Сегодня, слава Богу, можно смело и открыто утверждать о внутренней пасхальности лермонтовских шедевров, то есть торжестве Вечной Жизни в них над тленом и смертью. Эта пасхальность идет из детства поэта. С.А. Раевский пишет: «Праздники встречались с большими приготовлениями, по старому обычаю. К Пасхе заготовлялись яйца в громадном количестве. Начиная со Светлого Воскресения, зал заполнялся девушками, приходившими катать яйца. Михаил Юрьевич все проигрывал, но лишь только удавалось выиграть яйцо, то с большой радостью бежал к Елизавете Алексеевне и кричал: «Бабушка, я выиграл!» «Ну, слава Богу, - отвечала Елизавета Алексеевна. – Бери корзинку яиц и играй еще». В апреле 1817 года Елизавета Алексеевна «вместе с внуком выехала в Киев на богомолье в Киево-Печерскую лавру, где, вероятно, встречала Пасху». В Тарханах торжествовала Пасха, когда в Тарханы привезли гроб с телом М. Ю. Лермонтова…
Стихи Лермонтова, если глубоко, то есть молитвенно, в них вдумываться, это и есть разного рода извещения о воскресении и торжестве добра над злом. Лермонтов, как и его героиня Тамара, «страдал и любил, и РАЙ ОТКРЫЛСЯ ДЛЯ ЛЮБВИ» А где же «казнящий Бог» Лермонтова, Который только и ждет, как бы наказать грешника? Ведь «пригрозил» же поэт Божьим Судом и Грозным Судьей убийцам Пушкина? На самом деле Лермонтов не грозит, а напоминает о существовании воздаяния за нераскаянный грех и о Суде Божием, Который будет проходить не как принято у людей, а как то угодно Богу и, скорее всего, в форме осуждения человека самого себя, когда тайное греховное станет явным «пред лицом сияющей красы» (А.Фет). Тогда-то нелюбовь откроет человеку врата ада, а любовь райские врата. Интересен и примечателен тот факт, что с детства Лермонтов был восприемником, то есть крестным отцом многих крестьянских ребятишек, о чем свидетельствуют документы Государственного архива Пензенской области. Но все искренне любящие Лермонтова могут смело величать поэта своим духовным отцом и наставником в трудном шествии по узкому крестному пути в Царство Небесное! Перефразируя одного религиозного мыслителя, можно констатировать следующее: «Во имя Лермонтова нельзя ненавидеть человека, а только жалеть и любить»
В «Валерике» Лермонтов задается вопросом: «Я думал: жалкий человек. Чего он хочет!.. небо ясно, Под небом места много всем, Но безпрестанно и напрасно Один враждует он - зачем?..» И на этот вопрос сам же Лермонтов дает прекрасный ответ в «Ветке Палестины». История этого удивительного религиозного стихотворения такова: стихотворение было посвященно А.Н.Муравьеву, который, по воспоминаниям Э. А. Шан-Гирея, подарил Лермонтову пальмовую ветвь, которую поэт хранил в «ящике под стеклом». Впоследствии, А. Н. Муравьев вспоминал: «Когда я возвратился домой, то нашел у себя его (Лермонтова) записку, в которой он опять просил моего заступления, потому что ему грозит опасность. Долго ожидая меня, написал он, на том же листке, чудные свои стихи «Ветка Палестины», которые по внезапному вдохновению исторглись в моей образной, при виде палестинских пальм, принесенных мною с Востока...»
Поведай: набожной рукою
Кто в этот край тебя занес?
Грустил он часто над тобою?
Хранишь ты след горючих слез?
Иль Божьей рати лучший воин
Он был, с безоблачным челом,
Как ты, всегда небес достоин
Перед людьми и Божеством?
Заботой тайною хранима
Перед иконой золотой
Стоишь ты, ветвь Ерусалима,
Святыни верный часовой.
Прозрачный сумрак, луч лампады,
Кивот и крест, символ святой...
Все полно мира и отрады
Вокруг тебя и над тобой
Так мог написать не просто истинный христианин, но христианский мудрец и мыслитель, поэт милостью Божией. И нам представляется, что Лермонтов не только грустил над этой веткой, но и, как «Божией рати лучший воин» набирался новых сил для преодоления скорбей и дальнейшего творчества силой Святого Духа. И уже православные сыны России, все, кто право верит и любит – это и есть лермонтовские «бедные люди Салима», сыны Святого Иерусалима, в котором живущие встречали Христа пальмовыми ветками, восклицая: «Осанна Сыну Давидову! Благословен Грядущий во имя Господне! Осанна в вышних!» (Мф. 21:9). И было это в воскресение! Но входит ли в нас Христос? Встречаем ли мы его, открывая ему свою душу и живя по Его заповедям? Если нет, то надо по примеру Лермонтова идти в храм молиться, каяться и причащаться, хранить святыни и тогда внутри нас и вокруг будут мир и отрада Христовы. Таким образом, великий поэт, восхищенный всего одной подаренной пальмовою ветвью, прекрасно выразил сущность пасхального настроения! Без личной встречи с Христом ничего хорошего не будет в жизни человека. Только Благой Бог может подать душе покой и утешение. Только Бог-Творец подвигает человека не к хаотическому, а поэтическому восприятию мира, чтобы мы без конца восхищались Божьими дарами и благодарили Бога за все, как доброе, так и прискорбное в нашей жизни, служащее нашему духовному росту и богоподобию.
Пальма - эмблема мученичества, торжества добра над злом. Благочестивая легенда рассказывает: «Во время бегства в Египет, Святое Семейство вошло в некоторый большой город. Тотчас же во всех городских храмах все идолы попадали с алтарей и разбились в куски, а жители стали метаться по улицам с воплями ужаса, отчаяния и мести. Святым путникам пришлось бежать из города в пустыню, не захватив, второпях, никакой снеди. Вскоре Дева Мария почувствовала голод и жажду. Остановились на роздых в тени смоковницы. Вблизи возвышалась финиковая пальма, отягченная плодами. Пресвятая Дева сказала: «Как охотно вкусила бы я этих плодов, если бы можно было достать их!» Святой Иосиф трясет дерево, но плоды не падают. Пробует сшибить их палкою, но не в силах добросить ее до кистей своею старческою рукою. Он печально покачал головою и сказал: «Финики растут слишком высоко. Пойдем дальше. Авось, найдем другую пальму, более доступную» Но Мария была слишком утомлена и голодна. Она заплакала. Тогда Младенец Иисус повелел: «Пальма, прекрасная пальма! Наклонись, подай свои плоды Моей кроткой Матери» Пальма наклонилась, и Богородица сорвала фиников сколько хотела, после чего пальма снова выпрямилась, покрытая плодами пышнее прежнего. Тем временем Младенец Иисус, посаженный Богоматерью на землю, между корнями смоковницы, погрузил ручку Свою в песок, - и из-под перстов Его хлынул обильный ручей, утоливший жажду путников. Прежде чем продолжать дорогу, Иисус обратился с благодарностью к пальме, напитавшей Его Мать: «За это Я повелю Моим ангелам перенести одну из твоих ветвей в рай Моего Отца; а на земле ты будешь, в знак Моего благословения, служить венцом для всех мучеников и воителей за веру. Им будет сказано: Вы заслужили пальму победы!»
Но это значит, что великий поэт М.Ю.Лермонтов тем более заслуживает пальмы победы, на что явно намекал поэту дарящий пальмовую ветвь Муравьев. Лермонтов заслужил ее наряду с Пушкиным и другими великими русскими поэтами! И стихи Лермонтова – это своего рода пальмовые ветви, с которыми не только он, но и весь православный народ встречает Воскресшего Спасителя и войдет с ними в Рай.
Что Господь не оставляет любого человека никогда, тем более гения нации, видно из стихотворения Лермонтова «Смерть». Поэт удостоился самого настоящего видения:
Вдруг передо мной в пространстве бесконечном
С великим шумом развернулась книга,
Но неизвестною рукой, и много
Написано в ней было, но лишь мой
Ужасный жребий ясно для меня
Начертан был кровавыми словами:
Бесплотный дух, иди и возвратись
На землю. Вдруг передо мной исчезла книга,
И опустело небо голубое;
Ни Ангел, ни печальный демон ада
Не рассекал крылом полей воздушных,
Лишь тусклые планеты, пробегая,
Едва кидали искру на пути.
Я вздрогнул, прочитав свой жребий…
Это видение указывает на то, что Лермонтов обладал таким духовным мужеством, что ему можно было вверить тайну его кровавой гибели! И хоть поэт ужаснулся небесному жребию, он понял, что это знамение было знаком благоволения к нему с Небес, чтобы он смог достойно приготовиться к честному исходу и не преклониться перед злом: честна пред Господом смерть Ему следующих.
Мы уже упоминали выше, что главной темой в поэзии Лермонтова является тема Страшного Суда, когда откроется заветное, и каждый смертный будем судим по его делам и словам. Так, в Благородном Собрании на маскараде 1930 года Лермонтов явился в костюме астролога с огромною книгою судеб под мышкой. Это явное духовное юродство со стороны гения – дескать, маскарады и балы – это одно, земные игрушки, а Небесное и Вечное – это та реальность, в которую неизбежно войдет всякий смертный человек. И всяк смотри за собой. Книга Святого Апостола и Евангелиста Иоанна Богослова «Откровение» была любимой у Лермонтова. Последние дни земного плотского мира так волновали поэта, что он творил, помня последняя своя и только из такого духовного состояния и можно было сотворить достойное Бога и человека.
Не надо думать, что отвержение тленного в земном мире означает полное игнорирование всего земного. Да, мы смертны по телу и можем погибнуть душой, но можем и обратить свое тело в храм живущего в нем Духа и спасти свою душу. В том и состоит духовная свобода человека, чтобы избрать доброе Божие или, увы, временное сатанинское. И похоже многие люди продолжают избирать земное, чтобы попирать Небесное. Лермонтов признается в «Смерти»: «Я понял, Что я живу, что жизнь моя безбрежна», что земная жизнь – это не более чем «краткое изгнанье». Возвращение назад виде «реинкарнации» или «земного воскресения» было бы насмешкой дьявола над человеком
Как? Мне лететь опять на эту землю,
Чтоб увидать ряды тех зол, которым
Причиной были детские ошибки?
Увижу я страдания людей,
И тайных мук ничтожные причины,
И к счастию людей увижу средства,
И невозможно будет научить их…
Что, опять продолжение мук и зла – до безконечности что ли? Нет! Поэт решительно протестует, потому что знает истинную цену земной жизни, в которой мы должны стяжать всеми силами Вечное Царство Небесное, уготованное от сложения мира Богом любящим Его. Об этом другое видение Лермонтова:
Сыны небес, однажды надо мною
Слетелися, воздушных два бойца;
Один – серебряной обвешен бахромою,
Другой - в одежде чернеца. –
И видя злость противника второго,
Я пожалел о воине младом:
Вдруг поднял он концы сребристого покрова,
И я под ним заметил – гром.
И кони их ударились крылами
И ярко брызнул из ноздрей огонь;
Но вихорь отступил перед громами,
И пал на землю черный конь
Что это, как не столкновение Любви и ненависти, Добра и зла, Света и тьмы, Святого и скверного! Сколь бы не ужасным представлялись враждебные вихри зла, победа останется за Любовью. Так и поэт от Бога – он сын небесного грома, а гром – кто ж его остановит!
Поэт с трепетом, но без страха готовится к неизбежному переходу в Вечность
Сияньем голубого дня
Упьюся я в последний раз…
И близ меня перед концом
Родной опять раздастся звук!
И стану думать я, что друг
Иль брат, склонившись надо мной,
Отер внимательной рукой
С лица кончины хладный пот
И что вполголоса поет
Он мне про милую страну…
И с этой мыслью я засну,
И никого не прокляну!..
Когда Лермонтов умирал после коварного выстрела, раздавались звуки небесного грома…
«Я чувствую себя не совсем хорошо: сон счастливый, Божественный сон, расстроил меня на весь день… Не могу ни говорить, ни читать, ни писать. Странная вещь эти сны! Отражение жизни, часто более приятное, чем сама действительность. Ведь я вовсе не разделяю мнения, будто жизнь есть сон; я вполне осязательно чувствую ее действительность, ее манящую пустоту! Я никогда не смогу отрешиться от нее настолько, чтобы от всего сердца презирать ее; потому что жизнь моя – я сам, я могущий вмиг обратиться в ничто. Бог знает будет ли, существовать это я после жизни! При этой мысли весь мир есть не что иное, как ком грязи» (М.Лермонтов).
Воистину, если Бога нет, то все злая шутка, царство грязи и смерти, все – безсмысленное ничто.
О пасхальности и, тем более, евхаристичности поэзии Михаила Лермонтова почти ничего еще не сказано или сказано не вполне внятно. Между тем, только евхаристическая жизнь христианина является главным источник духовного творчества в нем. Лермонтов постоянно принимал Святое Причастие и заказывал молебны. Для поэта православного народа это самое важное и насущное, то, без чего не мыслима ни земная, ни небесная жизнь.
Лермонтов признается: «Как часто силой мысли в краткий час Я жил века и жизнию иной, И о земле позабывал…» Но забывание земли дается человеку на земле громадным трудом, путем самоотречения и шествия за Спасителем со своим крестом. Постоянная память не только об одной смерти, но об иной Вечной Жизни должны быть решающими при исполнении заповедей Божиих не ради самых заповедей, но изменения внутреннего сердца человека. Земное бытие исполнено горечи и греховного яда так, что без Святого Причастия человек не спасется для Вечности. Лермонтов пишет
Мы пьем из чаши бытия
С закрытыми очами,
Златые омочив края
Своими же слезами
То есть Лермонтов говорит, что мы берем от жизни все, как нам кажется, для своего максимально полного материального «счастья», а на деле, не разбирая добра и зла, пьем всякую гадость и отраву, что попадет, лишь бы нам было удобно и хорошо. Но все нам позволительно, да не все полезно. Чаша земной жизни намеренно подзлащивается под Причастную Чашу, чтобы человек не отворачивался от нее – так всякие гибельные страсти представляются сначала другом, а потом вызов к барьеру и расстрел на месте. И в душе понимая, что это неправильно, что может все обернуться гибелью души и тела, мы, несчастные, все равно не отрываемся от житейского… И вот финал, вполне закономерный
Когда же перед смертью с глаз
Завязка упадает,
И все, что обольщало нас,
С завязкой исчезает;
Тогда мы видим, что пуста
Была златая чаша,
Что в ней напиток был – мечта,
И что она – не наша!
Вот как можно сложные богословские истины выразить на простом поэтическом языке! Что как не мечта был и есть человеческий коммунизм на земле. Мечтать неплохо, но все время мечтать и мечтать не по Богу – это преступление по наущению бесовскому. Пока мы впустую мечтаем, а это значит, что и пустое исполняем, нам не до Бога, а это и есть главная задача тьмы – оставить нас наедине с ней, а тьма знает, что делать со светлыми, добрыми людьми. Тому примеров, увы, миллиарды. Если чаша земной жизни не наша, то что делать? Лермонтов не дает прямого указания – иди к Церковь к Чаше Господней. Этим он и хорош, что не настаивает в том, что тогда в то время было естественным для верующего человека. Сказать тогда - иди к Причастию, означало бы, что многие уже в то время слишком налегли на совсем иное, что вызвало бы протест и непринятие. Но время идет, и люди становятся менее восприимчивы к Божественным Истинам. Сегодня нужно уже объяснять, что непринятие Чаши Господа в Таинстве Святой Евхаристии – это и есть прямой путь к пушкинскому «разбитому корыту». Мы будем вынуждены хлебать все противное Богу полной ложкой и даже при этом утверждать, что «иначе в наше время нельзя выжить и спастись»… Господь зовет к Святой Чаше: «Идите и пейте все!» А нам некогда, у нас дела, у нас куча своего… Значит, мы не кровь от Крови (под видом веселящего вина) и не плоть от Плоти (под видом укрепляющего хлеба) Его, Господа, а это страшно, значит, мы уже от лукавого. Поэтому Господь в евхаристическом призыве напоминает, что Его Божественная (а не человеческая) Кровь пролита не за всех, как утверждают еретики, а «…за многих изливаемая во оставление грехов». Кто не просит у Бога оставления грехов и немилосерден к другим, тот ощутит оставление своей души Богом и как войдет в Его Царство? Кто же виноват, если тебе, человек, дана Чаша Жизни в Церкви, а ты Ее отвергаешь и пьешь из грубо подзолоченной чаши земных удовольствий, которые растворены греховным ядом?
Духовные стихи гениальных поэтов – это всегда евхаристический призыв «во оставление грехов в Жизнь Вечную». Мы уже говорили, что Лермонтов не за отрицание земной жизни, что было бы хулой на Бога, но за отрицание того в этой жизни не соответствует добрым Божественным установлениям. Это налагает определенное бремя на человека, но зато Божие бремя полезно для нашего спасения и легко, ибо в таком случае Господь помогает переносить неизбежные земные тяготы и лишения, призванные усовершенствовать нашу решимость быть с Богом всегда. Иное дело бремя грехов – оно губительно и разрушительно для человека. Смог бы Лермонтов с такой силой воспеть все Божие, если бы отрицал очевидное от Бога? Да никогда! В «Герое нашего времени» Лермонтов пишет: «Вчера я приехал в Пятигорск, нанял квартиру на краю города, на самом высоком месте, у подошвы Машука: во время грозы облака будут спускаться до моей кровли…». На кавказской голгофе свершится казнь многострадального Лермонтова, после которой в горах разразится небывалая гроза, словно вся природа будет протестовать свершившемуся злодеянию. Поэт чаще всего не спится: «Нынче в пять часов утра, когда я открыл окно, моя комната наполнилась запахом цветов, растущих в скромном палисаднике. Ветки цветущих черешен смотрят мне в окна, и ветер иногда усыпает мой письменный стол их белыми лепестками (так мог написать только Лермонтов и в глазах долго стоит этот скромный стол поэта и лепестки цветов черешни… (прим. авт.). Вид с трех сторон у меня чудесный. На Запад пятиглавый Бештау синеет, как «последняя туча рассеянной бури»; на север поднимается Машук, как мохнатая персидская шапка, и закрывает всю эту часть небосклона; на восток смотреть веселее (Восток олицетворяет в Церкви Христа, Солнце Правды – прим. авт.); внизу передо мною пестреет чистенький, новенький городок, шумят целебные ключи, шумит разноязычная толпа, - а там, дальше, амфитеатром громоздятся горы все синее и туманнее, а на краю горизонта тянется серебряная цепь снеговых вершин, начинаясь Казбеком и оканчиваясь двуглавым Эльбрусом… Весело жить в такой земле! Какое-то отрадное чувство разлито во всех моих жилах. Воздух чист и свеж, как поцелуй ребенка; солнце ярко, небо сине – чего бы, кажется, больше? Зачем тут страсти, желания, сожаления?..» Лермонтов через своего героя любуется Божественным на земле подобно благодарному и радостному ребенку. Такое непосредственное восприятие ожидает, что и после земного будет гораздо более дивное небесное!
Раз уж упомянули о страстях, то непременно необходимо привести следующее размышление Печорина: «Страсти не что иное, как идеи при первом своем развитии: они принадлежность юности сердца, и глупец тот, кто думает целую жизнь ими волноваться: многие спокойные реки начинаются шумными водопадами, и ни одна не скачет и не пениться до самого моря. Но это спокойствие часто признак великой, хотя скрытой силы; полнота и глубина чувств и мыслей не допускает бешенных порывов: душа, страдая и наслаждаясь, дает во всем себе строгий отчет и убеждается в том, что так должно; она знает, что без гроз постоянный зной солнца ее иссушит; она проникается своей собственной жизнью, - лелеет и наказывает себя, как любимого ребенка. Только в этом высшем состоянии самопознания человек может оценить ПРАВОСУДИЕ БОЖИЕ».
Не намекал ли Лермонтов в своем предисловию к «Герою нашего времени», что и его, как Печорина, объявят «собранием пороков» и едва ли не «демоном»? И, во-вторых, как вы думаете, если бы Небесный Ангел сегодня явился в наш земной мир во плоти и стал бы действовать в нем со всей Божьей силой – кротостью, смирением, нетерпимостью к проявлению всякой лжи и фальши, то что стало бы с ним, спустя совсем короткое время? Поэтому Лермонтов, подобно Печорину, в жизни тоже был «странствующим офицером», всячески избегая тлетворного влияния развращенного общества, ибо с кем поведешься, того и наберешься. Именно эта позиция Лермонтова в «Герое нашего времени» и вызвала шквал критики тех, кто увидел в Печорине действительного героя. Они сразу почувствовали, что за Печориным стоит сам Лермонтов, его непринятие того сообщества людей, которое именует себя «светским», «водяным», «салонным» и пр., потому что оно безбожно и не принимает сердцем благовестия Христова. В Лермонтове предтечи будущих потрясений России увидели прямую опасность отвержения их влияния. Вместо того, чтобы прислушаться к великому поэту – посланнику Божию, они все силы бросили на борьбу с ним и этим снова выдали себя с головой. Русский народ всей душой и пламенным сердцем принял не их, а гениального Лермонтова, отождествив его с самыми лучшими, святыми подвижниками. Народ не умом, но сердцем почувствовал в поэте великую правду, искренность, любовь и заботу о их душе. Чтение лермонтовских стихов подобно прикосновению к Ангелу – ты начинаешь дышать и чувствовать совсем по-другому. На гибель Лермонтова православный народ ответил не ненавистью, не местью, а верой и любовью, стремлением сохранить святыни и стоять за них до конца.
Гроб с телом Михаила Юрьевича везли из Пятигорска через Чембар. Это было на пасхальной неделе. На улицах собралось много народу. Из Тархан приехала Елизавета Алексеевна, бабушка Михаила Юрьевича. Она шла за гробом, низко спустив голову. Ее вели под руки. Сзади их ехала тройка лошадей. Народ узнал, что Михаил Юрьевич умер не своей смертью, а убили его несправедливые люди, и от этого было еще больше жалости. Многие мужики и бабы плакали. Гроб везли старым казенным мостом мимо волчковской церкви.
Но чувство есть у нас святое,
Надежда, Бог грядущих дней,-
Она в душе, где все земное,
Живет наперекор страстей;
Она залог, что есть поныне
На небе иль в другой пустыне
Такое место, где любовь
Предстанет нам, как ангел нежный,
И где тоски ее мятежной
Душа узнать не может вновь
Упокой, Господи, раба Божия Михаила и всех его сродников, прости им грехи вольные и невольные и даруй Царство Небесное. Аминь.
|
