Во вся­кой форме ис­кус­ст­ва при­сут­ст­ву­ет му­зы­ка – ритм и гар­мо­ния форм, кра­сок, об­ра­зов, зву­ков. Ли­те­ра­ту­ра – ис­кус­ст­во, объ­е­ди­няю­щее ло­гос (смысл, вы­ра­жен­ный в сло­ве) и му­зы­ку. По­это­му она воз­дей­ст­ву­ет не толь­ко смыс­лом сло­ва, но и че­ре­до­ва­ни­ем (рит­мом) об­ра­зов. По­эти­че­ское вы­ска­зы­ва­ние, как наи­бо­лее му­зы­каль­ное, за­во­ра­жи­ва­ет му­зы­кой слов. Но в по­эти­че­ской му­зы­каль­но­сти че­ре­ду­ют­ся, виб­ри­ру­ют, стру­ят­ся не чис­тые зву­ки, а сло­ва, имею­щие смысл и не­су­щие об­ра­зы. Му­зы­ка по­эзии спо­соб­на вы­звать ду­шев­ный на­строй, при ко­то­ром сло­во слы­шит­ся в пер­во­об­раз­ной су­ти. Она утон­ча­ет вос­при­ятие, и мы ощу­ща­ем но­вое ро­ж­де­ние сло­ва. Опа­да­ют ра­цио­на­ли­зи­ро­ван­ные схе­мы, ско­вы­ваю­щие язык, и нам све­тит­ся суть ве­щей. Оче­вид­но, по­эти­че­ская гар­мо­ния (согласованность, строй­ность слов и их ритм, оп­ре­де­лён­ная час­то­та че­ре­до­ва­ния) вво­дит в те экс­та­ти­че­ские со­стоя­ния, ко­гда в сло­ве за обы­ден­но­стью открывается глу­бин­ный ло­гос.

По­эти­че­ская речь, не от­ме­няя ком­му­ни­ка­тив­ную функ­цию язы­ка (спо­соб­ст­вую­щую об­ще­нию, свя­зи, взаи­мо­по­ни­ма­нию), встраи­ва­ет сло­во в оригинальный автор­ский кон­текст, и му­за по­эзии вскры­ва­ет му­зы­каль­ность сло­ва, которое вещает по-новому. По­эзия к го­ри­зон­таль­но­му из­ме­ре­нию язы­ка (ра­цио­наль­ные смыс­лы и зна­че­ния – ком­му­ни­ка­ция) до­бав­ля­ет вер­ти­каль­ное, ко­гда сло­во со­еди­ня­ет и веч­ные ло­гос­ные смыс­лы, и ин­ди­ви­ду­аль­ные ав­тор­ские об­ра­зы. По­эти­че­ская речь рас­кры­ва­ет и уг­луб­ля­ет сло­вар­ное зна­че­ние сло­ва, при­бав­ля­ет к не­му но­вый смысл. Этот сверх­смысл объединяет веч­ную ло­гос­но­сть и ин­ди­ви­ду­аль­ное ми­ро­чув­ст­вие ав­то­ра, му­зы­ку космических сфер и то­наль­но­сть ду­ши автора. В по­эти­че­ском сло­ве со­крыт-от­кры­ва­ет­ся, зву­чит и смысл ве­щей, и судь­ба ав­то­ра.

Рассуждения о по­эзии в боль­шин­ст­ве своём ограничены следующими темами: фор­мы по­эти­че­ско­го об­раза, сред­ст­ва по­эти­че­ской вы­ра­зи­тель­но­сти (по­эти­ка), се­ман­ти­ка – смыс­л слов, син­так­си­с – спо­со­б со­еди­не­ния слов и сло­во­со­че­та­ний про­из­ве­де­ния (лин­гвис­ти­ка), его зна­ко­во­сть (се­мио­ти­ка) или со­об­щи­тель­но­сть (праг­ма­ти­ка). В по­эти­че­ском про­из­ве­де­нии могут видеть зна­ки за­пре­дель­ных сил (мис­ти­ка), за­шиф­ро­ван­ные ма­ги­че­ские за­кли­на­ния. Но во вся­ком твор­че­ском про­из­ве­де­нии отражается, пре­ж­де всего, ду­хов­ная судь­ба твор­ца, его эк­зи­стен­ци­аль­ный опыт. Воз­мож­но фи­ло­соф­ское ос­мыс­ле­ние и вы­ра­же­ние это­го опы­та.

При этом подходе так на­зы­вае­мые ко­чую­щие ли­те­ра­тур­ные об­ра­зы и те­мы лишь от­ра­жа­ют не только эс­те­ти­че­скую ли­те­ра­тур­ную тра­ди­цию, они фор­ми­ру­ют­ся под влия­ни­ем ду­хов­но­го твор­че­ст­ва че­ло­ве­че­ст­ва. Глу­бин­ным хра­ни­ли­щем об­ще­че­ло­ве­че­ско­го ду­хов­но­го опы­та яв­ля­ет­ся Кни­га книг – Биб­лия. Встре­чая в по­эти­че­ском про­из­ве­де­нии биб­лей­скую сим­во­ли­ку, об­раз­ность, сю­же­ты, тер­ми­но­ло­гию, пло­до­твор­нее ви­деть в них не толь­ко ли­те­ра­тур­ные тра­ди­ции, но и вы­ра­же­ние ду­хов­но­го и эк­зи­стен­ци­аль­но­го опы­та. По­это­му я не бу­ду ис­кать ли­те­ра­тур­ные ас­со­циа­ции, а по­пы­та­юсь по­нять, что не­по­сред­ст­вен­но вы­ска­за­но. Как вся­ко­го ис­тин­но­го твор­ца, Цве­тае­ву му­чи­ли, пре­ж­де все­го, бы­тий­ные про­бле­мы, а не толь­ко про­бле­мы риф­мы, фор­мы, сти­ля; дать но­вую сущ­ность, по Цве­тае­вой, и есть дать но­вую фор­му – «Сти­хи – со­зву­чие смы­слов». «Так го­во­рить долж­но толь­ко к Бо­гу. Ведь это же мо­лит­ва! Лю­дям не мо­лят­ся… И – раз на­все­гда – все мои та­кие сти­хи, все во­об­ще та­кие сти­хи об­ра­ще­ны к Бо­гу… – По­верх го­лов – к Бо­гу. По край­ней ме­ре – к ан­ге­лам… Так: все мои сти­хи к Бо­гу ес­ли не об­ра­ще­ны, то воз­вра­ще­ны» (Марина Цветаева).

Проблема отношения муж­ско­го и жен­ско­го начал во все ве­ка вдох­нов­ля­ла ху­дож­ни­ков, пи­са­те­лей, по­этов. У Ма­ри­ны Цве­тае­вой наи­бо­лее ин­те­ре­сен в этом смыс­ле по­эти­че­ский цикл «Уче­ник» и не­сколь­ко сти­хо­тво­ре­ний, смыслово с ним свя­зан­ных.

Пре­ж­де чем пе­рей­ти к цик­лу «Уче­ник», вслу­ша­ем­ся в сти­хо­тво­ре­ние «Ро­лан­дов рог», ко­то­рое важ­но тем, что по вре­ме­ни на­пи­са­ния и по смыс­лу пред­ва­ря­ет сти­хи «Уче­ни­ка».

 

РО­ЛАН­ДОВ РОГ

         Как неж­ный шут о злом сво­ём урод­ст­ве,

              Я по­ве­ст­вую о сво­ем си­рот­ст­ве…

 

              За кня­зем – род, за се­ра­фи­мом – сонм,

              За ка­ж­дым – ты­ся­чи та­ких, как он,

 

              Чтоб, по­шат­нув­шись, – на жи­вую сте­ну

              Упал и знал, что – ты­ся­чи на сме­ну!

 

              Сол­дат – пол­ком, бес – ле­гио­ном горд,

              За во­ром – сброд, а за шу­том – всё горб.

 

              Так, на­ко­нец, ус­та­лая дер­жать­ся

              Соз­нань­ем: перст и на­зна­чень­ем: драть­ся

 

              Под свист глуп­ца и ме­ща­ни­на смех –

              Од­на из всех – за всех – про­ти­ву всех! –

 

              Стою и шлю, за­ка­ме­нев от взлёту,

              Сей гром­кий зов в не­бес­ные пус­то­ты.

 

              И сей по­жар в гру­ди то­му за­лог,

              Что не­кий Карл те­бя ус­лы­шит, Рог!

У Цве­тае­вой бы­ло ост­рое чув­ст­во твор­че­ско­го на­зна­че­ния и его не­по­мер­но­го бре­ме­ни, тра­ги­че­ской оди­но­ко­сти твор­ца: Я по­ве­ст­вую о сво­ём си­рот­ст­ве, Соз­нань­ем: перст… Од­на из всех… Судь­бе по­эта близка судь­ба Твор­ца, со­шед­ше­го на зем­лю (Од­на из всех – за всех – про­ти­ву всех!). Мир ос­ме­ял Бо­гочеловека, би­че­вал Его и пле­вал Ему в гла­за. И по­эт шу­том пред­ста­ет пе­ред мир­ски­ми гла­за­ми, об­ра­зом пу­гаю­щим и урод­ли­вым, не­по­ня­тый, ос­ме­ян­ный, би­чуе­мый. Но, как на­стоя­щий шут, – ум­ный и про­ни­ца­тель­ный, всё ви­дя­щий и по­ни­маю­щий, с чут­кой неж­ной ду­шой (неж­ный шут).

Сти­хо­тво­ре­ние «Ро­лан­дов рог» – мо­лит­ва Ма­ри­ны, го­ре­ст­ная (ус­та­лая дер­жать­ся), жа­ж­ду­щая (шлю сей гром­кий зов), но и ве­ря­щая:

              Стою и шлю, за­ка­ме­нев от взлёту,

              Сей гром­кий зов в не­бес­ные пус­то­ты.

Ве­ра эта по­ко­ит­ся, с од­ной сто­ро­ны, на осоз­на­нии и ут­вер­жде­нии сво­его предназначения (Соз­нань­ем: перст и на­зна­чень­ем: драть­ся), с дру­гой – на до­ве­рии к Ли­цу, к ко­то­ро­му об­ра­щён зов:

              И сей по­жар в гру­ди то­му за­лог,

              Что не­кий Карл те­бя ус­лы­шит, Рог!

Здесь Рог по­эта – сам по­эт, обращённый к Бо­гу. В чём его зов (сей гром­кий зов) к Твор­цу? В при­зна­нии твор­че­ско­го на­пря­же­ния (за­ка­ме­нев от взле­ту) – при­нятии со­твор­че­ст­ва Бо­гу. По­эт хо­чет быть вер­ным ору­же­нос­цем Твор­ца на зем­ле. По­доб­но Ро­лан­ду, оди­но­кий в ми­ро­вой бит­ве и ок­ру­жён­ный вра­ж­деб­ны­ми си­ла­ми, – на­де­ж­ду и си­лы мо­жет чер­пать у То­го, чью мис­сию он ис­пол­ня­ет в жиз­ни.

Мо­лит­ва (зов) Ма­ри­ны была ус­лы­шан­ной. Слож­ный и мно­го­пла­но­вый цикл оп­ре­де­ляю­щей те­мой име­ет диа­лог уче­ни­ка и Учи­те­ля, твор­ца зем­но­го и Твор­ца Не­бес­но­го. Диа­лог тес­ный, гла­за в гла­за, пе­ре­хо­дя­щий в стра­ст­ный мо­но­лог, за­хва­ты­ваю­щий обширную бы­тий­ную те­ма­ти­ку. При­чём диа­лог кон­крет­но­го че­ло­ве­ка: сво­бод­но­го твор­ца, бун­та­ря, по­эта, жен­щи­ны.

 

              Ска­зать – за­ду­ма­лась о чём?

              В дождь – под од­ним пла­щом,

              В ночь – под од­ним пла­щом, по­том

              В гроб – под од­ним пла­щом.

 

Эпи­граф за­да­ет те­му и то­наль­ность все­му цик­лу. О чём ду­ма по­эта? Быть вме­сте (под од­ним пла­щом) во всех тер­ни­ях (В дождь… В ночь… В гроб…). Но с кем? Об­раз Его в цик­ле дво­ит­ся. Это и Вет­хий Адам (Адам как Пер­во­че­ло­век, пра­муж­чи­на) и Но­вый Адам – Во­пло­тив­ший­ся Бог. По­это­му и об­раз пла­ща на про­тя­же­нии цик­ла ме­ня­ет зна­че­ния, вы­яв­ляя их со­от­но­ше­ния. В эпи­гра­фе три­ж­ды про­из­не­се­на моль­ба-ве­ра-ут­вер­жде­ние под од­ним пла­щом, что зна­чит не­пре­мен­но обо­им вме­сте (под од­ним) и ук­ры­тым (пла­щом) кем-то треть­им.

Здесь вход «в» зна­чит и вы­ход «от». Ещё не со­вер­шён шаг в ми­ро­вое не­на­стье (дождь), в ми­ро­вую тьму (ночь). Это ещё на­хо­ж­де­ние в со­стоя­нии свет­лом, бестрагичном, бла­жен­ном, то есть око­ло­бо­же­ст­вен­ном, рай­ском. Это со­вме­ст­ное (оба и с Бо­гом) пред­стоя­ние пе­ред тво­ре­ни­ем. Ми­ро­тво­ре­ние ещё не на­ча­лось, но пре­до­щу­ща­ет­ся как бу­ду­щая кос­ми­че­ская дра­ма. Первообраз человека пред­на­зна­чен низ­ри­нуть­ся из рай­ско­го со­стоя­ния в ме­о­ни­че­скую безд­ну, в до­бы­тий­ный ха­ос (в ночь). По­ле бит­вы – ми­ро­вая ис­то­рия – есть му­ки ро­ж­де­ния и ми­ро­вое не­на­стье (дождь). Но оно прей­дет, ибо но­вое ро­ж­де­ние есть от­ме­на и смерть (гроб) вре­ме­ни без­вре­ме­нья. Это сре­дин­ное цар­ст­во, пре­хо­дя­щая ми­ну­та:

              У слав­но­го Ца­ря Щед­рот

              Слав­нее цар­ст­ва не име­лось,

              Чем над­пись: «И сие прей­дёт»

                          (из сти­хо­тво­ре­ния «Ми­ну­та»)

 

Прой­дет, ибо ис­то­рия пре­об­ра­же­ния есть пред­ва­ре­ние Но­вой Жиз­ни.

Та­ким об­ра­зом, со­стоя­ние пред­стоя­ния пе­ред На­ча­лом (на­ча­лом ми­ра, на­ча­лом ис­то­рии) объ­ем­лет три со­стоя­ния: 1) ны­неш­ней (по вре­ме­ни стро­фы) сво­ей пер­во­об­раз­но­сти и пред­на­зна­чен­но­сти; 2) ощу­ще­ния гря­ду­щей ми­ро­вой судь­бы как бре­ме­ни, мук и тра­гиз­ма (то есть кре­ст­но­сти) со­твор­ца Божь­е­го; 3) ощу­ще­ния, что ми­ро­вое На­ча­ло не са­мо­дов­лею­ще, а на­ча­ло че­го-то, что име­ет цель, то есть ко­нец. Как скульп­тор ме­сит гли­ну, имея об­раз бу­ду­ще­го тво­ре­ния и для его во­пло­ще­ния и за­вер­ше­ния, так и на­чи­на­ет­ся всё во имя Кон­ца.

Здесь плащ ука­зы­ва­ет на со­вме­ст­ность и яв­ля­ет­ся уче­ни­че­ским одея­ни­ем, ука­зы­ва­ет на при­над­леж­ность к уче­ни­че­ст­ву. В эпи­гра­фе дан об­раз, из ко­то­ро­го за­тем вы­рас­та­ют слож­ней­шие от­но­ше­ния и про­ек­ции. В ко­рот­ком цик­ле с не­под­ра­жае­мой цве­та­ев­ской ём­ко­стью вме­ще­ны глу­бин­ней­шие во­про­сы, ох­ва­ты­ваю­щие ширь бы­тия.

 

1

              Быть маль­чи­ком тво­им свет­ло­го­ло­вым,

              – О, че­рез все ве­ка! –

              За пыль­ным пур­пу­ром тво­им бре­сти в су­ро­вом

              Пла­ще уче­ни­ка.

 

              Улав­ли­вать сквозь всю люд­скую гу­щу

              Твой вздох жи­во­тво­рящ –

              Ду­шой, ды­ха­ни­ем тво­им жи­ву­щей,

              Как ду­но­вень­ем – плащ.

 

              По­бе­до­нос­нее Ца­ря Да­ви­да

              Чернь раз­дви­гать пле­чом.

              От всех обид, от всей зем­ной оби­ды

              Слу­жить те­бе пла­щом.

 

              Быть ме­ж­ду спя­щи­ми уче­ни­ка­ми

              Тем, кто во сне – не спит.

              При пер­вом чер­нью за­не­сен­ном кам­не

              Уже не плащ – а щит!

 

              (О, этот стих не са­мо­воль­но пре­рван!

              Нож че­рес­чур ос­тёр!)

              И – вдох­но­вен­но улыб­нув­шись – пер­вым

              Взой­ти на твой кос­тёр.

Ос­нов­ной мо­тив пер­вой стро­фы: быть уче­ни­ком Его (тво­им). Не­об­хо­ди­мо пом­нить, что об­раз Его дво­ит­ся. В пер­вом ас­пек­те уче­ник – это тво­рец зем­ной, по­эт; Учи­тель же – это тво­рец Не­бес­ный, Но­вый Адам, Ии­сус Хри­стос. Во вто­ром: уче­ник – это Ева, веч­ная жен­ст­вен­ность, жен­ское на­ча­ло; а учи­тель – Адам Вет­хий как муж­ское на­ча­ло. Мы ви­дим по­эти­че­ски вы­ра­жен­ное пе­ре­жи­ва­ние сво­ей твор­че­ской пред­на­зна­чен­но­сти, как по­эта и как жен­щи­ны.

Быть маль­чи­ком – то есть не­по­роч­ным, дет­ски от­кры­тым и из­на­чаль­но не­воз­де­лан­ным по­лем. Быть уче­ни­ком, вы­де­ляю­щим­ся сво­ей свет­ло­стью, ра­зум­ным и в то же вре­мя из­на­чаль­но не­за­мут­нен­ным зна­ни­ем и по­то­му от­кры­тым ис­тин­но­му Зна­нию (свет­ло­го­ло­вым). Быть им на­все­гда (че­рез все ве­ка). Впе­ред ве­ду­щий Учи­тель – это Царь (на что ука­зы­ва­ют цар­ские пур­пур­ные одея­ния), не сидящий на не­бес­ном тро­не, а иду­щий по зем­ным тро­пам (пыль­ным пур­пу­ром). Здесь плащ – уче­ни­че­ское одея­ние, обо­зна­че­ние при­над­леж­но­сти к ас­ке­ти­че­ско­му (в су­ро­вом) ор­де­ну, при­зван­но­му из по­след­них сил ид­ти (бре­сти) за Учи­те­лем.

Всё это от­но­сит­ся к Во­пло­тив­ше­му­ся Бо­гу (в Но­вом За­ве­те од­но из имен Ии­су­са Хри­ста – Учи­тель) и к Ада­му как муж­ско­му на­ча­лу. В пер­вом слу­чае речь идет о твор­че­ской ори­ен­та­ции по­эта. В дру­гом – о раз­ли­чии в муж­ской и жен­ской пред­на­зна­чен­но­сти. (Бу­дем пом­нить, что ли­ния раз­де­ле­ния на муж­ское и жен­ское про­хо­дит не толь­ко ме­ж­ду людь­ми, но и че­рез че­ло­ве­че­ское су­ще­ст­во.)

Адам-муж­чи­на – дея­тель­ное, ак­тив­ное на­ча­ло. Ева-жен­щи­на со­тво­ре­на как по­мощ­ни­ца Ада­ма. Пер­вен­ст­во муж­ско­го («…и он бу­дет гос­под­ство­вать над то­бою» – Быт. 3,16) – это, пре­ж­де все­го, пер­вен­ст­во от­вет­ст­вен­но­сти. Адам-муж­чи­на ре­ша­ет, дей­ст­ву­ет, ис­пол­ня­ет и не­сёт от­вет­ст­вен­ность за итог. Ева-жен­щи­на – на­ча­ло пас­сив­ное (по от­но­ше­нию к ак­тив­но­сти в вы­бо­ре), это жиз­нен­ная по­тен­ция со все­ми её со­ка­ми (Ева – жизнь), объемлющая в своём ло­не со­во­куп­ность по­тен­ций, сил, сти­хий, от наи­выс­ших ду­хов­ных до ни­жай­ших глу­бин – хао­ти­че­ских. Жен­ское – ис­точ­ник неж­но­сти, люб­ви, а также ук­ры­то­сти, за­щи­ты от ми­ро­во­го хо­ло­да. Об этом про­ник­но­вен­ное сти­хо­тво­ре­ние «Ма­гда­ли­на»:

              О пу­тях тво­их пы­тать не буду, –

              Ми­лая! – ведь всё сбы­лось,

              Я был бос, а ты ме­ня обу­ла

              Лив­ня­ми во­лос –

              И – слез.

 

              Не спро­шу те­бя, – ка­кой це­ною

              Эти ку­п­ле­ны мас­ла.

              Я был наг, а ты ме­ня вол­ною

              Те­ла – как сте­ною

              Об­не­сла.

 

              На­го­ту твою пер­ста­ми тро­ну,

              Ти­ше вод и ни­же трав…

              Я был прям, а ты ме­ня на­кло­ну

              Неж­но­сти на­ста­ви­ла, при­пав.

 

              В во­ло­сах сво­их мне яму вы­рой,

              Спе­ле­най ме­ня без льна.

              – Ми­ро­но­си­ца! К че­му мне ми­ро?

              Ты ме­ня омы­ла

              Как вол­на.

Муж­чи­на-дея­тель мо­жет стать твор­цом, по­лу­чая из рук Евы-жен­щи­ны ма­те­ри­ал и им­пульс к твор­че­ст­ву. Без это­го он не тво­рец, а раз­ру­ши­тель. Од­но на­ча­ло пус­то без дру­го­го. По­то­му они стре­мят­ся к со­еди­не­нию и внут­ри че­ло­ве­ка (ду­шев­ный ан­д­ро­ги­низм – на­ли­чие дву­по­лых ха­рак­те­ри­стик у ка­ж­до­го че­ло­ве­ка), и ме­ж­ду людь­ми. Лич­ность – это ан­д­ро­гин­ная це­ло­ст­ность. Твор­че­ст­во и лю­бовь – это по­иск и ут­вер­жде­ние це­ло­ст­но­сти. В цве­та­ев­ском цик­ле мы ви­дим и жен­ст­вен­ную жа­ж­ду об­рес­ти ис­тин­но­го Ада­ма-учи­те­ля, как по­учаю­ще­го, ре­шаю­ще­го и от­ве­чаю­ще­го, и стрем­ле­ние к жен­ст­вен­но­му от­да­ва­нию и ода­ре­нию свои­ми со­кро­ви­ща­ми, ко­то­рые и со­кро­ви­ща не­бес­ные – Да­ры Ду­ха Свя­то­го.

Во вто­рой стро­фе да­лее рас­кры­ва­ют­ся свой­ст­ва, ха­рак­те­ри­сти­ки уче­ни­че­ст­ва. Быть уче­ни­ком чут­ким (улав­ли­вать), слы­ша­щим го­лос Учи­те­ля че­рез тол­щу мир­ских сти­хий (сквозь всю люд­скую гу­щу). Что жиз­нен­но не­об­хо­ди­мо и твор­цу-по­эту, и жен­щи­не. Это не толь­ко го­лос, а то, что да­ёт жиз­нен­ные си­лы, са­му жизнь (вздох жи­во­тво­рящ – это ду­но­ве­ние жиз­ни: «…и вду­нул в ли­це его ды­ха­ние жиз­ни…»). То, что в по­хо­де сре­ди пра­ха зем­но­го (гу­ща) не даёт рас­тво­рить­ся в нём, а на­де­ля­ет си­лой вы­кри­стал­ли­зо­вать свою ду­хов­ную ин­ди­ви­ду­аль­ность. (Всё это пер­вич­но от Но­во­го Ада­ма, Ии­су­са Хри­ста, и от­ра­жен­но – от Ада­ма-муж­чи­ны.) Неотмирная ду­ша со­тво­ре­на Бо­гом и поддерживается Им в каждое мгновение бытия (ду­шой, ды­ха­ни­ем тво­им жи­ву­щей – «…и вду­нул в ли­це его ды­ха­ние жиз­ни, и стал че­ло­век ду­шёю жи­вою» – Быт. 2, 7).

В этой стро­фе в об­ра­зе раз­ве­ваю­ще­го­ся (под ду­но­вень­ем) пла­ща яв­лен ис­точ­ник жиз­не­ут­вер­ждаю­ще­го, твор­че­ско­го дей­ст­вия: вздох жи­во­тво­рящ, ды­ха­ньем, ду­но­ве­ни­ем… - Дух Бо­жий. И на­прав­лен­ность его: плащ – по­кры­ва­ло Бо­же­ст­вен­но­го со­дей­ст­вия над аре­ной ми­ро­вой судь­бы. Срав­ним со стро­фой из сти­хо­тво­ре­ния «Бог»:

Ибо бег Он – и дви­жет­ся

Ибо, звезд­ная кни­жи­ца

Вся: от Аз и до Ижи­цы

След пла­ща Его лишь.

В треть­ей стро­фе описывается предназначение уче­ни­че­ско­го слу­же­ния. Ид­ти сквозь зем­ные тер­ния не­за­ви­си­мо от го­ло­са тол­пы (чернь раз­дви­гать пле­чом) к об­ре­те­нию Ис­ти­ны, До­б­ра, Кра­со­ты. Быть охранителем прав­ды Бо­жи­ей на зем­ле (слу­жить те­бе пла­щом). И в то же вре­мя при­кры­ваю­щий плащ – сим­вол жен­ской за­бо­ты, ма­те­рин­ской ох­ра­ни­тель­но­сти от всех обид, от всей зем­ной оби­ды о муж­чи­не-су­жен­ном.

В чет­вер­той стро­фе твор­че­ское уче­ни­че­ст­во дерз­но­вен­но пре­тен­ду­ет на при­бли­же­ние к серд­цу Гос­под­ню и наи­боль­шее уча­стие в Его со­кро­вен­ных дея­ни­ях. Вспом­ним, что в Геф­си­ман­ском са­ду Хри­стос в ми­ну­ту тя­же­лей­шей скор­би и тос­ки ос­тав­ля­ет ря­дом с Со­бой бли­жай­ших уче­ни­ков и про­сит их бодр­ст­во­вать. Уче­ни­ки не вы­дер­жи­ва­ют тя­же­сти на­хлы­нув­шей мир­ской дрё­мы. Тво­рец-по­эт то­же ока­зы­ва­ет­ся тем, кто во сне («ибо у них гла­за отя­же­ле­ли…» – Мф. 26, 43). И по­эт под­вер­жен об­во­ла­ки­ваю­щей и усы­п­ляю­щей жи­тей­ской дре­мот­но­сти – обы­ден­ному че­ло­ве­че­скому со­стоя­нию.

Но по­эт – это тот, кто во сне – не спит, он яв­ля­ет­ся един­ст­вен­ным, чей дух в эту ре­шаю­щую ми­ну­ту бодр. Тем са­мым он при­сут­ст­ву­ет при та­ин­ст­вен­ном об­ще­нии Ии­су­са Хри­ста с От­цом Не­бес­ным. И вме­сте с Ним при­гла­шён к мо­ле­нию о ча­ше. По­эт со­пе­ре­жи­ва­ет Бо­гу о не­ве­ро­ят­ном твор­че­ском бре­ме­ни Его, скор­бит смер­тель­но и при­сое­ди­ня­ет­ся к мо­лит­ве Гос­по­да: «…От­че! о, ес­ли бы Ты бла­го­во­лил про­нес­ти ча­шу сию ми­мо Ме­ня!..» Но, ощу­щая тя­жесть сво­его кре­ста, не от­ка­зы­ва­ет­ся от не­го, а при­ни­ма­ет вме­сте с Учи­те­лем: «…впро­чем не Моя во­ля, но Твоя да бу­дет»(Лк. 22, 42). Вер­ный уче­ник-по­эт при­ни­ма­ет бре­мя со­твор­ца Божь­е­го и ста­но­вит­ся ры­ца­рем Гос­под­ним, отстаивающим Его де­ло и за­щи­щаю­щим (уже не плащ – а щит!) в ми­ну­ту опол­че­ния на Не­го сил ми­ро­во­го зла (чер­ни).

Но Сам Гос­подь рас­пят ми­ром, рас­пи­на­ет­ся им и по­эт:

              О, этот стих не са­мо­воль­но пре­рван!

              Нож че­рес­чур ос­тёр!

И в эту са­мую скорб­ную ми­ну­ту буд­то на­чи­на­ют ма­жор­но зву­чать ан­гель­ские тру­бы:

              …И – дерз­но­вен­но улыб­нув­шись – пер­вым

              Взой­ти на твой кос­тёр.

Ибо толь­ко че­рез Крест – вос­кре­се­ние и смер­тию смерть по­прав. По­эт при­ни­ма­ет и смерт­ные по­след­ст­вия кре­сто­но­ше­ния, ста­но­вит­ся своего рода му­че­ни­ком ра­ди Хри­ста, ибо ве­ра уче­ни­ка в Учи­те­ля все­по­гло­щаю­ща. Со­при­ча­стие Твор­цу при­по­ды­ма­ет пе­ред по­этом за­ве­су над тле­ном ми­ра се­го: Хри­стос вос­кре­се из мерт­вых, смер­тию смерть по­прав.

В пер­вом сти­хо­тво­ре­нии – не пребывание в со­стоя­нии, а пред­чув­ст­вие его, пре­до­щу­ще­ние. На это ука­зы­ва­ет не­из­мен­ная на про­тя­же­нии сти­ха не­оп­ре­де­лён­ная фор­ма гла­го­ла: быть… бре­сти… улав­ли­вать… раз­дви­гать… слу­жить… взой­ти… В по­вто­ряе­мом быть ут­вер­жда­ет­ся пре­до­щу­ще­ние сво­его долж­но­го (на­до быть, дол­жен быть) и сво­его же­лае­мо­го (хо­чу быть).

 

 

Опубликовано в

Литературно-общественный журнал "Голос Эпохи", выпуск 3, 2014 г.