В начале XIX в. знаменитый немецкий и российский историк Август Людвиг Шлёцер, характеризуя языковое родство славянских народов, писал: «Известно, что между 60-ю Славенскими народами (до такого числа полагает их уже Конрад Геснер), есть множество наречий: Русское, Польское, Богемское, Краинское, Кроатское <т. е. хорватское>, Боснийское, Иллирийское или Далматское, Лаузицкое или Вендское и пр. и пр. Корень всех оных есть преимущественно так называемый Славенский язык... Как некогда должно было быть время, в которое был один только язык, называемый Германским... то верно было также время, в которое говорили только одинаким Славенским языком... И честь сохранения оного принадлежит исключительно Русским»[1].

В то время, когда были написаны эти строки, западная историография почти игнорировала славян, и сама славянская история оставалась в значительной мере неизученной[2]. Наблюдения Шлёцера, долгое время жившего в России и имевшего возможность изучить русскую историю в первоисточниках, далеко опережали представления его времени. Шлёцер писал: «Из всех новейших народов нашей части земли Русские начали первые обработывать язык свой: а из Славян они только одни писали временники на своем языке. Хотя Англо-Саксы получили письмена своего языка за сто лет прежде их, а Исландцы в одно с ними время, однако же Руссы не только что писали на своем языке, но даже очень рано начали искусно образовывать его... Правописание, которое у нас, Немцов, столь долгое время было неопределенно, у них утвердилось... Все народы, призывавшие своих крестителей... из Рима, должны были отправлять свое богослужение на неизвестном для них Латинском языке, который у полуварваров превратился в тарабарский. Нельзя исчислить вреда, нанесенного этим религии, словесности и общему просвещению. Образование в народах начинается с того только времени, когда они начнут писать на собственном своем языке...»[3]

Недостаточностью и неудовлетворительностью современных трудов по славянской истории объясняется то обстоятельство, что и позднее, в тридцатых годах XIX в., Гоголь, будучи на протяжении нескольких лет штатным преподавателем  истории сразу в двух учебных заведениях Петербурга - в Патриотическом институте и Императорском университете, испытывал острую потребность в объективном освещении славянского прошлого. Эта насущная потребность побудила тогда Гоголя написать отдельный очерк о славянах. В этом незавершенном очерке (использованном им вскоре при написании лекции «Состояние Европы неримской и народов, основавшихся на землях, не принадлежавших Римской империи») Гоголь почти буквально повторил выводы знаменитого Шлёцера: «Образование народа с того времени, когда он начинает писать на своем языке... А народов славянских 60 народов (по Конраду Геснеру), а между народами теми множество наречий: русское, польское, богемское, крайнинское, кроатское, боснийское, иллирийское, или долматское, луазицкое, или венедское и пр. Но корень всех этих языков - славянский язык. Было же время, когда все говорили одинаким славянским, так, как было время, в которое был один только язык немецкий - германский... Честь сохранения славянского языка принадлежит исключительно русским» (набросок «Особые заметки»).

Трудно переоценить важность наблюдений Шлёцера для осмысления Гоголем отечественной истории. В один ряд с ними можно поставить, пожалуй, лишь замечание Н. М. Карамзина о «российских славянах» в первом томе «Истории государства Российского»: «Представив читателю расселение народов славянских от моря Балтийского до Адриатического, от Эльбы до Мореи и Азии, скажем, что они, сильные числом и мужеством, могли бы тогда, соединясь, овладеть Европою; но, слабые от развлечения сил и несогласия, почти везде утратили независимость, и только один из них, искушенный бедствиями, удивляет ныне мир величием (говорим о российских славянах)»[4].

Пристальное внимание Гоголя к выводам Шлёцера отнюдь не было для него чем-то неожиданным или исключительным. Многими своими взглядами Гоголь как историк был обязан основательной постановке дела преподавания истории в нежинской Гимназии высших наук, в которой он проучился восемь лет. Именно в Нежине, в гимназии, которая от самого основания пользовалась правами университета, Гоголь впервые почерпнул представление о важности славянского и русского языков как средств межславянского общения. Эти воззрения разделял один из главных гоголевских наставников, директор гимназии Иван Семенович Орлай. Именно Орлай, уроженец Карпатской Руси, бывший лечащий врач Императора Александра I, ученый с мировым именем (к одной из работ Орлая о карпатороссах обращался Карамзин в своей «Истории...», высоко отметив его заслуги), послужил впоследствии Гоголю прототипом «идеального» школьного наставника Александра Петровича во втором томе «Мертвых душ»[5]. Именно устные беседы и сочинения Орлая, в которых проводилась мысль о единстве славянских земель и о пагубности междоусобных раздоров, послужили Гоголю одним из главных источников исторических сведений о Закарпатье при создании повести «Страшная месть»[6], а затем нашли прямое отражение в замысле «Тараса Бульбы»[7]. Карпатороссу Орлаю в полной мере были присущи взгляды об объединительной роли русского языка. В 1825 г. он писал тогдашнему министру народного просвещения А. С. Шишкову: «Что ж касается до богатства Российского языка, то он без сомнения может почесться самым богатым. Сила, высокость, великолепие и богатство его несравненно превосходят все новейшие языки, судя по сочетанию с настоящим Русским наречием Славянского корня его... А обширность языка Российского, судя по бесчисленному множеству Славян, в различных Государствах на необъятном просторе поселившихся, до изумления может удивить иноплеменника, не ведающего об оной. Россиянин с одним Славяно-Русским языком может пройти от Петропавловского на Восточном берегу Камчатки порта, и даже от Северо-западных берегов Америки до Балтийского моря, отселе чрез Польшу в Австрийскую Монархию, где находится более четырнадцати миллионов Славян - с лишком две трети подданных сей Империи; оттуда вниз до Рагаузы <Ragusa - ныне Дубровник, город в Хорватии>, до Венеции и даже до конца берегов Адриатического моря, не говоря уже о южных странах России, об Украйне, Малороссии, о жителях берегов Черного, Азовского и Каспийского морей, и сопредельных Северо-восточным Азиатским Государствам...»[8]

В 1835 г. по инициативе нового министра народного просвещения С. С. Уварова  в российских университетах началось изучение «Истории и Литературы Славянских Наречий». Земляк и друг Гоголя, известный славист О. М. Бодянский, обязанный своей карьерой этим начинаниям Уварова, в том же году писал: «Все нынешние Славянские племена, суть ветви одного древа, и говорили некогда также одним языком... Церковный язык следует... признать родоначальником всех диалектов Славянских племен... Сей язык можно назвать древним Славянским, а касательно Руссов вообще, Северных и Южных, древним Русским языком...»[9]

Взгляды Гоголя и его друзей на значение русского языка как общего достояния славянской культуры обсуждались не только в России; эти взгляды разделяли многие славянские историки и писатели.

Еще в 1769 г. В. Н. Татищев, ссылаясь на «Хронику Польской, Литовской, Жмудской и всей Руси» польского историка XVI в. Матвея Стрыйковского,  замечал: «Стрыковский в кн. I гл. 2 и с ним прочие Польские писатели мнят быть в Руси целу древнему Славенскому языку, сказуя, сущий язык Славенский древний является быть Русский Московский, зане они, как по пришествии из Азии мало по чужим странам скитались, так язык и обычаи древние сохранили»[10].

Словенский поэт, ученый и публицист В. Водник, откликаясь на приход в Австрию Суворова с русскими войсками, замечал в издаваемой им газете «Люблянские Новости» (от 29 июня 1799 г.): «...Русские суть коренные Словенцы... постоянно охраняют чистый словенский язык. Мы должны от них заимствовать, когда хотим очистить свой язык...»[11]

Д. Н. Бантыш-Каменский, совершивший путешествие в Сербию в 1808 г., писал: «Язык Сербский, происходя от одного корня с Российским, совершенно походит на него»[12].

Словацкий писатель и общественный деятель К. Кузмани, как бы отвечая на вопрос А. С. Пушкина  в стихотворении «Клеветникам России»: «Славянские ль ручьи сольются в русском море?», называл в 1838 г. русский язык «панславянским»[13].

Другой словацкий культурный деятель и поэт Л. Штур во второй половине 1850-х гг. писал: «...При вопросе об общеславянском литературном языке может быть выбор только между древне-славянским и русским языком. Но древне-славянский язык уже вышел из общежития... остается только русский язык, как исключительно на то способный...»[14]

Представление о русском языке как будущем общем литературном языке для всех славянских народов было характерно для чешского ученого-слависта и поэта В. Ганки[15], личное знакомство которого с Гоголем состоялось в 1845 г.

Еще один из друзей Гоголя, славянофил Ф. В. Чижов, 1 сентября 1845 г. писал художнику А. А. Иванову о славянских народностях: «По их верованиям, русский язык должен сделаться языком славян, по крайней мере книжным и политическим...»[16]

Известный историк, близкий друг Гоголя М. П. Погодин в 1851 г. замечал: «...Для того, чтобы сделать Русский язык общелитературным языком всего Славянского мира, не нужно никаких литературных собраний и брошюр, которые, можно заранее сказать, не поведут ни к какому результату. Пусть тот, кто надлежащим образом понимает эту идею, осуществит ее тем, что начнет писать по-Русски, и таким образом докажет, что идея эта не мечта, а уже быль. Публика, читающая сочинения Пушкина, Гоголя и Лермонтова, будет читать и ваши произведения, если они только будут этого стоить. Право, публики этой достанет и на десять тысяч писателей, пишущих по-Русски в славянстве»[17]. Ранее, в 1844 г., Погодин указывал: «Я уверен... что... все, даже онемеченные, отуреченные, огреченные, офиненные Славяне легко вспомнят старый свой язык, когда начнут ему учиться»[18].

В то время когда В. И. Даль еще только собирал свой замечательный «Толковый словарь живого великорусского языка», Гоголь в заключении пятой главы первого тома «Мертвых душ» писал: «Сердцеведением и мудрым познаньем жизни отзовется слово британца; легким щеголем блеснет и разлетится недолговечное слово француза; затейливо придумает свое, не всякому доступное, умно-худощавое слово немец; но нет слова, которое было бы так замашисто, бойко так вырвалось бы из-под самого сердца, так бы кипело и животрепетало, как метко сказанное русское слово». С этими строками перекликается и характеристика Гоголем «живого и меткого нашего слова, не описывающего, но отражающего, как в зеркале, предмет» в его «Учебной книге словесности для русского юношества» (1845).

Свое понимание языка Гоголь отразил также в статье «Занимающему важное место» (1845). Под русским языком, писал он здесь, «я разумею не тот язык, который изворачивается теперь в житейском обиходе, и не книжный язык, и не язык, образовавшийся во время всяких злоупотреблений наших, но тот истинно русский язык, который незримо носится по всей Русской земле, несмотря на чужеземствованье наше в земле своей...» Очевидно, под русским языком Гоголь подразумевал тот язык, в слове которого, как писал он в «Размышлениях о Божественной Литургии», «по возвышеньи» человека к Богу «отражается Божье Слово». В ноябре 1842 г. он писал К. С. Аксакову, побуждая и его приняться за создание словаря русского языка: «Наслажденье глубокое зовет вас, наслажденье погрузиться во всю неизмеримость его и изловить чудные законы его, в которых, как в великолепном созданьи мира, отразился Предвечный Отец и на котором должна загреметь вселенная хвалой Ему».

В знаменитой статье о русской поэзии «Выбранных мест из переписки с друзьями» Гоголь замечал: «Поэзия наша... воспитывалась литературами всех народов, прислушивалась к лирам всех поэтов, добывала какой-то всемирный язык затем, чтобы приготовить всех к служенью более значительному».

Сам Гоголь на протяжении всей жизни, подобно Далю, также работал над составлением словаря русского языка (в его бумагах сохранились обширные материалы, связанные с этой работой). Особое значение писатель придавал изучению церковнославянского языка (в собранных им материалах представлено значительное количество слов, выписанных при чтении славянской Библии). В 1849 г. Гоголь обращался к графине А. М. Виельгорской: «...Вам нужно непременно выучиться по-славянски. Легчайший путь к этому следующий: читайте Евангелие не на французском и не на русском языке, но на славянском». Одесской знакомой Е. А. Хитрово он говорил: «Как странно иногда слышать: "К стыду моему, должна признаться, что я не знаю славянского языка!" Зачем признаваться? Лучше ему выучиться: стоит две недели употребить».

Размышления Гоголя о русском языке можно без преувеличения назвать завещанием писателя. В статье «В чем же наконец существо русской поэзии и в чем ее особенность», Гоголь, подводя итог своим наблюдениям, заключал: «...Необыкновенный язык наш есть еще тайна. В нем все тоны и оттенки... он... может... обогащаться ежеминутно, почерпая, с одной стороны, высокие слова из языка церковно-библейского, а с другой стороны - выбирая на выбор меткие названья из бесчисленных своих наречий... имея возможность... восходить до высоты, не доступной никакому другому языку, и опускаться до простоты, ощутительной осязанью непонятливейшего человека, - язык, который сам по себе уже поэт и который недаром был на время позабыт нашим лучшим обществом: нужно было, чтобы выболтали мы на чужеземных наречьях всю дрянь, какая ни пристала к нам вместе с чужеземным образованьем... и возвратились бы мы к нему уже готовые мыслить и жить своим умом, а не чужеземным».

В начале XX в. один из виднейших деятелей Карпатской Руси С. Ю. Бендасюк, говоря о языке Гоголя, «одинаково родном русскому на крайнем севере... и русскому на крайнем юге», сравнивал писателя с Богданом Хмельницким: «Подобно як в 17-м веце один великiй малоросс, козацкiй гетман Богдан Хмельницкiй объединил Малороссiю с Великороссiею политично, так в 19-м веце объединил те две ветви русского народа духовно другiй великiй малоросс Н. В. Гоголь»[19]. П. В. Палиевский позднее указывал: «Если... на преобразования Петра Россия ответила через сто лет колоссальным явлением Пушкина, то с той же несомненностью вслед за делом Богдана Хмельницкого является Гоголь, утвердивший союз Украины и России в духовной жизни...»[20]

Незадолго до смерти Гоголь, занятый переизданием своих сочинений, говорил Бодянскому: «Нам, Осип Максимович, надо писать по-русски... надо стремиться к поддержке и упрочению одного, владычного языка для всех родных нам племен. Доминантой для русских, чехов, украинцев и сербов должна быть единая Святыня - язык Пушкина, какою является Евангелие для всех христиан...»[21] Это - самые последние слова Гоголя, сказанные им о русском языке - языке Пушкина. Это - предсмертное писательское завещание Гоголя.

Игорь  Виноградов, доктор филологических наук, главный научный сотрудник Института мировой литературы РАН, член Союза писателей России

[1] <Шлецер А. Л., фон>. Нестор. Русские летописи на Древле-Славенском языке, сличенные, переведенные и объясненные Августом Лудвиком Шлёцером, надворным советником, доктором и профессором Гёттингского университета и кавалером ордена Св. равноапостолького Князя Владимира 4 степени. Перевел с Немецкого Дмитрий Языков, член С. Петербургского общества любителей наук, словесности и художеств. СПб., 1809. Ч. 1. С. 71-72, 75.

[2] Подробнее см.: Виноградов И. А. «История государства Российского» в творческом наследии Гоголя // А. П. Сумароков и Н. М. Карамзин в литературном процессе России XVIII - первой трети XIX в. М.: ИМЛИ РАН, 2016. С. 144-146.

[3] <Шлецер А. Л., фон>. Нестор. Ч. 1. С. 75-78.

[4] Цит. по: Карамзин Н. М. История государства Российского. (Репринтное воспроизведение издания 1842-1844 гг.). В 12 т. (В 3 кн.). М., 1988. Т. 1. С. 18.

[5] См.: Виноградов И. А. «Необыкновенный наставник»: И. С. Орлай как прототип одного из героев второго тома «Мертвых душ» // Новые гоголеведческие студии. Симферополь; Киев, 2005. Вып. 2 (13). С. 14-55; Виноградов И. А. «А нет ли и во мне какой-нибудь части Чичикова?» Проблемы интерпретации и текстологии второго тома поэмы // Гоголевский вестник. М., 2007. Вып. 1. С. 158-184.

[6] Линтур П. В. Влияние русской литературы на творчество закарпатских писателей XIX века // Науковi записки Ужгородського державного унiверситету. 1956. Т. 20. С. 140-141; Шультейс Э., Тарди Л. Главы из истории русско-венгерских медицинских связей. М., 1976. С. 205; Байцура Т. Закарпатоукраинская интеллигенция в России в первой половине XIX века. Братислава, 1971. С. 120; Чумак Т. М. Исторические реалии в повести Н. В. Гоголя «Страшная месть» // Вопросы русской литературы. 1983. Вып. 2 (42). С. 79-86.

[7] Недзельский Е. Очерк карпато-русской литературы. Ужгород, 1932. С. 112; Жаркевич Н. М. Нежинский период жизни Н. В. Гоголя и становление его исторических взглядов и интересов. (К постановке проблемы) // Наследие Н. В. Гоголя и современность. Нежин, 1988. Ч.1. С. 8.

[8] <Орлай И. С.> О необходимости обучаться преимущественно отечественному языку и нечто о обучении языкам иностранным // Записки, издаваемые от Департамента Народного Просвещения. 1825. Кн. 1. С. 323-324.

[9] Бодянский И. Рассмотрение различных мнений о древнем языке Северных и Южных Руссов // Ученые записки Императорского Московского университета. 1835. Сентябрь. № III. С. 472-474.

[10] <Татищев В. Н.> История Российская с самых древнейших времен, неусыпными трудами через тридцать лет собранная и описанная Покойным Тайным Советником и Астраханским Губернатором Васильем Никитичем Татищевым. М., 1769. Кн. 1. Ч. 2. С. 492.

[11] Воскресенский Г. Валентин Водник. Очерк из истории словенской литературы. СПб., 1883. С. 3.

[12] <Бантыш-Каменский Д. Н.> Д. Б. К. Путешествие в Молдавию, Валахию и Сербию. М., 1810. С. 137.

[13] См.: Францев В. А. Державин у славян. Из истории русско-славянских литературных взаимоотношений в XIX ст. Прага, 1924. С. 43.

[14] Славянство и мир будущего. Послание славянам с берегов Дуная Людевита Штура. М., 1867. С. 189.

[15] См.: Пыпин А. Н., Спасович В. Д. История славянских литератур. 2-е изд., доп. СПб., 1881. Т. 2. С. 939-940.

[16] Ф. В. Чижов к художнику А. А. Иванову // Русский Архив. 1884. Кн. 1. С. 403-404.

[17] <Погодин М. П.> М. П. Об обще-славянском литературном языке // Москвитянин. 1851. № 18. Сентябрь. Кн. 2. С. 183-184.

[18] <Погодин М. П.> Год в чужих краях. 1839. Дорожный дневник М. Погодина. М., 1844. Ч. 1. С. 92.

[19] Бендасюк С. Ю. Николай Васильевич Гоголь. Его жизнь и сочинения. (Издания Общества им. Михаила Качковского. Ч. 402. Июнь 1909.) Львов, 1909. С. 54.

[20] Палиевский П. В. Место Гоголя в русской литературе // Гоголь: История и современность. М., 1985. С. 90.

[21] Виноградов И. А. Гоголь в воспоминаниях, дневниках, переписке современников. Полный систематический свод документальных свидетельств. Научно-критическое издание. В 3 т. М.: ИМЛИ РАН, 2011. Т. 1. С. 303.

Дополнительную литературу по вопросу см.: Свенцицкий И. С. Обзор отношений Карпатской Руси с Россией в 1-ую пол. XIX в. СПб., 1906. С. 79-108; Казанский П. Е. Русский язык в Австро-Венгрии. Одесса, 1912. С. 1-80; Виноградов В. В. Великий русский язык. М., 1945. С. 8-9, 50-77; Водовозов Н. В. Славянские интересы Гоголя // Уч. зап. Моск. гор. пед. ин-та им. В. П. Потемкина. Кафедра рус. литературы. 1960. Т. 107. Вып. 10. С. 109-110; Виноградов И. А. Гоголь и славянство (К проблеме языкового единства славян) // Язык классической литературы. М., 2007. Т. 1. С. 5-24.