В истории русской литературы творчество Л.И. Бородина занимает видное место. Его судьба отразила особенности жизни страны в послевоенное время, в условиях развитого социализма, перестройки, постсоветской действительности и нашла полное и всестороннее выражение в его художественных произведениях.

Первыми произведениями Л.И. Бородина были стихотворения, некоторые из них вошли в сборник «Изломы», вышедший в 1992 г. в издательстве «Русло». Тема Родины и ее судьбы является центральной в лирике Л.И. Бородина. Основная проблематика большинства стихотворений – религия, русская история, искание Бога – подчиняется осмыслению того, что произошло с Россией после Октябрьской революции, поиску своего пути в советской и постсоветской действительности. Писатель постоянно осознавал личную ответственность перед Богом, перед вечностью за судьбу России. Особенностями его лирики являются христоцентричность, исповедальность.

Стихотворение «Психическая атака» Л. Бородин написал во время отбывания первого срока, полученного по статье 70 УК РСФСР («Антисоветская агитация и пропаганда»), за активную деятельность в рядах Всероссийского социал-христианского союза освобождения народа» – первой после гражданской войны антикоммунистической организации ставившей своей конечной целью своевременное <…> свержение коммунистической власти»^[1]. Платформа антиправительственного объединения середины XX века потенциально связана с идейными воззрениями Белого движения 1917–1922 годов: будучи приверженцами русской национальной традиции, члены Союза готовы «с оружием в руках встать на защиту Веры и порабощенного Отечества»^[2]. Русский мыслитель И.А. Ильин писал: «…чувство долга, живые порывы совести и правосознания, потребность в красоте и в духовном сорадовании живущему, любовь к Богу и родине – все эти истоки живой духовности, в единой и совместной работе, создают в человеке те духовные необходимости и невозможности, которым сознание придает форму убеждений, а бессознательное – форму благородного характера. И вот эти духовные необходимости <…> сообщают единство и определенность личному бытию; они слагают <…> костяк личного духа <…> сообщающий ему его мощь и державу»^[3]. Кровное родство с судьбой России звучит и в стихотворении «Психическая атака». Оно не вошло ни в один из сборников Л.И. Бородина, но опубликовано в журнале «Поиски» № 3 за 1981 год^[4], как произведение неизвестного узника Владимирской тюрьмы. В дальнейшем текст был положен на музыку П. Старчиком и исполнен российским бардом М. Кривошеевым, а в фильме «Я – кукла» – актером А. Домогаровым на музыку А. Бельчева.

В произведении отразились социальные и духовные перемены в судьбе России, на фоне которых и звучит признание автобиографического героя^[5], максимально приближенного к автору. Человек и время, «сцепление» времени с человеческой судьбой является основным мотивом стихотворения «Психическая атака».

Начальные строфы отсылают нас к событиям в Гражданской войны:

Поручик выпьет перед боем,

Глоток вина в походной фляге.

Он через час железным строем

Уйдет в психической атаке.

Можно предположить, что в начальных строфах содержится отклик на психическую атаку каппелевцев, показанную в советском художественном фильме «Чапаев»: белогвардейцы стройными рядами с презрительным бесстрашием идут на окопы красноармейцев. В стихотворении подчеркивается отчаянная смелость белогвардейцев и трагизм происходящего с Россией:

Вопрос решен. Итог не важен,

За Русь и власть, за честь и веру,

Идти им полем триста сажен,

Не прикасаясь к револьверу.

Л. Бородин в своем произведении утверждает, что сила России – в сохранении и укреплении веры. В стихотворении звучит призыв к защите Отечества и служению ему, во все времена вдохновляющий русских людей: «За Русь, за власть, за честь, за веру».

Л.И. Бородин повествует о трагедии России времен гражданской распри, поделившей страну на два лагеря, ведущих братоубийственную войну. Стихотворение помогает осознать, что классовая борьба, пренебрежение духовными ценностями ведет к непоправимым последствиям:

Красивый жест! – игра дурная.

А Русь – на Русь! и брат – на брата?

Добро и зло, земля родная,

Ты перепутала когда-то.

В стихотворении «Психическая атака» два плана изображения: прямой – внешний, повествующий о судьбе России, и глубинный – духовный, помогающий понять последствия произошедшей катастрофы. Поэт заставляет вспомнить ветхозаветное предание об убийстве одного брата другим: «…восстал Каин на Авеля, брата своего, и убил его. И сказал Господь Каину: где Авель, брат твой? Он сказал: не знаю; разве я сторож брату моему? И сказал: что ты сделал? голос крови брата твоего вопиет ко Мне от земли; и ныне проклят ты от земли, которая отверзла уста свои принять кровь брата твоего от руки твоей; когда ты будешь возделывать землю, она не станет более давать силы своей для тебя; ты будешь изгнанником и скитальцем на земле» (Быт. 4. 9–12). Л.И. Бородин призывает обращаться к истокам – Священному Писанию, духовное наполнение слова для него становится определяющим.

Не случайно стихотворение «Психическая атака» построено по принципу ретроспекции – это создает впечатление единения времен, сужает хронологическое время и поясняет текущие события. Перенося сюжет в современную действительность, Л.И. Бородин переплетает с исторической судьбой России свою судьбу. Поэт акцентирует внимание на том, что прошлое актуально и сегодня, оно коснулось его самого:

Что ж! Каждый должной смерти ищет,

И не закон мы друг для друга,

Но Русь совсем не стала чище,

Судьба моя тому порука

(Курсив мой. – Ю.Е.).

Местоимения «моя», «я», «мне», способствуют сближению лирического героя с автором, которому присуще чувство личной ответственности за происходящее:

И я пишу девиз на флаге,

И я иду под новым флагом,

И я – в психической атаке

Немало лет. Безумным шагом.

 

И я иду по вольной воле,

По той земле, где нивы хмуры.

И мне упасть на том же поле,

Не дошагав до амбразуры

(Курсив мой. – Ю.Е.).

Стихотворение «Психическая атака», написанное в середине XX века рефреном к 1917 г., – трагедийного звучания лирико-философское раздумье о мучительных путях России. Л.И. Бородин не только остро чувствовал современную эпоху, но так же глубоко переживал события прошедших лет. Пройдя жизненный путь в рядах Сопротивления богоборческой коммунистической системе, поэт до последнего часа не отступил от данной им присяги Всероссийского социал-христианского союза освобождения народа «быть верным сыном Великой России, борьбе за ее Возрождение, славу и благосостояние, не щадя усилий, имущества и самой жизни»^[6].

Среди поэтических произведений, созданных узником за колючей проволокой, есть стихотворение, обращенное к Богу, написанное в жанре молитвы. Оно не было напечатано ни в одном издании полностью. Нет его и в архиве писателя, хранящемся в РГБ. Произведение так и осталось бы неизвестным для широкого круга читателей, если бы не прозвучало в записи на вечере, посвященном памяти Л.И. Бородина, в исполнении самого автора под гитару^[7].

К жанру поэтической молитвы устремлялись писатели разных эпох^[8]. А.С. Пушкин за год до смерти в стихотворении «Отцы-пустынники и жены непорочны…» обратился к великопостной молитве сирийского святого, христианского поэта Ефрема Сирина, ее же переложил на язык стиха и поэт-изгнанник XX в. В.А. Сумбатов. З.Н. Гиппиус обращается к Богу в произведении «Возьми меня» в 1904 г. У А.А. Ахматовой тоже есть «Молитва», написанная в годы Первой мировой войны, в ней чувствуется страх за Родину, за судьбу России. В солженицынской «Молитве» звучит смирение, философское осмысление Божественной любви.

Анализируя молитвы разных писателей, нельзя не отметить, что общение с Богом в религиозном понимании преобразуется у каждого автора в собственную модель художественного переживания религиозной ситуации и отражается в индивидуальном характере духовных поисков. В молитвенном поэтическом жанре больше, чем в каком-либо другом, проявляется внутренне «я» писателя, которое соединяет его с Творцом и с его учением: «Отче наш, Ты в нас».

Молитва в поэзии Л.И. Бородина – это в первую очередь выражение внутренних переживаний лирического героя^[9] (которым является сам автор), надежд на Божью помощь, успокоение тревоги в душе. Его стихотворная молитва строится как монолог:

О, Боже^[10], мне не спится.

Сквозь сумеречный дым

Войди в мою гробницу

Сиянием златым.

 

Моему посвящению

Лишь не хватило дня, –

Любви и всепрощению

Ты научи меня.

 

Мне б не устать на смене,

Мне б уловить момент –

Молю глазами в тени,

Коленями в цемент.

 

О том, что благ дороже

Доныне не просил, –

Откройся мне о, Боже…

Уж больше нету сил.

(Курсив и орфография во всех катренах, кроме первого, мои. Первый катрен см.^[11]. – Ю.Е.)

Ведущим в этом тексте является лейтмотив «живого», непосредственного общения автора с Господом, выраженный при помощи местоимения «меня». Произведение начинается с обращения «О, Боже!» – основное объединяющее название трех ипостасей «Владыко», «Царь» и «Господь». «Молитва» Л.И. Бородина состоит из четырех катренов. В ней присутствует два мира – внешний и внутренний. Вначале перед нами мир камеры, метафорично названный его гробницей. Важную роль в первых двух строфах играет использованная автором антитеза: в «сумеречный дым» он просит Бога войти «сиянием златым», т.е. осветить этот сумрак.

В изображаемой картине сумерек просматривается отсылка к «Божественной комедии» Данте: «Земную жизнь пройдя до половины, / Я очутился в сумрачном лесу, / Утратив правый путь во тьме долины»^[12]. И действительно, первый срок Л.И. Бородина выпал на годы, в которые, согласно Данте, человек подходит к важному жизненному рубежу, когда наступает время подводить первые итоги. Но в отличие от героя поэмы автор молитвы, оказавшись в «сумраке» камеры, за колючей проволокой не утратил «правый путь во тьме» и, осмысливая произошедшее, остался верен собственной дороге и с этой мыслью обратился к родителям: «…верьте, не было другого пути кроме того, который привел меня к финишу… Очень хотел бы убедить Вас в том, что Вам не нужно стыдиться меня. Я жил так, как подсказывала мне моя совесть»^[13]. Л.И. Бородин передал эти строки из камеры на волю через Валерия Нагорного^[14], записавшего их из тюрьмы со стука узника.

Исключительную важность в «Молитве в камере» (со слов дочери Леонида Ивановича, Елены Бородиной, название этого произведения звучит именно так) приобретают как пространственно-временные координаты (сумрак обители-»гробницы» после лагерной смены), так и их описание («глазами в тени», «коленями в цемент»), а также отношение автора к Божественному («войди… сиянием златым»). Золотой свет в христианстве символизирует откровение, золотое сияние воплощает вечный божественный свет. За ним закреплена своя символика: это и Фаворский свет Преображения, и Свет Божественной славы Иисуса Христа, и свет чистоты Богородицы, и свет милости, благости, любви, мира, тишины. В Священном Писании слово «сияние» употребляется в просьбах человека просветить его относительно Божьей воли: «Освети нас лицум Твоим, дабы познали на земле путь Твой, во всех народах спасение Твое» (Пс. 66, 2, 3), «Осияй раба Твоего светом лица Твоего, и научи меня уставам Твоим» (Пс. 118, 135). В добавленных Л.И. Бородиным эпитетах видна позиция автора. Для писателя «златое сияние» – источник истины, способный рассеять «сумеречный дым», укрепить, закалить веру, прозрение души – «Любви и всепрощенью / Ты научи меня… откройся мне о, Боже».

В очерке «Россия, которой не знают» Александра Петрова-Агапова^[15] вместе с фрагментами из других лирических произведений Л.И. Бородина есть и первые шесть строк рассмотренной молитвы (Сохранена, предположительно, орфография составителя):

О, Боже, мне не спится.

Сквозь сумеречный дым

Войди в мою гробницу

Сияньем золотым.

Любовь твоя пусть множит

Страдания мои …^[16]

Приведенные Петровым-Агаповым две последние строки, которых нет в основном тексте молитвы, позволяют судить о том, что Л.И. Бородин не только не отступил от христианской веры, но и молится тому, чтобы через страдания просветиться и теснее соединиться с Господом. Осознавая себя несовершенной богозданной личностью, во время самозабвенного общения с Мудростью Господа, он стремится с любовью, смиренно исполнить высший Промысел, ибо, как сказано в Евангелии: «истинно говорю вам: доколе не прейдет небо и земля, ни одна йота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все» (Мф. 5, 18).

Примером стихотворения-молитвы Л.И. Бородина является произведение, написанное им в 1980 г.

Доктор филологических наук, председатель оргкомитета конференции «Икона в русской словесности и культуре» В.В. Лепахин отмечает, что «православные защитники Истины подняли богословие на уровень богодухновеного поэтического творчества, а поэзии указали ее призвание и истинное предназначение – в порыве вдохновения свыше стать богословием. Ибо все от Бога: и вдохновение, Таким образом, предметом исследования, на примере стихотворения «Психическая атака», стали не только мировоззренческие убеждения Л.И. Бородина, но и философские проблемы памяти, нравственные вопросы, связанные с русской культурой. Можно сделать вывод, что Россия для писателя – это оплот русского национального Духа, оплот христианства; утверждать значимость произведения в формировании мировоззрения, опирающегося на национальные корни. и мысли, и слова, и ритм, и форма. Все от Него, и все к Нему»^[17]. В статье «Богословие и поэзия» он утверждает, что в противном случае «поэзия не исполняет своего истинного свышнего призвания»^[18]. Это суждение созвучно позиции Л.И. Бородина, считающего что «для подлинно воцерковленного человека главная истина о мире – вся в нескольких текстах. Все прочее он [человек] рассматривает как попытки (удачные или не очень) комментария и толкования Творения»^[19].

«Писатели такого стояния за идею, такого тождества мысли и жизни не только в советской, но и в мировой литературе XX века – наперечет, – напишет литературный критик Юрий Архипов, – Лоуренс Аравийский, Андре Мальро, Эрнст Юнгер… Кого еще вспомнить? Разве что любимого поэта Леонида Бородина – Николая Гумилева. Ни в чем никакой расплывчатости, приблизительности, никакого двоедушия и лукавства в помыслах – ни перед читателем, ни перед собой. Ни перед Богом…» .

Таким образом, можно сделать вывод, что Россия для Л.И. Бородина – это оплот русского национального Духа, оплот христианства; утверждать значимость произведения в формировании мировоззрения, опирающегося на национальные корни.

 

Юлия ЕРЕМЕЕВА,

аспирант кафедры русской литературы XX века МГОУ

(г. Москва)