Было   это   давно.   Отшумела,   пронесясь   грозным  шквалом  кровавая  революция,прошли   горькие  и страшные  годы  голода  в Поволжье,  и  каким -то  странным  и  непонятным  путем,  быть  может,  по  капризу  одного  из  властелинов  того  времени,  наступили   дни   НЭПа.   Оживились   не   на   долго,   пришибленные,    разоренные   города,  внесли  новую,    напоминающую     прежнее     благополучие,     жизнь,   как   будто  умиротворили,  успокоили  испуганное   настрадавшееся  население  страны.  Недолго  был  этот  период,  но  никто  и  не  подозревал  тогда,  что  на  смену  этим  дням  придет  еще  более  страшный  и  жестокий,  чем  сама  революция,  военный  коммунизм. 

На   вокзал    Екатеринбурга    вышла    из    поезда    группа  молодых   людей,  только  что   призванная   в   армию,   отправляющихся   по    назначению    на    Дальний  Восток.  Молодежь  остается  молодежью.

Короткая  остановка  в  пути,  незнакомый,  а  следовательно  и  интересный  город,  полная  свобода  на  несколько  часов — все  это  было  причиной  неудержимого  веселья.  Бродили  по  улицам,  осматривали   здания,   заходили    в   чахлые,    заброшенные    скверы.  Неожиданно  очутились  у  какого-то  особняка,  на  котором   висела    небольшая   вывесочка   «музей»   ,   внизу   мелкими   буквами   было   при   писано  «Ипатьевский  дом-музей».  —   Пойдем  что~ли, посмотрим, — сказал  кто-то.  Вошли.  Один  из  ребят  указал  на  лестницу,  ведущую  в  подвал  И  здесь  висела,  пришпиленная  записка-объявление.    Подошли   ближе.    Надпись    гласила,  что  здесь  такого-то  числа,  в  голу  таком  -то  были  расстреляны   народной   властью   представители  кровавого  царизма...  —    Это,   где  последнего   царя  убили... — произнес  КТО-ТО.

По  лестнице  спускались  притихшие,  отчего-то разом  смолкли  шутки  и  смех.  Вошли  в  помещение   подвала.   Сквозь   узкие   окна   падали   лучи   солнца,   освещая  стены  с  плакатами  и  пол,  весь  как  бы  в  вырезанных  квадратиках,  словно  кто-то  нарочно   вырезал   кусочки   деревянного   пола   во   многих  местах.  На  удивленный  вопрос,  один  из  музейных  сто-рожей  объяснил:  —   А  это,  товарищи,  когда  белогвардейцы  здесь  были,  следствие  какое-то  вели,  так  офицеры  ихние  выпиливали  кусочки  со  следами  крови.  Когда  выходили  из  Ипатьевского  дома  на  улице  все  было  по-прежнему,  суетились  люди,  широко   были   раскрыты   двери   лавок,   выросших,   как  грибы,  во  времена  НЭПа...Но  только  почудилось  или  нет—словно   небо  стало  серее,  солнце  светило  не  так  ярко  и  что-то  словно  притихло  в  душе.  А,  может  быть,  это  только  показалось  од-ному  из  группы  красноармейцев,  как  знать. 

*****

Прошли  десятки  лет.  Грозных,  страшных  лет,  Для  одних — наполненных  ужасами  лагерей,  расстрелов,  террора:  для  других—днями   изгнания,   бегства  из  страны  в  страну,  тоже  лагерями  и  го-речью  людей,  потерявших   последнее  пристанище.  Много  горьких  и  кровавых  страниц  было  внесено  в книгу  мировой  истории  за эти  годы.  Шел  1968  год.  В  Сан-Франциско,   в  новом,  только  что   построенном  величественном  Соборе,  собрались  толпы  людей.  В  этот  день,  день  мученической  кончины   Государя   Императора   и   Его   Августейшей   Семьи,  русская  православная  церковь  совершала  великий  чин  отпевания  Царственных   Мучеников   и  всех  убиенных  за эти  страшные  годы.  По  всем  уголкам  русского  Зарубежья,  по  определению   Собора   Епископов   Русской   Православной  Церкви  Заграницей,  в  этот  день   пятидесятилетней     годовщины     совершалась     великая     служба  отпевания.  Правящий  Архиепископ  Антоний  со  всем  духовенством   наших   церквей   в  Сан-Франциско   совершал  это  совершенно  особое   богослужение —   заочное   отпевание   погибших   царственных   мучеников  и  всех  с  ними  убиенных.  Дрожали   бесчисленные   свечи   в   руках   молящихся;   священство   в  красных   облачениях,   как   полагается  по  уставу  церковному  в  дни  скорбно  торжественные —во  , дни  мучеников,  серьезны  и  I сосредоточены  лица  молящихся.  Сколько  народа  собралось   в  этот   вечер   трудно   сказать—Храм   был   полон.  Пришли   глубокие  старики,   в  памяти    которых  живы  картины   величия  русского,  те  у  кого  свято хранятся  русские  военные  ордена  и  отличия   и  среди   них   маленький   эмалевые   крестик—святыня     русского     воинства — орден    св.    Георгия  Победоносца.  Пришли  люди,  выросшие  в  эмиграции,  но  сохранившие  в  душе  память  прошлого.  Пришла  зеленая  молодежь,  которой  дома  и  в  русских  школах  не  раз  говорили  о  страшном  екатеринбургском  злодеянии.  Пришли  те,  кто  долгие  годы  прожил  в  Советской  России  и  бежал   оттуда   в  дни  Второй  мировой   войны   ,  в  поисках   свободы   и   спокойной  жизни.  Стояли  сосредоточенно,  сердцем  вникая  в  каждое  слово  богослужения.  Строго  и  проникновенно  звучали  слова  Владыки,  скорбно  отвечал  хор  на   возгласы  священников.  Посредине  храма,  на  аналое  лежала  маленькая  иконка   Божьей   Матери,   икона   из   личной   молельни    Государя  Императора.  И  вот,  когда  Владыка  Антоний  обратился  к  пастве  своей  с  полным  глубокой  скорби  словом,—   показал   на   маленькую  ладонку  и  сказал,  что  ладонка  эта  была  передана  ему  в  далекой  Австралии  душеприказчиками   одного   умершего   русского   человека.   Ладонку  нашли  среди  вещей  покойного   и  в  записке   приложенной  было  сказано,  что  хранится  там,  как  святыня,  кусочек   дерева  со  следами   крови   убиенных,    вырезанный    из   подвала    страшного    Ипатьевского  дома.  Всю  жизнь,  долгие  годы  изгнания,  хранил  умерший  эту  ладонку,  как  дорогую  сердцу  реликвию.   И  душеприказчики   реши-ли,  что  ладонку   эту  надо  передать  в  руки   православного  пастыря.  Владыка  Антоний  бережно  вложил  ладонку,  не  раскрывая  ее,  в  киот  иконы  Божия  Матери,  в  ту  икону перед  которой,  может  быть  не  раз  молился  наш  мученик  Государь.  Сейчас  икона  Божия  Maтери  стоит  в нашем  храме  на  аналое  около  киота  с   иконой   Николая   Чудотворца,   и  каждый   день   ставят  молящиеся  живые  цветы  около  нее.  Как-то  таинственно  стало  на душе  от  слов  Владыки,  словно  прикоснулись  мы  душой  к  чему-то  святому   и  чистому,  словно  одной  мыслью,   одной  скорбью  жила  в этот  момент  толпа  молящихся.  Словно  ладонка  эта  придвинула  в  памяти  те  страшные  годы,  когда  брат  шел  на  брата,  когда  не щадили  ни женщин,  ни детей,  когда  крадучись  ночью    воровски    расстреляли    в    Ипатьевском    подвале  Государя  Императора  и  Его  Семью.  Это  не  забудется.  Как  не  забылось  убиение  царевича  Дмитрия,  как  живут  в  памяти  истории  и  народа  предания  о  тех,  кто  был  предательски   выдан  и  потаенно  убит.  Много  таких  страшных  черных  пятен  на  совести  человечества  и  нет  для  таких  убийств  ни  забвения,  ни  оправдания.  И  был  в храме  среди  молящихся  человек  уже  не  молодой,  у  которого  вдруг  вспыхнуло  в  памяти:  солнечное  утро,  веселая  группа  ребят,  спускающаяся  в  подвал  Ипатьевского  дома  и  равнодушные  слова  сторожа:«а  тогда  во  время  следствия  многие  офицеры  вырезали  кусочки  из  пола  и  из  стен  со  следами  крови  убитых...».  Ведь  вот  забылось  все.  Столько  было  на  длинном  пути  бегства,  войн,  чужих  стран...вся  жизнь  прошла,  как  в калейдоскопе  невиданном  и  странном,   а   вот  вспомнилось....И   звучали   скорбью   слова  Владыки  и  тихо  было  в  храме  и  казалось, % что  где-то  высоко  в  небе  звучит  и  тает  похоронный  звон  невидимых  колоколов. 

1968