарубежными русскоязычными изданиями; стихи Лебедева включались в большинство антологий поэзии русского зарубежья. В дальнейшем много выступал как переводчик чешской поэзии на русский; также перевёл на чешский стихи Бунина. После войны практически не печатался, несмотря на ряд попыток опубликовать свои произведения в чехословацких и советских изданиях. Сборник переводов его стихов на чешский был подготовлен в 1968 г., но в результате пражских событий публикация не состоялась. Умер от инсульта.
Многими критиками считался наиболее ярким представителем молодой эмигрантской поэзии «русской Праги». В стихах — урбанистические и ностальгические мотивы, многочисленные реминисценции гражданской войны; наряду с чертами классической поэтики отмечается близость к манере умеренного футуризма (ранний Асеев, Пастернак) и сюрреализма (Поплавский). Интерес к поэтическому наследию Лебедева (полностью не собранному) растёт начиная с 1990-х гг.
ПОЭМА ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ (фрагмент)
Глава 3-я
Мечты, мечты! Но Бонапарта
Не родила свобод заря,
И вот пришел на смену марта
Железный скрежет октября.
Еще дремал в рассветной лени
Российский девственный конвент,
Когда на площадь вышел Ленин
В тревоге пулеметных лент.
И над столицей две Авроры
Огненноперстые взошли,
И чьи лучи сильнее жгли
Дворца опущенные шторы
На окнах золоченых зал,
Где крен российской непогоды
Уже не выправил штурвал
В руках неопытной Свободы.
И вот, не слушаясь руля,
Летит в бушующей стихии
Корма родного корабля
С певучим именем «Россия»…
………………………………….
Пройдут года и, может быть,
Историй выцветшие фразы
В тиши спокойно свяжут нить
Невозмутимого рассказа
О прошлом. И забвенья дым
Затянет тихие могилы
И внуки просто скажут: Крым,
И с равнодушием — Корнилов…
…Но был, но был железный суд
Мечты трагической и смелой,
И каплю этой крови белой
Сердца до смерти донесут…
Но, долетая до Орла,
Над грубой русскою Вандеей,
В борьбе неравной был слабее
Птенец двуглавого орла.
И он упал на скалы Крыма,
Где долго бился и кричал.
И этот крик его меж скал
Звенел тоской невыразимой…
О, бедный, яростный птенец!
— Не поняла тебя Европа.
И вот прорывом Перекопа
Борьбе положен был конец.
Глава 4-я
Уже на пристанях портов
Стояли красные форпосты…
Дымились сизые норд-осты
У кипарисных берегов.
И землю было бросить жалко
Для вспененных свинцовых вод.
И медлил каждый пароход,
Отчаливая вперевалку.
И медлила моя земля
На горизонте синей дымкой
И всё вздыхала невидимкой
В снастях чужого корабля…
И к той же неизвестной цели,
Почти за каждою кормой,
В английской, вздувшейся шинели
Плыл труп, оставив край родной…
Как просто землю покидают
Твои угрюмые сыны!
Какой мечтой унесены
Их души к призрачному раю?
Как холодно в последний раз
Глядят на лес, поля и реки.
И смертью тронутые веки
Не закрывают больше глаз.
Не ты ль, душа, в безмерной жажде
Иного света и лучей
Глядишь из медленных очей
И этой медленностью страждешь?
Не ты ль спешишь, и сердца стук
Рукой задерживаешь вязко,
Чтобы трагической развязкой
Вздохнув, вспорхнуть на высоту…
И в снежном холоде вселенной
Сгорев, легчайшею золой
Лететь над скорбною и тленной,
Но незабвенною землей…
…Но жить, но жить еще могли
Неистребимые надежды,
Еще высматривая между
Водой и небом тень земли.
И наполняя котелки
Французским супом с чечевицей,
Еще вели на бой полки,
Топорща крылья мертвой птицы.
Так первородство вновь продав
За ту же вековую цену,
Плыл к югу, вспарывая пену,
Российский сумрачный Исав…
КРЫМ
На твоем золотом горизонте
Сизым волоком стелется дым.
Свой цвей наш грех, Что мы, жизнь тистый крутящийся зонтик
Подымает над пляжами Крым.
Вспоминаю всё реже и реже,
Словно голову кутаю в муть.
Я и сам синевой был изнежен
И хотел, как и ты, — отдохнуть.
…На вершинах — мохнатые тучи.
По долинам — молчанье и сны.
Словно мукою ствол был искручен
Низкорослой горбатой сосны,
Что казалась печальной и жалкой
На чужой каменистой спине.
Ты жила свою жизнь приживалкой
И такую ж пророчишь и мне!
Гулкий ветер свистит с Приднепровья,
Дикий голос — не наш и не ваш.
Разъяренной, соленой любовью
Заливает твой берег Сиваш.
Все дороги и длинны, и ровны.
Все дороги приводят на юг.
Мы ни в чем пред тобой не виновны,
Но ни в чем у нас нет и заслуг!
СТЕПНОЙ РАЗЪЕЗД
Последний поезд отошел
Сто лет тому назад.
И золотой вечерний шелк
Повешен на закат.
И тишина. И ни души.
Звенят коростели.
Сон в примечанье запиши
И бурку расстели.
Средь синих звезд зажегся вдруг
Зеленый семафор,
Родной, как самый близкий друг
Среди далеких гор.
Он был звездой для поездов:
У всех — своя звезда!
С ночных разъездов на Ростов
Уходят поезда.
И ночь разводит звездный путь
Из позабытых мест.
Не лучше ль лечь здесь и уснуть,
В твоем саду, разъезд!
Лиловый, темный, вдовий шелк
Повешен на закат.
Последний поезд отошел
И не придет назад.
ВЕЧЕРНЕЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ
Оставшись жить, оставшись ждать,
Несу тебя, моя чужбина.
И вот – года считает мать,
Когда опять увидит сына.
… И я вернусь с чужих дорог,
Такой смирившийся и жалкий.
И робко стукну о порог
Концом своей дорожной палки.
И будет вечер тих тогда,
Под крик стрижей над колокольней.
И будет сердцу больно-больно
За эти шумные года,
И будет вновь по-детски верить,
Подняв тысячелетний гнёт.
И ветром Библии дохнёт
От раскрывающейся двери…
О, как узнаю средь морщин
Твои черты, что, помню, были…
Ты крикнешь жалостное:
«Сын!»
И я, растерянное:
«Ты ли?»
| 
